Запах Вереска

Знайди мене, лякай мене, Лiкуй мене, цiлуй мене. Шукай у снах, коли не має. Вiзьми мене, забудь мене, I знов знайди, поклич мене. I вибачай, що так чекаю. Не залишай менi мене одного На свою, на твою любов. Не залишай менi мене, Мене не залишай, я ж тебе знайшов... Океан Ельзи - "Мене"

Над Карибскими островами закаты совершенно другие. Они душные и наступают слишком быстро. Ими невозможно насладиться, невозможно расслабиться под вечный раздражающий шум волн. Звезды здесь тоже совсем другие. Здесь все слишком... Просто райские кущи, где из людей на много миль одна твоя семья и старая парочка слуг. Настолько мило и слащаво, что аж скрипит на зубах. Только со всем этим курортом и виллой, утопающей в цветущих садах, это все равно тюрьма. В которую он сам добровольно пришел и которую дал слово не покидать, пока за ним не придет его альфа. Сам альфа, судя по всему, никуда не спешит и во всю развлекается со своей мини-войнушкой! Он честно пытается держать слово и, глядя на горизонт, не стремиться к холодным скалистым берегам Шотландии. Ему нельзя туда, нельзя к людям. Потому что он ненавидит их. Он презирает этих грязных ничтожных тварей всеми частицами своей души. Они отняли его свет и измарали тело в такой грязи, от которой не отмыться, сколько не три кожу. Хоть когтями сдери, а не поможет. Потому что эти твари обитают в его голове. Они смеются как дикие гиены и методично рвут разум в клочья. Он слышит их каждую ночь и видит их тени вокруг себя. Он чувствует их смрадный запах и ловит алчные взгляды во тьме. И вместе с этим ненависть становится сильней. Он хочет крови так сильно, как никогда прежде. Он хочет рвать всех вокруг в клочья. Месть... Ему нужна эта месть и столько крови, чтобы отмыться в ней. Да... Она смоет все его воспоминания и, наконец, освободит. Но больше всего на свете он хочет добраться до своих «светлейших» братиков и сестричек. Он чувствует их и с наслаждением ловит их страх. Потому что время не пощадило их. Оно отняло их власть и превратило в слабые тени. Потому что веры в них нет уже давно. Современный мир живет без Бога. Его небеса пусты и безучастны. Веры нет... Нет и старых богов. Нет больше Небесных. Они угасли точно так же, как его свет. Только в отличие от них он стал тьмой. И это ему нравится. Проклятый Небесный безумно скалит пасть и смертью крадется по земле, убивая все живое, что попадается на его пути. Он превращает в пепел и золу целую цепочку островов. Пачкая босые ноги мертвой землей и с наслаждением вдыхая аромат гари, белокурый Небесный смотрит с кривой ухмылкой на ночное небо. Озаренная мерцающими звездами тьма светит ему серебром луны. Он смотрит на них и тянет покрытые кровью руки. Он замазывает их свет багряным и сжимает на них пальцы. Рвет их покой черными когтями и гасит целые созвездия. В его объятиях одна тьма и ледяной мороз. В его глазах необузданные пожары и погибель. И жизнь вокруг него гибнет. От одного прикосновения, от тихого шепота и еле уловимого вздоха. Он ловит губами золу, падающую с неба, и подставляет лицо первым кровавым каплям, падающим с пустого черного неба. А в ушах сотни, миллионы криков и дикий смех. Настолько заразительный, что против воли трясутся плечи. Он громче с каждой минутой и звенит натянутой струной. Хихиканье вырывается из груди против воли и перерастает в сумасшедший смех. За его спиной горит вода, горит земля, на его мертвенно бледных губах зола... - Как у вас там дела? - голос Криста в трубке хриплый и обманчиво спокойный. Роберт смотрит на багряный шторм за окном и чувствует, как каменеет спина под дрожащей рукой жены. Он еле размыкает сухие губы и так же тихо отвечает: - У нас все шикарно, а что? - Угу, я поэтому сейчас смотрю на прямую трансляцию творческого вечера твоего сына? - хмыкает Готфрид, - как вас до сих пор еще не засекли?! - Сам не знаю. Может, потому, что ты нас так сильно любишь? Ты мне лучше обрисуй, какая сейчас у вас ситуация. - У нас война и охуенный писец. Валгири зверствует, Анарсвиль насилует мозги спецам из ЦРУ и обхаживает британских девочек*, а у меня прогрессирующая мигрень на фоне недотраха, - и сразу переход на Алана, - сколько времени он колошматит этот остров? - Час, - не отрывая глаз от новой огненной волны, поднявшейся вдали, нервно произнес Роберт, - в последний раз его так накрыло две недели назад. Что у вас на этот раз?! - Мальчишкам Валгири крепко досталось, - устало вздохнул Крист и, немного погодя, тихо добавил, - ты был прав, Роб. Они чуют друг друга. Пока твой сын там херачит ваше убежище, здесь его волчара на стенку лезет. - Он видел? - Нет, но он скоро снова с катушек слетит. Успокой Алана, а я попробую на этого бешеного управу найти. Господи, спасибо, что у такого психа есть такой милый брат. Жаль, что женат. - Крист! - Что? Я же не виноват, что он такой зефирка! - Боже, ты - неисправим! - Аминь, сын мой. Роберт слышит хриплый смешок друга и на все сто процентов уверен, что у того очередной приступ. А они далеко, и нет никого, кто поможет. Он стискивает кулаки и, зажмурившись, дышит отрывисто. Крис будет подыхать так же молча, как и десять лет назад. Так же, как и всегда. Он будет беззвучно тонуть в своих кошмарах и задыхаться от боли. Потому что они здесь, а он больше никого не подпустит к себе. Только не тогда, когда будет уязвим больше, чем младенец. - Все будет хорошо. Там его пара, - ласково сжимая ладонь мужа, произнесла Арнелия. - Угу, которая не примет его никогда, - горько ответил Роберт и обнял жену, - и он это знает. Он прижимает ее к своей груди и обреченно смотрит на кровавый дождь, который в одно мгновение обрушивается с неба. С диким стуком барабаня по крыше и алыми потеками стекая по стеклам. Воздух словно выкачивают с садистской методичностью. А на языке застывает отвратительный металлический привкус. Роберт шумно сглатывает и закрывает глаза, но все равно видит перед собой перекошенное от безумия лицо любимого сына, заживо горящего и уничтожающего все вокруг себя... ***** Дни летят за днями, и считать их нет больше смысла. Они похожи друг на друга как капли дождя. Только, в отличие от дождя, им нет конца. Однообразные, долгие, когда искалеченный разум снова темнеет, и он не узнает никого. Чаще он не помнит, какой сейчас год и причину, по которой он все еще на этом острове. Но это нормально... Люди с его кровью говорят, что все хорошо. Будто это нормально, когда он не может вспомнить даже собственного имени. Словно серая пустыня вокруг - это нормально. Да, может, это и нормально, когда он не спит ночи напролет и парит среди бархатных облаков. Все сильней стремясь дотянуться до желтой луны. Он смотрит на тихие волны, омывающие острые скалы, и слышит в них чей-то голос, что зовет его. Он не знает кто это, но чувствует, как замирает сердце при звуках этого голоса с хрипотцой. Он болен, и разум все чаще подводит его. От этого так страшно... Так страшно вконец потерять связь с реальностью и видение лукавых глаз. Страшно проснуться и снова оказаться запертым под крепкими замками и ярмом на шее. Страшно снова потерять цельность и перестать чувствовать. Но ночь сменяется днем, и конца этому сну нет. Нет больше его оков и нет палачей. А есть только разорванные крылья за спиной и хаос, который поглотил его... Ночи сменяют его рассветы и мягким одеялом окутывают его с ног до головы. Он бродит по застывшему, замерзшему, словно вековой лед, берегу и не отрывает глаз от горизонта. Его пепельные следы смывает очередная волна, но он успевает увидеть обугленные отпечатки своих босых ступней. Он смотрит на золу и не хочет верить, что так теперь будет всегда. Он помнит, как было прежде. Он помнит тепло зарождающейся жизни в своих ладонях. Помнит первые звезды, озарившие тьму для смертных. Он до сих пор помнит золото лучей утреннего светила, запутавшихся в белоснежных перьях его крыльев, и помнит песни ветра в скалистых горах, где веками пылал огонь в главном святилище Небесных. И молитвы своих чад, идущих на смерть. Его память глубока и заперта не за одной дверью, но он открывает их одну за другой. Он заново собирает себя и пытается найти равновесие. Потому что память не щадит, когда перед глазами снова и снова встают лица мерзких тварей, убивающих в нем весь небесный свет. Он помнит тяжесть кандалов и острые копья, вонзающиеся в его истерзанное тело. А в ушах звенит собственный крик, утопающий в лающем смехе. Его сердце пылает и разрывается на куски. Там тьма и холод. Он растекается по венам и сжимает грудь в тисках. И безумие все ближе подбирается к нему. Оно скалит свою пасть и лениво тянет к нему свои ядовитые объятия. Он смотрит в черные провалы ее глазниц и чувствует, как тонет в них. И, когда до дна остается почти ничего, перед ним вырастает огромный черный волк. Он шепчет тихо, зовет, не переставая, и кружит вокруг него, пристально смотря золотистыми глазами. Он всегда следует за зверем и идет по следам его лап. Он тянет руки и обнимает крепко, зарываясь носом в пахнущий северными ветрами мех. Зверь ласково урчит ему на ухо и тянет за собой. Он возвращает его в реальность и видением уходит, оставляя на берегу под закатным солнцем... - Ри... Шепот похож на отчаянный стон. Он вырывается из груди и застывает на влажных от воды губах. А волны ласково лижут песчаный берег и ласкают его тело. Пальцы зарываются в песок и оставляют глубокие борозды. Под закрытыми веками вспыхивают солнечные пятна, и так хорошо. Так невыносимо хорошо... Словно это его руки скользят по коже и его губы ласкают каждый сантиметр его тела. Это он... Это он... Это его шепот льется в уши и заставляет вспыхнуть. Это его объятия и жар, что заражает их обоих. Он извивается на мокром песке среди теплых волн и почти чувствует, как чужая тяжесть прижимает его. И это почти занятие любовью, потому что так чувственно и горячо, что плавит все его кости. И он стонет, выгибаясь и ловя губами соленые брызги. На ресницах дрожат последние лучи солнца, и кожа сияет под ними, словно отлитая из золота. И где-то внутри разливается тепло. Медленно, сложно... Оно обретает пока еще неясные формы, но обещает запылать новым огнем. Он чувствует, и впервые за все это время улыбка озаряет лицо... Он держит свое слово и не покидает их убежище. Но ведь никто не говорил о том, что он не может блуждать видением. И он этим нагло пользуется. Ему нужно, потому что тоска и тревога сжигают его изнутри. Ему мало одних лишь призрачных встреч. Ему нужно увидеть, нужно дотронуться. Он ветрами приходит с северных гор и снегом оборачивается на пороге своего любимого замка. И старый Блодхарт рад его возвращению. Он всегда будет рад своему создателю, и крыши скрепят. Стены стонут, и зеленый плющ тянется к нему. Он ласково касается их, смотрит на сияющие витражи. Глубоко дыша и наслаждаясь от одного лишь осознания, что его волк живет в убежище, построенном его руками. Что вся его стая в безопасности за этими стенами, и ничто не может навредить им. Он приходит дождями и тихо стучится в окна замка, разыгрывая пыхтящего от непонимания Маркуса и громко смеясь над матерящимся от неожиданности Кристом. И нежно шепчет под ухом прикрывшего глаза от наслаждения Кайрена. Холодом касается теплой шеи и забирает с собой все тревоги любимого альфы. Туманом опускается над старым лесом и обнимает крепкие плечи, покрытые черным с проседью мехом. Он становится росой на твердых теплых губах и звездами сияет над ночным Волчьим Двором. Огнем обвивает ноги уставшего Кайрена и теплом просачивается в его кровь. Он остается до самого утра и оберегает их сон. Смотрит в их глаза и видит там тепло очага и безграничную преданность. Он чувствует их любовь и тоску по нему. Он смотрит на них и отчаянно хочет вернуться. И, возможно, они удержат? Может быть, они смогут исцелить его?... * * * Кристоферу очень хочется знать, где он ошибся. Когда впервые увидел обреченные, но холодные глаза Тамары Анарсвиль? Когда выжил после Сербии? Или, может быть, когда согласился стать крестным белого ангелка? Моментов, когда он мог совершить эту самую ошибку, много. Важно не это, а то, что все привело к самым худшим последствиям, которых он успешно избегал все эти чертовы месяцы. Кайрен Валгири истекал кровью и корчился от невыносимой боли в постели. Глухо постанывая сквозь сцепленные зубы, а вырвавшаяся из-под контроля магия снова и снова била по стонущим стенам особняка. Эбот рвал на себе волосы и извел весь запас сыворотки от яда Амикуса. Маркус валился с ног от усталости, но продолжал делиться своей магией с братом, и вдвоем с женой они вытягивали из него столько боли, сколько могли. Но этого было слишком мало. Отравленная пуля угодила прямо в сердце и расплавилась, за несколько секунд прогнав яд по венам. Она с бешеной скоростью распространилась по всему телу и начала медленно разъедать тело оборотня. Вытащить эту заразу из него было уже невозможно. Продолжалось это уже несколько часов, и с каждой минутой самоконтроль альфы давал новую трещину. Готфрид напряженно вслушивался в его сдавленное рычание и ждал той минуты, когда на пороге появится слетевший с катушек Дагура. А в том, что это случится в ближайшие сутки, он не сомневался. Валгири все еще держался, но это был вопрос времени, пока не рухнет последняя ментальная стена, отделяющая оборотня от Небесного... Они не ждали этого удара, и в том целиком была вина Криста. Гор со своими волками был в Австрии и затягивал петлю на шее Понтифика. И они с Валгири должны были присоединиться к нему, когда пришла весть о нападении на клан Седрика Редмара. И это не остановило бы Кайрена, если бы там не были Маркус и Диана. Они рванули на помощь, где ждал охрененный сюрприз в лице двух взводов, в одежде без опознавательных знаков и до зубов вооруженных оружием с ядом Амикуса. Это была резня. Хорошо спланированная и мастерски исполненная, если бы они не пришли на помощь. У Криста до сих пор заживали раны и ныли регенерирующие кости плеча и ребер. Это еще не считая пять огнестрельных и два ножевых ранения. А тогда на это не было времени обращать внимание. Зато он в очередной раз убедился в том, что Кайрен Валгири был идеально создан для Дагуры. Альфа рвал людей на куски когтистыми лапами и выгрызал их глотки. Он бил всей своей магией и смел в песок два квартала города Редмара. Его рев разносился над дерущимися и прижимал к земле своей силой. Злой, как дьявол, и со слипшейся от крови шерстью, он скалил клыки и, не обращая внимания на свои раны, крошил тела в пыль. Эшбен горел и рушился на глазах. Многочисленные трупы заполнили улицы, окрасив их алой кровью. А над всем этим хаосом, под свист пуль кружила Диана и обрушивала всю свою мощь на нападающих. Она зависла над своим мужем и, прикрывая его спину, рвала своими когтями любого, кто смел подойти к ним. Схватка накалялась до тех пор, пока не перешла в уцелевшие кварталы города. Где со своими волками Седрик защищал своих людей и раненных членов стаи. Он весь измазался в крови, но ободранная местами шерсть совершенно не мешала ему драться. На него накинули сеть из зачарованного серебра, и оборотень взвыл от боли впивающихся в тело сотни острых игл. Он уже терял сознание, когда Маркус мощным ударом магии отшвырнул пятерых окруживших Редмара коммандос. Это и стало причиной того, что он потерял Диану из виду. Всего лишь на несколько минут, но этого хватило, чтобы пропустить снайпера, засевшего за рухнувшими стенами мэрии. Зато тихий и уверенный щелчок, с которым винтовку сняли с предохранителя, услышал Кай. Он среагировал мгновенно и, вырвав Диану из воздуха, зашвырнул к себе за спину в ту же секунду, когда раздался выстрел. Он только пошатнулся и тут же поднял оскаленную морду. Взглянув прямо в глаза застывшего в шоке снайпера, он резко вскинул обе когтистые лапы, и мощная неконтролируемая ядовито фиолетовая волна накрыла все улицы. Она буквально впилась острыми клыками в напавших и, выкручивая их тела, потащила вон из разрушенного города. Ломая их кости и с противным звуком разрывая орущих от боли людей. Кай держал ее до тех пор, пока не начали покрываться трещинами уцелевшие здания. Обломки стен и скрученный металл с шумом и треском последовали за телами людей. Весь этот мусор подняло над развалинами и, смешав в месиво из кровавых ошметков, закинуло далеко за пределы города. Кайрен облизал кровавую пасть и, пошатнувшись, начал оседать. Вскрикнувшая Диана еле успела поймать его и с ужасом уставилась на разлагающееся тело своего альфы. Кайрен хрипел и выгибался в ее руках. Скалясь от боли и захлебываясь собственной кровью, которая начала превращаться в желтовато-зеленую гниль. Они перенесли его в особняк Редмара, не решаясь отправиться в Блодхарт. Маркус выскочил за Эботом и уже через рекордные шесть минут ворвался в холл, за шкирку неся обалдевшего от скоростного перехода врача. Николас уже открыл рот, чтобы возмутиться, но шумно захлопнулся, когда и без того разгромленный особняк тряхнуло и выбило стекла всего второго этажа. - Блядь, - выдохнул Эбот и, не проронив ни слова, стремительно кинулся в комнату раненного альфы. Он был там все эти пять часов и пытался вытащить Кайрена, рвущего когтями мокрое от крови постельное белье под собой. У Кая был болевой шок, и он уже бредил, то теряя сознание, то снова приходя в себя. Тело, покрытое многочисленными отвратительными гнойными язвами, запустило процесс регенерации, чем еще больше довело стремительно ослабевающий организм. Сыворотка не помогла. Они пытались вытащить из него эту мерзость, но она черной паутиной распространилась по всему телу и вцепилась в него, словно клещ. Она сжимала его тело изнутри и ломала кости. Добралась до мозга и теперь разрушала его изнутри. Анрис был очень далеко. Тамара была рядом с рожающей Эрикой, и весь Блодхарт стоял сейчас на ушах. А они были отрезаны от них здесь. Крист сжал кулаки и, не моргая, уставился на стремительно чернеющее небо сквозь разбитые окна. Он уже чувствовал напряжение, которое густело в воздухе и кровавым привкусом оседало на языке. - Командир! - заорал коммуникатор голосом Стива, - командир, у нас проблемы! - Что происходит? - совсем не вовремя подал голос Седрик Редмар и встал рядом с напряженным человеком. - Писец к нам мчится, и скоро все случится, - пропел Готфрид и сорвал комм. - Это не ответ, человек! - зарычала леди Ингрем и оскалила разом удлинившиеся клыки. У нее шерсть дыбом начала вставать от спокойного и равнодушного тона Криста. Тот даже бровью не повел. Редмар с непониманием уставился на необычного человека и взгляд его стал жадным, когда увидел стремительно затягивающиеся раны. Он уже открыл рот, когда особняк тряхнуло в очередной раз. Настолько сильно, что пол зашатался под ногами. Крышу сперва вмяло вовнутрь, а потом буквально оторвало с приличным куском стены. Маркус с трудом успел закрыть собой закричавшую Диану и отшвырнуть подальше Эбота. Ворвавшиеся к ним оборотни в немом шоке уставились на того, кто в следующее мгновение влетел в полуразрушенную комнату. Огромные серые крылья заслонили свет, и высокая мужская фигура, словно сотканная целиком из морозных ветров, опустилась у подножья кровати, на которой корчился от боли альфа. Босой, с растрепанными по загорелым плечам серебристо-белыми волосами и одетый в одни лишь белые хлопковые штаны. Он сложил свои подрагивающие рваные крылья и, тяжело дыша, потянулся к Кайрену. Но пальцы застыли на полпути, так и не решаясь прикоснуться к гнойным язвам. - Ри... Его голос хриплый и больной. Потому что каждая рана на его теле огнем горит на его собственной коже. А еле слышные стоны голодными псами вгрызаются в его сердце. Вместо золотых искр глаз, он смотрит в абсолютно белые и не может оторвать взгляд от посиневших губ, покрытых алой кровью. Она течет по подбородку и тлеющим ключицам. Он видит, как слабо бьется покрытое гноем сердце под ошметками мышц и пожелтевших костей. Седые волосы слезают вместе с кожей, оголяя череп, и повсюду кровь-кровь-кровь... Он задыхается от ее соленого запаха и чувствует, как вырывается на волю все его безумие, сдерживаемое все эти дни. Он снова утопает в ненависти и боли, не слыша собственного воя, что рвется из груди. Колени подгибаются, и он, разом обессилев, опускается на мокрую постель. Дрожащими руками обнимает истерзанное тело и прижимает к груди. Распахивая свои разорванные крылья и окутывая ими своего волка. Пытается защитить, укрыть от всех и самозабвенно прижимается губами к обезображенному рту. Целуя нежно и лаская так трепетно, словно в руках хрупкое наваждение. Он не смотрит на других и не видит, какими глазами они глядят на них. Их голоса совсем не слышны за слабеющим стуком родного сердца. А он касается кончиками пальцев кровавых ран и шепчет без устали. Выводит узоры на безвольной ладони. Он целует почерневшие пальцы и, прижавшись к ним щекой, еле слышно шепчет: - Я крыльями своими тебя укрою... Его слова тонут в вое дикого ветра и грохоте земли. Они ползут языками пламени и гремят в раскатах грома. Дождем бьют по коже и оседают кровью на губах. Яркими узорами вспыхивая по рукам и плечам, все сильней дрожа на кончиках кожистых крыльев и ослепляя взрывом, окутывают его с ног до головы. Мягкие губы касаются твердых обветренных губ и нежно улыбаются, когда медленно распахиваются затуманенные золотые глаза. В них все еще нет осознания, и от слабости веки тяжелы, но руки кое-как сжимают предплечья. - Ты мне снишься... - голос хриплый, и такое ощущение, что по связкам прошли наждаком, - ты мне снишься каждую ночь... - Когда ты проснешься, то я больше не буду просто сном. - Лжец... - Когда это я тебе лгал, волчара? - возмущение вполне обоснованно. - Мне перечислить? - язвительно бормочет альфа и глубоко вдыхает родной запах. Перед глазами все расплывается, и кружится голова, но одно лишь лицо все так же смотрит на него. С лукавой улыбкой на самых порочных губах в мире и серо-голубыми глазами, искрящимися, словно звезды. Самое желанное лицо, с чувственной родинкой, которое он так любит вылизывать. И шелк волос, растрепанных, лежащих на плечах. Он светится весь, как лунный свет. Как та самая Хранящая Звезда из старых легенд. Она нашла его и светит сейчас для него в этой тьме. Только это всего лишь бред его разрушающегося разума. Потому что на самом деле его Небесный далеко. Его не может быть рядом и больше не будет. Он знает, что доигрался, и на этот раз выкрутиться не получится. - Лио... Я должен ему сказать... - он лихорадочно пытается вырваться из накрывающей его тьмы, - я не успел сказать... Его бормотание уже бессвязно, и глаза закрываются против воли. Ослабшее тело берет свое, и через несколько минут он засыпает крепким сном. А Алан смотрит на него и убирает свои крылья. Он трется лицом о колючую щеку тихо сопящего альфы и целует под сердцем. Прикрыв на мгновение глаза и с жадностью вслушиваясь в мерный стук. Его свет затухает и вскоре совсем исчезает, оставляя перед онемевшими оборотнями до охренения злое божество. Только те еще этого не поняли, а вот Крист, молча, ждет взрыва. В том, что сейчас громыхнет, он даже не сомневается. Клыкастые идиоты в лице Редмара, его стаи и прочих членов Волчьего Совета с жадностью смотрят на крепкое загорелое тело, на котором сейчас нет ничего, кроме белых пляжных штанов. Он их понимает, честно. Не каждый день можно встретить настолько красивого мужчину, от чьей силы рвет крышу. Только самому Дагуре все до лампочки. Он целует и ласкает спящего оборотня. Причем с каждой новой нежностью на деревянной постели зеленеет еще одна веточка. Она уже пустила крепкие толстые корни, ломая пол. А спинка вся в переплетениях зеленых цветущих веток. Они похожи на двух лесных духов, и один из них сейчас охраняет покой второго, пока тот спит под темным мехом. - Ты обещал мне, что не дашь им добраться до него, - не отрывая глаз от Кайрена, тихим замораживающим голосом произнес Дагура. Крист весь подобрался и приготовился, потому что от этого голоса несло смертью. - Ты обещал, что присмотришь за ними, если я уйду, - комната снова заскрипела под рванными тенями, и воздух стал колючим от холода, - и ты солгал мне. Металл бряцнул, коснувшись пола, и под грубой подошвой хрустнуло битое стекло. Шаг, еще один, и голубые глаза напротив горят таким холодом, от которого язык сохнет. Металлические когти сжимают висящий с боку на поясе двуручный тяжелый меч. Броня холодными лентами змей ползет по телу и заковывает в черное и серебряное. И вокруг тяжелой фигуры клубится чернильный мрак. Он лижет металл кованых сапог и царапает слух тихим шепотом сотни голосов, скрытым в нем. Пепельные кожистые крылья подрагивают, и стертая позолота наростов темнеет еще больше. Он медленно наступает на них, и лицо его настолько равнодушно, что кажется умиротворенным. О да, он будет убивать именно с этим умиротворением. В его глазах уже нет ничего, кроме смерти. Крист смотрит на блеск ее острой косы, и кровь стынет в его жилах. Остановить вот ЭТО он уже не сможет. Никто не сможет, потому что внутри этого существа мертво абсолютно все. - Я не лгал, ангелок, - еле разомкнув сухие губы, прошептал он и с трудом устоял на ногах под прессом чужой силы. - Он умирал, а ты смотрел и ведь даже не собирался сказать мне, - не слыша его, все так же равнодушно продолжил он, и Криста все-таки прогнуло к полу. Волки вокруг заскулили и завыли так страшно, что проняло даже Маркуса. Он с ужасом уставился на окаменевшую спину проклятого Небесного и членов Совета, со скулежом отползающих от него. А тот шел на них, и каждый его шаг сжигал пол. Крист тяжело дышал и пытался окончательно не поцеловаться с осколками камней. Только его совершенно не собирались щадить. - Нет, - глухо просипел Крист, - я не сказал бы тебе... Потому что он уже большой мальчик... - А ОН тоже большой мальчик? - оскалился Дагура, - давай проверим. Крист побелел на глазах. И впервые за все это время Маркус видел этот черный ужас в глазах абсолютно двинутого крышей человека. Он попытался дернуться, но добился лишь того, что его буквально вжало лицом в пол. Кристу скрутило руки и, вздернув на ноги, приблизило вплотную к оскалившемуся Дагуре. - Сделка расторгнута. Огромные крылья распахнулись, обдав все вокруг разрушающей волной. Криста отбросило прямо в объятия ошалевшего Маркуса, и обоих вжало в стену. Дагура дернул плечом и, бросив короткий взгляд на постель, укрытую мягким золотистым светом, сорвался в небо, попутно обрушив оставшуюся часть стены. - Боже... - выдохнула, смотря вслед стремительно чернеющему небу, Диана, - Боже, что же теперь будет? - Там же Гор, - хрипло прошептал Маркус и в упор посмотрел на белого Криста. Для паники времени нет. Он не позволяет себе эту роскошь уже давно, и менять что-то нет желания. Резко встав на ноги, Готфрид поводит ноющим плечом, буквально слыша, как срастаются порванные сухожилия, и, сжав зубы от тупой боли, он снова надевает комм. А там надрывается Стив. Он костерит своего командира на чем свет стоит и смолкает в ту же минуту, когда слышит отрывистые приказы. Только связи с ними нет уже целый час. И оттого горло сжимает спазм. Крист переводит взгляд на скрытого под защитой альфу и мрачно идет к его постели. - Что ты хочешь сделать? - дорогу преграждает Маркус и натыкается на колючий взгляд. - Спасти нас, - сухо отрезает он и, обойдя оборотня, подходит ближе. - Он слишком слаб, - пытается помешать ему Диана и возмущенно кричит, когда ее перехватывает муж. - Он единственный, кто сможет остановить его. - Ты говорил, что это будет невозможно! - пытается вырваться вампирша и рявкает в лицо Маркуса, - он угробит Ри! Мать твою, Маркус! - У нас нет другого выбора, - коснувшись золотых искр, холодно произнес Крист и напряженно уставился на моментально раскалившуюся до красна вуаль. Та полыхнула огнем и обожгла ладони, словно раскаленное железо. Воздух наполнился вонью горелой плоти и тихим шипением Готфрида. Вуаль начала трещать по швам и, расколовшись, растаяла, заставив его пошатнуться. Человек тяжело задышал и поплывшим взглядом уставился на бледное, расслабленное лицо альфы. Золотые глаза исчертили алые прожилки... * * * План захвата полетел к чертовой матери после первых пятнадцати минут. Вместо бесшумного проникновения и захвата Понтифик получилось то, что получилось. Кровавая резня в запутанных катакомбах под Веной принимала все большие обороты. Целый выводок низших вампиров, облезлые костлявые пародии на оборотней, которые берут числом и лезут на совершенно животных инстинктах. Это была миссия не для семи оборотней, как, впрочем, и всегда. Только они были лучшими и всегда блестяще завершали свои задания. Именно поэтому Гор подкорректировал первоначальную задачу, потому что здесь были секретные лаборатории, где был целый штат правительственных ученых и «расходный материал». Женщины, дети, старики... Он уже видел такое, только в этот раз нет Амикуса. Старый вампир давно уже заживо гниющий труп и не без участия Кайрена. Гор смотрит на испуганные и обреченные лица за решетками и понимает, что бросить их вот так он не сможет. Темные, сырые и узкие коридоры громоздятся один на другом. Свет ламп нервно мигает и взрывается под автоматной очередью. Уши закладывает от воя и криков. Он чует чужую кровь и почти не слышит собственную. Безликие тени встречаются на стенах и рвутся под ударом магии. Когти царапают каменную кладку, и слышится хруст ломающихся костей. Рации шипят, где-то кричит застигнутая врасплох охрана, а под пальцами истерически бьется чье-то сердце, которое в следующую минуту разрывают его когти. Связи с домом нет, Фрест орет где-то матом, и взрываются верхние два яруса. Этот муравейник рассыпается, словно карточный домик, грозясь заживо похоронить их всех здесь. Только планы у Блэка совсем иные. Его парни уже вывели всех пленных и сами сейчас рвут когти. А сам их командир пробирается все дальше. Он проникает в командный пункт и копирует большую часть информации на жестких дисках. Только времени у него неожиданно нет. Катакомбы рушатся с бешеной скоростью, и вырваться в таком темпе чертовски тяжело. Он бежит мимо взорванных лабораторий и, чуть не уйдя вместе с рухнувшим полом, с трудом добирается до старых ржавых грузовых лифтов. Нет времени сомневаться. Путь, которым они пришли, уже обвалился, вся надежда на старую аварийную шахту, построенную еще во время Второй мировой. Шахта по кускам обваливается за ним, и ему чудом удается в последнюю минуту взорвать потолок остатками своей магии. Он выбирается в подвалах старой городской библиотеки. Лежа на спине на чертовом полу, он дышит с присвистом и вытаскивает здоровенный железный обломок из пропоротого бока. Ржавый металл падает недалеко, и волчий мех моментально пропитывается алым. Гор выплевывает кровь и закрывает глаза. Опасность им не грозит, разве только они провалили миссию. ВПЕРВЫЕ. ПРОВАЛИЛИ. МИССИЮ!!! У него уже крыша готова сорваться от бешенства. Понтифик давно уже, наверное, слинял из города, оставив его с носом и ехидно скалясь вдобавок. Чего он не знает, так это причины, из-за которой слышен дикий визг и ор снаружи. А крики увеличивают свой звук. Гор недоуменно моргает и, подцепив флешку с информацией, поднимается сперва на четвереньки, а потом уже и на ноги. Он поднимается по хлипкой лестнице и, толкнув дверь, жмурится от запаха старых книг. Только в огромной библиотеке нет никого. Слышится целая очередь выстрелов, после чего высокое окно разбивается, и на пол летят обломки чьего-то ларька. Гор дергается от грохота и, ничего не понимая, бросается к дверям. Только мозг совершенно не в состоянии обработать увиденное. Вена горит и тонет в крови. Улицы охвачены беспорядками и захлебываются дымом. Повсюду слышны крики и раздаются все новые и новые взрывы. Полиция открывает огонь на поражение. Молодежь, прикрыв лица платками, кидает коктейли Молотова в окна школы. Шум сирен глохнет в этом хаосе. Машину скорой помощи переворачивают и поджигают. Люди с бешеными лицами нападают друг на друга и голыми руками вырывают друг другу глотки. Вгрызаются зубами и вырывают глаза. Они забивают друг друга железной арматурой и полицейскими дубинками. И повсюду воздух словно отравлен ненавистью. Она душит и туманит разум. От нее сносит крышу и срывает все запреты. Трупы разрывают на куски, их потрошат, и на лицах убийц такое первобытное наслаждение, от которого у Гора мурашки по коже. Он, онемев, смотрит на весь этот хаос и вздрагивает, когда слышится бешеный звон колоколов горящего собора святого Стефана. Громкий, страшный, он раздается над всем этим океаном безумия и не думает смолкать. Алые языки лижут старые стены и рушат миниатюрные башенки. Они взрывают старинные витражи и все ближе подбираются к высокой крыше. Гор как раз смотрит на нее, когда замечает знакомую фигуру, сидящую на корточках прямо под высоким шпилем. Он смотрит и не верит своим глазам. А там сидит ОН... Распахнув свои кожистые крылья, которые похожи на живую ткань, трепещущую на ветру. Он смотрит на них, и в его глазах ни капли человечности. Это конец... Гор осознает это в доли секунды. От этого города не останется ничего, так же, как и от остальных. Он вздрагивает, когда мертвый холод глубоких голубых глаз смотрит в его собственные. От этого взгляда мороз по коже, а шерсть встает дыбом на загривке. Огонь сотнями языков мерцает перед ними, но его свет не добирается до их дна. Там нет ничего, кроме абсолютной пустоты. И душа больным комком сворачивается под самым сердцем, скуля и пытаясь скрыться. Гор с трудом стряхивает наваждение и отступает назад. Он глубоко вздыхает, когда тяжелый взгляд отрывается от него. Он не хочет знать на кого сейчас перешло внимание проклятого Небесного. Оборотень сосредотачивается и, наконец, слышит надрывающегося Ривера в комме. Он бежит вниз по улице и пытается по мере сил обойти дерущихся. Это получается с трудом, потому что свихнувшаяся толпа только и ищет, кого разорвать на куски. Он бьет кого-то, разрывает чье-то горло и прокладывает путь к своим. Те уже вывезли всех на машинах за черту города и ждали его. И чем ближе он подходил, тем тревожней становилось. Потому что все они были потрепанней, чем он видел их в последний раз. Ответом на немой вопрос стали бесчувственные тела, связанные магическими путами, и нервный доклад о разом психанувших индивидуумах. Он слушал своих ребят, не отрывая глаз от пылающих небоскребов. - Уходим, - хрипло произнес Гор. - Но сэр... - Уходим, пока он позволяет, - рыкнул Блэк и, ничего не объясняя, первым сел в машину. Он бросил прощальный взгляд на кровавые тонкие ручейки, ползущие по покрывающемуся инеем асфальту, и ударил по газам. Черный фургон рвануло с места и понесло по чернеющей трассе мимо превращающихся в золу домов и ферм... Прошло больше тысяч лет, а на земле не изменилось ничего. Ни люди, ни их суть. Он видит их нутро, читает души, и все они похожи одна на другую. Все те же страсти и те же пороки. Он дергает за них, как умелый кукловод за ниточки своей шарнирной марионетки. Он лишь снимает все ограничения, обнажает их мысли и порывы. И получает эффект, который даже превосходит его ожидания. А они уже грызут друг другу глотки, пока он с наслаждением вдыхает запах их безумия. Слизывая их ненависть со своих губ, и насмешливо смотря на черные небеса, в которых бьют бледные молнии. Самые красивые и самые любимые творения его бывших братьев и сестер. Их прекрасные детки, которые по одному лишь щелчку кинулись топить чудесный мир в собственной крови. И почему он отказывал все это время себе в этом удовольствии? Колокола бьют под крышей церкви и добавляют всей ситуации еще больше драматизма. Это заставляет хмыкнуть и отвести на мгновение взгляд от взрывающихся улиц. Потому что совсем рядом бьется сердце Гора. И тот смотрит на него с таким неверием и ужасом, что становится даже смешно. А перед глазами встает картина изломанного и окровавленного тела. Ему интересно, как долго хватит Криса, если он сейчас свернет шею этому молодому волку? Как долго еще протянет подыхающий столько лет Кристи, пока окончательно не потеряет рассудок? Ему хватит недели, или, может, он протянет весь месяц? Он может выяснить это опытным путем всего за один взмах своего клинка. Оборотень резко разворачивается и летит в сторону своей героической группы. Холодный взгляд падает на резиденцию Понтифика, где у кованых ворот режет на куски друг друга охрана. Он выпрямляется и летит вниз, грациозно опустившись прямо перед ними, и под его силой всю эту кровавую свору сметает вместе с воротами. Проклятый Небесный сворачивает свои крылья за спиной, и железные кончики наростов цепляются друг за друга, превращая их в рванный пепельный плащ. Он скрещивает руки за спиной и неспешной походкой направляется по вымощенной булыжником площади к пятиэтажному зданию. А вокруг него продолжают раздаваться выстрелы и громыхать взрывы. Кто-то забивает кого-то прямо на ступеньках, и в окна летят камни. Тяжелые белые двери слетают с петель, и внутри с верхних этажей летят бумаги. Везде слышны крики и рыдания. Он проходит мимо всего этого и, насвистывая пошленькую песенку, поднимается по лестнице. Постепенно растворяясь в воздухе. Только никуда не исчезает ни стук кованых сапог по мраморному полу, ни леденящий свист. И эти звуки единственное, что четко выделяются в этой бешеной какофонии... Валентин приходит в себя урывками. Большую часть времени он задыхается от сводящей с ума боли и пытается вырваться из своих оков. Только те с каждой новой попыткой становятся все прочней. Он не помнит, сколько времени уже лежит в этих сырых подвалах. Ощущение времени подводит его, и остается одна лишь взрывающая мозг боль. Он чувствует ее так долго, что успевает забыть, каково без нее. Они приходят к нему каждую ночь и не покидают до самого утра. Они никогда ничего не спрашивают и не требуют. Только меняется очередность пыток. Они рвут на части его тело. Срезают кожу медленно, словно выводят узоры, и ломают его кости. Они вырывают его ногти и прижигают глаза. Они избивают его кнутами из зачарованного серебра и вскрывают внутренности. Он видит алчный блеск в их глазах и черную ненависть. Он терпит. Терпит первые месяцы, но потом срывает голос в криках. Его раны перестают затягиваться, покрываются гноем, и в голове воцаряется туман от препаратов, которыми травят его кровь. Магия мечется, запертая внутри, и выедает его, не найдя выхода. А в умирающем разуме бьется только одно имя. Питер... Его держит только пара. Он чувствует своего мальчика так остро. Он захлебывается его болью и сходит с ума, мечась в своих оковах, когда слышит его крики. Он воет, словно безумный, но вырваться нет сил. Они медленно убивают его и ломают все внутри. У них нет спасения, нет будущего. Черный альфа может радоваться, его враг захлебывается собственной кровью и, потеряв все, скулит, как бесхребетный сопляк. Он теряет сознание и открывает глаза, когда после очередного сеанса пыток его тащат в камеру. Они бросают его на пол и уходят, насмешливо обсуждая его позорные мольбы. Измученный разум все еще выворачивает от запаха крови его любимого. Перед глазами все чернеет, и он уже не слышит ничего. В себя он приходит только через несколько суток, когда его грубо дергают за ошейник и вытаскивают наружу. Капкан грубо сжимает и без того истерзанное горло. Перед глазами вспыхивают белые пятна, а в нос бьет запах чистого воздуха. Его так много, что он захлебывается им. Грудь сдавливает, и над ухом раздается треск электрической дубинки. Последним воспоминанием становится тупая боль в затылке, и мир снова темнеет. В последний раз, когда он открывает глаза, он лежит, прикованный цепями, которые приколоты к полу. Он с ног до головы опутан мерцающим металлом и может подняться только на колени. Вокруг него роскошь. Стены покрыты щедрой росписью из библейских сказаний. Позолоченные ангелочки ухмыляются ему с белых высоких колон, а молочный высокий потолок покрыт искусной резьбой. Огромный зал почти пуст, если не считать письменного стола с креслом с позолотой, картин эпохи возрождения и грубых каменных плит, на одной из которых он сейчас находится. А спиной к нему стоит старый Понтифик и, скрестив руки за спиной, блаженно смотрит на цветущую Вену за распахнутыми стеклянными дверями балкона. Ветер играет с прозрачными шторами и приятно холодит разгоряченное от боли и жара тело. Валентин с трудом фокусирует расплывающийся взгляд на чуть сгорбленной спине, затянутой в белый шелк. - Наш мир так прекрасен, не правда ли? - безмятежно произносит глава католической церкви, - Господь наш сотворил его в любви и вере. Только дети его не оценили сей величайший дар. - И поэтому вы начали убивать их? - выплюнув кровь, прохрипел Владыка. - Во имя Господа нашего и ради человечества, мы уничтожали скверну, - зло зашипел старик и обернулся к лающе засмеявшемуся вампиру, - только что может понять такая грязь, как ты?! - Да неужели? Взорванный приют, сожженные больницы, сотни убитых женщин, детей, стариков! Это и есть твои благие намерения?! - Мир был создан для людей, и в нем места таким тварям, как вы. Монстры - ошибка природы! Вы - порождение дьявола! - с омерзением смотря на Валентина, прошипел Понтифик, - сотни лет церковь защищала своих детей от вас. Мы огнем выжигали вашу гнилую породу, но вы выжили и вернулись. Вы забрали себе власть и пытались пошатнуть устои самого Бога! - Мы жили задолго до вас! - оскалился Валентин, - задолго до твоего Бога. Это мы дали право вам жить с нами, делили с вами наш мир! И ты вправду думаешь, что сможешь уничтожить нас сейчас?! Что ты сделаешь? После меня придет другой. До волков ты даже не сможешь добраться. Ты даже не знаешь, в чью пасть полез, человек. - О, я отлично знаю, - усмехнулся старик, - но с Божьей Благодатью мы, наконец, сможем уничтожить вас. Мы сотворим новый мир. Напомним о любви Бога. Подарим очищение от грехов, и мир будет спасен. Валентин слушал, леденея с каждой минутой. Он знал, что Валгири нашел осколок «Искры». Он знал, в ком она родилась, но новость о том, что волчий человек оказался в руках этих сумасшедших, заставила кровь застыть в жилах. Он знал, у кого под замком сейчас был человек. Валгири никогда не сможет добраться до них. Он уже потерял своего человека. Магистр мечников хорошо умел убеждать. - ... но для тебя у меня будет небольшой подарок, - словно издалека до вампира долетели слова Понтифика. Он непонимающе уставился на старика и в следующую минуту крупно вздрогнул, когда услышал знакомые тихие стоны. Двери зала открылись, и двое одетых в черное охранников втащили окровавленное и изломанное тело. Бросив на каменные плиты в центре зала, они приковали цепи к массивным кольцам и тихо вышли. А Валентин почувствовал, как все внутри рвется на части от невыносимой боли и отчаянья. Его душа... Его Питер. Худое тело с многочисленными ранами и синяками на нежной коже. Кривые сломанные пальцы, вывихнутая рука и изорванная грязная одежда. Волосы, седые на висках, спутанные, грязные. Под глазами черные круги, разбитые в кровь губы и черные взбухшие вены. Он метался в бреду, и от него несло запахом смерти так сильно, что Валентин задыхался. Он взревел раненным зверем и кинулся к нему. Но цепи засветились ярче и, обжигая невыносимой болью, удержали на месте. - Что ты с ним сделал, тварь?! - заорал доведенный вампир. - О, ничего, - коротко улыбнулся старик, с интересом рассматривая стремительно чернеющую кожу и абсолютно белые глаза хрипящего парня, - наш молодой, но весьма талантливый генетик не перестает радовать своими работами. Весьма талантливый молодой человек. Его новая сыворотка оказалась исключительной вещью. Даже Амикусу не приходило в голову такая блестящая мысль. Немного крови ваших Пожирателей и смесь нескольких химических элементов дала такую интересную реакцию. Чистейший яд, только, увы, он еще на испытательной стадии. По-моему, уже работает, а что скажешь ты? - Убью! - взревел вампир и забился в своих путах. - Бесполезно, - покачал головой старик и произнес, - это только начало. Мы уничтожим всех вас. Мы не будем так глупы, чтобы оставить семена, чтобы те дали ростки. Мы испепелим вас светом Бож.... Прогремевшая серия взрывов не имела ничего общего с Божьим светом. Последовавшая автоматная очередь и крики на улице только укрепили эту идею. Потом начался ад. Только Валентин не видел и не слышал ничего. Он рвался из своих пут и, не переставая, звал Питера. Он клял, умолял и обещал все на свете, только бы он пришел в себя. Но Питер умирал. Он извивался на каменных плитах и хрипел от боли. Из глаз его текла черная кровь, а с губ рвались уже не крики, а хрипы. Он, широко распахнув невидящие глаза, смотрел перед собой. А между тем, Понтифик кричал в бешенстве и отдавал все новые приказы, которые некому было исполнять. Все его люди резали друг друга. А старик смотрел, и от увиденного волосы вставали дыбом. Он отшатнулся от кованых перил балкона и кинулся к дверям, но те даже на миллиметр не двинулись с места. - Какая драма, - раздался во всем этом шуме и крике совершенно спокойный голос, - последний день Помпеи даже рядом не стоял. Серьезно! Валентин медленно повернул голову и застыл, чувствуя, как по хребту ползет необъяснимый ужас. И, судя по всхлипу и бледному лицу старика, тот тоже оценил нечеловеческие голубые глаза и убийственный оскал существа, сидящего на столе. Положив ногу на ногу и покачивая кованым ботфортом. - Что, не ждали? - насмешливо протянуло существо, - а мы приперлись. Сюрприиииииз! - Кто ты? - прохрипел Понтифик. Проклятый Небесный за секунду сорвался с места и, оказавшись прямо перед отшатнувшимся стариком, прошипел в лицо. - Твой самый худший кошмар, детка! Глава католической церкви попытался сползти в обморок, но ему этого не дали сделать и, подняв за шкирку, отшвырнули в другой конец зала. Валентин, не веря собственным глазам, смотрел на Алана Салливана и лихорадочно соображал. Значит, Мечники проиграли. Салливан обуздал «Искру». Но если он был здесь, то и Валгири тоже. И пока вампир еще больше задергался в своих оковах, Дагура загнал в угол Понтифика и начал воспитательную работу. И, судя по всему, внушал он со всей страстью. Поминутно ловя норовившего упасть в оборок ярого адепта веры. Адепт вскоре начал собирать своей гнусной мордой все углы, косяки и поверхности разом. Захлебываться собственной кровью и кричать от боли под железными когтями. - Смотри, смотри на этот очаровательный мир, - насмешливо шептал он на ухо всхлипывающего от боли и страха старика, - ты так хотел спасти его, хотел изменить. И мне так нравится твоя идея. Посмотри, как хороша она оказалась. Тебе нравится? Я переделаю весь мир в это. - Тебя остановят! Бог не позволит тебе поработить свет, Дьявол! - просипел понтифик, пытаясь зажмуриться и не смотреть на гибнущую Вену. - Хочешь, открою маленький секрет? - усмехнулся Дагура, - твоего розовощекого Боженьки - нет. Как и его небесного хора мальчиков-зайчиков в юбчонках. Есть только я... Старик кричит громко, страшно. Он захлебываться рыданиями и скулит. Он воет, словно безумный, и пытается вывернуться из чужой хватки. Только уйти из стальных рук невозможно. Кожистые крылья трепещут, распахнувшись, и, нависнув над испуганным смертным, словно опутывают тьмой. Он парит над полом и безмятежно смотрит в глаза задыхающегося старика. Судороги пробегают по всему его телу, и кожа чернеет на глазах. Она осыхает, превращаясь в труху, и осыпается вместе с мясом. Тонкие веточки рук пытаются оттолкнуть скалящегося Дагуру, но все это бесполезно. Крепкое тело худеет на глазах, хрупкие кости ломаются под рукой. Опавшие глаза, вместо которых вскоре зияют черные провалы пустых глазниц. От седых густых волос остается только гладкий череп, а скрюченные пальцы все еще продолжают цепляться за металлические застежки. Только в рассыпающемся теле нет больше жизни. Теперь уже кричит душа. Пойманная в ловушку бездонных мертвых глаз. На дне их плещется та самая Бездна. Она утягивает в свои глубины и сжигает там дотла. Она медленно уничтожает и скалит черную пасть. Душа уходит в нее и серым пеплом оседает на самом дне. Ей не будет никогда больше прощения и не будет возврата. На пол падает куча тряпья в белой пыли и рассыпающаяся груда костей. Он слизывает с губ вкус чужой смерти и прикрывает на мгновение глаза. Силы так много, что он может взлететь за небесную синь. Только там ему нет больше места. Вокруг кипит бой, кричат люди, запах крови щекочет обоняние, и блаженной музыкой в его ушах звучат чужие рыдание. Цепи звенят, и вампир рвется к своей паре. Дагура смотрит на него и знает все его мысли. Валентин отчаянно мечется, и с каждой минутой все сильней чувствует, как Смерть уводит у него Питера. Он готов валяться в ногах этого существа, готов отдать свою душу. Все, что угодно, и даже больше. - Пожалуйста... Пожалуйста, помоги, - с отчаянием кричит он. Дагура склоняет голову к плечу и, все так же паря над полом, с интересом рассматривает его. На его губах презрительная усмешка, а глаза еще более темны. - Пожалуйста? Я не ослышался, и ты сказал «Пожалуйста»? - издевательски тянет он, - а с чего это мне спасать твою шлюху? - Он не виноват. Он ничего не знал! Возьми меня вместо него. - Какая немыслимая щедрость, - хмыкает проклятый и, резко нависнув над вздрогнувшим Валентином, грубо хватает железными когтями за подбородок, - почему же с НИМ ты не был так щедр и милосерден? - Что? - широко распахнув глаза, еле прошептал Владыка. - Я помню вкус пепла на губах и запах его слез, - приблизившись настолько, что между их лицами остались лишь жалкие миллиметры, зло процедил Дагура, - они преследуют меня каждую ночь. Ты сжег его дом и утопил в крови все, что было дорого. Ты забыл? А я вот нет! Я помню крик его Луны и его вой, когда ты убивал его душу. Его голос звенит в моей голове каждый раз, когда я закрываю глаза. Я помню все это... Запомнишь и ты. Как ты там сказал? Обещаю, это зрелище ты не забудешь никогда. - Вал... Еле слышный шепот ударил по нервам не хуже ядерного заряда. Валентин встрепенулся и бросил быстрый взгляд в сторону дрожащего Питера. Он тянул к нему руки и пытался отыскать невидящими глазами. Тонкий, нежный, самый прекрасный и единственный. Валентин тянулся из своих цепей. Он протягивал живую руку, пытаясь коснуться хотя бы пальцев, только не хватило сил. Он обреченно смотрел на своего мальчика и понимал, что жить без него не сможет. Он не сможет быть без него. Без своей души. - Вал... я...люб...лю т-тебя... - Знаю... Валентин не видел ничего, кроме родного лица. Он чувствовал соленые капли на щеках, и кровь стыла в жилах. Его сердце тоже гасло. Оно должно было угаснуть. Только так, только вслед за ним... - Сегодня просто день дежавю, - раздался за спиной сухой голос Дагуры, - не правда ли, любовь моя? И только сейчас Валентин поднял взгляд, чтобы увидеть бледное лицо Кайрена Валгири, оцепеневше смотрящего на них. Он был весь в крови. Она была на его губах и текла по рукам. Вся черная одежда была в пыли, а волосы взъерошены. Он буквально висел на ручках дверей и смотрел в его глаза. Это был конец... Только Валентину было уже все равно. Его пара уже еле дышала. Он улыбнулся, опустив глаза на угасающего Питера, и тихо прошептал: - Все будет хорошо. Я никогда не покину тебя, не бойся. Только подожди, не уходи без меня... Кайрен вздрогнул так, словно получил пощечину. Он медленно поднял глаза на парящего Алана и огладил взглядом напряженное тело. Тот молчал и смотрел в ответ. Только руки, сжатые в кулаки, выдавали его и словно остекленевшие глаза. Прекрасное божество, которое было одним таким. С нежными губами, тихим голосом и запахом, сводящим с ума еще больше, чем прежде. А в глубине глаз безмерный покой и целые миры, сияющие только для одного него. Он смотрел на него, а в голове звучали проклятые слова. - Я люблю тебя... - Знаю... Он все еще помнит этот голос и нежную улыбку. Он помнит последний миг до начала его персонального Ада, длящегося столетия. И помнит тот день, когда точно такие же глаза насмешливо посмотрели в ответ, а их хозяин по-хамски ворвался в жизнь. И голос перестал мучить ночами. Сны перестали тонуть в крови и рвать разум на части больным криком. Они ушли под ласковыми пальцами и нежными губами. Он знает, как жить, как дышать... Он помнит, каково это - любить... Кайрен устало оторвался от дверей и, не отрывая глаз от жадно рассматривающего его Алана, двинулся вперед. Шаг за шагом, все ближе подбираясь и не чувствуя, как начал подкрадываться, словно на охоте. А солнечная жертва, затаив дыхание, следит за его движениями и сладко дрожит. Его удерживают лишь эти последние чертовы слова. Они давят на разум, снова и снова поднимая воспоминания. Именно они заставляют его остановиться и бросить усталый взгляд на Валентина. Мерцающая письменами цепь легко рассыпалась в пыль под его рукой. Он посмотрел на затравленный, ничего не понимающий взгляд своего сломленного врага и тихо произнес: - Уходи. Бери свою пару и уходи. Исчезни и больше никогда не смей попадаться мне на глаза. - Почему? - хрипло произнес вампир, все еще не веря. - Потому что все кончено. Все... Он больше не посмотрел на них. И было уже все равно, куда исчезнет Валентин. Его самая главная цель, отрывисто дыша, жадно разглядывала его. Стоило дрожащим губам разомкнуться, как он дернул за широкий рукав чужой туники и сгреб крепкое тело в объятия. Разом обхватив всего и зарывшись когтистыми пальцами в серебристо-белую гриву волос, притянув еще ближе. Голодным зверем набросившись на податливые губы, и сразу же поцелуй стал влажным, глубоким. С привкусом крови и с задушенным рычанием вперемешку со всхлипом. Языки сплетаются, ласкают друг друга, пальцы больше не ранят, они не обжигают металлом. Зарываются в волосы, гладят плечи, стискивают до боли. Воздуха нет, но это неважно. Ничего больше не важно, когда губы так нежно проходят по губам и зубы впиваются, даря острые укусы. Так нежно и страстно, так жарко и как давно мечталось. От тоски дрожат ресницы и в горле ком. А в глазах бесконечные рассветы, бесконечные ночи, что не нужно будет больше проводить вдали. Больше никогда. - Почему ты здесь?... Почему? - зацеловывая все лицо и прижимаясь еще больше, чтобы вплавиться под кожу. - Один белобрысый говнюк обещал, что больше не будет просто сном, когда я проснусь, - проворчал альфа, совершенно не скрывая наслаждения. - Ты отпустил их, - погладив покрытые щетиной щеки, прошептал Алан. - Я хочу домой, - глядя в серебристо-голубые теплые глаза, хрипло произнес Кайрен, - с тобой. Хочу взять тебя на нашей постели. Хочу, чтобы ты пропах только мной. С ног до головы. - Все, что хочешь, - дрожа, зашептал Алан и снова прижался к обветренным губам, - все, что хочешь... Они тонут друг в друге, прижимаются ближе, бессвязно шепчут и целуются лихорадочно, как ополоумевшие. И на тлеющих стенах вокруг зацветает мох, ползут первые ростки плюща, а город затихает. Горящий и задыхающийся от дыма и крови. Пепельные крылья обнимают ласково и рывком поднимают ввысь. За облака, подальше от застывшей в кровавом ужасе Вены...