Леший из Гиблого

      После нескольких рюмок самогона, на который налегли, поминая Сергея и его родителей заодно, Тимура развезло. Он был сыт, пьян, немного дезориентирован и все еще переваривал свалившуюся на него за день информацию. Откинувшись на спинку стула, он осоловело наблюдал за остальными участниками застолья, исключая Игната, поскольку тот отодвинулся со своим стулом немного назад, и на него было неудобно оборачиваться. Зато Тимур спиной чувствовал его присутствие и словно грелся об него, потому что Хмурый был единственным, чью адекватность и искренность Тимур не подвергал сомнению. Отчего-то семья пока казалась ему чужой и странной.       Когда Тимур еще через какое-то время после самогона опять глотнул вина, Игнат покачал головой осуждающе и отобрал у него бокал. — Не пей на понижение, тебя не учили? Тим пожал плечами, послушался и вместо выпивки снова налег на пирожки. Бабушкина выпечка его совершенно очаровала, да и после двух голодных дней и отравления Тим понимал, что просто дорвался до хорошей еды.       Ближе к ночи стали расходиться. Первыми ушли Марина с Асей и Демьяном, ребенку пора было ложиться спать. Старый Альберт вызвался проводить их. Зелёными глазами он больше не светил, и Тимур покосился на самогонку подозрительно, окончательно уверившись, что дело в ней. — Завтра займемся похоронами, будь готов с утра, — подошел дядя. — Рядом с Серёгиными родителями есть свободное место, там и закопаем. Памятник потом поставим. Согласен? — Да. Спасибо большое за помощь, — Тимур не знал, куда себя деть от неловкости, постоянно возникающей от того, что с ним обращались как с очень близким и родным человеком. — Здесь тебе всегда помогут, — дядя по-отечески сжал его плечо. — Теперь идите все спать, поздно уже. Никита, тебя тоже касается, — повернулся он к сыну. — Никакой музыки ночью. Вы у себя там в городе привыкли загуливать до утра, но пожалей старика-отца. — Так уж и старика, — хмыкнул Никита. — Такой «старик» любому фору даст. Ну ладно, спокойной ночи всем, — он подтолкнул свою Катю к лестнице. — Мальчики, вот ключ, идите спать, не ждите меня, я здесь приберусь, — сказала Марья Прокофьевна, но Тимур с Игнатом дружно отказались. — Мы поможем, — сказал Тимур и начал сгружать тарелки одну на другую, но координация ему отказывала, и получалось не очень ровно. — Не разбей ничего, — ехидно посоветовал Хмурый, помогая складывать посуду. — Пить не умеешь, Тима. Интересно, ты вообще хоть что-нибудь умеешь, кроме как во всякую хрень влипать? — добавил он тихо, себе под нос, но Тимур его услышал и так же тихо послал, после чего они переглянулись и оба засмеялись. Поговорить удалось только перед сном. — Что это было про «дружим с первого курса»? — спросил Тимур, когда Марья Прокофьевна пожелала им спокойной ночи. — Представь себе, ты бы сказал им, что привел к ним в дом кого-то, с кем только что познакомился. Тима, это ты доверчивый дурак, а они-то нет. Головой надо думать чаще, окей? — снова раскритиковал его Игнат и снял свитер. Волосы наэлектризовались и облепили лицо, он раздраженно убрал их и посмотрел на пьяно улыбающегося Тимура, который не оскорбился на «доверчивого дурака». — Ночью шастать будешь? — спросил вдруг Игнат. — Что? — Если собираешься бегать ссать, блевать, пить воду и всячески мотыляться, ложись с краю, — Игнат вел себя с ним, как с ребенком, но Тимура вместо обиды разобрал смех. — Логично. Наверное, буду. — Тогда удачи, — Игнат выключил свет и лёг, оставив Тимура стоять в темноте.       Тот подождал, пока глаза привыкнут, снял свитер и бросил его в кресло. Спать не хотелось, спьяну тянуло поболтать, но Игнат ясно дал понять, что собрался спать, и Тимур не рисковал его доставать. Он понимал, что Хмурый с ним не высыпался нормально уже три ночи подряд, но днем же спал, неужели не хватило?       Тим хотел было посидеть в кресле, позалипать в телефоне ещё какое-то время, написать маме, но решил, что тогда Игнат подумает, будто Тимур боится с ним спать, и, еще чего, обидится. Чтобы не ранить воображаемые чувства своего спутника, Тимур пристроился с краю кровати, свесив с неё руку и поставив на пол ногу, чтобы «заземлиться» после алкоголя, и попытался уснуть. Выходило плохо. Малейшие звуки отвлекали, даже дыхание спящего Игната не давало покоя. В голове шумело, перед глазами вертелся калейдоскоп, вызванный самогоном.       Но даже если бы Тимур не был пьян, он бы вряд ли уснул из-за нервного возбуждения. Обрывки разных мыслей наталкивались друг на друга и разбегались, как тараканы, Тимур не мог ухватиться ни за одну из них. Мать, отец, их тайны, папина внезапная смерть, его отношения с родителями, Гиблое, новообретенные родственники, странности, Игнат… Слишком много всего свалилось на Тимура за короткий отрезок времени, он не понимал пока, как это осознать и принять.       Намучившись с попытками отключить сознание и поспать, Тимур встал и достал из своей сумки толстовку. Совсем чуть-чуть потерзавшись совестью, он порылся в сумке Игната, нашел пачку сигарет и зажигалку, покинул комнату и направился к входной двери. Выходящая из кухни Марья Прокофьевна в ночной сорочке до пола тихо спросила: — Ты куда собрался, Тимур? Тот показал сигареты. — Покурить, проветриться. Можно? Она понимающе кивнула. — Возьми ключ и фонарик у входа, — посоветовала бабушка. — Далеко за калитку не ходи, там темно, заблудишься ещё. — Спасибо, я быстро.       Тимур вышел из дома и с удовольствием вдохнул прохладный воздух. Ночь была ясная, светили звёзды, и он ненадолго запрокинул голову, чтобы полюбоваться. Дома, в Москве, звёздные ночи казались редкостью, или он просто никогда не обращал внимания, будучи вечно занятым столичным жителем. Здесь, в глуши, ощущалась свобода и величие природы над человеком.       Тим достал сигариллу и щелкнул зажигалкой. Втянув пряный дым, он тут же закашлялся. Игнат курил что-то крепкое, но вкусное, Тимур не мог разобрать на пачке названия. Обычно Тим не увлекался курением, но баловался, когда пил слишком много. И поскольку подобное случалось редко, опыт Тимура ограничивался теми обычными белыми сигаретками, что он стрелял у друзей. Такой табак он курил впервые и решил потом спросить у Игната, где тот его берет.       Тимур задумался, что будет, когда они вернутся в Москву. Смогут ли они остаться… кем? Друзьями? Возможно ли, чтобы трехдневное знакомство сделало их друзьями? Позволит ли Игнат и дальше отнимать его время? Или не станет терпеть, с облегчением избавится от Тимура, которому уже не нужна будет помощь. С чего бы ему, в самом деле, становиться другом такого, как Тимур?       Тим признавал, что критика Игната во всём была правдивой. Будучи ровесником Хмурому Тим делал хуже миллион вещей, но это не мешало ему жить. Он никогда не стремился быть идеальным, сильным, умелым — всем, чего ждут окружающие. Не стремился и не был. И тем не менее, такой Тимур дожил до двадцати пяти и считал себя вполне нормальным.       Тимур задавался вопросом, каким же должен быть человек, который заслуживает уважение Игната. Кого Игнат мог любить, признавать равным себе. Тиму стало интересно, каким раньше был этот Вадим, раз именно его Игнат выбрал в спутники жизни. Не за одни же татуировки он его любил, наверняка. В том, что бывший Игната поступил как последний слабак, бросив единственного, кому было до него дело, Тимур не сомневался. И он думал, травмы ли так повлияли на Вадима, или он изначально был гнилым человеком, и Игнат фатально ошибся в любви.       Тимуру хотелось облегчить ношу Игната, сказать тому, что он не виноват ни в чем, что случилось с Вадимом до и после отъезда. Тимур совершенно не понимал, почему Игнат так мучает себя виной. Кто хочет помощи, тот принимает ее. А кому гордость мешает быть счастливым, тот сам отвечает за свой выбор. Тимур искренне верил, что там, где есть гордыня, нет места любви.       Тим сказал бы всё это Игнату, но осознавал, что он не тот человек, который может давать советы об отношениях, когда у него самого-то длительных отношений никогда не было.       Пока Тимур курил и размышлял, как предложить Игнату свою дружбу в Москве, в голове прояснилось. Сфокусировавшись на одном волнующем его вопросе, Тимур смог думать ясно. В том, почему сконцентрировался он именно на Игнате, а не на множестве других важных тем, Тимур предпочитал не разбираться.       Одновременно с прояснением сознания Тимур вдруг почувствовал непреодолимое желание уйти. Словно за руку взяли и потащили, сопротивляться ему и в голову не пришло. Он помнил предупреждение бабушки о своих шансах заблудиться, но то, что им двигало, чем бы оно ни было, оказалось сильнее.       Тимур затушил сигарету о землю, бросил окурок в кусты за забором и потянул на себя калитку. Та открылась тихо, без скрипа, и Тимур вышел на улицу. Он посмотрел налево, потом направо, выбирая, куда пойти, вспоминая, откуда они пришли с Игнатом в первый раз, и в какой стороне лес. В темноте всё казалось одинаковым, и Тимур включил фонарь. Осветив калитку и дом на мгновение, Тим попытался запомнить, как всё выглядит, чтобы вернуться. Поколебавшись с минуту, он пошел направо.       Через какое-то время — по ощущениям Тимура, прошло минут пятнадцать — он дошел до кромки леса и остановился, выключая фонарь. Он спрашивал себя, какого черта делает ночью в лесу, и здравомыслящая его часть вопила развернуться и бежать обратно без оглядки. Но Тим не мог пошевелиться, он стоял и глядел в темноту, как завороженный. Что бы ни притянуло его сюда, дальше оно не звало, и он просто стоял там. Если бы Тимуру вздумалось петросянить в тот момент, он бы начал свое выступление так: «Тимур смотрел на лес, лес смотрел на Тимура».       Когда здравомыслие уже визжало об абсурдности этой ситуации, из леса донесся шепот. Тимур сделал шаг вперед и оступился, попав в канаву. Неловко переступив ногами, он встал обеими кроссовками в воду. — Лесьяр… — прошептал кто-то ему прямо в ухо, и Тим подпрыгнул от испуга, оборачиваясь. Позади никого не было. — Лесьяр… — послышалось эхом из леса. Многочисленные бесполые голоса шептали это слово на разные лады, их шквал обрушился на Тимура словно волна ледяной воды, тихие звуки казались воплями. Тимуру даже померещилось, что деревья тянули к нему свои ветви, чтобы схватить и затащить внутрь.       Тим наконец пришел в себя, ужасаясь тому факту, что вообще там оказался, включил фонарь и пустился бежать. Свет фонаря прыгал перед ним, в кроссовках хлюпала вода, но Тимур и не думал останавливаться. Он бежал на своей максимальной скорости до самого дома Марьи Прокофьевны и едва его не пролетел, но вовремя притормозил, зацепившись взглядом за опознавательные знаки, которые приметил для себя до своей отчаянной вылазки в лес.       Стоя у дома и пытаясь отдышаться и успокоить бешеное сердцебиение, Тимур спросил себя, что только что пережил. Он мог бы списать неадекватное поведение на самогон, но в голове было пугающе ясно. Пришлось признаться себе, что сознательно поперся в лес ночью, что бы это ни значило. Слуховые галлюцинации Тим тоже не приписывал выпивке, поэтому всерьез испугался за свое душевное здоровье и решил по возвращению в Москву обратиться к психологу. Очевидно смерть отца подкосила его больше, чем он думал.       Сняв в сенях насквозь промокшие кроссовки с носками, Тимур прошлепал босыми ступнями в комнату. Ногам было холодно, и, почувствовав под кожей теплый ковер, Тимур чуть не застонал от удовольствия. Ужас отступал, Тим был в помещении, в тепле, в безопасности.       Когда под тяжестью тела Тимура прогнулся матрас, Игнат не открывая глаз спросил: — Где был? — Ходил отлить, — ответил Тимур. Он не хотел говорить правду, потому что она звучала по-идиотски. «Меня позвал лес». Если бы Игнат такое услышал, точно сказал бы, что Тим умом тронулся. — Целый час отливал? У тебя и с этим проблемы? — ехидно спросил Игнат. Тимур не ответил, только хмыкнул. Он понял, что Игнат проснулся без него и волновался, куда Тимура унесло. Даже время засек. Отчего-то это было приятно. — Когда свалишь так в следующий раз, то хоть предупреди, — подтвердил Игнат его мысли. — Хрен знает, мистификация или нет, но здесь стремно. Тимур молча с ним согласился, что стремно, ему ли не знать после такой прогулки, потом спохватился и сказал: — Предупрежу. Слушай, а ты знаешь, что такое или кто такой Лесьяр? — Лесьяр? — переспросил Игнат и задумался. — Одно из славянских имён, насколько я помню. Леший, хозяин леса. А что? — Да так, вспомнилось откуда-то, — соврал Тимур. — Чудные вещи тебе ночью вспоминаются. Ты, по ходу, там не отливал, а вливал в себя что-то, — фыркнул Игнат. Тимур пихнул его локтем в бок и не ответил. Леший, значит? Как это вообще пришло ему в голову, если он этого не знал?