***
На следующий день я даже не смог встать - так болели сведенные судорогой ноги - все же я никогда не ездил так много и долго верхом - две-три охоты, пара часов вольтижировки в манеже, и все. Нурман и еще один слуга отнесли меня в ванну, после чего намазали расслабляющей мазью, и я снова уснул. Мне снились странные сны, словно я куда-то бегу по ковру из трав, и кто-то незнакомый мне, но такой близкий настигает, и мы с ним предаемся любви настолько явно, до ощущения рук на коже, до сладострастной дрожи, до жаркого дыхания на устах. Второй день прошел за разборкой вещей, обустройством библиотеки, господина Ферхада я так и не увидел за эти два дня, хотя он присылал командира конников справиться обо мне. Почтенный седобородый и седовласый альфа не сводил с меня глаз во время нашего разговора и даже сам поучаствовал в раскладке огромных ковров, взятых по настоянию лекарей и Селима. Они создали ощущение уюта, но хитрый вояка при этом использовал возможность увидеть мои ноги, обычно скрытые под длинным платьем и шароварами. Раздетый и с открытым лицом, я мог находиться только в присутствии шейха или когда не ожидал посетителей. Здесь же пока было не до этого - комнаты были явно долго нежилыми, и пришлось потребовать плетеных циновок, чтобы не класть драгоценные шелковые ковры прямо на каменный пол. - К чему вам такое количество циновок?! - он ворвался подобно пламени и сразу замер на пороге. Нурман переодевал меня - мы все извозились, стараясь положить кунжутовые плетенки поровнее, чтобы полотно ковра не скользило и не топорщилось. Я расчихался, и мой слуга, выгнав остальных, снял с меня верхний кафтан, стянув рубашку тонкого шелка, и стал протирать мое тело влажными полотенцами. - Простите господин, но ко мне так не врываются! - остановил я его жестом. - Это мой дом, и я всюду могу ходить в любое время! - он был молод, горяч и прекрасен, как неперебродившее вино или необъезженный конь. Темные, почти черные глаза, обрамленные короткими густыми ресницами, подчеркивали белизну их белков, полные губы, чуть припорошенные юношеским пушком, были чувственными и слегка влажными. Шейх был высок, смугл, строен, широк в плечах, с мужскими крупными ладонями. Он подошел и навис надо мной, а я настолько растерялся, что даже прикрыться на успел - так и стоял в прозрачных шальварах из тонкого хлопка, мало что скрывавших. Он сглотнул слюну, дернув по-юношески выдающимся кадыком, а я представил себе, как мои губы целуют его шею, руки ложатся на плечи, и он притягивает меня к себе, сминая мои ягодицы. Что было потом, я не помню, только ощущение его удивительных крепких и мягких рук, и я осел на пол. Он же ушел так же стремительно, как и появился. "Что это было?" - спросил я себя, болью в сердце отдалось скольжение его пальцев по моей скуле, и, если бы его палец задержался на моих губах чуть дольше, я бы поцеловал его... Ферхад В самый первый вечер я не смог удержаться, чтобы не придти и не посмотреть, как он спит - мне докладывали, что весь день слуга ухаживал за ним. Все же омега есть омега! День в седле, и уже не человек - то ли дело альфы - конные переезды и путешествия не утомляют нас настолько! Нежный, все же он нежный, хоть и не капризный - ни стона, ни вздоха, ни жалобы, только застывшая улыбка на вмиг поблекших губах и эта кожа, которая ни с чем не сравнится, глаза, глубокие словно морская волна в солнечный полдень... Так и хочется зацеловать всего, испытать его губы поцелуями и иметь долго, нежно или, наоборот, затрахать до потери сознания, вбиваясь внутрь жаркого, соблазнительного тела! Но я чужд насилию, а потому предпочту добиваться его расположения, чтобы он сам дал понять, что не против нашей связи - все же любимый наложник брата, а портить чужое имущество я не намерен! Хотя почему портить? Насколько я слышал, он бесплоден? Но это прелестное, невозможно соблазнительное тело и запах, неуловимый, едва слышный запах жасмина с ноткой горчинки... Вот мука, вот искушение, воплощение соблазна! Он долго стоял над распростертым на ложе прекрасным телом, но так ни на что и не решился, кроме прикосновения к завораживающей коже, но видя, как юноша выгнулся от его непроизвольных объятий, он поцеловал чуть приоткрытые губы, лишь прикасаясь своими, а ему так хотелось смять этот невозможно манящий рот! "Ничего, ты еще будешь стонать подо мной, я хочу испить твоей жажды сладострастия!"***
Следующий день был испорчен пробуждением под крики собравшейся внизу толпы крестьян с кирками и заступами. Они долго что-то кричали и угрожающе размахивали орудиями труда, когда же к ним вышел шейх, и все угрожающе надвинулись на него, вперед вышел тот самый седовласый конник и, отгородив его собой, подозвал выделяющегося из толпы высокого молодого крестьянина, и тот стал что-то с жаром говорить, сжимая в руке заступ. Ферхад молча слушал его, ничего не возражая и не противореча, крестьянин поднял руку, и я испугался, что вот-вот прольется кровь, и что не будет больше этого чудного, бесстрашного мальчика, что не увидит он своих еще не зачатых детей, что не будет вместе с супругом радоваться солнцу, ветру, снегу на вершинах гор, цветущей весной полупустыне, а главное - его не будет рядом со мной... Со мной? О чем я? Как хочется просто подойти, обнять и защитить от этой людской злобы! И я, утерев слезы, быстро пошел, почти побежал к нему! И, задохнувшись от волнения, вылетел на крыльцо, угодив прямо в его объятья. - С ума сошел, так бегать! - Я, я... - Испугался? Я лишь смог кивнуть головой и закашлялся. - Ширази, приготовь на завтра выезд, нашему гостю полезно будет окунуться в целебные источники, да и поохотимся заодно, если очаровательный фра не против. Я не успел ничего сказать, как мне поцеловали руку и, слегка приобняв, проводили до покоев. - Простите, но не смог сдержаться, а еще я наслышан, что вы очень хорошо танцуете! Смею ли я просить вас об этом? - Да, но... - Я понимаю, что вы не совсем здоровы, но когда лекари разрешат... Смею ли я надеяться? "Смеешь, еще как смеешь..." - ответил я одними глазами. Понял ли он мой взгляд? Но руку сжал и снова целовал ее. Ферхад Он испугался! ОН испугался за меня! Значит, он думает обо мне?! Вон как запыхался от бега - щечки заалели, волосы растрепались, словно осенние листья на ветру, и глаза, этот взгляд, как он мучает меня ночами! Я уже руку стер о член, сны лучше яви... Я так когда-нибудь накинусь на него, а сейчас надо увести его отсюда! Вон как все глазеют на его незакрытое лицо, да еще обнаженные ножки видны в разрезе халата. Обнимаю и прижимаю его к себе на краткий миг он в моих руках, как сладко ощущать, как трепещет его тело... Нет, я добьюсь, что ты будешь просить о пощаде, мой милый одалиск! Не зря я заговорил про танец - только на публике гаремные наложники танцуют полностью одетыми, а в приватном танце они почти раздеты, вернее, не так - они почти одеты, но такая одежда лучше всякой наготы! Целую его руки и сжимаю кисть не больно, но крепко! Да, думай обо мне, милый мой мальчик, думай и распаляй себя мыслями о наших совместных ночах! Я же знаю, как действуют эти целебные источники, представляю, как наполнится истомой твое тело, как страсть заставит тебя, как безумного, искать близости со мной, а я измучаю тебя так, как мучаешь ты сейчас меня!