Моё чудовище

Они не разговаривали пять дней. Правда, о первых двух можно это было сказать только технически. Когда один провел их в тюремной камере, а второй в отдельной палате дорогой частной клиники, поговорить им не удалось бы даже при очень большом желании… Впрочем, в последующие за этим дни это самое «большое желание» хотя и настырно дергало каждого за крайне истрепанные нервы, удовлетворить его не соизволил ни тот, ни другой. Еще по дороге, пролетая на третий красный светофор, Джон бросал тревожные взгляды в зеркало заднего вида, в котором отражалось бледное лицо, растерявшее всю прекрасную надменность и волевую сдержанность. Вместо роскошного, знающего цену себе и своей внешности мужчины, под пледом прятался измученный юноша, почти мальчик. Устало опущенные ресницы вздрагивали так беспомощно и трогательно, что хотелось бросить руль и начать их целовать, чтобы утешить и успокоить. А от припухлых, некогда мягких, теплых губ, теперь почерневших, запекшихся, как лавовое поле и припорошенных серым горьким инеем, веяло безнадежностью и смертью… Нет, нет, нет… Сукин сын, ты не посмеешь… Только попробуй… За тобой еще целое желание… Поэтому первое, что Джон сделал, едва машина притормозила у их дома, достал свой телефон и набрал три девятки*… Джон успел дотащить Шерлока до низкой кушетки в холле прихожей и даже протереть его тело влажной губкой, хотя даже после этого от него несло, как от рыбной свалки… Бережно оттирая грязь, Джон старался не думать, как на него сейчас действуют эти немудреные, простые прикосновения. Что от самых кончиков пальцев, сквозь вены и кости прямо в трепещущее солнечное сплетение бьют острые электрические разряды, от которых скручивается все его нутро, что оно взволнованно дрожит и наполняется желанием, более темным, чем тяга просто гладить и касаться… Что от беспомощно распростертого тела на него волнами рушится, разбиваясь о его мужское естество, древнее опаляющее дыхание плотской любви… Джон не ангел. Джон не романтичный юноша. Джон знает, каково это обладать и отдаваться… Но Джон запрещает себе сейчас об этом думать. Как будто он может это сделать… Как будто ему хватит на это сил… Как будто не самое невероятное сейчас в этом мире – оторваться от тонкой, не знающей загара кожи и идти открывать дверь, чтобы впустить парамедиков, что уже пару минут топчутся на их пороге… Их двое. Женщина одних с Джоном лет или чуть старше. Темные волосы гладко зачесаны и собраны на затылке в аккуратный пучок. Маленькие аккуратные руки сжимают медицинский кейс размером с небольшой чемодан. На лице сосредоточенная решимость и легкое раздражение. Вполне понятное, кстати… вызвать скорую и держать врача за дверью… мужчина средних лет, высокий, широкий в плечах, очевидно совмещающий обязанности санитара и водителя. Очень серьезный, очень сердитый… Джон приглашающе распахнул дверь, пропуская их внутрь. Глядя, как четко и быстро она работает, Джон пережил острый приступ горькой, черной, как печная сажа, зависти. Он сейчас мог вот так же, ловко проводить диагностику пострадавшего, спасать чью-то жизнь… найти себя… впрочем, если под этим подразумевать, найти себя в любви… то черт с ней, с медициной. По мере того, как шел осмотр, взгляды, которые женщина искоса бросала в сторону Джона, становились все темнее и откровенно злее. - Носилки, - скомандовала она помощнику, и он тут же выбежал вон. Раскрыв кейс, она достала пару одноразовых шприцев, две ампулы, упаковку с системой для внутривенного переливания и новый пакет физраствора с глюкозой. - Держите, - сунула она Джону пакет с лекарством в руку, закончив с уколами и собирая капельницу, - выше, еще… держите на этой высоте… Джон заметил, что она избегает смотреть ему в лицо, на ее скулах нервно играли желваки. И она все еще колебалась… - Возможно, это не мое дело… но что бы он вам не сделал, Вы не имели право доводить его до такого состояния… - Но... - Джон ничего не понял. - Твины такие же граждане и имеют такие же права, как и все остальные. Я знаю, что они бывают… импульсивны, но это не дает вам права держать его на транквилизаторах и доводить до голодной комы… я вызываю полицию, сэр… И Вам лучше позвонить своему адвокату, если вы не хотите провести следующие несколько лет за решеткой. Не опускайте руку! Женщина была в ярости. Она еще раз проверила у Шерлока реакцию зрачков, пульс на шее и достала телефон. Джон вообще-то собирался оправдываться, но неожиданно не смог выдавить из себя ни звука. Слова «транквилизатор» и «голодная кома» застряли в его голове, начисто застопорив и без того хаотическое движение мыслей в перегретом мозгу... Через двадцать минут Джон в наручниках уже ехал в полицейский участок, а Шерлок с капельницей и аппаратом интубации легких в клинику. … Свой «один разрешенный звонок» Джон, по его мнению, потратил безобразно глупо. Номер уже знакомого инспектора не отвечал, а механически-равнодушный голос в трубке сообщил, что «абонент находится вне зоны доступа» и предложил перезвонить позже. Под суровым, неодобрительным взглядом дежурного полицейского, Джон лихорадочно перебирал номера в записной книжке своего телефона. Выбирать особенно было не из чего… Самым последним в списке значился «Милвертон». Про этот контакт мистер Холмс-старший сказал: «Самый крайний случай». И Джон решил, что это как раз он и есть… и нажал на «вызов». - Приемная сэра Чарльза Огастеса Милвертона, - глубокий женский голос раздался в трубке уже после второго гудка, словно этого звонка ждали. Или эта леди уже держала ее в руке, - господин Милвертон в данное время находится на деловой встрече в Гонконге. Я его секретарь Антея Каннингем и, возможно, я смогу помочь Вам, сэр? То, что секретарь господина Милвертона отвечает в третьем часу ночи на незнакомый номер, впечатляло. Джон растерялся. Полицейский уже начал нетерпеливо постукивать пальцем по столу, требуя отдать трубку, другого шанса выбраться у Джона не будет, а вот шансов застрять в камере надолго полно… - Мое имя Джон Уотсон, - выпалил он, облизнув пересохшие губы и не сводя с дежурного немигающего взгляда, - этот номер мне дал… - Да-да, - перебила его невидимая Антея, - я в курсе… Джон. И на Ваш счет у меня определенные инструкции. Что случилось? Не рассчитывая на долгие объяснения, Джон выдохнул, словно шагнул с края обрыва в пропасть. - Шерлока увезли в больницу с истощением и интоксикацией, а мне объявят обвинение в жестоком обращении и незаконном применении наркотиков… С этим Вы можете как-то помочь? Скорее всего, мне понадобится адвокат… Эмм, Антея?.. На другом конце провода воцарилось краткое молчание, словно там сверялись с чем-то… или с кем-то… - Я найду возможность… Джон, Вам придется немного подождать, но думаю, один день, не больше. Не волнуйтесь, за Вашим другом присмотрят. - Спасибо… - поблагодарил Джон донесшиеся до него короткие гудки. ... Антее потребовалось тридцать семь часов. Сначала Джон метался по каменному мешку, словно обезумевшее животное, он перемерил шагами его и по периметру, и по диагонали. Минуты копились болезненным комом в его голове, спекались в безобразные, грязные хлопья и становились часами… Ему, кажется, приносили что-то поесть, но он это просто не заметил, потому что все в его измученном мозгу стучало «Ангельская пыль»… Даже первокурсники медицинского университета знали, что некоторые ветеринарные препараты можно было с полной уверенностью использовать как средство получения дозы кайфа. Фенциклидин**, содержащийся в половине транквилизаторов, известный в определенной среде как «Ангельская пыль», имел достаточно широкое хождение в молодежных ночных клубах. Он позволял не спать сутками. Организму не требовалось ни есть, ни пить, а алкоголь лишь усиливал яркость «прихода» и картинок им вызванных. Правда, после того, как действие препарата заканчивалось, наступала тяжелая депрессия, мышечные судороги, события последних часов нередко стирались из памяти… Но когда охотников за острыми ощущениями это останавливало?.. Очевидно, Шерлока это тоже не остановило… А глупый, доверчивый Джон искренне поверил, что тот пакетик с разноцветными таблетками, который Шерлок отдал ему наутро после разгрома лаборатории, был «пактом о доверии», негласно заключенным ими на время совместного будущего… Очевидно, для Шерлока их будущее выглядело как-то иначе, чем Джон себе представлял… Глупый, наивный, доверчивый Джон… Обида, горечь, мерзкий привкус предательства прожег в его голове дыру размером с Марс, и Джон понял, что по его лицу текут злые, бессильные, обжигающие кожу слезы… Наверное, усталость все же взяла свое, он прилег на жесткой, неудобной кушетке, привинченной к полу, свернувшись в защитный клубок, доверив себя лишь кольцу своих собственных рук… Сон незаметно навалился тяжелой, душной глыбой, и Джон уснул без снов, переживаний и мыслей. И был почти благодарен той женщине из больницы, по вине которой попал в это место. Он спал до тех пор, пока его не разбудил дежурный полицейский и не приказал следовать за ним. Джону вернули все вещи, ему не пришлось ничего подписывать, и даже телефон был заботливо заряжен… И Джона все это почему-то не удивило. Как и то, что когда он едва шагнул за дверь участка, телефон в его руке зазвонил. Уже знакомый глубокий голос Антеи сообщил, что Джон может забрать «своего друга» в клинике… по адресу… «с ним все будет хорошо». И опять, ни одного имени… Только это, почти интимное «…Джон» Очевидно, не только Джон присматривал за Шерлоком. Кто-то очень внимательно присматривал и за самим Джоном. … Шерлок сидел на диване, подтянув колени к груди и крепко прижимая их к себе обеими руками. Его пальцы на больших, странно диссонирующих с изяществом рук ступнях стремительно поджимались каждый раз, когда маршрут Джона пролегал мимо места его «гнездования». В его взгляде, почти непрерывно скользящем за неестественно-прямолинейным движением второго жильца, не было ничего от прежнего Шерлока, надменно-холодного, уверенного в себе, лишенного сомнений в том, что любая его выходка, любое действие никогда не вызовет не то что сопротивления, но и просто осуждения… Произошедшее в один миг содрало с него все маски, щиты и доспехи, словно линька старую, отслужившую свое кожу. И до тех пор, пока не отрастет новая, он чувствовал себя беззащитным, слабым и уязвимым, словно вернувшись в полузабытое, одинокое детство… Что с этим делать, Шерлок не знал, а попросить помощи он не мог, потому что Джон на него злился… В тысячный раз Шерлок задавал себе один и тот же вопрос: «Почему?.. Как случилось?.. Как такое вообще могло произойти, что совершенно незнакомый еще пару месяцев назад человек, ничем особенно не выдающийся, очень среднестатистический… стал для него единственным авторитетом в оценке норм его поведения и главной ценностью его бытия?» Проще говоря… Холмс перешел на пониженный уровень мыслительной деятельности… «Почему Джон стал ему так дорог?» Шерлок прислушался к своему второму «я», и оно утвердительно кивнуло. «Да», дескать, «точно, Шерлок… то, что ты сейчас ощущаешь, это страх. Именно то самое дивное, незнакомое тебе чувство, которое обычно испытывают, когда действительно близкие люди могут нас покинуть и оставить в полном одиночестве. Опять. Как прежде… Ты этого хочешь?» Шерлок, не сводя с Джона испуганных глаз, отрицательно помотал головой. Джон не заметил, потому что в эту минуту поставил на низкий столик перед диваном глубокую миску густого куриного бульона с блестящими капельками плавающего по поверхности масла и веселыми яркими пятнами свежей зелени и оранжевой морковки. На бульон Шерлок взглянул с легким ужасом и нервно сглотнул. Ему придется съесть и это… Сейчас от него не потерпят ни малейших возражений. … потому, что Джон на него злится… ТАКОГО Джона Шерлок вообще видел впервые. Он даже и представить не мог, что он может быть ТАКИМ… Джон не кричал, не швырялся вещами, как обычно делал сам Шерлок в моменты нервного срыва… Он молчал. Его губы, мягкие и золотисто-карминные, такие нежные на вкус… сжались в серую, твердую полоску, как шрамы на его теле… В глазах залегла темная, глухая пустота, проступавшая ледяной обидой всякий раз, когда Шерлоку удавалось поймать его взгляд, такой теплый и веселый прежде, а сейчас болезненный и мертвый… Джон перестал улыбаться. И Шерлок вдруг понял, что это самая страшная из его потерь за всю жизнь… Одна их общая ночь, начавшаяся с почти случайного желания и завершившаяся так правильно, изменила все, как смена магнитных полюсов в одночасье меняет геологический облик и историческую судьбу планеты… Стрелка компаса «Шерлок Холмс» развернулась на сто восемьдесят градусов, ткнув своим острием в скромного отставного военного без особого рода занятий, и объяснила, что Джон Уотсон - это его, Шерлока, единственный полюс притяжения в вакууме человеческого общения, за все это время раздувшемся до размеров целого мира… У маленькой вселенной по имени Шерлок появилась своя, личная точка опоры. И сейчас эта опора была готова выскользнуть из-под его ног, и едва это случится, Шерлок будет падать, хватая руками пустоту, пока неизбежный конец всего не примет это уникальное создание природы в неласковые объятия, равнодушные к его чувствам, мыслям и надеждам… И Шерлоку стало страшно… Джон смотрел так, словно его предали. Шерлок не знал когда и в чем, но смутное чувство вины грызло его упрямый, сопротивляющийся таким предположениям мозг и требовало немедленно во всем разобраться… Вот только гениальный, как полное издание Британики, дикий и безмерно одинокий твин не знал, как… И тоже молчал. А что он мог рассказать? То, что понял, что на них охотятся, едва их машина покинула пределы ограды? Что неприметный седан темно-неопределенного цвета тянулся за ними по всем лондонским пробкам в компании машины скорой помощи, которая в конце их пути скромно пристроилась возле бокового входа в парк? Что тогда, у пруда в воду упал вовсе не камень и не кусок хлеба, а крошечная металлическая игла с белым опереньем, несущая в себе что-то вроде смеси ксилазина с медетомидином.*** Тогда он успел увернуться, но не успел заметить, откуда велась стрельба. Наверно, он должен был предупредить Джона… Но он не знал, какие инструкции были у «охотников» на его счет. Что, если погрузив его тело в карету скорой помощи (а он не сомневался в назначении это транспортного средства), от нежелательного свидетеля просто избавятся, как от досадной помехи… Шерлок позволил себя подстрелить. Кровь уже несла по венам отраву, блокируя нервные рецепторы, заставляя мышцы отказываться выполнять приказы еще действующего на полных оборотах мозга. Сейчас он просто упадет, не в силах двинуть ни пальцем… А потом транквилизатор отучит его хотеть что-то делать вообще. И для Шерлока все закончится. Навсегда… Вторая, звериная половина его взрыкнула, стирая уже накатывающее онемение и сонливость, вмиг сбросила человеческую оболочку, прогоняя по телу огненную волну метаболического шторма… Ноющее в предвкушении движения тело взметнулось, как черная пружина, и кинулось прочь, раз за разом прокачивая через клетки спасительные, выжигающие препарат ферменты, не считаясь с тем, что вместе с ними выжигает и все ресурсы тела, которые природа выделяла каждому живому существу дозированно и рационально. И даже он, уникальный и единственный, не мог восстанавливать их так быстро, как требовала его лечебная терапия. Шерлок дал себя заметить преследователям. От массы гуляющих, сразу же вслед за его внезапным бегством, отделились несколько человек. …студенты, сборщики мусора, побросали палки и мешки и бросились ему наперерез… …девушка на роликах что-то прокричала в микрофон гарнитуры в левом ухе и попыталась его догнать… …мороженщик выдернул из тележки портативное ружье, заряженное дротиком со шприцем… …со стороны металлической решетки несколько крепких парней в униформе службы по отлову животных уже разворачивали тонкую нейлоновую сеть… Шерлок резко свернул, стараясь не замечать ноющих в борьбе за контроль мышц и пылающей, вызывающей судорогу при каждом движении шкуры… С каждым прыжком приземление давалось ему все хуже, пару раз он упал, кувырнувшись через спину и, наконец, перемахнув очередной каменный забор, скатился в стоячую, пахнущую тиной воду Ридженс-канала… Он проплыл по течению несколько миль, стараясь держаться в тени высоких парапетов, бортов пришвартованных к пристаням пестрых барж и сумеречных сводов мостов, перекинутых через реку. Когда сил совсем не осталось, а от недостатка кислорода в легких они просто рвались на части, Шерлок понял, что если он немедленно не выберется на берег, то через пять-десять минут у него на это уже просто не хватит сил. Привлекать внимание своей живописной черной шерстью он не отважился, поменял вид на человеческий прямо на глубине и едва не захлебнулся грязной мутью, почувствовав навалившуюся слабость. Над головой что-то грозно грохотало, когда он выполз на пыльную бетонную набережную. Сгущавшиеся сумерки милостиво скрыли его наготу и его беспомощность от посторонних глаз. Шерлок смог дотянуть лишь до мостовой опоры и, моментально отключившись, уже не ощущая, как ночной холод предательски пробирается через истончавшую от растраты жизненных сил кожу, минуя вялые, расслабленные мышцы к беззащитным легким, почкам и сердцу… Если бы в этот вечер бездомный бродяга Тэд Сэлдон не производил бы ревизию мусорных баков на предмет пустых жестяных банок неподалеку от этого места, история Шерлока Холмса вполне могла бы и закончится этим вечером… И что из этого Шерлок мог сказать Джону? «…пожалей меня…» - внутренний голос тихо шепнул ему в ухо, - «наберись смелости и так ему и скажи – пожалей меня, Джон… для того, чтобы принять чью-то помощь, надо быть очень смелым, Шерлок… ты не знал?» Я-мы зверь был насмешлив и очень ласков. Он сейчас был готов лизать руки… или впиться в них клыками… «Позови его… ты же видишь, как ему больно. И как он ждет, когда ты позволишь помочь тебе… Будь сильным, мальчик… Не позволяй ему уйти…» - Джон, - тихо проговорил Шерлок, уставившись на свои ноги. Он мог бы и не смотреть, но все же поднял голову, чтобы увидеть, как расслабляется невыносимо прямая спина человека в паре шагов от него. – Я все расскажу. Не уходи… пожалуйста. ---------------------------------------------------- * 999 – служба спасения в Великобритании. ** Фенциклидин — синтетический наркотический препарат, разработанный в 1959 году как обезболивающее средство для ветеринарии. Нелегально используется наркоманами в качестве психостимулятора и галлюциногена, поднимающего физическую и психологическую активность,вызывающего бессонницу, снижающего болевой порог, притупляющего ощущение голода и жажды. Как наркотик носит имя «Ангельская пыль». После эйфории вызывает глубокую депрессию, мышечные судороги, значительное ухудшение памяти. *** ксилазин, медетомидин – седативные препараты выраженного действия, применяемые для обездвиживания и анестезии в ветеринарии.