***
Тасмир стоял перед высоким зеркалом и обреченно разглядывал себя. Из темной глубины на него смотрело бледное, худое лицо, с темными кругами под глазами. Вместо привычной фиолетовой безмятежности – угольно-черная безысходность. Сейчас он опять был похож на того измученного подростка, которого привезли во дворец шакалы три месяца тому назад. Даже одежда вновь висела на исхудавшем теле так, что пришлось туже затянуть пояс туники. Тасмир в последний раз коснулся рукой письма, предназначенного Лонгвею. Поймет ли его Ло? Осознает ли, что он хотел ему сказать? Отступать было некуда. Единственное, что волновало сейчас Тасмира – будущее Ки. Что, если он не вернется? Что, если навсегда исчезнет в Тонком мире? Кто тогда позаботится о малыше? Кто защитит его от жизненных невзгод? Фхьята, конечно, не оставит мальчика, но будет ли он доверять девушке так, как доверяет Тасмиру? Подойдя к кровати, Белый наклонился и нежно коснулся губами лобика малыша. Тот заворочался и зачмокал губами, но вскоре вновь спал безмятежным детским сном. Сглотнув невольно подступившие слезы, Тасмир решительно вышел из комнаты и направился в сторону гаремного крыла.***
- Уйди из моей головы, Огненный! – зашипел Кай, выпуская из пасти снежное облако. Они летели высоко над горной грядой – два прекраснейших создания природы – Огненный и Ледяной драконы, пламя и лед, любовь и ненависть - бросая вызов гармонии мира, такие похожие и бесконечно далекие друг от друга. Там, где их крылья соприкасались, воздух вспыхивал ослепительно-белыми искрами, отторгая саму возможность близости между вечными, непримиримыми врагами. И все же было нечто, что невольно объединяло этих двоих. Способность мысленного общения – врожденная особенность драконьего племени – оказалась сейчас для Донгэя весьма полезной. - И не подумаю. Пока летим, я хочу узнать о тебе все. Почему я никогда раньше не видел тебя у Хранителя Ингала? Почему он никогда о тебе не рассказывал? - А как ты думаешь, Огненный? Что бы ты сделал, если бы узнал, что один из твоих людей привечает Ледяного дракона? - в мысленном голосе Кая послышались горечь и ненависть. - Ничего бы не сделал. Уже не одна сотня лет прошла со времен войны между Огненными и Ледяными. Поминать прошлое глупо и бессмысленно. - Твои предшественники так не думали… - Я - не мои предшественники. - Ингал тоже так говорил… - И все-таки скрывал тебя. Кай долго молчал, будто собираясь с мыслями, но потом нехотя поведал Донгэю невеселую историю своей жизни. - Хранитель Ингал нашел меня совсем маленьким в одной из ледяных пещер высоко в горах. Я лежал возле тела своей мертвой матери и сам был на последнем издыхании. Ингал спас меня, забрал к себе. Он и его жена Минора воспитывали меня как своего сына. А потом родился Тасмир, который стал для Миноры смыслом жизни. Но, рожая второго ребенка, она умерла вместе с малышом. Горе подкосило Ингала, ему было не до меня, он цеплялся за Тасмира, как за единственную нить, связывающую его с любимой женщиной. А у меня начала просыпаться сила. Я не мог контролировать ее и со временем стал опасен для окружающих. Мне стало опасно оставаться в Руалане. Тогда Ингал построил для меня жилище в ледяной пещере. Там было легче. Мне нужен холод, чтобы контролировать силу, я понял это через какое-то время. Ингал хотел, чтобы я нашел своих сородичей, которые могли бы мне помочь, но наши поиски были бессмысленны. Никого не осталось. Никого, Огненный! И все из-за вас! - Ваше племя погибло из-за своей гордыни и непримиримости. Я слышал, вы и между собой не были дружны. Никто не выживет в одиночестве. - Да что ты знаешь об одиночестве, Огненный?! Кай взвился перед Донгеем, размахивая огромными льдисто-белыми крыльями. - Что тебе известно о страхе, когда просыпается сила, а ты не знаешь, что с ней делать? Когда те, кто еще вчера гладил тебя по голове и умильно улыбался, смотрят на тебя, как на чудовище, потому что ты насмерть заморозил их любимую кошку? Когда весь поселок начинает ненавидеть и бояться тебя, а ты всего лишь пятилетний ребенок? - Но ты ведь справился. Ингал не бросил тебя? - Справился. Я справился благодаря Тасмиру. Только он мог усмирять вспышки силы, даже Ингал не мог этого сделать. Поэтому я сделаю все, чтобы помочь ему. Но ты, Огненный, держись от меня подальше. Я никогда не прощу ваш род за то, что он сделал с моим племенем!***
Лонгвей не находил себе места. Он отправился в кабинет и пробовал перебрать бумаги, которых за время стихийного бедствия накопилось множество. Но вскоре понял, что не может ни на чем сосредоточиться. Мысли то и дело возвращались к Белому павлину. Невольно перед его глазами возникали будоражащие картины. Губы Тасмира сливаются с губами Тайли… длинные белые пальцы сжимают женскую грудь… огненно-рыжие волосы скользят по телу юноши… стройное тело наложницы движется навстречу толчкам Белого… Застонав, Лонгвей в ярости скомкал отчет военного советника и отбросил его в сторону. Жгучая ревность обручем сдавила грудь. Седая прядь упала на глаза, и Лонгвей в раздражении отбросил ее назад. В этот момент раздался стук в дверь, и слуга возвестил о приходе Главного Лекаря. Император вновь сел за стол и несколько раз глубоко вздохнул, стараясь успокоиться. - Пусть войдет! Доктор Кьянфан вошел в кабинет и низко поклонился. Он выглядел уставшим и изможденным. - Ваше Величество… - Проходите, Кьянфан. Простите, я давно не заходил в Крыло лекарей. Как обстоят дела с беженцами? - Именно об этом я и хотел рассказать Вам, Ваше величество. Сегодня умерла одна из женщин из рода Сов. У нее были тяжелые роды, и организм не выдержал. За новорожденными девочками-близняшками пока присмотрит моя … эээ… помощница Фхьята. Мы уже подобрали кормилицу. Вопрос похорон тоже решился – двое мужчин из рода Соколов согласились отнести тело на Совиное кладбище. Но вот старший мальчик, Ки… Меня тревожит его состояние. Он не принимает сестер. Единственный человек, с которым он разговаривает после смерти матери, это Хранитель Тасмир. Мальчик привязался к нему. И, честно говоря, из моих помощников больше некому за ним присматривать, а к чужим людям не хочется обращаться. Могу ли я просить вашего дозволения оставить ребенка с Тасмиром, пока мы не найдем родственников этих детей? - Разумеется, доктор Кьянфан. Я распоряжусь, чтобы их поисками занялись люди советника Тао Ханга. У вас и своих дел хватает. - Благодарю, Ваше величество. - А где сейчас ребенок? – вдруг вскинул голову Император. - Хранитель Тасмир забрал его с собой. Но это означало, что мальчик остался один. Лонгвей резко встал из-за стола. - Вы свободны, Кьянфан. Идите в свои покои и отдохните, на вас лица нет. Я распоряжусь, чтобы Фу Мин проследил за порядком в вашем крыле. Доктор Кьянфан низко поклонился и вышел из кабинета. Чуть погодя Император последовал за ним.***
Рыжеволосый мужчина застыл за высокой ширмой в покоях, отведенных для Тайли и Тасмира. Небольшую комнату освещали лампы, излучающие мягкий красноватый свет. На широком низком ложе лежала Лисица, чье безупречное тело скрывало лишь легкое прозрачное одеяние, призванное скорее вызвать соблазн, чем скрывать наготу. Пламенно-рыжие волосы были распущены, подчеркивая нежную матовость кожи и пронзительную зелень чуть раскосых глаз. Тайли была совершенна, желанна и доступна. И этой ночью она предназначалась другому. Зеленые глаза мужчины сузились, руки сжались в кулаки. Он бессилен воспрепятствовать этому, но не в силах отказаться от порочного созерцания. Дверь покоев отворилась, и в комнату вошел юноша. Простое одеяние из мягкого хлопка подчеркивало его стройную, худощавую фигуру. Белые волосы в свете ламп отливали розовым, длинный хвост с фиолетовыми глазками выдавал его принадлежность к благородному племени Павлинов. В его движениях чувствовалось тревожное напряжение. При виде юноши Тайли вскочила с ложа и упала перед ним на колени, изящно опустив голову на вытянутые вперед ладони. Огненные волосы покрывалом разметались вокруг нее. Под прозрачным платьем легко угадывалась тонкая талия, переходящая в округлые ягодицы и крутые бедра. - Встань… - тихо произнес юноша и протянул Тайли руку. Грациозно приподнявшись, Лисица вложила узкую ладошку в руку Белого и встала. - Господин… - потупила глаза Тайли. - Называй меня Тасмир. - Тасмир, – голос Лисицы журчал как ручеек, когда она произносила чужое имя. – Позвольте предложить вам вина. - Да, пожалуйста, - пробормотал юноша, садясь на низкую кушетку в изножье кровати. Тайли ловко разлила вино из пузатого графина в нефритовые бокалы и протянула один Тасмиру. Тот несмело взял бокал, покрутил его в руках, а потом решительно сделал большой глоток. Сжав хрупкую ножку пальцами, он невидящим взором смотрел на темную жидкость. Похоже, этот юнец не слишком радовался предстоящему. Тайли осторожно забрала из пальцев Павлина бокал. Юноша вскинул на нее смущенный взгляд: - Прости, я … В ответ девушка развернула его ладонь внутренней стороной и прижала к своей щеке. Потерлась, прикрыв глаза, и нежно улыбнулась юноше. - Ты так красив, Тасмир. Твои глаза будто озерная вода в лучах заходящего солнца, а губы подобны нежной лилии на рассвете. Я хочу, чтобы тебе было хорошо со мной. Не бойся меня… Наложница встала на колени перед сидящим на кушетке юношей и медленным, выверенным движением позволила тонкой ткани соскользнуть с покатых нежных плеч. Взору Белого предстала ее упругая грудь с торчащими розовыми сосками. Она взяла ладонь Тасмира и положила ее на тугой холмик. Еле слышно выдохнула, когда его большой палец робко скользнул по напряженному соску. Не вставая с колен, Тайли развязала пояс его одеяния и сняла тунику, проводя руками по напряженным плечам. Нежные ладошки скользнули по крыльям юноши, перебирая гладкие перышки. - Какие мягкие… И мерцают, словно лунный свет… Поцелуешь меня? Юноша нервно взглянул на Тайли, но потом, словно решившись, прильнул своим ртом к ее губам. Чертовка выгнулась всем телом, прижавшись к нему и потираясь животом о твердеющую плоть. Тасмир не хотел этого, но юное тело податливо откликалось на опытные ласки наложницы. Он притянул девушку к себе и зарылся рукой в густые пламенно-рыжие волосы. Как безумный, он впивался в алые губы Лисицы, будто желая забыться в ее поцелуях. Резко встал, поднимая наложницу с колен, и подхватил ее на руки. Через мгновение два тела сплелись на тонких простынях роскошного ложа.***
Лонгвей тихо отворил уже знакомую дверь и вошел в комнату Тасмира. Он сразу заметил на кровати Белого мирно спящего ребенка и подошел, чтобы удостовериться, что с малышом все в порядке. Тот продолжал мирно посапывать во сне, подложив ладошки под щеку. Еще одно существо в этом мире, которое нуждается в Тасмире. - Тебе он тоже нужен, малыш, - прошептал Император, - как и мне. Клянусь, что мы его не потеряем. Взгляд Лонгвея упал на деревянный столик около высокого зеркала. Там лежал свернутый свиток, скрепленный печатью Хранителя. «Для Императора Лонгвея» - прочел он. Не медля ни секунды, Лонгвей сломал печать. Письмо было написано ровными, красивыми иероглифами так, как мог писать только наследник Руалана. «Ло! Если ты читаешь это послание, значит, меня больше нет. Я ушел в Тонкий мир. То, что мне предстоит – неправильно, я чувствую это всем своим сердцем, но ты не внемлешь мне. Я знаю, что ты стремишься сделать как лучше, и не виню тебя за это. Я не могу держать зла на тебя, любимый. Ты наполнил мою жизнь светом, стал моим новым солнцем. Знай же, что я люблю тебя, Лонгвей, Император моей души. Ты – моя жизнь, мой возлюбленный, моя истина. Прощай, моя любовь. Твой Роу» Руки Лонгвея задрожали, и свиток выскользнул из пальцев. Невидящим взором он следил, как тот покатился по полу и застыл, упершись в ножку кровати. Осознание страшной ошибки словно лавиной обрушилось на Императора. Сколько раз Тасмир пытался достучаться до него? Сколько раз взывал к его чувствам? Сколько раз умолял довериться? Но он не внял своему мальчику. Кому он поверил? Наронгу? Чужаку, вызывающему у него только неприязнь? Словно пелена спала глаз Лонгвея. Любовь – это доверие. А он не поверил Тасмиру. И сейчас грядет расплата. - Роу! Нет! Спотыкаясь, не путаясь в длинном одеянии, Император выбежал из комнаты Тасмира и бросился в гаремное крыло.***
Тасмир утопал в ласках Тайли, прижимая льнувшее к нему стройное тело, скользя ладонями по соблазнительным округлостям. Это оказалось совсем не страшно. Женское тело, такое нежное и хрупкое, таяло в его руках, готовясь впустить в себя его плоть, сливаясь в древнем как мир, ритуале. И это так прекрасно, так волнующе. Пусть он не нужен Лонгвею, пусть это будет последняя ночь в его жизни, но он не может противиться соблазну. Опытные руки наложницы находили самые чувствительные точки на его теле, губы дарили неземное наслаждение, лаская отвердевшую плоть. Нежные комочки сосков, венчавших округлую грудь, были такими вкусными, что их не хотелось выпускать изо рта. Вожделение затуманило разум юного Павлина, заставляя неистово отдаваться пылким ласкам наложницы, не внемля бьющееся где-то на краю сознания отчаянной мысли: «Неправильно!». И вот уже Тайли медленно опускается на его возбужденную плоть, вбирая без остатка средоточие мужского естества. Мгновение – и мир растворяется в жемчужной дымке.