Двенадцать храмов

От автора: этот драббл - ангстовый. Таймлайн - 1729 год (Кардиа 7 лет) и дальше. Кардиа сидел на кровати, обняв колени. Справа от него плакал какой-то мальчишка – мальчишке отрезали руку, обрубок кровил и болел, заставляя его рыдать днем и ночью. Слева лежал подросток с лицом, покрытым незаживающими язвами, и Кардиа старался не смотреть туда. Ему было холодно и хотелось плакать. Все здесь, в этой больнице, было такое мерзкое – невкусная еда, тонкие одеяла, темные, мрачные стены. Его «товарищи по несчастью», которые мучились каждый от своего недуга. Здесь было страшно, одиноко, а главное – совершенно непонятно, за что его вообще сюда отправили. Сердце болело всегда, сколько Кардиа себя помнил. Он уже свыкся с этой болью, как вдруг – эта больница, темные стены, многоголосые стоны вокруг и мама, отводящая взгляд… При мысли о маме на глаза навернулись слезы. Кардиа украдкой смахнул их – еще не хватало нюни распускать! – и, чтобы не думать об этом, стал прислушиваться к разговору взрослых за дверью. – …А что этот новый мальчик? – Кардиа? У него больное сердце. Вряд ли… – дальше он не расслышал, хотя, разобрав свое имя, навострил уши. – Бедный ребенок. А что его родители? – Понимаешь… Голоса отдалились. Кардиа лег на кровать, подтянув ноги к груди. Нестерпимо хотелось домой. Пусть отец выпорет за очередную шалость, а мама отругает за порванные штаны. Пусть будут братья-ябеды и злющий пес на цепи во дворе, только и ждущий момента, чтобы цапнуть его за ногу. Только бы не эти стены. Что угодно, но подальше от этой больницы. И, как бы ни старался сдержаться, Кардиа заплакал. – А когда за мной родители придут? Деспина, добрая женщина, присматривавшая за всеми мальчишками в их палате, вздохнула. Кардиа смотрел в упор, не отводя глаз – потому что какая бы добрая Деспина ни была, он хотел домой. Хотел мучительно, так, что ему больше ничего не снилось, и, бодрствуя, он ни о чем больше не думал. Кардиа никогда не слушал деревенского священника, да и вообще, в церкви ему было скучно, но сейчас он молился, обещая далекому богу на небе быть самым послушным и правильным – только бы поскорее вернуться домой. – Они обязательно придут, – ответила Деспина, потрепав его по волосам. – Ты просто еще слишком болен. Нужно еще немного подлечиться перед тем, как возвращаться. Кардиа нахмурился. Сердце действительно болело постоянно, он словно носил в груди тяжелый раскаленный камень. В этой больнице ему давали какие-то лекарства, которые не очень помогали, и он не понимал, почему не может принимать все то же дома. – А давайте я пойду домой, и все микстуры буду пить там? Честно-честно! Ни дня не пропущу! – Ты же хочешь быть здоровым? – спросила Деспина, снова гладя его по голове. – Тогда потерпи немного. Будь послушным мальчиком. – А если я буду послушным, буду пить микстуры и вылечу сердце – я вернусь домой? Она вздохнула. Однажды днем один мальчик из его палаты умер. Он попросил Кардиа принести воды, а когда тот вернулся от бочки в коридоре с кружкой, мальчик хрипел, задыхался и метался по кровати, сминая серую простыню. Кардиа хотел позвать взрослых, хотел закричать – но ноги оцепенели, а горло свело судорогой. Кружка выпала из руки и покатилась по полу, разливая воду. Мальчик дернулся пару раз и затих, глаза его страшно закатились – и это привело Кардиа в чувство. Он бросился бежать, со всех ног, во двор, где забился в какую-то щель, закрыв глаза и зажав уши ладонями. Там его и нашла Деспина – через несколько часов, уже после того, как тело мальчика унесли на небольшое больничное кладбище. Все эти несколько часов Кардиа проплакал. Он знал, что такое смерть – прошлым летом умерла бабушка, и его водили на похороны, он хорошо запомнил бабушкино лицо в деревянном гробу. Но никогда прежде не соотносил смерть с этой больницей и с собственным слабым, больным сердцем. Потом он снова подумал о маме – как хорошо было бы увидеть ее, не говоря уж о том, чтобы вернуться домой, и слезы из глаз покатились градом. – Я умру как он? – спросил он подошедшую Деспину. Ее фигура казалась размытой. – Нет, что ты! – ответила она, помолчав. – Ты вылечишься. Твое сердце обязательно станет здоровым и сильным! Пойдем обратно? Кардиа помотал головой. Пряди волос прилипли к мокрым щекам, из носа текло, и приходилось то и дело вытираться рукавом. – Я не хочу обратно, – безнадежно проговорил он. – Я хочу домой. Почему мама не приходит? – Она, наверное, очень занята другими детьми. У тебя ведь много братьев? – Четверо, – прошептал Кардиа. – И сестричка. Но я же тоже хочу к ней! Мне без нее так плохо, – он снова заплакал, а потом резко ударил себя кулаком в грудь слева: – Плохое, негодное сердце, перестань болеть! – Хватит! – Деспина перехватила его руку, потом обняла, прижала к груди. Кардиа затих: в ее объятиях было не так уютно, как у мамы, но тоже неплохо. Но все-таки мама была лучше. Вот бы она забрала его поскорее! – Послушай, Кардиа… Ты ведь в ноябре родился? – Да, – всхлипнул он. – Я расскажу тебе кое-что, а ты пообещай, что больше не будешь плакать. – Не буду, – прошептал он. – Вот и хорошо, – улыбнулась Деспина, а потом рассказала ему про звездное небо. Что звезды собраны в узоры: это древние боги поместили на небо важные для себя вещи. Что каждый человек рождается под покровительством одного из звездных рисунков. А потом она принялась рассказывать легенду о прекрасном охотнике Орионе и мстительной богине Гере, подославшей к нему скорпиона, и Кардиа, казалось, забыл не только как плакать, но и как дышать. – …Эта звездочка ярко-красная, ее ни с какой другой не спутаешь. Ее называют сердцем Скорпиона, и это яркое и красивое сердце. Я тебе покажу ее как-нибудь на небе, а ты смотри на нее и думай: «Мое сердце будет таким же сильным, как и сердце моего созвездия». Если ты будешь по-настоящему верить, твое созвездие поможет тебе. – Правда поможет? – спросил Кардиа, поднимая голову и заглядывая ей в лицо. – Сердце больше не будет болеть, и я вернусь домой? – Обязательно. Все обязательно так и будет. Она взяла его за руку и повела обратно в больницу. Кардиа не услышал, как Деспина тихо произнесла сквозь зубы всего одно слово: «Ублюдки». Каждое воскресенье в больнице был день посещений. Кое к кому действительно приходили, кого-то даже забирали домой, но Кардиа, сколько бы он ни стоял на дороге, всматриваясь вдаль, всегда ждал напрасно. А он стоял: в дождь и ветер, приходил на свой пост с утра, приняв гадкие микстуры, и торчал на дороге до самого вечера, ни на что не отвлекаясь – так сильно было его желание наконец-то увидеть родителей, которые пришли, чтобы забрать его отсюда. Он почти видел, как они идут по дороге, как мама ускоряет шаг, увидев его, как целует в щеку, а потом берет за руку и уводит домой. Домой, где все его любят, и никто не умирает. – Все стоишь? Кардиа не повернул головы. Этого мальчишку он запомнил: тот постоянно задирал детей помладше. Вот и до него очередь дошла. – А зря стоишь. Кардиа взглянул на него. Мальчишка стоял рядом и грыз леденец на палочке. Кардиа поежился: знал уже, что сладости в этой больнице разрешали только тем, кто должен был скоро умереть, и каждый день боялся, что Деспина и ему какое-то лакомство принесет – хоть и любил сладкое. – Они не придут, – сказал мальчишка, переступая с ноги на ногу. – Это мои родители, – ответил Кардиа сквозь зубы. – Они заберут меня. – Ты совсем тупой? – хихикнул тот. – Тебя бросили здесь подыхать. Нас всех бросили здесь подыхать. – Это неправда! Ладони сами собой сжались в кулаки. – Правда. Если бы ты был им нужен, они бы тебя сюда не отправили. А так – с глаз долой. Кому нужен больной сын, жрет много, а помощи по хо… Кардиа не дослушал, изо всей дури двинув мальчишку кулаком в лицо. Кардиа лежал на земле, закинув руки за голову, и смотрел в небо. На глазах закипали горячие, злые слезы. С момента его приезда в эту больницу прошло уже два с половиной года, и больше Кардиа ни на что не надеялся. Он уже знал, что все дети здесь обречены, что его собственное сердце окончательно сдалось – знал еще раньше, чем новенькая девушка, которая пришла вместо Деспины, дала ему за завтраком горсть сладостей. – Что же, звездочка, и ты предала меня? – он протянул руку вверх. Красная, как ягода, звезда уселась ему на палец и подмигнула, словно прося прощения. Слезы все-таки пролились. Кардиа лежал на земле и плакал. Он хотел жить, он жгуче, яростно хотел выжить, хотел показать всем, кто когда-либо обманывал его, предавал его, бросал его, что даже так он выживет. Но знал, что это тщетная надежда. – Я сбегу, – пообещал он красной звезде. – Я не хочу умирать в постели. Я сбегу, доберусь до родной деревни, найду родителей и скажу им… В этом месте фантазия отказывала – прямо как сердце, но для Кардиа подробности не имели никакого значения. Красная звезда, сердце Скорпиона, Антарес, подмигивала, одобряя его план. К новой жизни непросто было привыкнуть, а поначалу Кардиа и не пытался. Самым странным в бытии Золотым Святым оказалось отсутствие постоянной боли. Оказывается, Кардиа настолько привык к своему горящему сердцу, что странно было совсем его не ощущать. А этому парню, Дегелю, вроде и нетрудно было ему помогать, и поначалу Кардиа завидовал его способностям. – У каждого Святого своя особая сила, – объяснял Дегель. – Моя – лед, и если я могу помочь тебе, почему бы мне этого не сделать? Кардиа не был против. Теперь, когда он стал Святым Скорпиона и получил силу, он хотел жить больше, чем когда-либо. Так хотел жить, что даже принимать помощь другого Святого не казалось ему зазорным. Тем более, Дегель был ему по нраву, в нем было все, чего не хватало самому Кардиа: спокойствие, взвешенность, холодный, отточенный ум. Слушать его было одно удовольствие, и Кардиа слушал, в глубине души надеясь, что хотя бы этот новоприобретенный друг не предаст его, как предавали раньше. – Откуда ты столько всего знаешь? – полюбопытствовал однажды он. – Я рос в прогрессивном приюте, – Дегель усмехнулся. – Монахини много рассказывали нам о мире. Конечно, с поправкой на католические каноны, но все же… – Ты рос в приюте? – удивился Кардиа. Раньше они никогда не затрагивали тему семей. Дегель об этом не говорил, а для Кардиа это было очень болезненно. Едва ли не больнее, чем сердце. – Да, с самого младенчества, – лицо Дегеля прибрело какое-то грустное выражение, и он посмотрел в небо. – У меня никогда родителей не было. Кардиа положил руку ему на плечо. – У меня тоже.