Запах Вереска

Я горю ради тебя. Я не могу без тебя дышать. Ты простишь, потому что любишь. Ради тебя я падаю. Я больше не могу вставать без тебя. Ты поймешь, потому что ты живешь. Что такое солнце без твоего света? Что такое изображение без твоего лица? Я проклял жизнь. Я пробовал жить в одиночестве, Но не выходит. Без тебя я не могу быть свободным, Быть в бесконечном экстазе. Без тебя я одинок. Без тебя я не могу взлететь. Без тебя бесконечно любить. Я не могу быть без тебя. Eisbrecher - "Ohne dich"

Через двадцать четыре часа, шестнадцать минут и три секунды после отъезда Алана у Кайрена отказывает терпение. Двое его волков следуют по следам дизайнера до самого Нью-Йорка и остаются там охранять его. Весьма вовремя, потому что уже на следующее утро трое невезучих обращенных волков находят свое упокоение на дне мусорного контейнера в квартале от великолепного дома Салливанов. В это время в Лондоне разбираются с еще одним сосунком, начавшим задавать неправильные вопросы о необычном человеке Валгири. А вопросов этих с каждым днем становится очень много. Как у Волчьего Совета, так и у вампиров. Потому что до этого проклятого смертного никому никак не удается добраться. Черный альфа настолько ревностно хранит тайну человека, что это только разжигает интерес... Алан не звонит вторые сутки. В Блодхарте все словно разом лишились чего-то жизненно важного. У Кайрена мозг работает в авральном режиме. Он не спит сутками, перестает возвращаться ночью домой и все больше уходит в дела. К концу третьих суток Маркус, скрипя зубами, выслушивает испуганную истерику (это состояние потерпевшего альфы, так вовремя и главное удачно попавшего под руку старшего, по-другому просто невозможно назвать) соседа. Волчий Совет ловит себя на том, что активно молится всем известным богам и святым, чтобы черный альфа получил назад то, что все это время отвлекало его от кровавых игрищ. Валентин поспешно забирает свою пару, Вампирский Двор рвет когти, куда глаза глядят. К счастью для него, он успевает вовремя, потому что альфа со своими волками врывается в особняк через десять секунд после их скоростного побега. За этот промах платит Амикус, которого альфа навещает в Италии. Вампир даже не может сопротивляться УЖЕ своему альфе. А Кайрен с наслаждением доводит старого хладного до безумия, выворачивая его разум и, раз за разом, заставляя своей силой чувствовать весь спектр боли. Он превращает мужчину в безвольную куклу, нанизанную на железные нитки, и дергает за них. И пока его марионетка послушно играет роль сердобольного ученого на совете Ватиканских церквушников и Мечников, сам он стоит неясной стеной пламени свечей за спиной Амикуса. Он слушает их, не пропуская ни слова, внимательно вглядываясь в лица. Все как всегда и так заезжено. Церкви нужен новый порядок. Она не собирается выносить тот богохульский порядок, который царит на земле. Она даже не желает ничего знать о тварях ночи, чье существование бросает тень на ее исключительную, такую правильную и безгрешную репутацию. Они жаждут очистить мир от дьявольской грязи. И вот парадокс, за это они готовы пойти на союз с Мечниками. С теми, у кого вообще нет веры, но за их услуги им щедро заплатят и подарят очищение от грехов. Кайрен насмешливо смотрит на нынешнего понтифика и видит одно лишь высокомерное снисхождение на старом лице, так хорошо замаскированное под добрейшую улыбку на тонких сухих губах. Только старика выдают холодные жесткие глаза. Оборотень смотрит и думает, что величайший из людских грехов - это слепая гордыня. Она пожирает разум и застилает глаза. Вот и этот глупый смертный, окруженный своими людьми, думает, что обладает какой-то властью над бессмертными и древними существами. Для таких, как он, это всего лишь зарвавшийся щенок, возомнивший себя умнее монстров. Мечники молчат, они смиренно принимают благословление старика и обсуждают дальнейшее будущее мира. Где первой строчкой идет уничтожение Волчьего Совета (честь что надо), смерть Валентина (что ни капли не удивляет) и устранение ненужных людей. Когда же понтифик произносит его имя, Ридэус зло клацает клыками и говорит, что черный альфа их добыча. Что ж, здесь Кайрен польщен и нетерпеливо проводит языком по собственным длинным клыкам. Во встрече весьма интимно-убийственного характера заинтересован он сам. Люди его сейчас мало интересуют, потому что он знает, что Мечники будут на их стороне до тех пор, пока не получат то, что хотят. Он нутром чует, что те непросто так появились здесь сейчас. Кайрен жаждет их крови, их смерти, но, прежде всего, он хочет знать, что им нужно. И ответ на это неожиданно дает Амикус. Они пытаются воссоздать Искру. Не ее сосуд, не дешевую подделку с красивым именем, а настоящую, первородную силу, что Небесные подарили миру. Но то, что в златоглазом альфе, уже никогда не станет чужим. Забрать ее мог только тот, кто добровольно отдал ее ему. Но, увы, Ивон был мертв. Осталась только очень старая легенда об утраченной еще до первого сосуда капле. Той, что была не запятнана никем и была спрятана там, где никто не смог бы отыскать ее. Кайрен давно знал об этом, но считал бредом собачьим, потому что если бы где-то хоть теоретически кто-то спрятал эту самую «каплю», то он бы почувствовал. Ведь ее первоначальный источник был в нем. Но если ради этой сказочки засуетились даже Мечники, то часть легенды была правдой. Они столько лет искали способ вернуть себе Искру и, наконец, ухватившись даже за мизерный шанс, вернулись в мир людей. Только их здесь ждал облом в виде всего его клана. Оборотень зло оскалился и с садистским удовольствием подметил, как вздрогнули вампиры, выпрямившись, обвели цепкими взглядами весь зал. Они не видели его, но чувствовали. Они знали, что он следит за ними. Прячась среди тысячи теней и наслаждаясь видом их окаменевших тел, тонким сладким запахом страха, витающего в воздухе. Их омерзением и полным отторжением, когда он лишь на жалкую каплю выпустил их, так воспеваемую, Искру. Грязную и запятнанную сейчас, изуродованную до неузнаваемости. Одни лишь бешеные глаза Ридэуса стоили этого. Но прежде, чем тот успел поймать его след, он просто растворился в шепоте ветра. Сознание, за несколько секунд перемахнув туевую кучу километров, вернулось в тихий ночной Блодхарт. Где перед его креслом прямо на полу сидели и ждали Маркус с Дианой. Напряженно вглядываясь в белые белки глаз, в которых вот уже полчаса не было золотых зрачков. Маркус резко вздохнул, когда брат перестал бормотать на непонятном языке и, вздрогнув, прикрыл глаза. Глубоко вдохнув и через минуту уже смотря на них своими обычными глазами. - Какие новости? - дернув плечом, мрачно спросила хладная. - Они знают, что мы знаем; мы знаем, что они знают, что мы знаем; и они по-прежнему дрочат на мой труп, - хрипло произнес Кайрен и сделал жадный глоток виски. - Будем брать? - вздернул бровь Маркус и принял с рук брата стакан с янтарной жидкостью. - Нет, - покачал головой Кай и прикрыл глаза, - они ищут потерянный осколок от Искры. - Это всего лишь миф, - помотала головой Диана, - Искра растворилась в тебе. Все знают, что от нее ничего не осталось. - В каждой легенде есть доля правды, - кивнул желтоглазый оборотень, - ее ищут Мечники, а значит, что-то и вправду есть. Они бы не стали так рисковать, вернувшись в мир людей, зная, что я найду их. Сейчас у них договор с Ватиканом. Но, когда Амикус с помощью церкви получит то, что им нужно, они кинут и понтифика. - Люди настолько глупы, что пойдут против нас? - удивленно произнесла Диана. - Не все, - хмыкнул Маркус, - церковь, дорогая. Ее грязные секреты и желания не изменятся никогда. И что будем делать? - Ждать, пока Ридэус не найдет этот осколок, - пожал плечами Кай, - а потом устроим незабываемые итальянские каникулы. По крайней мере, они не сунутся к нам на одном своем энтузиазме. - К нам они не сунутся, - кивнула Диана и беспокойно потерла запястье, - а к нашим людям? Резко распахнув глаза, Кайрен напряженно посмотрел в панически бегающие глаза вампирши. У них был только один человек, который хоть и не входил в клан, но был слишком дорог всем. А в связи с последними событиями он был самой их уязвимой точкой. Альфу холодный пот прошиб от одной мысли о том, что за белобрысым мальчишкой могут прийти чужаки. Клыки полезли так же быстро, как ободравшие мягкие подлокотники когти. Зверь внутри опасно оскалился и зарычал, заставив вздрогнуть и напряженно выпрямиться супругов. Кайрен зло клацнул клыками и, почти потеряв человеческую речь, прорычал: - Глотки вырву! **** Алан не звонил пять дней... Гор очень любил свою стаю и ради клана был готов пойти на все. За эту свою преданность Валгири высоко ценили его, а он - их из-за своего отца. И не имело значения, что Джереми был человеком. Он стал всем миром для Гора, научив жить со своим прошлым и, сам не зная того, простив ему все грехи. Так что да, он любил свою нынешнюю жизнь. Ревностно оберегая всех тех, кто был ее частью. Остальные же либо попадали в его личный черный список, откуда можно было выйти только в виде трупа, либо были глубоко фиолетовы. Жизнь никогда для него не была спокойной, и совсем не удивительно, особенно с таким-то альфой. Кайрен был самым сумасшедшим существом, которое он знал. Ровно до тех пор, пока не встретил Алана Салливана. Вот это был самый безбашенный сукин сын без инстинкта самосохранения. Может быть, это и было причиной того, что он так быстро смог завоевать их всех? Салливан был из той породы людей, которые могли впарить теорию плоскости мира даже Богу. Он заводил одной лишь своей ухмылкой и подкупал своим этим взглядом хитрой твари. Со всем хорошим, что он делал для них, он все равно временами чувствовал в американце что-то такое, от чего шерсть на загривке дыбом вставала. Было в нем что-то темное, непонятное. Оно изредка мелькало на дне серо-голубых глаз и исчезало слишком быстро, чтобы понять хоть что-то. И да, Салливан мог довести, даже неподвижно застыв на снимках. Например, на одном из тех, что сейчас веером лежали перед Кайреном Валгири. Гор мог бы голову дать на отсечение, что Салливан отлично знал, что за ним следят. Иначе как объяснить то, что тот, уже в который раз, в упор смотрел в объектив и как-то криво ухмылялся. Он знал и продолжал жить, совершенно не выдавая их присутствия другим. Алан просто знал, кто за ним присматривает и спокойно позволял, хотя Гор знал, что дизайнер может с легкостью уйти от слежки. Блондину это ничего не стоило. И молодой начальник безопасности очень хотел бы знать, откуда у него эти способности. Однако Салливаны по каким-то причинам скрупулезно выстроили до отвратительного чистейшую информацию о себе. В которую никто в клане уже не верил после выкрутасов Алана. Недавно же Кайрен запретил искать информацию о дизайнере. После этого Гор понял, что хоть их альфа и не признается, но необычный человек смог достучаться до него. Оставалось надеяться, что Алан все-таки вернется к ним. С такими мыслями он и вышел из кабинета старшего Валгири. Оставив его с, наконец, пришедшими отчетами из Нью-Йорка. А в это время Кайрен сидел за столом и, опустошая уже четвертый бокал коньяка, не отрывал глаз от распечатанных черно-белых снимков белокурого дизайнера. В каком-то торговом центре, ресторане, книжном магазине, бутике мужской одежды, на работе. Везде: и даже ранним дождливым утром в Старбаксе. Сидящим за стойкой прямо перед стеклянной витриной. В одном кадре с опущенными глазами и мрачным взглядом, а уже в другом - смотрящим в упор. В темных штанах, заправленных в высокие ботинки на шнуровке, кожаной куртке поверх черной водолазки и с капюшоном на голове. Из-под которого выбились пряди распущенных волос. Он обхватил белую кружку обеими руками, словно пытался согреть холодные пальцы и смотрел прямо в объектив камеры. Его взгляд не отпускал. Кайрен когтем прошел по белой скуле на снимке и одним глотком осушил бокал. Шли десятые сутки... Без звонка... ***** В данную минуту цитадель крупной строительной империи «Амариллис» находилась в военном положении. Секретарши нервно изгрызли весь маникюрчик со своих ухоженных ноготков. Уборщики забаррикадировались у охранников и выставили тех живым щитом. Бухгалтерия перешла на режим «стелс». Юристы с ужасом попрятались по своим кабинетам, как тараканы в подплинтусной стране. Остальные работники учились ходить на цыпочках и виртуозно избегать появления на глаза руководства. Само же руководство в лице многоуважаемого Роберта Салливана заперлось в собственном кабинете и только чудом удержалось от пагубного для имиджа желания залезть под собственный стол и звонить в службу спасения. В большом конференц-зале бушевал сам белый и отнюдь не пушистый писец. Апокалипсис и прочие природные катаклизмы даже рядом не стояли. Орать Алан начал еще час назад. Портовый мат, совершенно стыдный, чтобы даже в мыслях быть произнесенным, из него лился последние тридцать минут. Дверь неожиданно открылась, и за попытавшимся уползти главным бухгалтером полетел кофейник. Мужчина побледнел и в ужасе пискнул, когда тот просвистел буквально в нескольких миллиметрах от его виска. И пока бледного мужика откачивали двое секретарш, в дверном проеме мелькнули еще более бледные лица заказчика и его двух юристов. Но вскоре обзор им закрыла источающая чистейший гнев мужская фигура с бешеным лицом. - Съебались на хер отсюда, - сквозь зубы процедил белый от гнева Алан, - и если к концу этого дня я не получу всю, слышишь, Терри, ВСЮ финансовую отчетность по этому козлоебскому объекту, то тебе лучше писать завещание. Я тебя, блядь, огнетушителем выебу и кишками икебану себе в кабинете организую! Дверь с грохотом закрылась, из-за чего стеклянная поверхность пошла трещинами, а бедный Терри, всхлипнув, попытался, не сходя с места (то бишь дубового паркета), отдать душу Богу. Старший же Салливан только покачал головой и разом опрокинул в себя целый стакан крепкого коньяка. Шел одиннадцатый день их мук, а в Алане гнев распалялся все сильней. Но от чего? Никто ответ на этот вопрос не знал. А тот злился, но молчал. Только как-то странно смотрел на телефон и отводил глаза, до хруста сжимая пальцы. Кое-какие соображения у Роберта были, но он пока не вмешивался, справедливо рассудив, что сын все расскажет, когда посчитает нужным. Сын в принципе и не молчал, первые дни все время рассказывая о Валгири и об их замке. Только они с женой видели, что это не то, что на самом деле гложет их мальчика. Было еще что-то, а точнее кто-то, из-за кого Алан поздними ночами стоял и курил на балконе. Не отрывая глаз от луны. Роберт никогда не был дураком и потому понимал, что его мальчик злится не только из-за глупости «некоторых тупых лиц», а больше потому, что пришлось так спешно возвращаться в штаты. В Блодхарте остался кто-то волнующий его. Осталось только узнать, что за куколка смогла окрутить его циничного сына. На самом деле, Роберт Салливан не знал ничего. Алан чертовски устал от всего. Ему все больше кажется, что он попал в какое-то отвратительное болото, которое с каждым днем все больше всасывает его. Он постоянно лжет. Отцу, матери, окружающим и самому себе. Причем, себе он лжет старательней. Получается очень хорошо. Так что, он в первый же день своего прилета домой не вспоминает о Блодхарте. Он не думает о Кайрене и о том, что тот перестанет возвращаться домой. Он не вспоминает лица знакомых из Волчьего Двора. Ему не снятся лунные ночи и охота вместе со стаей. Всего этого нет. Не мерещится тихий голос, шепчущий за спиной его имя. Он никогда не оборачивается, чтобы, забывшись, не позвать того, кого рядом быть не может. Нет, он не думает о том, что златоглазый альфа совершенно точно забьет на сон и устроит тотальный конец света вампирам и совету. Он не вспоминает, не воссоздает в памяти чужое лицо. Каждый шрам и каждую морщинку на нем. Не чувствует под пальцами шелк полуседых волос, не видит желтых сияющих глаз, не чувствует запаха крепкого мужского тела, не прокручивает перед глазами видение легкой улыбки и не слышит пробирающий до самого нутра голос с хрипотцой. Его кожа не горит от запретных мыслей о сильных руках и сухих обветренных губах, скользящих по шее. Алан великолепно спит по ночам и никогда не встречает раздражающие рассветы над Нью-Йорком. Он не курит, обжигая пальцы и зло глядя на собственное отражение в высоких окнах своей квартиры. Не бесится каждый день, сосредоточено закапываясь в авральный заказ их фирмы. Самокопанием он уж точно не занимается. Он тихо не психует из-за того, что с каждым днем все больше во снах появляется один конкретный мужчина и сводит его с ума. Своим голосом, прикосновениями и жарким взглядом. Этого нет, потому что это не так! Он не думает, не скучает и не сжимает до хруста пальцы, каждый раз бросая взгляд на телефон. Отлично зная, что хватит одного лишь звонка, чтобы сорваться. А еще точно не знает о том, что за ним следят. Каждый день, каждую минуту. Он не чувствует на себе чужой спокойный и уверенный взгляд, точно зная, кто именно приказал. Совершенно не догадывается о загадочных трупах, найденных в мусорных контейнерах в квартале от дома его родителей, без документов и изуродованных настолько, что невозможно опознать. Алан не улыбается украдкой, зная, что его охраняют. Он не смотрит дразняще в объектив камеры, легко вычислив сегодняшнего своего секьюрити. Думая о том, что уже через несколько минут эту самую фотографию будет рассматривать Валгири. Всего этого нет, и Алан великолепно умеет лгать самому себе. Работы идут в скоростном режиме, главбух ходит невыебанный, отец доволен и счастлив, как телепузик под героином. От него до сих пор шарахаются сотрудники фирмы, недавно влетело главе конкурирующей фирмы. А нечего было лезть под руку, когда он пять суток не спал и только закончил еще один разнос группы рабочих на объекте. Сдача проекта затягивается еще на несколько дней, и кто-то точно получит по своей виноватой харе. Гор с энтузиазмом рассказывает последние вести из Блодхарта, пока его парни выносят из его двора клацающего на него пастью какого-то вампира. Алан не спрашивает о НЕМ, но Гор пожимает плечами и, опустив голову, тихо вздыхает: - Херово, - после он уходит вместе со своими волками. Салливан поднимается к себе в квартиру, снимает верхнюю одежду, врубает Depeche Mode и идет готовить кофе. У кофе нет вкуса, и белая аккуратная чашка летит в раковину, разбившись на мелкие осколки. В этом ебаном городе он уже восемнадцатые сутки. Когда ему, наконец, удается закончить со всем этим заказом, нависшим над «Амариллис» судебными тяжбами, идет двадцать третий день его пребывания в штатах. Как ни удивительно, но все относительно живы и здоровы. Однако на консультацию к психологу после Алана записывается чуть ли не половина головного офиса. Роберт задумывается о том, что пора бы завести собственного штатного психолога, а то слишком дорого ему обходятся сеансы его сотрудников. И еще о том, что в Шотландии его сын встретил не просто какую-то девицу. Этот кто-то особенный для него. Настолько, что всегда холодный и не умеющий влюбляться Алан буквально сходит с ума. Тихо и как-то болезненно. В таком состоянии своего мальчика он видел впервые, что наталкивало на определенные мысли. Опровергнуть или подтвердить их мог только Кристофер. Тот в последнее время знал о своем крестнике больше, чем другие. Алан собрался в рекордные сроки. Покидав вещи в сумку и на ходу подхватив куртку, вылетел из дома родителей, махнув им на прощание. Серебристый Ягуар тронулся с места с оглушительным визгом шин и на полной скорости полетел в сторону аэропорта Ла Гуардия. Легко лавируя между рядов машин и объезжая пробки, он миновал центр и уже через час оказался в северной части Куинса. Где на берегу залива Флашинг возвышалась громадина из железа, бетона и стекла. Регистрация на рейс прошла быстро, и уже через несколько минут Салливан наслаждался видом на залив, думая о том, что только несколько месяцев назад он точно так же стоял здесь и ждал своего самолета, совершенно не желая ехать в какую-то богом забытую деревню, чтобы замок там ремонтировать. Тогда он еще не знал, чем обернется эта поездка. А сегодня он сам жаждал вернуться. Наконец разобравшись в себе и ни капли не получив долгожданный покой. Только пищу для новой нервотрепки. Алан сорвался внезапно, прямо в тот же день, когда в офисе отца праздновали удачно закончившийся проект. Вместо того, чтобы пить с ними шампанское, он звонил в аэропорт и заказывал билет в Эдинбург. Он с абсолютно спокойным лицом сдавал багаж и поднимался на борт самолета. Улыбался хорошенькой стюардессе и до хруста сжимал в руке бокал шампанского. Глядя в иллюминатор бизнес-класса и думая о том, что закат он встретит с бокалом вина в старом кабинете в глубине Блодхарта. Свернувшись в глубоком кресле и слыша голос с хрипотцой. С расчетами он немного подкачал. Так что, закат он встретил в Эдинбургском зале аэропорта. Он мог бы провести ночь в отеле и поехать утром на прибывшей за ним машине. Однако вместо этого, взятое на прокат Ауди мигнуло своими фарами и, сорвавшись со стоянки, погнало в сторону Волчьего Двора... ***** От Гора целые сутки нет новостей. Ежедневный отчет так и не сброшен на электронную почту, молчит телефон. Джулиан, все эти две недели ходящий с совершенно спокойным лицом, на третью начал нервничать. А сегодня то и дело поглядывает в сторону дверей. Сам Кайрен, в отличие от членов своей стаи, начинает дергаться от каждого шума и, напряженно прислушиваясь, кидать взгляды в сторону дверей. Он просто нутром чует Алана. Он слышит отголоски его эмоций, его нетерпение и предвкушение окутывают альфу душным, жарким ароматом. И с каждым часом запах чужой радости становится сильней. Брат с Дианой смотрят с непониманием, и даже племянники до сих пор уныло ковыряются в еде. Он не понимает как, но мальчишку слышит пока только он. Волк внутри рычит и тянет на себя цепи, пытаясь заставить человека сорваться с места и перехватить на пути. Зверь слишком скучал, он не понимает, почему человек все еще здесь, вместо того чтобы нестись к сладко пахнущему мальчишке. Стоит Алану только пересечь границы земель Валгири, как лес со всех сторон взрывается громким волчьим воем. Алан слушает их и, засмеявшись на такое эмоциональное приветствие, жмет на газ. Он видит блеск волчих шкур, мелькающих среди тенистых деревьев, видит искры алых глаз и клыкастые пасти, расплывающиеся в улыбках. У другого на его месте уже сердце бы отказало от ужаса. Но это Алан, и поэтому он улыбается в ответ и, подмигнув теням в глубине леса, сворачивает к черному мосту. Он только успевает въехать во двор, как уже слышит ор домочадцев. Они вылетают из замка, пихая друг друга и пугая всех бедных адекватных людей вокруг. Они сами вытаскивают его из только что остановившейся машины и заключают в объятия. И он смеется так же громко, как и материт душащих его братьев. Джи-Джи отчитывает его за безалаберное поведение и отсутствие звонков, но по глазам видно, что рад возвращению друга. Алану только удается выпутаться из рук Эдди и Уоли, когда его ловит Эрика, и это похоже на удушение с попыткой домогательства. Слава богу, что Диану с ее блестящими глазищами и маниакальной улыбкой держит Маркус. Все время, пока он говорит со всеми вышедшими его встречать, обнимает Джера и смеется слугам, его взгляд быстро скользит по толпе, выискивая совсем другого мужчину. Но его нет среди всех них, и Алан, торопливо пожав руку Маркусу, незаметно ныряет в замок. Блондин слышит торопливые шаги на лестнице и, не дожидаясь, поднимается навстречу. Он спешит и уже перепрыгивает сразу несколько ступенек, когда с верхнего этажа прыгают и приземляются прямо перед ним. От неожиданности Алан вскрикивает и, отшатнувшись, чуть не слетает с лестницы. Крепкие руки ловят вовремя и, оттащив от края, прижимают к крепкой груди. - Валгири! - возмущенно вскрикивает вцепившийся в чужие предплечья Алан, - так же до инфаркта не далеко! Ты что, решил меня в гроб вогнать раньше времени?! - Зараза заразу не берет, - хмыкнув, ехидно отвечает Кайрен, - если ты истеричка, то я в этом не виноват. - Я не истеричка, - зло сверкнув глазами, сухо произносит Алан. - Истеричка, еще какая, - ухмыляется альфа и не отходит. Внизу слышны голоса семьи. Джер смеется и говорит что-то только что приехавшему Гору. Диана мурлычет мужу о новой вечеринке, где-то там Уоли и Эдди зовут спуститься к ним. Слуги хлопочут, вытаскивая его сумку из машины. Их голоса смешиваются в тихий гул и уходят на второй план. Они все там, внизу, а они тут, наверху. Все так же стоят, прижавшись друг к другу, и не могут перестать смотреть в глаза. В них столько всего недосказанного, чего не озвучит никто и никогда. И воздух вокруг вибрирует от их дыхания, от тепла кожи под пальцами и дрожи, проходящей по мышцам. Всего этого так же много, как и мало, на самом деле. Одного лишь взгляда мало. - От тебя пахнет чужими, - хрипло произносит Кай и предпочитает не замечать того, что, прикрыв глаза, дышит, почти уткнувшись в чужую шею. - От меня пахнет городом, невежественное ты животное, - шепчет Алан, и губы его дрожат. Хватка на плечах становиться сильней и все больше прижимает к твердой груди, словно его хотят целиком спрятать под кожей. Чужие губы еле касаются кожи, но Алану кажется, что он весь горит. Он чувствует чужой терпкий запах, тепло и крепкий захват на руках. А у самого последние крохи здравого смысла уходят на то, чтобы не выдать дрожь, ползущую по позвоночнику. Это похоже на дурман, наркотический бред и пьяный сон, но Алан чувствует желание вонзить зубы в шею проклятого волка, доведшего его до такого состояния. Он хочет, мать вашу, как же он хочет ногтями расцарапать крепкую спину, пройтись кончиками пальцев по всем шрамам и рисовать причудливые узоры, соединяя их. Он хочет, и его желание сейчас огнем горит в серо-голубых темных глазах. Оно отражается в золотых, лихорадочно блестящих глазах и зверином рыке, который вырывается из груди оборотня. У Кайрена скоро клыки полезут, а этот глупый растрепанный щенок и не понимает, как провоцирует своим запахом. Как дурманит блядским выражением глаз и своими проклятыми влажными губами, которые все время облизывает. Он не понимает, как бесит своим чертовым молчанием за все это время. Не понимает, что без него замок пуст, что без его голоса нет ни одного ориентира, ведущего вперед. Он и не догадывается, что без него у черного альфы нет покоя. - Ты дома, - тихо произносит Кайрен и не замечает, как пальцы смыкаются в замок за расслабленной спиной дизайнера. - Да, я дома, - улыбается Алан... * * * Маркусу все это с каждым днем нравится меньше и меньше. Нет, он счастлив, видя улыбку брата. Он до сих пор готов целовать руки Алану за то, что тому удалось так изменить брата. И за то, что тот снова проводит ночи в замке, а не рыщет по миру месяцы напролет в поисках сбежавшего Валентина. Он благодарен даже за то, что теперь его альфа планирует все с холодной головой, бездумно не нарываясь на смерть. Кайрен больше не ищет ее, и его больной разум медленно исцеляется. Маркус видит, как постепенно из глаз брата уходит темный огонек безумия. Он счастлив и готов заплатить за это чудо любую цену. Но теперь взгляд брата темнеет совершенно по другой причине. У этой причины глаза почти прозрачные в минуты гнева. Губы так и норовят расползтись в ехидной усмешке, а норов, как у бешеной стаи волков. Алан стоит тысячи Высших оборотней, и вся их стая убьет за этого человека, но глаза брата все время ищут его. Маркус чувствует, как кипит кровь альфы и как того ведет от одного запаха человека. Это темное, неконтролируемое желание, которое рано или поздно вырвется на свободу. Это пугает серо-бурого волка, и потому он решает серьезно поговорить со старшим. Но времени катастрофически не хватает, потому что Кайрен срывается в Париж по следам Мечников и осколка Искры. Через день после его отъезда Алан вместе с Джулианом едет в Уилтшир за какими-то панельными украшениями для церкви. На вопрос, зачем именно туда, а не в Глазго, Алан отвечает, что это тонкая ручная работа одиннадцатого века. И лицо у него такое возмущенное, что Маркус чувствует себя виноватым в собственном неведении. Они уезжают на четыре дня, и потому их нет дома в то утро, когда на пороге замка появляется огромный черный альфа. Со слипшейся от крови шерстью, грязный, довольный, словно нажравшийся сливок кот и под завязку накаченный непонятной магией. Собственно, именно это и становится причиной взрыва в замке. Одну из башен и западное крыло сносит с такой силой, что удивительно, как выдерживают остальные стены. Благо, пострадавших нет. Только Маркус с Дианой сидят на полу и ошалело смотрят на покачивающегося и похихикивающего альфу. - Упс, - невнятно бормочет тот, и оглушенный от своей силы, уходит к себе в комнаты. - Алан его грохнет, когда увидит это, - икает Диана и вытряхивает пыль с волос. - Я не хочу это видеть, - Маркус осторожно обводит взглядом продуваемый ветрами холл и кивает своим мыслям, - да, я определенно не хочу это видеть. В то утро, когда Алан и Джулиан возвращаются в Блодхарт, вся семья вместе с прислугой единогласно решает устроить чудный, вполне милый завтрак в накрепко забаррикадированной кухне. И никто из них ни в коем случае не прислушивается в ожидании взрыва. Алан чует подвох с самого порога. Никто не вылетает на их лица из замка, не слышны разговоры слуг, Эрика никого не доводит воплями. Просто какое-то райское утро, утопающее в тишине. Птички чирикают, ветер колышет деревья, даже лошади как-то тихо ржут. - Валгири похитило НЛО, что ли? - осторожно спрашивает Джулиан, сам внутренне уже приготовившись к плохому. - Очень на это надеюсь, - прищурившись произносит Алан, и по его сухому тону понятно, что он понял про пиздец, произошедший здесь недавно, и теперь готовится к убийству. - Ал, ну, может, ничего не случилось? - с надеждой спрашивает помощник дизайнера и поднимается вслед за своим шефом. Дверь открывается с тем же скрипом, с которым только что захлопывается крышка гроба неизвестного смертника. Зато теперь в замке очень даже энергосберегающая система вентиляции. Джулиан стоит, разинув рот, и усиленно пытается вспомнить все взрывоопасное, что, находясь в замке, могло своротить такое. Да, там минимум ковровая бомбежка прошла! Целого крыла нет, вместо него прямой выход в светлое будущее. На Алана даже страшно смотреть. Хватает и его хрипов, и вдохов с присвистом. Краем глаза видно нервную жестикуляцию и красное лицо, которое, посинев, становится совершенно белым от гнева. Шефу плохо, шеф готов на массовое убийство, шеф сейчас реально схлопочет инфаркт. Секунда, две, три, и затаившийся внизу народ слышит рев раненного бизона. - ВАЛГИРИ!!! Джулиан ничего не спрашивает, когда Салливан, как метеор, взлетает по лестнице и исчезает в коридорах. Он ждет, пока голос злого дизайнера не исчезает совсем и тихонько прошмыгивает на узкую лестницу, спускающуюся в кухню. Он даже не успевает занести руку для стука, как дверь скрипит и распахивается. Его оперативно втаскивают внутрь и захлопывают дверь. - Вы что наделали? - с распахнутыми глазами шепчет он, - Ал вас грохнет, когда найдет. - Это не мы, и он это знает, иначе уже спускал бы с нас шкуры, - так же шепчет в ответ Уоли и утаскивает его к столу, где Диана уже разливает ароматный чай. - Что здесь вообще произошло?! - Ммм, на нас был налет, - но видя нарастающую панику своей пары, Уоли резко продолжил, - ты только не нервничай. Все хорошо или не очень. Но жертв у нас нет, и полиция уже разбирается. Так где Алан? - Пошел наверх, - оглядывая кучу народа, которая резко замерла после его слов, напряженно ответил Джи-Джи, - а кто у нас наверху? Тот, кто был наверху, в данную минуту дрых без задних ног. Заснув перед рассветом, не в состоянии проснуться даже от пушечного выстрела. Так что, он преспокойно пропустил мимо ушей и гневный вопль, и художественный мат на пяти языках. Алан шел к его комнатам с целенаправленностью непотопляемого ледокола «Арктика». С чего он решил, что виноват именно Кайрен, не понимала даже логика. Просто он был на все сто процентов уверен, что замок расхерачил именно черный альфа (в основном, идея пришла из-за прецедента). - Я обещал, что глаза на жопу натяну, если в замке свалится хоть одна стена?! Ну, теперь держись, блохастый сукин сын! - прошипел сквозь зубы Алан и, повернув за угол, вышел прямо к хозяйской комнате. Пинком открыв дверь и ворвавшись внутрь, Салливан еще громче засопел от возмущения. Мало того, что этот говнюк пидарастической национальности пустил труды нескольких месяцев в канализацию, так он еще и продолжал так мирно посапывать, лежа на боку и подгребя в свои лапищи несколько подушек. Но, видимо, взгляд Алана смог передать всю степень его бешенства, раз бесстыжий оборотень начал ворочаться и просыпаться. - Какого ты, блядь, хера творишь?! - взревел доведенный до ручки Салливан, сверкая на полусонного альфу ставшими почти прозрачными глазами, - целый долбанный месяц я ремонтировал это крыло, и, когда оно было в полном шикозе, ты решил тут все к ебанам сраным взорвать! Ничего не хочешь сказать мне, дятел ты мой пиздаебковый?! Уехал на несколько дней, только чтобы привезти эти дебильные панели из пропитанной рябиновым соком осины, так ты за это время успел здесь сварганить пиздец не хуже своих племянников, не отличающихся способностями к порядку, и прямых потомков срачных одноклеточных стафилококков*. Сколько мне еще придется ремонтировать эту проклятую рухлядь, писюк ты гребаный?! Гневная отповедь пропала втуне, потому что Кайрену было лень. Не просто лень, а с большой и жирной такой буквой. Предыдущей ночью он разорвал на куски трех мечников, предварительно выпив досуха их магию. Ошметки тел были ювелирно уничтожены вместе с его собственными следами. Он уже сейчас предвкушал выражение лица Ридэуса, когда тому доложат о таинственном исчезновении его бравых воинов. А сейчас Каю было лень и жарко. Гневный разнос, устроенный Салливаном, заставил восхититься в некоторых местах, родил вопрос о панелях из осины (странный выбор для церкви оборотней, где проводит службы вампир) и совсем не успокоил утреннюю эрекцию. Салливан этих мыслей не знал, он готов был воспламениться от злости и потому сделал то, о чем потом, возможно, пожалел... сильно. - Я с тобой говорю, Гарри Поттер местного разлива! - заорал вконец потерявший терпение Алан и, схватившись за края простыни, сорвал ее с медленно поворачивающегося к нему мужчины. Свою кретиническую ошибку он понял, когда белая тонкая ткань оказалась в руках. На кровати остался лежать критически обнаженный, полувозбужденный Кайрен Валгири. Со стоящими дыбом волосами, словно его за них всю ночь усиленно тягали, влажными опухшими губами, утренней щетиной и расфокусированным взглядом. Расслабленное тело бесстыдно потянулось на смятых простынях и издало хриплый, грудной рык. Алан завис, завороженно глядя на тугие узлы мышц, перекатывающихся под загорелой кожей, исчерченной шрамами. На длинные крепкие ноги, узкие бедра, резко очерченные кубики пресса на впалом животе. Взгляд скользнул по покрытой бисеринками пота груди, туда, где темнелись узоры кельтских узоров. Он языком бы очертил каждую из них, вылизывая темные соски, сжимая пальцы на этой чертовой крепкой шее и не только на ней. Оснащен Валгири был, как и подобало такому альфистому самцу. Впервые в жизни у Салливана рот наполнился слюной от вида члена другого мужчины. Гребаное совершенство, с которого только и лепи слепки. В обрамлении темных волосков. В меру длинный, толще, чем его собственный, без крайней плоти, с линиями взбухших вен и аккуратной мошонкой. С багровой головкой, на которой блестела капля смазки. Это был финиш. Если бы в эту минуту Кай открыл глаза, то увидел бы совсем дикий, по-звериному голодный взгляд, которым пожирали его тело. Но он лежал, прикрыв глаза, пытаясь унять собственную, бьющую через край, магию и вообще не обращая внимания ни на что. Он бы так и не среагировал, если бы по комнате не поплыл сладкий аромат чужого возбуждения. Оборотень резко подобрался и, распахнув глаза, сел на постели. Алан уже стоял спиной, сжав добела кулаки и резко захлопнув путь к своим эмоциям, но вот будоражащий запах не исчез. Кайрен глубоко вдохнул его, чувствуя, как собственный член просто каменеет, и наружу лезут клыки. Алан стоял, не шелохнувшись, с идеально прямой спиной, и чувствовал, как горит все лицо. Этот чертов оборотень не мог не знать о его состоянии! - Салливан, тебе не стыдно врываться с утра пораньше в спальни к добропорядочным людям и будить их своими воплями? - не отводя хищного взгляда от заалевших кончиков ушей дизайнера, хрипло спросил Кай. - Приличные люди не гробят чужое дело. Еще раз выкинешь такое, и всажу в твое сердце так своевременно подаренные мне янтарные ножи, - совершенно безразличным, ледяным тоном произнес Алан и вышел из спальни. Дверь грохнула о косяк с такой силой, что стекла в окнах зазвенели. Альфа откинулся на локти и с садистским удовольствием уставился на дверь, отлично зная, что с другой стороны к ней прислонился белокурый мальчишка. Который, сам не чувствуя, продолжал царапать деревянную поверхность ногтями и тяжело дышать. Через минуту он сорвался с места... Апокалипсис миновал как-то резко и спокойно. Рабочие в тот же день преступили к ремонту. Новый прораб встряхнул пыль с каски и развернул рабочий план, Джулиан взялся за счета, в замке опять застучали и заскрипели, Алан начал избегать Кайрена. Причем с великолепной точностью и скоростью. Ел Салливан тоже не с ними. Завтракая на ходу, обедая с рабочими, а к ужину, просто устав до отказа, доползал до собственной постели. Так продолжалось целую неделю, в течение которой старший Валгири вконец потерял итак не безразмерное терпение, Джулиан задолбался играть роль щита, Маркус с Дианой устроили допрос с пристрастием Каю, который, в итоге, слинял из окна шестого этажа. Терпение альфы подошло к своей критической отметке к середине второй недели. Позабыв о том, что вообще адекватные люди спят в три часа ночи, Валгири, только вернувшись с очередного своего крайне кровавого дела, отправился прямиком в спальню обнаглевшего американца. Нервы были на взводе, адреналин от недавней схватки бушевал в крови, а волк внутри требовал законной мести за двухнедельное игнорирование. Человек был полностью «за» и потому в рекордное время оказался перед нужной дверью, но так и замер с занесенной рукой, проглотив свое возмущение, когда услышал собственное имя. - Ри... Хриплый, с надрывом, стон. Обжегший внутренности и заставивший с шумом проглотить скопившеюся во рту слюну. Рука легла на ручку, и замок тихо щелкнул, впустив его в утопающую во тьме спальню. Где на постели извивался и стонал Алан. Он крепко спал, с ума сходя в своих снах и не видя, как на него смотрят потемневшие золотые глаза. Как скользят по обнаженной груди, отслеживая путь прозрачных капель пота. Как горят животной похотью при виде широко раздвинутых и согнутых в коленях крепких гладких ног. Он не видел, как наяву тяжело дышит мужчина, которого он звал во сне. Как он по-звериному бесшумно скользит к постели и, не в силах отвести взгляд, наклоняется ближе, ловя чужое хриплое дыхание с присвистом. Всматриваясь в сведенные в муке брови, приоткрытые влажные губы и язычок, мелькающий за белым ровным рядом зубов. Вдыхая аромат острого мускуса и полевых цветов, перекатывая на языке чужое желание и все сильней разгораясь. Руки сами опустились к простыне и медленно потянули, обнажая извивающееся тело. С жадностью смотря на влажное от смазки пятно на боксерах и дрожащий под ним набухший член. Дергающийся от каждого бесстыдного толчка бедрами. Еще один толчок, и трение с тканью стало просто невыносимым. Пальцы схватились за простыни, а из горла вырвался всхлип, мурашками отдавшийся по коже Кая. Черного альфу вело так, как никогда прежде. От одного запаха, от бессвязного шепота и глухих всхлипов. У него стояло так крепко, что было больно от давящей ширинки армейских штанов. Все инстинкты обострились до предела, волк внутри возбужденно скалился и, скуля, тянулся к ароматной коже человека. Перед глазами то плыло, то моментально прояснялось. Ладони жгло от невыносимого желания прикоснуться, обладать, сорвать к чертовой матери мешающие тряпки и, подтянув к себе такое открытое и уязвимое тело, вонзить в него клыки, вылизывать каждый сантиметр кожи, уткнуться в пахнувший терпко-сладким вереском пах и царапать до крови напряженные бедра. С каждой секундой становилось плевать на реакцию человека, когда он проснется и поймет, что происходит. Блондин глухо заскулил, и у альфы сорвало крышу. Ладони с силой прошлись по щиколоткам, вверх по сведенным от судороги икрам, и губы коснулись левого колена. Язык скользнул по внутренней стороне бедра, заставив Алана взвыть и изогнуться, еще шире раздвинув колени, позволяя мужчине продвинуться вперед и, оперевшись на одну руку, нависнуть над все еще спящим парнем. Ловя губами чужое отрывистое дыхание и вырывая из груди глухой рык. Скользя кончиками пальцев ниже живота и подцепив резинку боксеров, оголить сочащуюся головку. Нажав на нее пальцем и пройдясь по уздечке, взять в кольцо. Грубо двигаться, ловя его отрывистые вздохи и вскрики. Взглядом прикипеть к исказившимся от наслаждения чертам лица, тяжело дышать, не смея полностью лечь сверху и двинуть бедрами навстречу, не смея дотрагиваться до влажных от пота волос. Только смотреть и желать вылизать, вытрахать распахнувшийся в немом вскрике рот. Тело под ним разгорячено и напряжено до предела. Он уже не может остановиться, снова и снова двигая рукой, чувствуя, как близится конец. Алан изгибается и встает на лопатки, когда он обхватывает пальцами бархатную мошонку и, дразня, опускает их к сжимающемуся анусу. Этого достаточно, чтобы довести до края. Член пульсирует и толчками изливается, пачкая его руку и одежду. Кай рычит и грубо проводит языком по распахнутым влажным губам белокурого дизайнера. - Ри! Ри! - кричит Алан и распахивает глаза. В комнате он один. Сердце загнанно бьется, грудь ходит ходуном от тяжелого дыхания, а губы горят так, словно по ним прошлись раскаленным железом. Вокруг темно и тихо, только собственное сорванное дыхание бьет в ушах, а ветер, пробравшийся сквозь распахнутые балконные двери, колышет прозрачные шторы. Мокрые боксеры неприятно липнут к коже и заставляют поморщиться. - Твою мать, - нервно выдыхает бледный Салливан и на дрожащих ногах пробирается к ванной комнате. - Твою мать, - тихо шипит он, прислонившись руками к холодной плитке, стоя под обжигающими струями воды. - Твою мать, Валгири, - шепчет он. Его руки дрожат, когда он зажигает сигарету. С обнаженного тела все еще капает вода, а в голове царит хаос. Этой ночью он больше не уснет, совершенно не зная, что в это самое время, стоя под душем в собственной ванной, остервенело дрочит и когтистой рукой исполосовывает всю стену перед собой волк из его снов.