Дивертисмент в восточных тонах

***

- Нурман, подойди! - Ферхад не знал, что и подумать, уезжал - оставлял возлюбленного мужа в здравии и боевом настроении, а, вернувшись, нашел в полуобмороке, в соплях и слезах. Какому альфе такое придется по вкусу? Только уложив любимого и оставив его на руках лекаря, смог поразмыслить о происхождении подобного катаклизма. - Да, господин. - Нурман приблизился, в его глазах читалось сожаление. - Что тут произошло? С чего у Амира чуть ли не истерика? - Здесь был господин Селим, и они долго разговаривали с хозяином. - Не мог моего супруга так расстроить простой разговор! - вспылил Ферхад. - Нет, господин Селим позволил себе непристойные действия в отношении хозяина, тот сопротивлялся, как мог, и даже угрожал наложить на себя руки, но не потерпеть бесчестья, - как можно бесстрастнее проговорил честный слуга. - Братец, вот ты как, значит, решил отомстить через столько лет! Когда он уехал? - Да я удивился, что вы с ним разминулись... - Седлай коня! И ни слова моему супругу! Слышал?! - Как будто мне делать нечего, как еще больше беспокоить моего бедного фра, - пробормотал управитель покоев себе под нос, отправляясь исполнять поручение. В дикой скачке погони выливалась ярость Ферхада, он горячил своего скакуна, заставляя скакать во весь опор, целиком сливаясь с животным. Обрывки мыслей толклись в его голове, но основной была мысль о мести и расправе над тем, кто посягнул на святое, на его фра, на его страстно любимого супруга. Взлелеянная месть брата не давала ему покоя! «Через столько лет! Через столько лет, мразь, протянул руки к моему сокровищу... Молись, молись, Дин, всем богам, чтобы я не убил твоего мужа и не оставил тебя вдовцом!» Селим, распаленный отказом Амира, медленно ехал домой, он вспоминал все моменты последней близости со своим любимым мальчиком, его сладкие губы и все подробности той жаркой ночи, когда он позволил себе зачать ребенка в таком желанном теле. Брат оказался узником собственной осторожности - Ферхад велел приготовить для "новобрачного" настойку, дурманящую разум и разжигающую чувственность, чтобы тот не заметил постороннего в спальне. Селим быстро смекнув это и попросил лекаря добавить настойку в оба бокала. И Ферхад не помнил, кто разделил с ними ложе третьим.Селим жалел о своем дурацком благородстве - семь лет он поил мальчишку эликсирами, чтобы избежать лишних слухов. Надо было трахать Амира почаще, глядишь, и потек бы и теперь не болело бы так у сердца, не наворачивались бы на глаза эти чертовы слезы... Бредить чужим мужем, когда у самого такой красивый нежный и невинный супруг. Но он ничего не чувствовал к этой тоненькой куколке. Его мотылечек был таким, как все омеги, а Амир - эта драгоценная жемчужина теперь не в его ожерелье. Тут ни с того ни с сего вспомнилось, как, умирая у него на руках от кровопотери, отец мальчика доверил ему сына. Как черной рекой вытекала жизнь из единственного друга сердца Надима. Уберег! Своими руками отдал брату! Младшему! - А ну стой! Стой, тебе говорят! - пыль вилась столбом по дороге. Кто это? Начальник небольшого отряда сопровождающих выдвинулся наперевес, но Селим отодвинул его рукой: - Это Ферхад, езжайте, Дин уже испереживался весь, скажите, что я буду следом. Езжайте, фра брата хотел что-то передать мне, но за разговорами позабыл. - Да, господин. Разрешите хоть одному остаться? Скоро стемнеет. - Езжайте, мы с братом нагоним вас. Отправив отряд, Селим спешился, не доезжая до брата, соскочил с седла и Ферхад. - Подлый брат! Как ты мог нанести оскорбление моему дому, принуждая к измене моего фра? - К какой измене, брат? Ты читал ваш брачный договор? Твой супруг, дражайший брат, принадлежит дому! И я вполне на законных основаниях могу требовать от него близости! - Ах, значит, можно приставать к моему супругу и превращать его в шлюху? - Фу, брат, какими словами ты бросаешься! В моем гареме еще хватает мальчиков для снятия напряжения, а твоего фра я лишь слегка приласкал по старой памяти, и все... - он не смог договорить, потому что был сбит ударом ноги в пах, и тут же его вздернули за шиворот, и кулак младшего прошелся по скуле старшего брата. Тот, немного отойдя от боли, вцепился в полу халата противника, и они покатились по не успевшему остыть песку кубарем. В какой-то момент боя, после очередного удара, Ферхад понял, что брат не сопротивляется ему. И наносил удары по замершему телу старшего брата, скорее, в запале, нежели по уже отступившей ярости. Селим просто лежал на спине, подняв к небу глаза. Слезы и кровь мешались на его лице. - Прости брат... У меня ум за разум заходит, когда я вижу его, нахожусь рядом и не могу ничего с собой поделать.. - Ноги твоей в моем доме не будет! Приедешь - выставлю с позором! - Да, да... ты прав... на твоем месте я поступил бы так же... Прости... слишко долго я привык считать его своим. Такое не забывается. - Потому и отказываю тебе от дома. Мужу твоему и детишкам рады всегда, но ты порога нашего с Амиром дома не переступишь! Я защищаю сейчас своего супруга и своих детей... - Один из которых - мой... - прошептал разбитыми губами Селим и, чуть приподнявшись, сплюнул изо рта кровавую кашу вместе с выбитым зубом. - ЧТО!? - Что слышал! Один из старшеньких ваших - мой сын! Мой! Амир родил мне сына! - Подонок! Что ты с ним сделал!? - А ты не помнишь первой брачной ночи? - ...нееет... Кто-то должен был засвидетельствовать факт сцепки! Кадий! - Кадий - пожилой человек, почувствовал недомогание и попросил меня, как самого близкого из родственников, засвидетельствовать вашу сцепку. И я не сдержался... Ферхад что есть мочи пнул его сапогом, еще и еще раз. Потом застонал в небо: - Будь ты проклят... Сел на своего взмыленного коня и в мгновение ока пропал из вида. Селим долго лежал, бессмысленно глядя в небо. Пока не засияла в небе ранняя звезда, и сумерки не объяли кусок полупустыни. Тогда он с трудом поднялся и пошел отлавливать своего коня. Амир тревожился. Он ничего не видел и не слышал, после того как муж внес его на руках в спальню и, сняв халат, уложил, тщательно укрыв одеялом. Ночь нависла над затерянной в песках крепостью. Только выл, проникая в щели, ветер, который и разбудил забывшегося тяжелым сном фра. Думы изводили и не давали спокойно вздохнуть, губы дрожали, предательские слезы наворачивались на глаза. Ферхад так и не пришел в спальню. Поделом. Нечего было скрывать от мужа свои догадки. Но как и что он мог сделать? Поделиться сомнениями? И что бы было? "То, что Селим не посмел бы так нагло приставать, и вообще ему вполне могли отказать от дома! Но тогда вражда между братьями свела бы на нет все усилия по наведению порядка в семейном хозяйстве! А что будет сейчас? А теперь уже будь, что будет." Амир затаился - стало страшно, что это может напрямую коснуться его самого: что будет с ним, какую кару за невольную измену придумает для него Ферхад? Альфы ревнивы и самолюбивы. Во всем всегда виноваты омеги. Конечно, "если курочка не захочет..." и так далее. А дети?! Что будет с детьми?! С его ребенком?! Он даже застонал от мучительных мыслей и, набросив халат, тихо вышел в кабинетик, устроенный рядом с супружеской спальней. Он иногда допоздна засиживался за хозяйственными книгами, сверяя счета и принимая то подрядчиков, то местных крестьян, приходивших к нему за помощью да советом в своих "небольших" делах. Суд и наказание были всецело в руках хозяина - Ферхада. Здесь Амир был непреклонен и никогда не лез в дела, не касавшиеся его. Теперь он понимал тех несчастных, забитых омежек из селения, что часто приходили просить совета, а не защиты от собственных мужей. Он оказывал им посильную помощь, некоторых даже оставлял в нижних покоях, чтобы те могли подлечиться и поесть нормально. А теперь... Что ждет его теперь? Он такой же бесправный омежка, как и те бедняги. Амир сидел за столом, обхватив голову руками. Не думать, как хорошо было не думать ни о чем таком рядом с любящим и любимым мужем, который даже его беременную истерию переносил стоически, поил из ложечки теплым отваром и укутывал его, дрожащего, в одеяло. Он открыл окно и полной грудью вдыхал чуть заиндевевший воздух - скоро первые морозы. Здесь, ближе к горам, землю устилал снег, и пушистые снежинки ложились на мерзлую землю, укрывая ее словно шубкой, похожей на ту, что подарил ему несколько зим назад муж. Он тогда завернул его, разгоряченного любовным пылом в нежный мех, и долго не отпускал, после того и родился милый, совсем нежданный Максудик. После первой тяжелой беременности и родов этот ребенок показался ему настоящим подарком. Легкий и нежный, словно пушистый мех шубки - никаких затруднений с ним не было, но он тогда упал, и роды хоть и были легкими, Ферхад и лекари (как тогда всполошился Селим!) запретили ему кормить малыша самому. Зато он часто укладывал малыша на себя и тот ползал по лежачему папе, улыбался и тянулся к пустым соскам. Ферхад даже стал ревновать... - Совсем с ума сошел? На голом полу босиком да еще окно открыл. Застудишься, заболеешь, мы ведь еще не одного ребеночка хотим? - Ферхад подкрался незаметно. - Ты не пришел. Я думал, тебе Нурман рассказал обо мне и о Селиме... - Перестань! Не о том ты думаешь, любовь моя! - муж развернул Амира к себе, распахнул халат и притянул его к себе, - ледышка, совсем ведь озяб, вон как дрожишь! Стараясь унять нервную дрожь супруга, он поднял его на руки и, внеся в комнату, опустил на ложе, тут же набежали слуги с кувшинами и сосудами горячей воды, разожгли жаровню, растерли младшего супруга согревающими маслами, и тот, разомлевший, уснул под легким теплым покрывалом. Поцеловав высокий, весь в капельках испарины лоб Ферхад вышел, чтобы иметь возможность обработать свои раны.