Принц Х Царевич - 4

***

За завтраком Яга объявила Пересвету, что пора тому возвращаться домой, в столицу Тридевятого царства, Тридесятого государства. Мол, погостил и будет! Лошади от уменьшающего порошка давно оправились, вернулись к приличествующему размеру. Жар-птицу она подлечила заклинаниями — а сломанное крылышко и без ворожбы за зиму прекрасно срастется, в царском тереме на государевых харчах. Пересвет, к завтраку едва притронувшись, ответил полным муки взглядом, в котором явственно читался один вопрос: а как же Ёжик? На что Яга ворчливо ответила: дескать, супруг его ненаглядный никуда не денется — если не присоединится к нему по дороге, то уж в терем точно вернутся одновременно оба. Пусть бабка сама заклинаниями не владела, которые могли бы переместить всадника вместе с лошадью в один миг за тридевять земель, зато прекрасно знала, где такое могучее колдовство в заповедном лесу водится — стихийно, так сказать, без человеческого участия и повеления. Поведала царевичу, будто бы на границе между лесом заповедным и обычным протекает ручей из семи ключей. Вода в том ручье для питья пригодная, обыкновенная на первый взгляд, да и на второй тоже. Но если перепрыгнуть с одного бережка на другой, прокричав заветное слово, и представить то место, куда перенестись желаешь — то в мгновение ока там и окажешься. С воображением у царевича проблем не имелось — вон, с постели зеленый встал, всю ночь красочные ужасы фантазировал, самому себе покоя не дал. Так что представить царский терем в качестве места назначения ему труда не составит. — А волчонок тебя проводит! Верно? — улыбнулась Яга зверю, растерянно прижавшему ушки к голове. — Ему тоже кое-куда страсть как попасть хочется. Вот за компанию и доедете до ручейка. Так что счастливого вам пути, не поминайте лихом! Вручив кулёк пирожков на дорожку, ведьма выпроводила их со двора. Вернулась в дом — и уши заткнула от девичьего причитания с подвыванием. — Угомонитесь, дурынды две одинаковые! — едва перекричала бабка оглушающие вопли, от которых бедняга Баюн под лавку полез, да застрял под перепялиной, лапками беспомощно скрежеща о половицы. — Не орать вам надо, а сил набираться! — И ума не помешает набраться, — ехидно вставила Дуня. — Как же они-и… б-б-бе-э-э… без нас-то-оо?! — всхлипывали, обнявшись, горемычные Марья с Марфой. — Пропадут же! У-уу!.. — Зато между собой быстрее разберутся, без подглядчиц, — осадила Яга сурово. Глазом однако ж хитро подмигнула. Те умолкли, медленно додумываясь до сути. Как додумались, покраснели маковым цветом. — А разобраться им ох как надо! Смертушка по пятам за ними крадется — а они даже ни разу грешным плодом познания друг дружку не угостили… Эхх-хе-хе-хх… Молодые годы зазря растрачивают… — Чего? — не поняла Дуня. — Каким плодом? — Недотрахит, говорю ж, не излечили, — соизволила Яга пояснить. — А-аа… — глубокомысленно кивнула воспитанница. Яга хмыкнула. И радикулитную спину со стоном разогнула, ладонью потерла. — К-к… — дошло до близняшек. — К-какая смертушка?.. — Знамо какая — гробовая-могильная, — вздохнула безжалостная старуха. — Разлучница. Охо-хо-хо-хонюшки… — Ч-что ж делать-то? — обмерли двойняшки, в страхе вцепившись друг в дружку. Ведьма пожала плечами: — Вы — знамо дело: думать над способом зарядки. А я, пожалуй, пойду косточки на печке погрею. Замоталась я с гостями, утомительное это занятие — молодежь привечать… Заодно подумаю-повспоминаю, где ж я видела парный обручальный перстенек? О-ох, хитрые это перстеньки, помню… Дунька, приберись тут, но не шуми! — заранее погрозила костлявым пальцем бабка, обернувшись в двери. — Да знаю я. Захрапишь — так тебя пушкой не разбудишь, — проворчала девчонка. — Ты хуже трубы иерихонской, не то что пушки. И Баюну на хвост не вздумай наступить! — Мря-аа!.. — жалобно воззвал к помощи застрявший под лавкой кот. * * * Ранним утром Ясмин выскочила из домика, вся пылая негодованием. Заявила с обидой похитителю: мол, в телохранительницы нанималась, но не в няньки! Сбивчиво объяснила, что царевна сегодня изволит капризничать — потребовала моченых яблочек на завтрак! И ничего больше. Вот вынь да положь! А что возразишь? Царская дочь — избалованная особа. Придется лететь в соседнюю деревеньку, разыскивать яблочки. Заодно еще каких-то продуктов прихватить может, сколько коврик поднимет. Половик, конечно, поднял бы хоть корову — но отсырел, паршивая тряпка!.. Наемник на обрушившийся словесный поток лишь пожал плечами. Куда улетит Шеморханка, его не волновало нисколько. Его забота — царевну сторожить. А за ее подругу платить ему никто не обещал, так что пускай летит себе на чем угодно и куда угодно. Нет, он, разумеется, подслушал под дверью. Разобрал вполне четко, что смуглянка собирается прикупить в деревне лошадку. Так, вместе с его собственным конем, у них получится уже две лошади, что вполне годится для очередной попытки побега. Но, как говорят в этих краях — попытка не пытка. Девчушки не унывают, и он не собирался вмешиваться в их планы раньше времени. Оставшись в одиночестве, царевна решила развлечь себя уборкой. Со двора он слышал, как она напевает вполголоса, вытирая тряпкой стол. Потом раздался звон разбившейся посуды. Он дернулся было бежать на помощь, но опомнился и сдержал порыв. Пусть сама собирает осколки, раз уж взялась прибираться… Она порезалась. Он понял это по тихим всхлипываниям, которые донеслись из дома взамен фальшивого пения. Пришлось идти, спасать. Войслава встретила вошедшего похитителя блестящим взглядом, едва-едва сдерживая слезы. Вместо приветствия фыркнула, отвернулась. Но он уже заметил малюсенькую капельку крови на пальчике. Руку она бережно прижимала к груди и показать ни за что на свете не соглашалась — мотала головой, встряхивая светлыми кудряшками, сжимала упрямо губки. Чтобы осмотреть ранку, пришлось против воли завладеть ее рукой. При этом его пальцы случайно прикоснулись к взволнованно вздымающейся груди… Порез оказался сущей ерундой — он облизнул пальчик, и кровь сочиться перестала вовсе. Ошеломленная его вольностью Войслава глядела на него, широко распахнув голубые очи. Мокрые реснички выглядели безумно трогательно. Улыбнувшись ей, — причем он со смущением почувствовал, что ухмылка вышла довольно-таки жалкой, — он поспешил выйти из комнаты. Но царевна продолжила прибираться! И вскоре ей вновь понадобилась его помощь. На этот раз она умудрилась поранить другой пальчик — занозой от веника. Ну, а как удобнее извлечь малюсенькую щепочку из нежной кожи? Конечно, осторожно прикусив зубами. И опять получилось, будто он ей нежно целует руки… Теперь уже смутилась она. Потупилась, улыбнулась, понимая, что щечки расцвели румянцем, не заметить который он не мог. И покинул он ее уже не так поспешно и стремительно. Обернулся на пороге. Ну, просто как мальчишка, ей богу… В третий раз, буквально спустя четверть часа, пленница позвала его сама. У него за эти четверть часа всё из рук валилось — и ведро воды разлил, и коня за хвост случайно дернул, отчего копытом под коленку несильно, но ощутимо получил. И вообще… ничего перед собой не видел, кроме ее светлой улыбки. И, услышав ее голос — кинулся в дом, окрыленный глупостью… Длительное воздержание в голову ударило, не иначе. Однако, как ни старался он себя урезонить, как ни смеялся над своими порывами… А сердце удар пропустило, когда увидел, как у нее из глаз слезы льются, по щечкам катятся крупными бриллиантами… Спустя мгновение-другое, конечно, заметил, что слезы из одного глаза катятся больше, чем из другого. И трет она только одно веко. — Ресничка в глаз попала, — с подкупающей детской наивностью пожаловалась царевна. Жестами смысл слов постаралась пояснить. — У тебя зеркальца не найдется? Он вполне понял ее просьбу. Но вместо того, чтобы пойти поискать в седельных сумках зеркало, он подошел к ней вплотную. Взял ее личико в свои ладони, заставил поднять голову. Она задрожала, когда он с суровой сосредоточенностью всмотрелся в ее мигом высохшие глаза. Про ресничку она соврала, конечно. Ну, отговорится, будто сама собой выпала, бывает же такое, в самом деле… Его лицо было так близко! Еще ни один мужчина не осмеливался так к ней прикасаться… Но Войслава приказала себе терпеть. Ради собственной жизни. Ради охмурения похитителя… Ради поимки тайных врагов Тридевятого царства… Не увидев в ее ясных очах соринки, он шумно вздохнул. Отпускать пленницу из рук не хотелось, хотя надо бы. Хотя она дрожала от испуга… Но ведь не вырывалась же? Вон, даже глаза прикрыла. А губки приоткрыла. Будто разрешает. Дурочка… Его не нужно было просить дважды — прильнул жадными губами к ее розовым устам. Войслава дернулась было. Но спохватилась, в очередной раз напомнила себе о долге перед родиной. И вместо сопротивления — подалась вперед, прижалась к его сильной груди своими трепетными девичьим персями. Ткань сарафанчика была тонка. Нижняя сорочка еще тоньше. Он свою куртку тоже расстегнул — запыхался, пока туда-сюда бегал. У него мурашки вдоль хребта пронеслись, от шеи до копчика, когда он почувствовал, как в его грудь ощутимо ткнулись горошинки, венчающие ее округлые холмики. Зубы стиснул. Поцелуй разорвал. Войслава глаза распахнула. Лобзание ошеломило ее. Ничего подобного она не предполагала! Ну, рассчитывала, что позволит ему тронуть губами свои губы. Иначе как еще можно соблазнять-то? Но его поцелуй… Она не ожидала, что он так легко заставит ее раскрыть ему навстречу губы, разжать челюсти. Представить не могла, что его язык влезет к ней в рот! И что ее собственный язык примется ласкаться в ответ! И что это не окажется тошнотворно противным занятием. Совсем даже наоборот… Щеки ее разгорелись жарким пламенем. Что-то внутри, в животе, сладко заныло. Что-то в ней шевельнулось. Нечто, настоятельно требующее большего! Она не знала, но догадывалась, что ради успешного соблазнения необходимо что-то существенней, чем поцелуй! Пусть и такой… похищающий дыхание. Может быть, два поцелуя? Войслава ухватилась за лацканы его куртки — и притянула, заставила вновь к себе наклониться. Теперь уже она впилась в его рот. Она вынудила его разжать губы, открыться ей навстречу… Она оказалась замечательно способной ученицей! Зная, что сам подписывает себе смертный приговор, он не оттолкнул пленницу. Напротив — зашарил ладонями по ее юному, отзывчивому телу. За это его кое-кто не просто убьет — покромсает острейшим клинком по живому, на мелкие кусочки, медленно и мучительно расчленяя… Ощутив его руки на своей пятой точке, Войслава не возмутилась. Ей как-то не захотелось возмущаться, хотя вроде бы приличия и честь того требовали. Замутившийся разум что-то бубнил о добродетели, о порядочности. Но царевна отмахнулась от доводов рассудка. Она обязана соблазнить своего похитителя — вот это она и делает. И похоже, довольно успешно. А то, что ей самой этот процесс нравится… Ну и что в этом плохого? Она обещала себе действовать по наитию. Она чутко прислушалась к себе — и ничего! Женская интуиция не звонила в колокола, не тревожилась — а тихонько мурлыкала в предвкушении. Чего? Да черт знает. Сейчас увидим. Живот скручивало в сладко-боязном предчувствии, подсказывая, что вскоре должно случиться нечто невероятное и волнующее. Он устал терзать ее губы и переключил внимание на шею. Легкие светлые кудряшки щекотали нос, он отфыркивался, но продолжал жадно выцеловывать за ушком, пониже, под челюстью, спустился к ключицам. Войслава послушно откинула голову назад, предоставляя себя в полную его власть. Чем он не мог не воспользоваться. В голове шумело, в штанах сделалось тесно до боли. Откуда взять силы, чтобы остановить самого себя? Пусть за это его убьют — потом. Сейчас он не откажется от предложенного наслаждения. Ни за что на свете! Застонал, когда она, предугадывая его желания, закинула ему на пояс одну ногу. Сарафанчик задрался, обнажив округлую коленку, полную голень. Бедра стройные, не тощие — есть, что обласкать… Стук в ушах настоятельно напоминал ему, что неплохо было бы найти надежную опору для дальнейших захватнических маневров. Оторвавшись от поскуливающей от жажды царевны, он мутным взглядом ощупал унылую светелку. Если на столе? Какая пошлость. Но выбор был невелик — не стоя же наслаждаться отданной в его руки невинностью! Он усадил захмелевшую от поцелуев и объятий пленницу на столешницу, предварительно сметя стоявшие там кружку и две тарелки на пол, добавив к уже рассыпанным по полу осколкам новые. Сам встал перед ней, придерживая за разведенные колени. Рассеянно улыбаясь, охваченная новыми яркими ощущениями, отзывчивостью собственного разгоряченного тела, Войслава потянулась за поцелуем. И он ответил, пусть и торопливо. И быстро перешел от губ к ее груди. Она покраснела еще жарче: не заметила, когда эти ловкие по-воровски руки успели разорить ее нехитрый наряд! Одну бретельку сарафана с плеча спустили, шнурок на вороте сорочки развязали, подол вообще до пояса задрался… Стыд и срамота… Но царевна пьяновато улыбалась — и не собиралась прерывать свое соблазнение. Обвила обеими ногами его за пояс, притянула к себе еще ближе. Повинуясь влечению, потерлась внутренней стороной бедра о выступающую выпуклость на его штанах. Засмеялась на его болезненный долгий стон. Да, уголком разума, тем кусочком, который еще мог трезво соображать, она понимала, что происходит. Прекрасно отдавала себе отчет, что попытка очаровать своего похитителя обратилась против нее самой же. Но что тут поделать. Пускай совращает, раз уж начали. О последствиях она будет горевать позже. Зато ей не придется сокрушаться о упущенном удовольствии. Интересно, это удовольствие стоит того, чтобы идти на такие жертвы? Он ласкал губами и языком ее груди, дразнил чувствительно раздраженные соски — каждое прикосновение опаляло, отзываясь внизу живота тянущим томлением. А пока его рот был занят столь бесстыдным занятием, руки покусились на еще больший разврат, оглаживая ее ноги выше колена и медленно, но настойчиво продвигаясь к… Войслава не хотела его останавливать, хотя могла бы. Ну, хотя бы для вида могла бы поартачиться, побрыкаться… Но не хотела. Соблазненная царевна откинулась назад, опершись руками о столешницу, вцепившись пальцами в края для устойчивости, предоставляя соблазнителю полную волю и совершенный доступ к пробужденному телу. Вот уж не подозревала такого открытия! Ее восхитило острое осознание собственной развратности. До искрящихся мурашек перед глазами. До гулкого сердцебиения. На ней не было панталончиков. Они всё еще сушились во дворе после стирки, колыхались на ветерке. Самый сокровенный уголок ее невинного пока еще тела был ничем не прикрыт, не защищен даже кружавчиками. Прохлада сквознячка волнующе тронула средоточие добродетели, чуток охладив нестерпимый жар, и это оказалось невыразимо приятно. Она обязана была охранять и строго блюсти это местечко от нескромных прикосновений до брачной ночи, и только тогда отдать в пользование законному мужу, в целости и сохранности… А теперь — дарит своему похитителю? Ее похититель похитит и ее невинность. Царевну взбудоражила эта мысль, распалив еще больше. Хотя, казалось бы, куда жарче?.. Как она обнаружила спустя мгновение — может быть еще жарче. В животе точно бушующее пламя разгорелось, от костра до городского пожара! В ушах набатные колокола звенели… Глаза сами собой закатились под трепетные веки, когда его пальцы добрались наконец до складочек нежнейшей кожи. И принялись там хозяйничать: раздвигать, поглаживать, дразнить, исследовать… Нащупали спрятанную горошинку плоти — и стон сорвался с ее губ, она сама вздрогнула, не узнав собственный голос. Стыдно, жарко, пылко… Она протянула одну руку и ухватила его за шею, заставила пригнуться к себе, поцеловать в губы долгим поцелуем. А его рука меж тем хлюпала… Боже, стыдобища-то какая! Неужели настолько расслабилась, что промокла? Хотя, нет… Эта влага была совершенно непривычна. Слишком скользкая. Слишком горячая… Он улыбался ее внезапно вновь вспыхнувшему смущению. И не позволил сомкнуться коленям. Слишком поздно — он ее уже не отпустит. Через мгновение Войслава забыла о мимолетном уколе стыда. Зажмурившись, она покусывала губы, чтобы не стонать слишком громко. И полностью отдалась движениям его пальцев. Даже, на удивление себе самой, почему-то начала двигать бедрами — навстречу и назад, елозя по столешнице голыми ягодицами. Но улыбающийся такому нетерпению гад не поддавался ее порывам. Он не заходил слишком далеко — лишь играл с нею. Лишь дразнил подставленные жадные дырочки, обводя подушечками пальцев, то одну, то вторую, не менее открытую. Но больше внимания уделял тайной горошинке, от одного прикосновения к которой по девичьему телу прокатывалась волна чувственной дрожи. А ведь он — что только он с нею не вытворял, с этой горошинкой!.. Хотя сдерживать собственное желание и терпеть ноющую боль в штанах было довольно сложно. Раньше никогда не приходилось отказываться добровольно от наслаждения. А в этот раз всё слишком сложно получается… Войслава вскрикнула и выгнулась, одновременно обхватив его обеими руками за шею, прижавшись так сильно, что у него самого искры из глаз посыпались. Оба дышали, словно загнанные. Оба вспотели под одеждой. Сжимали друг друга в объятиях, будто боялись отпустить. И всё же отпустили. Когда отдышались немного и искры в глазах плясать прекратили. Войслава улыбнулась и чмокнула его в губы. В знак благодарности? Он даже немного смутился. Помог ей слезть со стола и поправить подол. С трепетом заправил грудь в сорочку, завязал бантиком шнурок ворота, вернул бретельку сарафана на место. Она смотрела всю эту долгую минуту на него неотрывно. Руки не подняла даже волосы пригладить. Словно не хотела останавливаться? Желала продолжения? Не насытилась? Ее рука погладила выпуклость на его штанах. Ему дорогого стоило не испачкать в тот же миг одежду изнутри. Однако он не желал подавать вида, насколько он сейчас в ее власти. Нахмурившись, отвел ее ладошку в сторону. Но у нее ведь две руки — вторая ладошка мигом заняла интересующее место. Да как-то неудачно, слишком рьяно хлопнула по ширинке, что наемник губу до крови прикусил. Хмельная царевна рассудила по справедливости: он ее совратил, так что теперь ее очередь его соблазнять, как она и собиралась. И, обвив руками шею, повиснув всем телом и всей молодой здоровой девичьей тяжестью на нем, пошатывающимся от неудовлетворенности, вцепилась пылким поцелуем… — Это что такое вообще?!! Ясмин в бешенстве хлопнула дверью так, что от косяка щепки полетели. Чеканным шагом пересекла светелку — и сдернула с обнаглевшего наемника подопечную. Сам бы он царевну от себя отлепить, наверное, не сумел бы. А так только синяки от упрямых пальчиков на плечах останутся, это не смертельно. — Проваливай вон!! — взревела Шеморханка, замахнувшись на отшатнувшегося совратителя. И он с готовностью исполнил приказ. Более того, со двора тоже удрал и четверть часа на глаза не показывался. — Как ты вообще ему позволила к себе прикоснуться?! — принялась за воспитательную работу Ясмин. — Ничего страшного, просто поцелуй, — состроив невинные глаза, заявила царевна. Сама себе удивилась — откуда только взялась ловкость так лихо врать! — Это настоящий самец!! — поучала старшая подруга. — Ему одного поцелуя мало! От поцелуя до греха рукой подать!.. Войслава приняла оскорблено-сердитый вид, высокомерно вздернула нос. Ну, да. Рукой до греха… дотянуться… несложно… Она усилием воли прогнала прочь от мысленного взора слепящую, словно июльское солнышко, картинку: его глаза, потемневшие до цвета стали, ласкающие голодным взглядом распаленное тело, бесстыдно подставленные прохладному сквознячку прелести… Царевна передернула плечами — и пошла в наступление: — Ты же сама сказала, что у нас единственный выход — соблазнить его! Вот я и взялась! — Взялась она, ишь ты, как лихо! — проворчала Ясмин. — Дурочка! Разве так можно с мужиками обращаться? Хорошо еще, я вовремя подоспела! А если бы запоздала хоть на минуту? Что тогда? Как перед царем с царицей оправдываться мы с тобой стали бы? Твоя невинность не одной тебе принадлежит — а всему отечеству! Не забывай! Шеморханка успокаивала себя одной мыслью: судя по характерному бугру на определенном месте в штанах у этого гада, ничего страшного и непоправимого не успело произойти. Слава Аллаху. И осколки посуды свидетельствовали, что царевна всё-таки сопротивлялась напору наглеца. Нет, уж теперь-то Ясмин от своей подопечной на шаг не отойдет, раз такое дело! С другой стороны, если пленитель так воспылал к своей пленнице, непростительно будет этим обстоятельством не воспользоваться для пользы дела. Влюбленным мужчиной управлять несложно. Ключик к его воле — вот он! Сидит, насупившись, заусенцы с пальцев отгрызает. Эх, странновато ощущать себя в новой роли — строгой дуэньи! Видно, прошли ее сияющие годы соблазнительницы, теперь о младшей подруге надо заботиться. Ясмин вздохнула с легкой грустью. Потрепала царевну по кудряшкам: — Не переживай, успеешь ему отомстить! Войслава кривовато улыбнулась в ответ. Вспомнила: — Что с лошадью? Не нашла? — Нашла, — невесело отозвалась Шеморханка. — Целый табун. Только пока выбирала и присматривалась, деревенские на меня с рогатинами попёрли. Посчитали цыганкой, летающей ведьмой. Едва удалось непобитой удрать, от сумасшедших. Аллах уберег… * * *