Моё чудовище

Солнце нахально протолкнуло сквозь полураспахнутые шторы свой первый утренний луч, который пропутешествовал по запыленному, заваленному всякой всячиной столу, высветлил потертый корешок старинного фолианта, на миг утонул в складках скомканной рубашки и, наконец дерзко отразился в стеклянном шаре, выщербленном с одного бока еще в далеком прошлом... Разбившись вдребезги об эту историческую зазубрину, бесцеремонная солнечная игла брызнула во все стороны тонкими, разноцветными искрами. Одна из них, скользнув по шелковистому каштану изогнутой крылом ласточки брови, упала на тонкое веко, безрассудно пропустившее свет сквозь себя, позволяя пробудить зрачок... Шерлок поморщился, в очередной раз мысленно приклеив себе на лоб записку с напоминанием плотнее задергивать шторы на ночь. Слово «ночь» что-то всколыхнуло в еще сонной памяти, провалилось в смутное, волнующее чувство, прокатилось вдоль позвоночника и... он распахнул удивленные глаза. Шерлок проснулся в кровати… Он ненавидел кровать. Когда его в детстве заставляли ложиться в нее, он считал это личным оскорблением. С тех далеких дней он предпочитал спать в животной фазе, а пристроить свое громадное, усугубленное шерстью и когтями тело на предательски норовящих запеленать тебя мятых льняных простынях было совсем непросто. Мстительно оставляя Ненавистное Ложе в одиночестве, он чаще всего устраивался на ночлег возле багрово-мерцающего камина в библиотеке, где так приятно пахло старыми книгами, хрупкой, отдающей пряностями бумагой, потертой кожаной обивкой тяжелых кресел, крепким табаком и тонким ароматом когда-то пролитого отцом на антикварный иранский ковер ямайского рома... Шерлок проснулся в кровати… И в ней был не только он. На соседней половине, свернувшись калачиком, обхватив прижатые к груди колени обеими руками и уткнувшись в них носом, спал Джон... Обнаженный, с безмятежно проступившими вдоль всей спины позвонками, доверчиво спустившимися к гладким, покрытым ровным загаром ягодицам... От прохладного воздуха каждый волосок на светлой, слегка загорелой коже стоял дыбом, а милосердно согревшее ее солнечное пятно заставило их вспыхнуть все сразу, окутывая беззастенчиво открытое взгляду тело золотистым маревом... Спутанные, сбившиеся в беспорядочные пучки волосы на макушке дополнили сходство с попавшей в шторм актинией... Шерлок не шевелясь, скосил глаза и обнаружил, что намотал на себя все одеяло, как пряжу на веретено и ничего удивительного, что Джон замерз... Пережив незнакомое до сих пор ощущение, ближе всего подходящее под определение «угрызение совести», он кое-как высвободил из своего кокона руку и потянулся пальцами к покрытой мурашками коже, потому что ему нестерпимо захотелось прикоснуться и почувствовать подушечками это гладкое, упругое, облитое утренним солнечным золотом, плечо... Его пальцы замерли всего в паре миллиметров от своей цели. Он даже уже почувствовал, струящееся от нее живое, спокойное тепло и, будто одну маленькую смерть, пережил краткий миг незнакомой ему щенячьей нежности… Как случилось, что их пути сошлись в этой странной, но отчего-то неизбежной точке огромного мирового пространства?.. Хотел ли он этого?.. Да, хотел. Ему достанет смелости это признать. С чего ЭТО началось? Возможно, с той, другой протянутой руки? Руки Джона, когда он стоял, вот так же, не посмев прикоснуться?.. Память услужливо отматывала назад череду замелькавших перед глазами цветных картинок… … Они прожили под одной крышей уже почти два месяца. Они даже разговаривали… Иногда… …что ты хочешь на завтрак?.. «мясо…» …не занимай кухню, у тебя своя лаборатория, в конце концов… «чушь…» …ты поцарапал стол в гостиной… Майкрофт… «пусть подаст на меня в суд…» …перестань обкусывать у цветов листья, в холодильнике полно… «тебе что, жалко?.. позвони в магазин, закажи новые…» …или так. …это было моё молоко?! «Я блинчики испек… будешь?..» …где обещанный новый хроматограф? «Нечего было старым бросать в пожарного, он всего лишь хотел снять с нашего тиса кошку… предзаказ три дня…» …можешь не стараться, я это все равно не надену… «Как хочешь. По мне, так можешь ходить голым… эй, я пошутил… оденься…» Шерлок яростно фыркал… Шерлок разбрасывал вещи… Шерлок злился… Джон терпел… Джон убирал устроенный бардак… Джон улыбался… Однажды. Это всегда происходит «однажды». Был вечер. За окном хлестал ливень. Бешеный поток пытался выдавить оконное стекло, гудевшее под его напором, как тугой армейский барабан. Жуткую симфонию разошедшейся не на шутку стихии дополняли глубокие, длинные раскаты грома, следовавшие за ослепительными белыми вспышками в десяти-пятнадцати секундах. Старая липа за окном гнула больные узловатые ветви, безудержно хлопала мокрыми листьями и жаловалась на судьбу громким, неразборчивым шепотом. В глубине души Джон с замиранием души ждал, что его сосед, сбросив надоевшую ему за день человеческую маску, швырнет свое дикое, соскучившееся по движению тело навстречу хлещущим мир упругим злым струям, вздумавшим вдруг посоперничать с ним… с ним в упрямстве и разрушении… Но, привычно заварив традиционный вечерний чай и запретив себе ускорить шаг хоть на секунду, Джон, удерживая одной рукой легкий бамбуковый поднос с чайными принадлежностями, в комплект которых, как обычно, входили две чашки, источающие чудный аромат, крошечная хрустальная сахарница и такой же крошечный сливочник… компромисс, до которого снизошел Шерлок, второй рукой толкнул дверь в гостиную и замер, не успев дойти до стола… Шерлок… Нормально выглядевший… в нормальной домашней одежде… Словно самый обычный человек, он тихо сидел в большом кресле, закинув ногу на ногу, и спокойно читал какую-то толстенную книгу, устроив её у себя на коленях. В одной руке его был зажат замороженный сырой стейк, которым он хрустел, будто крекером, откусывая маленькие кусочки белоснежными зубами, и слизывая кончиком розового языка оттаявшие алые капельки, перемазавшие ему пальцы. Второй рукой он время от времени тянул за кончик длинный упругий завиток, упавший ему на высокий гладкий лоб. Отпущенный на свободу локон смешно подпрыгивал, а потом неизменно возвращался на свое законное место. Как заколдованный, Джон смотрел за дьявольской пляской непослушных волос, за чувственным ртом, заалевшим от контакта с хищным «тостом», покрытым изморозью… Наверное, что-то странное пришло ему в голову, но он никак не мог противиться желанию тот час же… немедленно… иначе он умрет на месте страшной, мучительно смертью… прикоснуться кончиками пальцев к этим завораживающим волосам, ощутить их мягкость/жесткость/невероятность/восхитительность… Джон брякнул поднос на стол прямо перед шлепанцем, покачивающимся в такт дергающей черный завиток руке, и потянулся к цели… От резкого «дзинь», Шерлок вздрогнул, оторвался от чтения и удивленно уставился на Джона. Тот моментально замер на месте, как мотылек, пригвожденный к стене булавкой. С тянущимися к прекрасному лицу пальцами. А на прекрасном лице, совершенно изумленно, доверчиво и беззащитно цвели прекрасные ультрамариновые глаза. Из-за необходимости смотреть вверх, Шерлоку пришлось задрать подбородок, и его шея с вытянутой до предела острой жилкой, стала казаться бесконечной, уходящей куда-то глубоко за ворот растянутой футболки, где прятались тонкие, хрупкие ключицы… …которые захотелось целовать… «Что?» - вопрос прозвучал… или ему это только показалось… - Ничего… - ответил вслух Джон, убрав руку за спину, словно обжегшись, развернулся на пятках и вышел, тихо прикрыв за собой дверь… Нет, он не видел, как спустя минуту захлопнув ставшую неинтересной книгу, Шерлок пил чай большими глотками, не замечая его обжигающего вкуса и не мигая смотрел сквозь дверь… Да… Возможно ОНО началось именно тогда… Или еще раньше, когда они впервые крупно поссорились?