Дивертисмент в восточных тонах

Моя лошадка совсем застоялась, и я пообещал себе, что, если лекари не скажут, что я понес, каждый день буду ездить на ней пару кругов по двору. Только уже очень хотелось маленького! Такого количества семени в меня не спускали никогда! Селим не любил этого делать, и когда однажды спустил в меня, я запомнил выражение его лица - на нем застыло выражение брезгливости. А тут... Наслаждение чувствовать себя вместилищем семени. Было в этом что-то ужасно развратное и необычайно приятное. - О чем это очаровательный фра так задумался? - спросил Ферхад, сдерживая своего скакуна и приравнивая его шаг к поступи моей кобылки. - Так, ни о чем и одновременно обо всем на свете... - едва слышно ответил я, чтобы, вероятно, лучше расслышать, он наклонился ко мне и положил руку поверх моей, лежащей на поводьях. Я даже сквозь перчатки почувствовал жар его прикосновения. Некоторое время мы ехали молча, пока не взошло солнце - так рано я еще никогда не вставал, но мне понравилась и утренняя дымка, и предчувствие рассвета, и сам рассвет, окрасивший все небо в розовый цвет. - Слава богу, сегодня нет ветра, а то я приказал бы немедленно возвращаться, меня беспокоит твое здоровье. - Не надо думать обо мне, как об изнеженном создании. С Селимом мы охотились в любую погоду, а еще у меня была ежедневная выездка. Так что... - я чуть тронул шпорами круп кобылки, и она с тряского шага перешла на легкую рысь. - Какие мы обидчивые! - пробормотал он мне вслед и так же послал коня вперед, намного опередив меня. Солнце уже начинало палить, когда вдали показалась зелень оазиса. - Остановимся здесь и продолжим путь уже вечером, как раз за этим валом продолжается дорога, - он указал концом хлыста на вздыбленную стену песчаника. Я не стал спорить, потому что устал неимоверно, хорошо, что на моей кобылке было седло для омег, иначе на простом я уже бы натер все, что можно и нельзя. Правда, слегка ломило поясницу от непривычного положения, завтра надо попросить, чтобы переменили седло - хоть возвращаться ближе, чем удаляться. Войдя в раскинутый шатер, я нашел там все, что нужно было для омовения и для отдыха. Откинув с лица вуаль и расстегнув халат, слегка приспустил сапоги. - Разуйся, пусть твои ножки отдохнут, - вошел следом Ферхад. - Не хочу, боюсь обжечь ступни, - пожал я плечами, принимая из его рук стакан с водой. Я выпил все до капли и, отняв бокал от губ, взглянул на шейха, и утонул в его взгляде, в его объятиях, растворился в страстном поцелуе. Потом он кормил меня, аккуратно нарезая спелый арбуз и вкусные лепешки с мясом, потом я был уложен на походную кровать и благополучно проспал до заката. Мне сменили седло, и я был несказанно этому рад, хотя слуга шейха и размял мне поясницу, но долго просидеть в непривычном положении мне все равно было тяжело. В лучах закатного солнца я увидел великолепную долину, всю укрытую необычайно зеленым ковром. Фигурки крестьян - кто с заступом, кто с ведрами - сновали между явно нарезанными наделами. Поля шли, как клеточки, в шахматном порядке. Меня сопроводили к двум арыкам и дали напиться из них - вода была холодная и необычайно вкусная. Один арык перегораживала небольшая дамба, распределяющая воду на несколько рукавов. "Как маленькие речки!" - подумал я. - Это все? - Нет, господин, если желаете, я могу сопроводить молодого господина к дальним арыкам! Я оглянулся на Ферхада, и он отпустил, но охранники шли следом, а двое или трое следовали за нами верхом. Я осмотрел всю оросительную систему и остался доволен проделанной работой. Крестьянин (выборной староста)очень увлеченно все рассказывал и показывал, и я невольно стал испытывать гордость за Ферхада - он сумел все же преодолеть разногласия, и теперь ни одна семья не испытывала нужды в воде. Потом, на обратном пути, при свете факелов он мне рассказал, что задумал провести каналы на поля и разработать брошенные земли, что хочет пригласить инженера, и тогда семьям крестьян не придется ютиться и воевать из-за наделов - каждой семье можно будет выделить новый надел, а не дробить имеющиеся поля. В конце пути Ферхад, видя мою усталость, пересадил меня на луку седла перед собой. Я слышал его дыхание и сладко томился, когда его рука, прижав меня к себе, невольно коснулась соска, и я закусил губу, чтобы не застонать. В ворота мы въехали с первыми утренними лучами. Меня, сонного, сняли с седла, погрузили в купальню, натерли маслами и, завернув в тонкую ткань, отнесли на ложе и я проспал весь день. Ночь же была страстная и жаркая, капли пота струились по нашим телам, мы дарили друг другу страстные объятия и ласки, и на пике величайшего наслаждения я вдруг заплакал и никак не мог успокоиться - слезы просто лились из моих глаз. - Что с тобой? - встревоженно спросил мой возлюбленный. Но я лишь покачал головой и уткнулся ему в плечо. Моя дырочка сладко подрагивала, вбирая в себя живительную влагу, которая наполняла меня. Я весь пропах запахом молодого, сильного мужчины. Под утро он сам отнес меня в купальню и бережно мыл, целуя и продолжая ласкать. Я уснул прямо там, лежа на нем, прижатый к его торсу крепкими объятиями. А потом потом нас разбудили давно ожидаемой тревожной вестью - прибыл шейх Селим. Мое счастье, неужели ты закончилось?! Ферхад прошептал, глядя мне в глаза: - Ничего не бойся. Ты - мой и больше не будешь ничьим, я тебе это обещаю! А я пообещал себе, что если все сложится не в нашу пользу, я не буду жить... Спускаться для встречи Селима вниз мне не хотелось, причем совсем. Вместо этого я оделся так, как одевался в его доме, с трудом найдя в ворохе разноцветных одежд мой старый домашний халат, простые штаны и рубашку. В отличии от его разряженных в пух и прах мальчиков я всегда предпочитал простой белый цвет. Это мой цвет траура. По родителям, по моей незадачливой судьбе. И если мне придется уйти в мир иной, то перед Создателем я предстану в том, в чем нестыдно показаться Ему на глаза. Я сел на скамеечку в передней комнате, служившей мне и библиотекой, и кабинетом, и гостиной. Теперь мне было все равно. Уставившись на дверь, я весь превратился в ожидание. Дом жил своей жизнью – где-то внизу переговаривались нукеры, слуги подгоняли друг друга, переругиваясь на ходу. Кто я для всех них? Песчинка в бесконечном мироздании, даже если меня не станет, ничто не изменится во вселенной… Мысль о смерти согревала душу. Давно перевалило за полдень, шум во дворе стих, и время как будто остановило свой бег. Все плыло перед глазами, даже створки дверей стали двоиться, мне было все равно. Зазвенели первые цикады, солнце клонилось к закату, когда отворились двери, и я увидел своего прежнего хозяина. Я по обычаю должен был подойти и упасть перед ним ниц. Едва успел ступить на пол и хотел сделать шаг, как ноги сами подкосились, и я упал прямо ему под ноги, только не ничком, а как-то странно извернувшись. Потолок стал вдруг вращаться, как будто стремился погрести меня под собой. - Умереть… - единственное слово слетело с моих губ, перед тем как смертная дымка заволокла мои глаза.