Принц Х Царевич - 4

Царя искать не пришлось — по терему зря не бегали к великому облегчению Пересвета, который всё полы у кафтана придерживал, чтобы рваными штанами не засветить. Прошли черным ходом, минуя парадные лестницы и залы, чтобы, не дай ками-сама, маменьке в таком виде на глаза не попасться. Встреченные по пути слуги от них двоих шарахались, как от чумных призраков… По своему обыкновению в послеобеденный час государь пил чай (с наливочкой, разумеется) в своем кабинете. В одиночестве. Что сейчас было кстати. Увидев ввалившихся в кабинет сына с зятем, Берендей поднесенную ко рту сушку отложил, чашку на блюдечко поставил. Велел без предисловий: — Рассказывайте. Кириамэ бухнулся на колени, (Пересвет порадовался, что ковер на полу был мягкий и толстый). Принц голову низко опустил, выдавил: — Мне нет прощенья. Я убил ваших лучших людей без вашего позволения. — А… — растерялся царь. — А если подробнее? Пересвет шагнул было вперед, но Кириамэ, не вставая и не поднимая головы, вскинул руку, преградив ему путь: — На меня нашло помутнение рассудка. Я расчленил их, выпотрошил внутренности… И затем едва не изнасиловал вашего сына. Позвольте в знак раскаянья совершить харакири. Берендей Иванович медленно поднялся из-за стола. Задетая чайная ложечка упала со звоном, но на это никто не обратил внимания. Кириамэ потянулся рукой к танто. Пересвета прошиб холодный пот: не заметил! Не отобрал вовремя! А теперь без драки не забрать… Царевич встряхнул ополоумевшего мужа за плечо: — Что ты несешь?! Самоубиться решил — так и скажи!! Тот не оглянулся, только ниже виноватую голову опустил. Пересвет в сердцах рукой замахнулся… Нет, не ударить, конечно, хотя бы злость от себя отмахнуть. — Не смей бить своего мужа! — гаркнул царь. — Видишь, он не в себе! Что у вас там произошло, можешь объяснить толком?! Берендей Иванович, выслушав сбивчивый рассказ сына, против ожиданий особого удивления не выказал. Лицом посуровел, ус пожевал, раздумывая мгновение-другое. Произнес с горечью: — Не думал я, что такое вправду случится. Одно дело сплетни распускать про вас. Ну, частушки похабные. Зубоскальство — это понятно. Но чтобы средь бела дня напасть с умыслом убийства! У самых стен терема!.. Пересвет без сил рухнул на стул, не смея на отца поднять глаза. — Это моя вина, — выдавил Ёж. — И правильно сделал, что всех на месте порешил! — отрезал царь. — Не сочти меня тираном, однако богатырями земля полнится, а сын у меня один! — Шестеро, — машинально поправил Пересвет. — Дурень, — бросил царь. — И зять такой — тем более единственный! Неужто вы двое не стоите двух десятков бестолочей? Это ж надо было додуматься! На царскую семью руку подняли! Языками чешите, сколько вздумается — не запрещаю! А решать за государя, с кем его родному сыну хороводиться — это как понимать? Да что они о себе возомнили?! Берендей Иванович зашагал по ковру вдоль стола, взад-вперед, в крайнем возмущении подергивая себя за бороду. Пересвет взирал на отца с ужасом медленного осмысления. Неужели всё это время царь, оказывается, знал?.. — Они были правы, — убитым голосом повторил Ёширо. — Я не достоин вашей милости. Позвольте совершить харакири. — Чего? — переспросил Берендей у сына. Тот выразительно полоснул ребром ладони наисокось по животу. — Вот еще выдумал!! — взревел царь. — Как ты вообще позволил на себя мужичью хамному руку поднять?! Ты — член царской семьи! — Я позор царской семьи, — возразил принц. — Член или позор — не тебе решать!! — воскликнул Берендей сурово. Оглянулся на хрюкнувшего смешком Пересвета. Но тот ладонью отмахнулся: мол, нервное, от потрясения вырвалось. — Вообще не понимаю, чего ж ты так убиваешься? Не впервой ведь, это… Ну да, не поле брани, а задний двор — да какая разница-то? Так ведь еще хуже получается! Предатели-то во стократ хуже врагов! Казнить бунтовщиков надо, никак иначе! Ежли бы не так — пришлось бы потом отлавливать этих иродов, погони рассылать, публичный суд устраивать… А так даже лучше. Спишем на кадайских шпионов, — рассуждал вслух государь. Вновь взялся отмеривать кабинет шагами. — А семьям их знать о бесчестии не нужно, выплатим помощь по потере кормильцев. Посмертно героями станут, павшими в борьбе с коварными иноземцами. Ну, и пусть. Да. Так и поступим… Он остановился напротив принца: — Чего ж ты теперь? Тебя чуть не убили — а ты сам убиваться решил? А? — Потому что… — едва слышно проговорил Кириамэ, потерянно уставившись в пустоту. — Потому что их обвинения правдивы. Я действительно… обесчестил… вашего сына. Берендей смутился: бороду торчком выставил, руки за спину заложил. Отошел к царевичу, вскочившему с места и попытавшемуся плотнее в кафтан запахнуться, чтобы дыр на штанах не видно было. Отец деликатно наклонился к его уху, отводя глаза, уточнил негромко: — Что он говорит? Не понимаю! В чем он всё винится? Я ж уже сказал… — В том, что я заставил Пересвета обвенчаться со мной! — упрямо произнес Ёширо. Голос дрогнул, но лицо оставалась безукоризненно непроницаемым. — Так это неправда! — обернулся к нему царь, пожал плечами. — Мы ж сами хотели тебя обхитрить. — В том, что я насильно оставил Пересвета при себе… — не унимался Ёж. — Так нешто у него других дел полно? — удивился Берендей Иванович. — Какая ему разница — слоняться по терему или при тебе в компаньонах состоять? С тобой, считаю, ему полезнее, чем баклуши бить. — В том, что я люблю его… — пробормотал принц. Голову низко склонил, ожидая заслуженной кары. — Ну и славно, — кхекнул царь. Бороду нервно огладил, спохватился, выдававшие волнение руки за спину обратно спрятал. — Дружите себе на здоровье, в чем беда-то? — Я хочу его совратить. Повергнуть в пучину адского греха. Погубить невинную душу, обратив к непотребному разврату... — упирался, тихо раздражаясь, принц. — Э, вон оно как… — протянул Берендей Иванович. Поманил пальцем красного, как малина, царевича, уточнил: — Вот заладил! Он что, серьезно? — Э… — замямлил Пересвет. — Вообще-то… — В каком смысле «обесчестил-то»? Он тебе вред причинил? Снасильничал, использовав, как девицу легкого поведения? — Нет! — отшатнулся от родителя Пересвет. — Против твоей воли с тобой что-то делал? — продолжал допрос царь, сурово сдвинув брови. — Н-нет, никогда! — Раздевать тебя пробовал? Руки распускал? — Всё не так!.. Пересвет покраснел пуще прежнего. Головой замотал. Как тут слово вымолвишь, коли всё вышеперечисленное он сам с мужем проделывал, причем вообще, бывало, без разрешения?! И целовал, и раздевал, и спящего лапал в дурмане страсти! Если и виновны — то оба! И едва ли не царевич виноватее выходит! Но как в таком признаваться родному отцу?!.. — А что ж он тогда выдумывает? — недоумевал царь. Подошел к принцу, рывком за локоть поднял с колен. Спросил и у него, негромким доверительным тоном, чтобы сын не расслышал: — Ты чего учудил? Я-то думал, ты куда смелее. Думал, вы уж давно того, хм… взаимопонимание нашли. А вы — право слово, как дети малые! Чего ждёте-то, ась? Персонального царского указа? Уж такие сплетни про вас ходят, сказать стыдно! А оказывается, всё необоснованно? Толку-то в таком позоре напрасном, сам посуди! Хоть чем клянитесь, а в вашу невиновность уж никто и не поверит. Так чего ж переживаешь зря? Ась? Кириамэ распахнул глаза, уставился на царя-батюшку, не веря услышанному. Царь же, усмехнувшись, ладонью волосы ему от лица убрал — и возвестил громогласно: — Опа! Так у него вон шишка во весь лоб! — Берендей предъявил подбежавшему сыну багровеющий синяк. — Вот он и бредит! А ну быстро марш к царице! Пущай свинцовую примочку положит и лекаря вызовет! Не хватало еще, чтобы в уме повредился! Всхлипнув, принц выпал из рук царя. Благо Пересвет был настороже — подхватил в объятья. — Гомэнэсай… — прошептал Ёширо. И всё — глаза закатились, голова откинулась, рука безвольно повисла. — Ну ж, говорю, крепко его прибили! — воскликнул царь. — Давай, не стой! Тащи в опочивальню! В смысле, перенервничал, покой ему нужен!! Вытолкав из кабинета растерянного сына с супругом на руках, царь, нервно кхекая, пожимая плечами и кивая своим собственным мыслям, добрёл до шкафчика с заветным штофом, налил стопочку. — Ну… — Поднёс к бороде и оттопырил локоть, поглядел внимательно на донышко стопарика сквозь чистую, как слеза, влагу. Потому что пить без тоста — бога гневить. — Ну, за любовь!.. Опрокинул в себя — и занюхал пряником, взяв оный с полочки. — Стесняются они, вишь ли, — пробормотал ворчливо. — Разрешение отцовское им понадобилось! Развели трагедию… А это всё маменькино нежное воспитание, да-с! Разумеется, примочки Пересвет на лоб мужу прикладывал сам. Прекрасно знал, что, очнувшись, Ёж не подпустит к себе ни служанок, ни, тем более, царицу. Очнувшись, тот попытался вскочить, но царевич припечатал его обратно к подушкам. Удерживая слабо брыкающегося, выспросил: не кружится ли голова, не мутит ли, где болит? Тот пытался изобразить бодрость и здоровье, да тщетно — зеленел, слабо трепыхался, морщился, и вообще было ему тошно. Так и не позволив встать, Пересвет сам притащил ему заветный ларчик со снадобьями. Пошутил: — Только не вздумай отравиться! — Было бы чем, давно бы… — пробормотал принц, с заметным трудом сосредоточив плавающий взгляд на ярлычках с иероглифами. Передав мужу выбранный пузырек, чтобы накапал в чашку с водой, Ёж не сумел скрыть горький вздох, откинувшись на подушки. То ли вправду по голове получил слишком сильный удар, то ли после приступа озверения в себя прийти не мог. — Не молчи! — велел Пересвет. — Я хочу знать, что у тебя в голове творится. Чтобы быть готовым ко всему, — он не удержал нервный смешок. — Скажешь, что я дурак, — взглянул исподлобья Ёширо, принимая поданную чашку заметно дрожащей рукой. — Глупый! — с улыбкой отозвался царевич. — Давай, признавайся. Только не молчи! Зелье оказалось быстродействующим. Легкий румянец осветил лицо. Ёж прикрыл заблестевшие глаза. Вздохнул тяжко, заговорил — не жалуясь, не сетуя, а поясняя как данность: — Я стал слишком слабым. Как ты можешь мириться со мной таким, если я сам себя презираю? Пересвет удивленно приподнял брови — так послушно и спокойно признался? На его Ёжика совершенно не похожа такая покладистость! — Что сделала со мной эта страна? — продолжал тот, устремив затуманившийся взор в потолок и одновременно вглубь себя. — Ведь я не падал в обмороки, пока к вам не приехал. А теперь? Что со мной? То взбесившийся зверь, то как нервная барышня. Раньше-то я был совсем другой! — Раньше ты был холодным и замкнутым, — поддакнул царевич. Поставил опустевшую чашку на стол. И забрался на кровать, к мужу. Сел, притулившись к изголовью. Принц отозвался очередным тоскливым вздохом. Похоже, успокоительное содержало изрядную долю дурмана. Ёжик не попытался отодвинуться, когда царевич обнял его. Наоборот, закрыл глаза, доверчиво прильнул к груди. — А у нас ты открылся, — вывел своё Пересвет, улыбаясь, гладя по волосам. — Оттаял! Стал таким, какой на самом деле. — Седой и обморочный… — вздохнул Ёж. — Убийца… Безумный зверь… Похотливый пёс, которого надо на цепь посадить… — Ну-ну, перестань. Нам лучше знать, какой ты! Белый и пушистый. Мы приняли тебя настоящего, без подведенных глаз, без краски на волосах. Без пышных пионов в прическе. Тебя, какой ты есть. Все приняли — и родители… и я. Теперь осталось только тебе самому привыкнуть к себе. Похоже, принц немножко даже захмелел от дурмана. Лишнего Пересвет накапал, что ли? — Почему ты меня терпишь? — тихонько вздохнул Ёж, подняв к царевичу лицо. Ресницы томно трепещут, губы маняще приоткрыты. — Догадайся, — хмыкнул Пересвет. Тот гадать не стал. Потянулся целоваться. Не спеша, со вкусом… Вряд ли отдавая себе отчет, что это происходит наяву. Оторвавшись на мгновение, выдал: — Никогда не отпускай меня. До самой смерти. Хочу умереть в твоих руках. Ну, точно бредит! Не понимает, что произнес это вслух. — Фигушки! — тихо рассмеялся царевич. — Умрем в один де... Договорить принц ему не дал, опять завладел губами. Дыханием. Всеми мыслями. — Ты совершенно прав, мой любимый… — шептал Кириамэ. — Теперь я понимаю… Ты подарил мне меня, настоящего… Сделал меня таким… Благодаря тебе я наконец-то себя нашел… Увидел истинного, без масок… со всеми пороками, скверной… и мечтами… Поэтому… Через слово припадал жадно, словно именно выпиваемых вздохов царевича ему не хватало, чтобы найти разгадку. — Поэтому мне страшно, — всхлипнул принц. — Не хочу потерять разум… Не хочу потерять себя… Потерять тебя!.. Не хочу быть оборотнем! Царевич почувствовал вкус его слез. Горячих, солёных, как ореховые крендельки с солью, только-только вынутые из печи… Черт, какие к лешему крендельки? Похоже, бредит не только Ёжик… — Ну почему именно волк? — обиженно посетовал принц. — Почему не тигр хотя бы? Не снежный барс? Быть собакой так унизительно... Пересвет едва урвал глотнуть воздуха — со смешком подсказал: — Почему не ёжик?.. Кириамэ шутку не понял. Или просто не услышал, занятый захватывающим делом. Оторвавшись от припухших губ, легкими ласками принялся одаривать щеки, виски, веки, брови… Переместился порхающими поцелуями ниже, на пульсирующую жилку под ухом. — Хочу быть драконом, — мечтательно признался он, пробормотал едва внятно. — Думаю, мне бы понравилось… Пересвет не сдержался, фыркнул. Только дракона ему не хватало в супружеской постели! Впрочем, говорят, кадайские императоры и есть потомки этих чудовищ. Или это про нихонских властителей рассказывают? Без разницы, если в его сумасбродном принце смешалась кровь обоих родов. Господи, нелепость какая в голове бродит! В такой момент — думать о дальней родне?.. Ёжик вздохнул тихонько, уткнулся в шею царевичу… И затих. Теплый, нежный, доверчивый. Сморило, наконец? А у Пересвета, между прочим, совсем дыхание сбилось от предвкушения! Вздохи судорожно рвались из сметенной груди. И что теперь делать? Долгий шумный выдох… Царевич постарался собраться. Делать нечего — только сидеть тихо, держать в объятиях свое ненормальное счастье. Вскоре однако пришлось заменить себя подушками, благо Кириамэ дышал ровно и глубоко и не заметил побега. Не проснулся от робкого стука в дверь. Это явилась взбудораженная страшными известиями матушка, которую Берендей Иванович прислал к мальчишкам с горчичниками. Но так как Пересвет категорически запретил беспокоить крепко уснувшего мужа, то пришлось ему самому отдуваться за двоих: дабы успокоить родительницу, разрешил проверить на себе, все ли ребра целы, зубы ли не выбили, не увечен ли, здоров ли. Слава всем богам, приведенная царицей придворная лекарка только глянула на раскрасневшегося хмурого царевича — понимающе ухмыльнулась и поспешила заверить маменьку, что сынок крепок, как молодой жеребец. За сим Пересвета, к великому облегчению, отпустили-таки на волю. Чем он немедля воспользовался — заперся в спальне с мужем. Но прежде шепнул одной из старших служанок, чтобы передала заказ на кухню: к завтраку младший царевич желает ореховых крендельков с солью. И чтобы подали горячие!