Принц Х Царевич - 4

* * * Не отыскать место схватки было невозможно. Пересвет спрыгнул с коня, подбежал к перевернутой набок, перекошенной телеге. Землю вокруг заливала почерневшая кровь. На растерзанных бородачей смотреть было нельзя — оголенные кости, торчащие из раскроенных тел ребра, вывернутые внутренности… Пересвет зажал рот ладонью. Боже, что за кошмар тут случился?! Он наткнулся на расколотую, обугленную клетку. Жар-птицы других следов не оставили — не то сгорели дотла в собственном огне, не то улетели. Под телегой, разваливающейся на доски, царевич заметил парные мечи принца. А рядом — его одежду, забрызганную кровью. Всё здесь, даже белье. Под одеждой лежали сапоги. И шнурок, которым Ёж волосы подвязывал — тоже обнаружился рядом. У Пересвета от этой находки сердце заколотилось нехорошо. Не было сил поверить, что с его мужем сотворили нечто такое… такое… что и представить невозможно. Царевич уговаривал себя не поддаваться панике. Собрал одежду и мечи. Ну и что! Это всего лишь вещи. Это еще ничего не значит. Он же не знает, что здесь произошло на самом деле… Он не сдержался, прижал к груди сверток, из горла вырвался всхлип-рычание. — Ёжик!! — заорал царевич не своим голосом. Ну, почему?! Почему он сдался в плен этому мурзе и его банде? Разве нельзя было иначе? Разве не мог Ёж рискнуть его жизнью — и продолжить бой?.. Пересвет вздрогнул — резко оглянулся назад: обледенелые ветки над сугробом качнулись. Там кто-то был? Это точно не ветер! Царевич прислушался… Ни звука. Но, тем не менее, он кожей ощущал, что за ним кто-то внимательно наблюдает. Он позвал. Предложил неизвестному выйти по-хорошему. Ответа, разумеется, не дождался. Вытащил катану из ножен, с ней было спокойнее. И решительно шагнул к обочине… Слабый стон заставил царевича обернуться: в одном из растерзанных тел всё еще теплилась жизнь? Невероятно! Мурза не желал легко расстаться с этим светом, пусть мучения были невыносимы. Пересвет подбежал, схватил за ворот, не боясь испачкаться в темной крови. Встряхнул умирающего без всякой жалости, прокричал в располосованное лицо: — Где Ёж?! Что вы с ним сделали, ублюдки?! Чумкум на короткое время пришел в сознание. От отчаянного мата, выплеснутого в глаза, нашел силы разлепить веки. Мутным взором уставился на царевича. Узнал. — Где он?! — продолжал допытываться Пересвет, голос срывался от бешенства. Разорванные губы с запекшимися багровыми комками сложились в подобие улыбки: — Зверь… — просипел чуть слышно мурза. — Прекрасный зверь… Ярость… Его не остановить… Он неудержим… — Куда вы дели принца?! — не желал слушать бред царевич, снова принялся трясти, чтобы мурза не уплыл во тьму раньше времени. — Отвечай!! — Ты… — прохрипел Чумкум, вновь найдя мутящимся взглядом царевича. В горле заклокотало, но он упрямо договорил: — Ты не сможешь его укротить. Я бы смог… Больше Пересвет от него ни слова не добился. Изо рта пролилась черная струя, замарав всю грудь. Царевич отдернул руки. Голова мурзы откинулась набок, глаза остекленели. За кустами вновь послышался осторожный шорох. Пересвет вскочил на ноги — бросился на звук, но… Но с противоположной стороны раздался конский топот: на дорогу выехали вернувшиеся подручные мурзы. Не то запоздало заела их совесть, не то решили удостовериться. Или забыли забрать что-то ценное в спешке. Увидев царевича с катаной наголо над телом своего господина, шестеро всадников пришли в ярость. Как будто не они же сами своего господина бросили без защиты. Как будто это царевич один был во всём виновен. Пришпорили коней, с гиканьем понеслись прямо на Пересвета. Хорошо, лесная дорога узкая — все разом не поместились. Один, самый смелый, который больше остальных горел решимостью отомстить единственному противнику за смерть хозяина — тот вперед вырвался, обогнал подельников. К царевичу подскочил, длинный тесак в руке сверкнул. Пересвет понятия не имел, как драться пешему с конным — да еще первый раз в жизни катану в руках держал. Но всё равно приготовился встретить удар с храбростью обреченного… С криком первый всадник вылетел из седла. Пересвет и глазом моргнуть не успел. Машинально увернулся в сторону — пропустив мимо себя вылетевшую из-за ветвей серую молнию. Нет, это была не тень и не призрак. Зверь! Волк? Или собака? Пересвет понятия не имел. Да и не разглядеть — слишком быстро неожиданный союзник перемещался. Вскочив на живот поверженному врагу, зверь вспорол того от горла до паха — одним решительным ударом когтей. Не слушая предсмертных хрипов, метнулся к следующему подоспевшему: повис, впившись клыками в занесенную руку. Кривой клинок выпал, не обагрившись кровью. Пересвет не остался безучастен — пырнул воющего матерно всадника катаной. А едва тот свалился, сброшенный волком наземь — царевич не упустил возможность одним махом перерубить горло. Уж на это его способностей обращения с оружием хватило. Лошадь без всадника, с расцарапанной когтями шкурой, с диким ржанием ускакала прочь. Обозленные позорной смертью подельников, остальные четверо имели глупость выступить одновременно. Четверо всадников — против одного человека и одного зверя. — Куда вы дели Ёжика?! — орал в бешенстве царевич. Размахивал катаной, боясь только одного: чтобы пришедший на помощь странный зверь не попал случайно под клинок или под копыта. Ибирцы закружили вокруг царевича, пробуя пока что по очереди достать его резкими выпадами, которые он чудом успевал принимать на клинок. Они зло насмехались над ним, попутно обмениваясь короткими выкриками, решая между собой, кто именно его прикончит. Зря они так. Волк, прижавшись к ногам царевича, под прикрытием мелькающей катаны, чуть перевел дыхание. И, выждав момент, зарычал: вспрыгнул на одну из лошадей, за спину всаднику. Почуяв впившиеся в шкуру когти, лошадь поднялась на дыбы, дернув замахнувшегося на царевича ибирца, вынудив промахнуться. Пересвет нырнул под брюхо лошади, уйдя от клинка другого противника. Волк не терял времени: вцепился в локоть, заставив кривой клинок описать дугу — и с размаха разрубить руку третьего всадника, сунувшегося на свою беду. Лишившийся руки ибирец взвыл, потеряв бдительность — и Пересвет, оказавшийся сзади, сдернул его с седла и быстро прикончил. Четвертый всадник метил в волка за спиной подельника — но зверь переметнулся на другую лошадь, и кривой клинок вместо помощи оказал первому ибирцу смертельную услугу, разрубив спину наискось через плечо. С хриплым, булькающим в конце воплем он свалился под копыта. Осталось двое. Удержавшись на крупе брыкающейся лошади, волк пихнул лапами в спину всадника и вцепился в шею. Прокусил сквозь одежду, стиснул челюсти, чуть мотнул головой — позвонки хрустнули, противник скатился кулем на землю, увлекая за собой зверя. Ибирец, с разъяренным рычанием пытавшийся достать чересчур шустрого, смеющего огрызаться царевича — оглянулся на последний крик подельника. Круто осадил лошадь, развернулся, не желая упустить удобную возможность покончить с чертовым волком. Волк отчетливо видел занесенный клинок, нацеленный распороть беззащитно открытое светлое брюхо. Зверь задергался — но шею и задние лапы крепко придавливали раскинувшиеся ноги мертвеца, оказавшиеся слишком тяжелыми, чтобы их с себя быстро сбросить. Словно специально убитый им ибирец распял его на земле, подставив для удара подельнику. Зверь распахнул глаза: ему казалось, что ибирец движется очень медленно. Кривой клинок рассек воздух, неумолимо приближаясь… …и напоролся на встречный удар катаны. Стиснув зубы, Пересвет сумел пересилить — отбросил кривой тесак. Заставил ибирца открыться. И молниеносным движением выбросил руку вперед — острие пронзило сердце. Последний из всадников озадаченно охнул. Взглянул на торчащий из груди нихонский клинок. Медленно повалился назад. Царевич, опомнившись, выдернул катану на себя. Лошадь рванула с места — и сбросила мертвеца на обледенелые копья кустарника. Освобожденная от груза, легко сорвалась в галоп. Пересвет перевел дыхание. Стряхнул резким взмахом кровь с клинка. Обернулся к волку. Тот уже выкарабкался из-под мертвеца. Нервно оглянулся в поисках новых врагов. Но таких не нашлось. Встретившись глазами с царевичем, зверь вздыбил шерсть на загривке. И сделал шаг назад. — Спасибо, ты меня спас, — сказал Пересвет, улыбнулся вымученно. — Кто ты? Волк? Или собака? Зверь, разумеется, не ответил. Медленно попятился к заснеженным зарослям. Хвост поджал, голову пригнул к земле. — Пёс? — решил царевич. Старался, чтобы голос звучал спокойно. Не хотелось пугать такого смелого помощника. Но тот почему-то, несмотря на своё бесстрашие в битве, сейчас откровенно струсил. — Ты потерялся, наверное? Где твои хозяева? Кто же они у тебя, если так обучили драться?.. Зверь внимательно ловил каждое слово. Но отступал. Острые пушистые уши прижал к голове. И глядел на царевича снизу вверх, почему-то очень виноватыми глазами. Даже заскулил тихонько. — Да не бойся ты меня! — попросил Пересвет. — Я… Я и сам здесь потерялся. Совсем потерялся… Он поднял руку, чтобы стереть с глаз навернувшиеся не к месту глупые слезы. Ладонь была в крови, пришлось неловко вытереть глаза запястьем. Только что убивал людей — а теперь реветь вздумал? Что за ерунда! Вроде бы спокоен, в руках себя держит — а всего колотит и слёзы полились против воли. Истеричка, мужества никакого… Зверь, испугавшись резкого взмаха руки, сбежал. Сиганул в темный промежуток между сугробом и ветками — и будто не бывало. Только цепочка следов осталась. Следы?.. Пересвет убрал вещи принца в седельные сумки — хорошо, что его конь не ускакал прочь, не испугался произошедшей резни. Смелый, не то что царевич… — Яга сказала, что Ёжик справится — значит, справится, — пробормотал Пересвет, пытаясь самого себя обнадежить. Следы! Нужно всё вокруг осмотреть. Может быть, по следам удастся понять, куда они увезли принца... Вот только бы слезы литься перестали, а то в глазах мутится. Облазил заросли кругом, весь ветками искололся, запыхался, как собака, а толку никакого. Нашел множество следов! Там кто-то кого-то тащил силком, кровью по снегу накапали: то один бежал, то вторые следы появлялись — и похоже, случалась короткая драка, после которой более крупный противник опять тащил более мелкого. Но этот, более мелкий, которого тащили куда-то — это точно не мог быть Ёжик, потому что, во-первых, этот был в сапогах. А обувка принца осталась возле телеги. А во-вторых — с единственным противником Ёжик справился бы при любых условиях и обстоятельствах. Еще здорово накопытили шестеро ибирцев из дружины мурзы — то они от места кровавой стычки убегали врассыпную, галопом, не разбирая дороги. Потом обратно явились. Всё затоптали, что только можно. А больше никто отсюда живым уйти не смог — если пересчитать трупы, все здесь остались. Кстати, раны на телах тоже о многом говорили. Пересвет постарался себя пересилить, постарался не думать о том, что эти кровавые куски мяса совсем недавно были живыми людьми — и всё-таки сумел осмотреть тела. Раны выглядели ужасающими на первый взгляд. На второй же — производили просто чудовищное впечатление. Явно не человек их всех убил. Клыки и когти, звериная ярость… Возможно, спасший Пересвета пёс побывал здесь не один? Может, их целая стая налетела на отряд мурзы?.. Нет, так даже волки не зверствуют. А если бы это и была стая — то почему ни одной лошади не загрызли? Как ни сложно в такое поверить, следы четко утверждали — зверь был один. И скорей всего — тот самый, что от Пересвета в кусты удрал. Царевич не знал, какие выводы из всего этого следует делать. И куда бежать, где искать пропавшего супруга — не мог даже представить. На ум пришел только один выход: вернуться к Яге и попросить, потребовать, хоть на коленях умолять ее отыскать Кириамэ с помощью колдовства. С Войславой ведь получилось! Однако Яга почему-то поглядела на вернувшегося царевича странным взглядом. И наотрез отказалась повторно демонстрировать фокус с решетом. — Я уже тебе всё сказала, больше мне прибавить нечего, — заявила ведьма. — Он сам справится, без твоей помощи. Пересвет такую отговорку принять не согласился. Умолял хотя бы подсказать, где искать его, куда ехать. — Завтра домой поедешь, — сухо сказала Яга, поджав морщинистые губы. Огорошенный таким поворотом, Пересвет и тут упёрся: как он может домой вернуться, если мужа потерял? Если не знает даже, где тот, в опасности ли его жизнь… — Ничего ему не угрожает! — отрезала Яга. — Жив и здоров. Прекрати причитать! Возьми себя в руки. Дунька, напои его успокаивающим отваром, иначе он до ночи не угомонится! И покосилась на прячущегося под лавкой волка. Это Дуня с категоричностью заявила, что зверь, спасший Пересвета от ибирцев, никакой не пёс, а самый настоящий волк, по всем известным в учебниках волчьим признакам. А почему ведет себя так странно — леший его знает. Зверь тайком проводил царевича от кровавой поляны до дома Яги. Прятался за кустами, изо всех сил стараясь не попасться на глаза, даже шорохом своё присутствие не выдать. Только Пересвет спиной чувствовал пристальный взгляд. Попробовал позвать зверя выйти — но тот лишь пугался еще больше и прятался еще тщательнее. Однако когда ведьма с ученицей встретили царевича возле калитки, волк проиграл в прятки Баюну. — Это еще кто? — удивилась тогда Яга, взирая, как кот тащит упирающегося волка к калитке, вцепившись зубами в ухо. А выслушав объяснение Пересвета, позвала хвостатого спасителя в гости. Тот снова застеснялся, рвался удрать: мол, царевича проводил, а большего от него не просите! Но кот был не намного меньше волка по размерам, а в весе даже значительно выигрывал, поэтому приказ хозяйки исполнил, не обращая внимания на скулёж — проводил зверя в дом, где тот немедленно забился в самый темный угол. И даже миска с угощением не соблазнила выбраться на люди. — …Не стану я тебе гадать!! Не буду в решете показывать!! Не хочет он, чтобы ты сейчас его видел! — не выдержала в конце концов слезных уговоров Яга, прикрикнула на Пересвета. — Н-не хочет? — растеряно повторил убитый таким открытием царевич. На лавку не сел — рухнул. От Яги отстал наконец-то. Замолчал надолго. Ни на что не реагировал, даже на Дунькины колючки. В голове билась одна мысль: неужели поэтому принц так легко в плен сдался? Неужели решительно от него уйти хочет? Не простил за то, что ночью на поляне случилось? Позор кровью смоет — собственной и чужой, реками уже пролившейся… Неужели настолько царевич ему опостылел, что лишь такой выход Кириамэ видит для себя? Быть не может… — Вернется он к тебе, не горюй, — повторила в сотый раз Яга, вручила новую кружку с зельем. Пересвет кивнул, глядя в пустоту невидящим взглядом. Даже если вернется — по своей ли воле останется?.. Хотя, к черту такие мысли!! Лишь бы вернулся! Живой бы вернулся… Чтобы парень от упрямства умом не тронулся в бездействии, Яга снарядила царевича и Дуню в поход: выдала санки-самоходки и велела вернуть украденные Чумкумом зелья. Пусть в схватке немногие бутылки уцелели, не разбились, но и тем разбрасываться не следует. Если лошади не все далеко разбежались — тоже пусть приведут, не пропадать же добрым коням в чаще. Да и тела убитых оставлять на растерзание лесному зверью нельзя. Правда, Яга также не сказала царевичу, собирается ли предать мертвецов погребению. А Дуня выразительно закатила глаза к небу, но тоже промолчала. Едва царевич за порог шагнул, волк, стуча когтями о половицы, шустро выцарапался из своего тесного темного угла и понёсся догонять. Яга, поглядев вслед, усмехнулась. К удивлению царевича, Дуня при виде крови в обморок по-девичьему обычаю падать и не подумала. Деловито осмотрела растерзанные тела, даже пощупала. Принялась оживленно сыпать учеными названиями поврежденных внутренних органов. И долго бы самозабвенно трещала о хрупкости человеческой физиологии, демонстрируя наглядные примеры, не боясь замарать руки. Но Пересвет, зеленее с каждым словом всё пуще, настоятельно попросил ее поумерить восторг. Если не из уважения к мертвым, то хотя бы ради того, чтобы его не стошнило. Стремление углубить познания об устройстве человеческого тела понятны и похвальны, она, конечно же, с такой целеустремленностью станет хорошей лекаркой, но нельзя же и о человечности забывать… — Судя по ровно разрезанному горлу, этих четверых прикончил ты, — перебила его Дуня. — И теперь ты мне мораль душеспасительную читать собираешься о человечности, душегуб? На это Пересвет не нашел, что возразить. В конце концов Дуня насмотрелась вдоволь и принялась командовать: вдвоем заворачивали тела в ветхую мешковину, выданную Ягой, и складывали на самоходные сани. Деловитая ученица ведьмы не сразу приметила, что ее помощник не только стремительно зеленеет с каждым загруженным трупом. Царевича начало явственно поматывать, словно неведомый ветер с ног сдувал. — Ты чего? — озаботилась она ворчливо. Не сводила косого взгляда: в обморок собрался? Нашел, видишь ли, время! Делать ей больше нечего, о нем заботиться! Убивать способен — а на мертвецов глядеть тошно? Удумал! — Я в порядке, — выдавил Пересвет. Сглотнул, глазами крепко мигнул — двоилось, и не прогнать марево, как ни моргай. Коленями в снег рухнул, без сил. — Эй, держись! — всполошилась Дуня. Ноги трупа бросила, всё равно в одиночку на сани не закинуть. Снежок из ближайшего сугроба подхватила горстью, руки от крови отерла. А следующую горсть — ко лбу царевича приложила. Тот поднял голову, мутным взором на нее взглянул. Вода таящего снежка со слезами смешалась, полилась по щекам ручьями. — Кажется, Яга с зельями переборщила, — поняла Дуня. — Перепоила тебя. — Я… — всхлипнул Пересвет. — Я в порядке. — Упрямую голову виновато повесил. — Я-то в порядке. А вот Ёжик… Ёжи-ыыык!.. Не уберег я его, — прошептал тихо-тихо. Икнул. И плечи завздрагивали от беззвучных рыданий. — Эй-эй! — всполошилась девчонка. — Я тебе в няньки не записывалась! — Няньки?.. — рассеянно повторил через всхлип тот. — Как я мог… Как я мог его защитить, если мне самому няньки до сих пор нужны… Я никчемный… Лучше бы меня убили, а не его… Но кому я нужен!.. Ёжи-ыыык!.. Кулаком в землю ударил, зубы стиснул. Стыдно-то как! Девчонка над ним стоит, жалостливо по плечу гладит — а он ничего с собой поделать не может! Даже с собой справиться не может — что о врагах говорить! Волк, всё это время внимательно наблюдавший за погрузкой трупов, тряхнул ушастой головой. И удрал в кусты. Пересвет обернулся — но лишь хвост заметил, мелькнувший среди низких ветвей, обмахнувший снег. И так царевичу на сердце тошно сделалось из-за ухода зверя, что словами не передать! Взвыл он в голос — и уткнулся носом в подол охнувшей Дуньки, крепко руками за пояс обхватив. Повис на ней, разрыдался — не остановить! Конечно, разве обязан зверь любоваться на его стенания? Откуда пришел — восвояси и вернулся. Не должен он с царевичем оставаться, не обязывался. И так помог неоценимо… Но почему-то успел привыкнуть к нему Пересвет, как будто всю жизнь серый за ним хвостом ходил, бессловесной тенью. Его уход царевич сразу почувствовал, будто спиной увидел. Будто за рукав его дернули — мол, оглянись, новая у тебя потеря… — Хватит выть. Будет ужо, — потрепала по льняным кудрям Дуня. — Глянь-ка, чего он тебе принес! Пересвет оторвал мокрое лицо от промоченного подола, обернулся. Быстро возвратившийся волк, тихонько поскуливая, словно утешить хотел, подошел сзади близко-близко. Так близко, как никогда доселе не подпускал. А из пасти у него — узкие крылья жар-птиц свешивались. И хвосты болтались по другую сторону острой морды. — Ты… вернулся ко мне? — всхлипнул Пересвет. Шмыгнул носом. Волк ответил умным взглядом в глаза. — Плюнь сейчас же! — велела Дуня зверю. — Подавишься перьями. Царевич протянул руки к ожидающему волку — и тот аккуратно положил слабо трепыхающиеся пернатые тельца в сложенные лодочкой ладони. Облизнулся широко розовым языком. Обильно смоченные слюной две жар-птицы были живы. Но перья оказались заметно опалены огнем. — У одной крыло сломано. У второй ножка, — авторитетно определила ученица ведьмы. Похоже, вырвавшись из опрокинутой клетки, птицы получили сильные раны и значительные ожоги от собственного огня, вспыхнувшего неукротимо от пережитого страха. — Их было три, — всхлипнул Пересвет. Остановить рыдания было сложно, в горле всё еще стоял болезненный комок. Но от понимающего взгляда волка на душе как-то полегчало. — Третья — вон она! Далеко не улетела. За товарок, видать, волнуется. Дуня указала пальцем на высокую крону сосны. И среди рыхлых снежков, нанизанных на иглы пушистых сосновых лап, Пересвет заметил золотистую живую искру. — Может, у них пары неразлучные, как у лебедей, — шмыгнул носом царевич. И сам смутился своей сентиментальности. Когда вернулись к избушке Яги, заметили, что птичка от них не отстала. Вошли в дом — а «верный лебедь» на крылечко уселся, на перила. Нахохлился, видимо, всю ночь приготовился ждать… Яга осмотрела птичек, объявила, что жить будут. Одну, пострадавшую больше, бабка решила оставить себе. Выходит-вылечит, а весной обещала выпустить на волю. Вторую, имевшую менее серьезные раны, Яга отдаст завтра Пересвету, пусть в царский терем отвезет диковину. Разъяснила подробно, чем кормить, как ухаживать. И тоже взяла клятву, что выпустят птицу весной, чтобы в родные края могла улететь. Пересвет кивал, добросовестно пытался все указания хорошенько запомнить. Но переживания долгого дня вместе с избытком успокоительных зелий, влитых в него Дуней и Ягой совместными усилиями, затуманили разум, он сидел, словно в полусне. Едва поужинать заставили, он даже не помнил, что на столе было… А когда сморило — не помнил тем более. Кот встретил волка, как давнего приятеля: терся шеей о шею, выгибал спину, ходил вокруг нежным верблюдиком, порывался вылизать серую морду. И Яга хмыкнула глубокомысленно, видя, что зверь по-прежнему нервно вздрагивает от каждого стука посудой или скрипа половиц. Но теперь сдерживается, не заползает под дальнюю лавку прятаться. И даже поел из предложенной миски — соблазнился за компанию поужинать, глядя, как Баюн рядышком свои любимые куриные крылышки уписывает с треском. Когда же Пересвет задремал, не дождавшись ворчливо закипавшего самовара, Яга тихонько махнула волку выйти в сени, чтобы парой словечек с глазу на глаз переброситься. Стоило двери скрипнуть, Пересвет вскинулся, как иголкой уколотый. Непонятливо захлопал глазами, сел ровнее. Дуня и облизывающий усы Баюн обменялись многозначительными взглядами. Но промолчали, вернулись одна к чаю, второй к своей миске. К сожалению, сонливость как рукой сняло, стоило царевичу улечься спать по-человечески, на уже знакомое место, на уже знакомые комковатые перины. Стоило глаза закрыть — картины мерещились, одна кровавей другой. Следующая ужасней предыдущей. И всё про Ёжика… Оторопь брала, чего только в голову лезло!! Хоть на двор беги, волком выть от обуявшей вновь тревоги и тоски. Ну, поплакал в подушку, чего от себя-то скрывать. Побил перину кулаком. Пытался потише всхлипывать, чтобы хозяек не дай бог не потревожить. Нельзя же так позорно убиваться, не по-мужски… Но и совладать с захлестнувшим чувством безысходной потери он не мог. Тогда только слезы иссякли, когда пыхтение в ухо услышал. Зареванное лицо от просоленной подушки оторвал, голову повернул — а перед постелью волк в темноте сереет. Сочувствующе носом посвистывает, на него с участием глядит безотрывно. — Прости, спать не даю? — всхлипнул Пересвет, смутившись. Зверь передними лапами на постель встал, мокрым носом в мокрый нос ткнулся. Пересвет за пушистый загривок потрепал, приобнял за шею. Тот объятиями не удовольствовался — запрыгнул на перины, подвинул царевича на постели к самой стенке. И улегся, нос на лапы положив. Теплый, мягкий, уютный. Пересвет сквозь слезы смехом прыснул. Обнял зверя крепко, к себе прижал. И вскоре провалился в сон. Проснулся поутру — застонал от неудобной позы. Оказалось, Пересвета во сне зажали крепко: сбоку волк, а сверху кот разлегся — исключительной длины его хватило и на царевича, и на волка. Баюн лежал кверху пузом, лапки по-заячьи поджав, и категорически не желал просыпаться, тем более отказывался слезать с них обоих. * * * Ужинали втроем. Милая компания! Войслава давилась похлебкой, из-под насупленных бровок, из-под непричесанных кудряшек поглядывая на воркующую парочку. Наверное, ей было бы легче не обращать внимания на сердечный тон их дружеской беседы, если бы она знала этот паршивый иноземный язык. А так ни слова не понимала! Оттого и злилась. Воркуют, а на нее внимания не обращают. Будто ее тут и нет! Как будто один из них ее и не похищал, а вторая — словно и не обязывалась защитить от таких вот гадов. Ясмин отчаянно стреляла глазками, он в ответ ухмылялся, едва не облизываясь. Иногда Шеморханка вспоминала о вежливости, вкратце пересказывала суть милой болтовни: мол, много общего у них нашлось, надо же! И та была наемницей, и этого судьба поносила по странам-весям. Даже главарем разбойников побыл одно время! Принцессу доводилось похищать! И даже одного восточного принца выкрал по заказу именитого клиента. Горячая голова, одним словом. За самые опасные и щекотливые задания не боялся браться. — Сложное ли дело — избалованных глупых детишек выкрал! Вот бы нашего Ёжика ему заказали бы, — проворчала Войслава, с раздражением сверля тарелку испепеляющим взором. — Вот тогда узнал бы гад на своей шкуре, как неправильно это — принцев и царевен без спросу умыкать. Ясмин, кокетливо заливаясь звонким смехом, любезно переводила ее слова наемнику. Тот, смерив выразительным взглядом надувшуюся пленницу, ловко от подробностей уклонился. Впрочем, ловкач оказался еще тот! Даже имени своего до сих пор не назвал. Ясмин его и так, и эдак разговорить старалась. Тот шутил в ответ, охотно пускался в пространные рассуждения на предлагаемые ею темы. Но ничего конкретного о себе не сболтнул ни разу. Даже родину свою не назвал, а по языку не определишь! Не настолько Шеморханка владела этим наречием, чтобы вычислить по произношению, из Тюриля он, из Каринтенсии или же из Штирейхмарка. Что для Войславы — так для нее без разницы, один черт немчина… До ужина царевна весь вечер взаперти бесилась от бессилия. Через окошечко прекрасно слышала, как поладили эти две продажные души. Ясмин сперва ему рану забинтовала. Потом рубашку взялась штопать, которую сама на спине порезала кинжалом. А он — обнаженный по пояс, весь мускулистый и живописный такой, украшенный белым бинтом наискось! — готовил ужин. Несмотря на холод. Милая картинка, просто загляденье! Царевна ежилась от злости, то и дело вздрагивала от взрывов хохота. — Вот зараза! — смеясь, крикнула Ясмин со двора. — Слышишь, Войславушка? Этот паршивец не соглашается назвать цену, за какую тебя выкрал! Я ему уж втридорога предлагаю откупиться, а он упирается! А ведь только задаток пока получил — сущие гроши! — Болван, — согласилась сквозь зубы царевна. Дальше — хуже. Пока ждали, когда сварится ужин, пока Ясмин куртку зашивала, пока болтали о том, о сём — вспомнила Шеморханка о привезенной бутыли самогона! Прикупила в деревеньке, чтобы добровольцев-спасателей взбодрить. Храбрецам поощрение не пригодилось. Но не напрасно ведь тащила тяжесть! Угостила дева-воительница своего противника от щедроты души натощак кружкой-другой-третьей… Войслава с раздражением прислушивалась к разговору, становившемуся всё более дружеским, громким — и фривольным, что было ясно даже без перевода. Подгоревший котелок снимать с огня пришлось самой Шеморханке — уболтала похитителя до смерти, аж заснул на месте! Даже захрапел тихонько. Ясмин полюбовалась на запрокинувшуюся голову, на приоткрывшиеся губы. Хихикнула довольно — стащила прицепленные к поясу ключи и пошла вызволять подругу из темницы. Войслава своему избавлению таким простым способом не поверила. Ну, мало ли этот гад выдул четверть ведерной бутыли горючего вещества на пустой желудок! Надо же ей проверить! Зря Ясмин тянула ее за руку — бежать, побыстрее и как можно дальше. Царевна из упрямства решила удостовериться, действительно ли негодяй крепко спит и ничего не чует. Подошла, мстительно усмехаясь, подергала за короткую бородку клинышком. Пощипала за ухо. Приласкала с ехидцей, запустив пальцы в каштановые кудри — этот паразит сквозь пьяный сон замычал довольно, о ее ладонь щетинистой щекой потерся… Но стоило ей руку отнять — он мигом глаза распахнул, причем совсем не соловые. Ее за запястье цапнул стальной ручищей — не вырвешься! И всё. Прощай вольная воля! До тебя оставался лишь шаг!.. Втолкнув рычащую от досады царевну обратно в дом, притворщик легко отмахнулся от кулачков разъяренной защитницы. На тычки и оплеухи ответил неадекватно — притянул Шеморханку за тонкую талию, притиснул к своей широкой груди. И поцеловал в сахарные уста. Долгим, сладостным поцелуем. Ну, видно, всё же сколько-то да захмелел. Царевна, на них глядючи, от злости побагровела в цвет майской редиски. А этот гад, пока Ясмин, сомкнув трепетные ресницы, пыталась отдышаться после украденного лобзания, — этот паразит так гаденько царевне ухмыльнулся, что нога сама зачесалась врезать коленом пониже пояса. Ну, не отказывать же собственной конечности? Впрочем, попала лишь по щиколотке, но зато получилось больно. У него аж физиономию перекосило. Спустив пар, царевна с гордо поднятой головой удалилась и сама захлопнула за собой дверь светелки. Правда, долго изображать затворницу ей не дали — явились вот ужинать. Будто вдвоем им скучно стало! Помирилась эта парочка на удивление скоро. Как в игры играют! Салочки-догонялочки! А что на кону жизнь Войславы — на это обоим уж наплевать? — Да вы влюбились, что ли?! — воскликнула Войслава, в сердцах ложку в тарелку швырнула. Брызги во все стороны плеснули — на только что заштопанную рубашку наемника в первую очередь. Прямо во всю грудь пятно расплылось жирное, посмотреть приятно. — Ты что? — изумилась Ясмин, вжала голову в плечи, на замершего похитителя покосилась. — Пересолили! — рявкнула царевна. Шеморханка быстро перевела шутку наемнику. Тот мрачно выслушал, кивнул. Из-за стола встал, ничего не сказав. Только царевну тяжелым взглядом смерил на прощанье. У нее от этого взгляда мурашки по всему телу нехорошие проскакали. — Это мы, наверное, оба посолили, не попробовав, — с деланой веселостью засмеялась Ясмин. Наемник в этот вечер в комнату больше не заходил, предоставив заботу о пленнице ее подруге. Только двери открывал-закрывал по зову Ясмин, спешил на ее голос без промедления. И без слова упрека — хотя та от души поиграла своей мнимой властью, один час кликала его чуть не ежеминутно. Только хохотали оба в сенях. Понятно, что царевна улеглась спать не в самом лучшем расположении духа. — Не повезло нам с этим наемником, — вздохнула Шеморханка из своего угла. Огонь в доме погасили, в темноте скрип лавок-лежанок раздражал неимоверно. — А мне показалось, что он тебе очень даже приглянулся, — отозвалась Войслава. Легла на спину, руки на груди сложила и упрямо вглядывалась в черную пустоту ночи. Если ее никто не рвется спасать, видно, так и придется помереть тут. Интересно, она хоть в гробу будет выглядеть красиво, если вот так ляжет?.. Впрочем, какой гроб! В лучшем случае закопают в яме в лесу. Ну, или в болоте утопят. В худшем — оставят голодному зверью на зимний корм. И хорошо еще, если убьют ее перед этим быстро. Ну, горло перережут или, как там, удавят веревкой. Хоть бы даже шею свернули, и на том спасибо. А то ведь могут привязать в чаще к дереву — и оставить. Ночью волки придут, начнут медленно обгладывать. Сперва ножки, потом ручки… А, наплевать! Она околеет от страха и холода еще до наступления сумерек. — Почему ты сразу в город за Светополком не полетела? — спросила царевна ворчливо. — Притащила каких-то оборванцев. — Я так и хотела! — огорченно вздохнула подруга. — Но шайтанов половик влетел в облака под мокрый снег — намок и сверзнулся с высоты в унавоженный огород к какой-то горластой бабке. Ну, а потом деревня сбежалась, пришлось объяснять всем. Царевна усмехнулась в темноте. Поворочалась немного, устроилась поудобнее… — Жаль, я не в его вкусе, — негромко сказала Ясмин. Войслава вздрогнула — видно, задрёмывать уже начала, да подружка резко выдернула из сладкого сонного морока. — С чего ты взяла? — фыркнула Войслава. Свободы не дают! Житья не дают! И спать тоже теперь не дадут? Но ушки навострила. — Он сам сказал, — вздохнула Шеморханка. — Мол, напористые девушки вроде меня напоминают его мачеху. А он ее недолюбливает. — Какие ж ему нравятся? Сказал? — с презрительным любопытством поинтересовалась царевна. — Такие, как ты, — вздохнула Ясмин. — Светленькие, наивные, юные ангелочки. Войслава еще разок громко фыркнула, постаравшись вложить в один звук все свои чувства к похитителю. Обнаглел же! Ишь, замахнулся — на дочь царскую! Впрочем, если подумать, такое признание не стало для нее новостью. Целовались ведь уже. Да и не только… Успел он уж на нее налюбоваться, во всей красе. Вот только Ясминке о том знать вовсе не обязательно!! Войслава надула щеки и прикусила язык, чтобы не сболтнуть лишнего. — Жаль, — продолжала рассуждать вслух Шеморханка. — Силой нам с ним не совладать. Драться с ним бессмысленно. Чары мои на него не действуют. Подкупить деньгами не получилось. Что ж нам с ним делать? Войслава сказала бы — да Ясминка возразит же! Уж лучше промолчать. — Эх, будь я в его вкусе, я б его с удовольствием совратила! — мечтательно выдала подруга. — Привязала бы к себе любовью. Заставила бы на нас работать. Сдал бы он нам своих заказчиков. Вместе бы дождались голубчиков. Они б ему оплату за тебя привезли — а мы бы их тепленькими и сцапали! Ох, пытали бы до посинения!.. А там, глядишь, размотали бы ниточку и докопались до главных предателей, что в царском тереме засели, гадюки подколодные. Как союзник этот фрукт нам очень пригодился бы. В ее словах царевна видела резон. Но вот только… — Вот только тебе его не охмурить, — отрезала безжалостная Ясмин. — Нет, не обижайся, конечно, но оцени задачу трезво. Практики у тебя никакой! А этот самец столько баб на своем веку повидал! Обмолвился, что и не только баб, — не удержалась, хихикнула тихонько, глумливо-заинтригованно. — Он тебе не по зубам. Да и честью царской дочери рисковать никак невозможно — это уже на государственное преступление потянет. Войслава на такие слова даже несколько обиделась. Но постаралась не пыхтеть громко, чтобы подруга в глупости не заподозрила. — Выход только один получается — сбежать, — решила Ясмин. — И чем скорее это у нас получится, тем лучше. Со дня на день явятся заказчики за твоей головой. А половик весь промок, шайтан его оборви. В общем, надо как-то хитростью действовать. Она сладко зевнула. — В общем, — пробормотала устало, — утро вечера мудренее… Завтра что-нибудь придумаем. А теперь спи давай! Аллах да ниспошлет сладкие сны! Войслава хмыкнула: как будто это она сама тут лежит и болтает! — И тебе спокойной ночи. Подруга угомонилась, а к царевне сон теперь не шел. Ворочалась, а думы хуже, чем крошки в постели, кололись и забыться не давали. У нее не получится его охмурить? Это при всём при том, что он сам от нее голову почти уж потерял! Целоваться лез! На раздетую глазел маслеными глазками! Да она его, если захочет, только пальцем поманит — к ногам ее упадет! Верным псом сделается! Любые команды исполнять будет! Да нет — уже исполняет! Вон, даже белье ее постирал и не пискнул!.. Ага, особенно команду «сторожить» и «место» рьяно выполняет. А чего ему сопротивляться было, кстати? Бельишко-то девичье одно удовольствие в речке прополоскать — и помечтать попутно можно всласть! Войслава с досадой отмахнулась от ехидных подсказок внутреннего голоса. Перевернулась на другой бок. Жесткая кровать из проклятой лавки получилась. Как же она соскучилась по родимым перинам! Как же домой хочется!.. Нет, определенно, самой себя спасать надо, иначе сгинет бесславной смертью. Охмурить гада, значит, у нее не получится? Ну-ну, это звучит впрямь как вызов! Однако поразмыслить надо хорошенько, прежде чем в омут с головой кидаться. В чем Шеморханка права — так это в том, что опыта в этом деле у Войславы нет никакого. Нет, целоваться-то она умеет! Еще лет десять назад, на задворках царских конюшен, мальчишка-грум научил, как правильно зубы сжимать, чтобы чужих слюней не впустить. Нет, на счет техники поцелуев она спокойна. А вот что касается выбора правильной стратегии — вот тут, конечно, проблемы. Тут чужой опыт заимствовать придется. Только с кого бы пример взять? Итак, надо подумать, кто же из ее близких знакомых самый соблазнительный?.. Первым на ум пришел Ёжик. Вот уж соблазнитель от природы! Однако стратегия флирта у него никудышная. Столько посторонних мужиков соблазнялось от одного взгляда — и без всякого на то собственного желания принца. В то же время единственная его вожделенная цель, братец Пересвет, упрямо попадать под чары не хочет, несмотря на все ухищрения. Царевна давно с этой парочкой уж не виделась — то из-за их поездки по западным королевствам, теперь вот ее саму из столицы увезли враги. Но думается, эти двое до сих пор дальше поцелуев так и не продвинулись. Так что у Ёжика учиться соблазнительству не годится. Ясмин? Да уж, она воплощение мечтаний любого мужчины. (Ну, или почти любого, как теперь выяснилось.) Помнится, пока царевна «гостила» в степи, в лагере коварной завоевательницы, то была совершенно очарована ее смелыми суждениями о принижении женского пола, о всемирном заговоре мужчин, держащих своих жен на положении рабынь… Однако прошло время, царевна смогла взглянуть на подругу более трезво и беспристрастно. И отчетливо увидела, что без своих приворотных чар Шеморханка никакая не богиня, а просто хитрая и расчетливая красавица. Причем, привыкнув чрезмерно полагаться на колдовство и очевидные достоинства фигуры, Ясмин стала слишком ленивой и высокомерной, чтобы унижаться до каких-либо ухищрений. Оттого, видимо, подрастеряла навык — и теперь не сумела загнать под каблучок одного-единственного наглого наемника. Кто же еще мог бы стать примером для царевны? Забава, женушка старшего брата? Из всех достоинств у нее на лицо лишь покладистый нрав и прилипчивость. Эти же качества в ней Светополка и раздражают. Ходит по пятам за муженьком и ноет целыми днями, выпрашивая внимание и ласки. Нет, такой безвольной куклой Войслава никогда не станет, даже под угрозой смерти. Последний пример — супружество родителей. Василиса Никитична — вот достойнейший образец прекрасной во всех отношениях женщины! Только, если верить рассказам, матушка очаровала отца добротой и умом. Эти качества в нынешнем положении Войслава никак не сможет пустить в дело! Одна ведь даже поговорить с объектом соблазнения не сумеет по-человечески... Отсюда логически можно сделать вывод, что такого качества, как ум, у царевны не имеется, иначе выучила бы иностранные языки в свое время. Придя к таковым, весьма нелестным для самооценки выводам, царевна горько вздохнула и решила поспать. Утро вечера мудренее. Если не получается разработать стратегию — значит, обойдется чутьем. В конце концов, она же родилась девицей — и потому умение водить мужиков за нос должно в ней рано или поздно проклюнуться само собой. Просто обязано! Жизненно необходимо…