***
Безмятежное небо. Ни единого облачка. Легкий ветерок колышет весеннюю, сочную, ярко-зеленую траву и приятно пахнущие цветы. Шехзаде Сульфус стоял в дворцовом саду и наблюдал, как его отец, Повелитель мира, «сражался» с Джихангиром на деревянных мечах. У малыша получалось не очень хорошо, и вскоре он сильно устал. Мальчик медленно пошел в сторону брата. Взглянув на него печальным взглядом, он прошел мимо и сел на тахту. — Сульфус, — подозвал юношу Султан, отдавая игрушечную саблю слугам. — Повелитель, — Шехзаде подошел к отцу и поклонился, а после посмотрел в его пронзительные глаза. — Покажешь мне насколько ты хорошо сражаешься? — улыбаясь, спросил Сулейман, беря свою саблю. — Это честь для меня, Повелитель, — с поклоном ответил Сульфус, принимая саблю, которую ему протянул стражник. Взвесив в руках оружие, юноша встал напротив, готовый нападать и, при необходимости, обороняться. Он всмотрелся в лицо Султана. Мужчина улыбался сыну, но глаза его сейчас были суровы. Шехзаде, не в силах больше ждать, взмахнув саблей и ринулся вперёд. Он нанёс удар, который тут же с лёгкостью был отбит умелой и не щадящей саблей Сулеймана. И так они двигались будто бы в давно и тщательно отрепетированном танце. Глаза Сулеймана горели огнём, и в них отражались такие же пылающие очи Шехзаде. Его скулы были напряжены, брови сведены у переносицы. Он всё так же продолжал наступать и, нанося очередной удар, исхитрился провести обманывающий манёвр. Но Сулейман раскусил его замысел. Они остановились. У каждого у горла было острие сабли другого. Сульфус пытался отдышаться: долгая битва утомила его. Султан же, напротив, дышал ровно. — Сейчас я полностью убежден, что настала пора для твоей церемонии меча. Ты уже можешь стать воином Османского государства, — проговорил он, убирая саблю от горла сына. Тот повторил то же действие и поклонился уходящему отцу. Юноша не верил, что у них ничья. Но счастье переполняло его не только по этому поводу. Он скоро станет воином. И у него будет собственный гарем.***
Шум, доносившийся за дверью, становился всё громче. — Назлы, — крикнула Хюррем Султан, явно обеспокоившись. Тем временем другая служанка, которую Раф долгое время не видела, уже зашла в покои и поклонилась. — Что это за шум? — спросила Султанша, подняв брови. — Госпожа, в гареме что-то происходит. — Да? И что же? — удивлёно продолжила опрос женщина, бросив на голубоглазую многозначительный взгляд. — Я не знаю, Госпожа, — робко проговорила Назлы, смотря в пол, боясь поднять глаза. — Хм, — Хасеки поджала губы и посмотрела куда-то на стену. — Ну, так иди и узнай, — она вновь обратила свой взор на служанку и невзначай махнула рукой. Та поклонилась и быстро вышла из покоев. Раф исподлобья разглядывала лицо Султанши. Оно было напряжено: губы по-прежнему поджаты, брови сведены у переносицы, а руки женщины то поправляли идеально уложенные волосы, то трогали богато расшитый ворот платья, пытаясь его немного отодвинуть, будто ей жарко. Или тяжело дышать. Тут в дверь раздался стук. Рыжеволосая слегка подпрыгнула на месте, бросив испуганный взгляд на белокурую. — Войдите, — хриплым от напряжения голосом промолвила Хюррем Султан. В покои опять вошла Назлы, шурша платьем. — Говори, — уже твёрды голосом потребовала Хасеки, принимая как можно более удобную позу. — Госпожа, в общей комнате разразился большой скандал, — дрожащим от волнения голосом отвечала рабыня, опустив голову. — К девушкам пришли швеи и принесли множество тканей. Рабыни выбрали себе всё необходимое, пошли за золотом, чтобы расплатиться и... И у некоторых пропали кошельки, — закончила свой рассказ девушка, нервно сглотнув. Султанша вновь бросила взгляд на Раф, поднялась и, расправив складки на своём платье, направилась к дверям. — Госпожа, — окликнула её белокурая, — не лучше ли вам остаться в покоях, в безопасности, — умоляюще спросила она, ведь ей рассказывали, как однажды в гареме произошёл бунт, и Хасеки чуть не сожгли живьём. — Нет, Раф, мне лучше идти, — промолвила Хюррем и постучала в дверь. Та тихо отворилась, и женщина быстрым шагом переступила через порог. Раф, вздохнув, пошла за своей Госпожой. На душе у девушки было неспокойно. Она чувствовала, что произойдёт нечто непоправимое. Сердце служанки то замирало, то билось так сильно, будто сейчас выскочит из груди. — Раф, — окликнула рабыню Хюррем, внезапно остановилась. — Успокойся. Если ты будешь вести себя как обычно, не будешь нервничать, то всё обойдётся, никто ничего не заподозрит, — вкрадчиво объясняла женщина, пронзительно смотря в глаза рабыне. — Я вас поняла, Госпожа, вот только неспокойно у меня на душе, — задумчиво, отводя взгляд, пролепетала девушка. Хюррем, вздохнув, развернулась и, подняв голову, величественной походкой пошла в общую комнату рабынь. Сюмбоюль, пытавшийся успокоить рабынь, не сразу заметил Султаншу. Она стояла позади него и холодным взглядом обводила каждую девушку. — Что тут происходит? — ледяным голосом спросила рыжеволосая. Евнух, подпрыгнув, обернулся и низко поклонился. — Госпожа... — протянул он приторным голосом. Девушки позади него тоже умолкли и не сводили испуганного взгляда с Хасеки. Раф в это время искала глазами темноволосую Лану. Та стояла позади остальных девушек в окружении евнухов, которые были готовы увести её и бросить в темницу в любой момент. При свете факелов на её лице были отчетливо видны следы от слез. Сердце белокурой екнуло, на глазах навернулись слезы, но служанка из всех сил пыталась их сдержать, начав рассматривать одну из фресок на противоположной стене. — Сюмбюль, почему ты в столь позднее время не можешь навести порядок? — с нотками раздражения в голосе проговорила Хюррем. — Если ты не справляешься со своими обязанностями, то... — приподняв брови, промолвила супруга Султана. Но она не успела закончить свою фразу, так как в этот момент Лана, вырвавшись из крепких рук слуг, бросилась на колени перед женщиной. — Госпожа, прошу Вас, умоляю, спасите! Вы ведь позвали меня, я ведь убиралась в Ваших покоях, пока Вы раздавали золото, — тараторила рабыня, целуя подол платья. Хасеки холодно осмотрела её, будто только что заметила девушку, и с нескрываемым раздражением отдёрнула одеяние, сделав маленький шаг назад. — Если ты и убирала мои покои, то это ничего не значит, — промолвила Госпожа. — Ты могла уйти раньше, за тобой никто не следил. Так что не стоит впутывать меня в эту историю. Да, — чуть помолчав, добавила Хюррем, — Назлы, проверь все мои украшения, не пропало ли чего. И подарки Сулеймана, — сделав ударение на имени Султана, рыжеволосая бросила короткий взгляд на стоявшую на коленях рабыню, по глазам которой было видно, что она всё поняла, и повернулась к Сюмбюлю. — Уведите её, если она действительно совершила проступок, то должна ответить за него. Не забудьте доложить Валиде, но не сейчас. Евнухи подошли к склонившей голову девушке и, взяв её за руки, помогли подняться. Раф, которая еле сдерживала слёзы, заметила, что та смирилась со своей участью, поняла, что не сможет бороться. Когда Лану проводили мимо голубоглазой, они встретились взглядами. Девушка сузила глаза и, когда её почти довели до двери, опять резко вырвалась и подбежала к белокурой. — Это ты всё подстроила, я вижу по твоим глазам, — прокричала девушка, по щекам которой опять текли слёзы. — Ты убила меня! Что я тебе сделала? За что? В этот момент Хюррем, не стерпев, подошла и дала пощёчину рабыне. — Да как ты смеешь? — яростно прошипела женщина. — Кто ты такая? Обвиняя мою служанку, ты обвиняешь меня! Не медленно уведите эту полоумную. Как только рыдания Ланы, уводимой стражей, стихли, Хасеки, дав несколько распоряжений, вернулась в свои покои. Всё это время Раф не могла отойти от шока. Следуя по дворцовым коридорам за своей Госпожой, девушка сдерживала рыдания, которые вот-вот были готовы вырваться из её груди. В её памяти оживали воспоминания о старой жизни, о том, как она жила в своей маленькой деревушке, где все люди знали друг друга, где не были интриг. Она, будучи ребёнком, не знала невзгод. А сейчас, во дворце, она чувствовала, как умирает старая Раф, та, которая никогда не поступила бы так, не погубила невинную душу. Та, которая не знала слово «смерть». Сейчас она собственными руками приговорила человека, подписала ему смертный приговор. Девушка, полностью уйдя в себя, не заметила, как они дошли до покоев Султанши. Та, отправив других служанок с разными поручениями, пригласила девушку присесть рядом с ней на тахту. Та молча повиновалась. — Раф, — мягким голосом, в котором не было ни раздражения, ни каких либо других эмоций, кроме печали, — я понимаю то, что ты сейчас чувствуешь. Но такая жизнь в гареме. Либо ты, либо тебя. Выживает сильнейший. И от этого никуда не денешься. Белокурая лишь кивнула. Хасеки с пониманием посмотрела на неё. — Иди в хамам, отдохни. Да, и с завтрашнего дня ты будешь ходить на занятия с другими наложницами. Они будут идти в первую половину дня, а со второй и до вечера я жду тебя у себя, — рыжеволосая, слегка улыбаясь, следила за реакцией служанки. Сначала на лице той промелькнуло непонимание, а потом удивление. Девушка, не забыв о хороших манерах, поднялась и, опустившись на колени, поцеловала подол платья женщины. На глазах золотоволосой опять навернулись слезы, ведь всего несколько минут назад то же самое делала и Лана, но моля в этот момент лишь о спасении. Чтобы не разрыдаться на глазах у Султанши, девушка быстро поднялась и поспешила удалиться. Едва дверь за ней прикрылась, рабыня перестала сдерживать эмоции. Она помчалась по коридору не разбирая дороги. Оказавшись в корпусе, где наложниц обучали, рабыня заскочила в первый попавшийся класс и, опустившись на подушку, дала слезам полную волю. Её никто не мог услышать, время было позднее, вокруг не было ни души.***
Сульфус не мог заснуть. Выйдя из своих покоев, он решил побродить по дворцу. Факелы освещали коридоры хорошо. Не разбирая дороги, Шехзаде шел и наслаждался окружающей его тишиной. Внезапно его внимание привлекла открытая дверь в один из классов. Заглянув в комнату, он увидел, что на одной из подушек, поджав ноги и обняв их, лежала девушка.