Леший из Гиблого

Они еще посидели в тишине какое-то время, потом Игнат неожиданно спросил: — Рассказать тебе, зачем я приехал в Самару? Тимур неверяще похлопал глазами. Игнат собирался поделиться чем-то о себе и еще спрашивал Тимура, хотел ли тот знать. Ещё бы он не хотел! — Если ты считаешь, что это мое дело, то расскажи, конечно, — осторожно ответил Тимур. Игнат хмыкнул на такую деликатность от обычно непосредственного и наглого Тима, отвернулся обратно к стене, отчего его речь зазвучала глуше, и начал: — Мой татуировщик, по правде говоря, не только татуировки мне делал. Чаще всего он делал мне минеты. Игнат замолчал и прислушался. На такую ошарашивающую откровенность Тимур должен был начать орать и возмущаться, но тот молчал, и кажется, не дышал вовсе, так тихо было, так что ободренный Игнат продолжил. — Мы были вместе лет пять, наверное. Он был отличным мастером, много работал, зарабатывал тоже много, но всё тратил до копейки. Мы часто путешествовали, объездили всю Европу, Азию, были в Америке. Планировали даже туда переехать. Но потом лафа кончилась. О нем узнали такие его клиенты, которые толерантностью не отличались. Их серьезно оскорбляло носить татуировки, сделанные голубым. И как-то ночью Вадика поймали и до полусмерти избили. Всё можно было исправить, кроме его рук. Его лишили возможности работать, творить, нормально жить. После всех операций он с трудом даже хер свой держал, чтобы поссать. О татуировках не шло и речи. Инвалидность ему даже дали тогда, хотя он и бесился, гордость не давала смириться. Я обещал, что всё будет хорошо, что я не брошу, не дам ему сгинуть, моих доходов хватало нас обоих обеспечивать. Тяжелее стало, конечно, особо не попутешествуешь, да и переезд в Америку уже был невозможен, но мы бы справились. И этого-то он сделать не смог. Сначала запил по-черному, потом глотал какую-то дрянь, которую цеплял в клубах, пока я работал. Я понял, куда он катится, и оставил свое хорошее место в фирме, начал работать дома, чтобы иметь возможность присматривать за ним. Но когда он чуть ли не при мне начал трахаться с какими-то уёбками за наркоту, у меня лопнуло терпение. Я пообещал сдать его в наркологический диспансер, если не прекратит себя разрушать и тащить в наш дом всякую грязь. Мы поругались тогда страшно. Он орал, что ненавидит меня, что всё это с ним произошло из-за меня, а теперь его душит моя забота, и он хочет жить сам по себе. Потом просто собрался и уехал к тетке в Самару. Я остался один, с новой и менее стабильной работой и кредитом за его операции. Тогда я чуть сам не приложился к бутылке. Не знаю, как я себя вытащил из депрессии. Работа помогла, наверное. Или всегда умел справляться лучше других, не знаю. Но кусок меня он точно вынул тогда и с собой в Самару увез. Я эту пустоту так и не заполнил с тех пор. И вот стало совсем невмоготу, поехал за ним сюда. Снял тачку эту, показать ему, что всё у нас ещё может быть хорошо, если он поедет со мной, что я могу его обеспечить, что не обязательно справляться со всем в одиночку. Но я опоздал… — Он умер? — хрипло спросил Тимур, с трудом разлепив губы. — Лучше бы умер, — цинично, но с болью ответил Игнат. — Он опустился на самое дно. Его тетка недавно умерла, квартиру завещала ему, но он превратил свою площадь в бомжатник. Он обколот, унюхан и пьян, подкладывается под каждого, кто может обеспечить ему кайф, только бы забыться. У него скорее всего ВИЧ, резинки ведь он никогда не любил. И самое страшное, он пытался вернуть чувствительность рукам. Кто-то из собутыльников ему напиздел, что если резать в определенных местах, можно восстановить функциональность. Кустарная медицина, которой они занимались по пьяни, уничтожила последнее. Занесли инфекцию, в итоге пришлось ампутировать одну кисть. И после всего, чему он себя подверг с тех пор, как свалил от меня, он заявил мне, что счастлив, я ему не нужен и могу отправляться обратно. Дальше я не мог слушать. Нашел в инете местную частную наркологическую клинику, позвонил, договорился, его забрали. И когда ты меня нашел в кафе, я им деньги переводил за несколько месяцев его лечения. Всё, что накопил после выплаты кредита, всё перевёл. Хотя я думаю, что ему недолго осталось. Я обещал ему, что мы справимся, и не сдержал этого обещания. И мне с этим жить.       Тимур тяжело переваривал рассказ. Такого признания он точно не ожидал от Хмурого, и теперь не мог собрать мысли в кучу. Почему-то больше всего его занимало, с какой же болью жил Игнат всё время, и как ему пришлось смириться с той катастрофой, которая происходила в его личной жизни. И как он умудрялся так спокойно об этом рассказывать случайному попутчику в лице Тимура, хотя в каждом слове сквозили отчаяние и мука.       Тот факт, что Игнат оказался другой ориентации, Тимура тоже волновал, но не так сильно. «А я ещё руками ему по спине возил», — подумал он и смутился, краснея. — «И бабником посчитал, бред-то какой». Сейчас самое время было Тимуру устроить истерику и заявить, что теперь-то он точно не станет с Игнатом на одной кровати спать, но это казалось ему таким глупым и ребяческим, что он отмел эту мысль. — Почему ты посчитал, что я заслуживаю это знать? — спросил он вместо всего того, что вертелось в голове. Игнат, казалось, удивился. — Мы вроде как застряли тут с тобой. Лучше, чтобы ты понимал, с кем именно ты оказался в одной лодке. — И ты думаешь, это тебя как-то сильно иначе характеризует в моих глазах? Рациональность не была сильной стороной Тимура, но иногда находило озарение. Игнат повернулся, убирая волосы с лица, и посмотрел на Тима с интересом. — А нет? — Чувак, — усмехнулся Тимур. — Ты мне в некотором роде жизнь спас. И не раз. Что ты ждешь, что я тебе сейчас скажу? «Я тебе покажу, зачем мужику жопа нужна, пидорас поганый»? — передразнил он напавших на них гопников. Игнат рассмеялся. — То есть, тебя ничего не смущает? — он кивнул на оставшееся на кровати место. — Нет, — покривил душой Тимур. — Ты сам сказал, я уёбищный. Наверняка не в твоем вкусе. Так что я спокоен. И ты же ко мне не приставал. Пока, — нервно, но в шутку добавил он. — Странный ты, Тима, — усмехнулся Игнат. — Да, странный, доверчивый, неорганизованный, борзый, всё это я уже слышал, — с раздражением поддакнул Тимур. — А ещё я умею быть благодарным. Игнат кивнул и снова отвернулся. — Мне повезло, — донеслось до Тимура. Прежде чем Тим успел удивиться, как это с ним могло повезти, когда, вообще-то, всю дорогу было наоборот, Игнат добавил: — Я вздремну. Эта мазь какая-то усыпляющая.       Тимур подумал, что мазь не при чем, просто боль, стресс и неполноценный сон в машине взяли своё. И откровения Игнату непросто дались, скорее всего. Тимур действительно был больше благодарен, чем шокирован. Ему было жаль Игната, и тем не менее, он не переставал восхищаться им за внутреннюю силу, что от него исходила. Не мог Тимур осуждать его за постельные предпочтения, это совершенно его не касалось. Да и после всего, что Игнат для него сделал, это было бы редким свинством. Однако Тимур решил быть поосмотрительнее с физическим контактом. Теперь мысль о совместной ночевке его слегка напрягала. Тимур вспомнил, как в Стоп-стейшн полез к Игнату после своего кошмара, как потом вынудил того губами проверить температуру своего лба, и смутился снова. Тогда эти жесты казались совершенно обыденными, но в свете Игнатовского рассказа вызывали смятение и стыд.       Помня о наставлениях Марьи Прокофьевны, Тимур обмотал спину спящего Игната простынёй и завязал надежным узлом, чтобы, если даже будет вертеться, не развязалась. Накрыв Хмурого покрывалом, Тимур зацепился взглядом за его нахмуренный даже во сне лоб. Тим провел пальцем по вертикальной морщине и проговорил тихо: — Так вот почему ты Хмурый. Тебе досталось больше других, оказывается. Надеясь, что Игнат спал крепко и не слышал его, Тимур вышел из комнаты.