***
Вернувшись в терем, принц без сил кинулся на не застеленную софу — как есть, в шелках и с заколками в волосах. Только сандалии у порога сбросил. Рухнул на спину, раскинув руки, безучастно уставился в потолок. Пересвет, всерьез озаботившись остротой заколок и беззаботностью, с какой принц относится к углу втыкания золоченых спиц по отношению к собственной голове, пристроился рядышком и сделал попытку избавить супруга от потенциально опасной прически. Тот возражений не выказал. Молча перекатился на живот, оперевшись на локти, подтянул к себе поближе недочитанную книгу. Пересвет, борясь с заколками, заодно попытался в смягченных выражениях растолковать принцу причину, которая его побудила к посещению храма. Объяснял-разъяснял про репутацию и слухи, а в ответ дождался лишь равнодушное: — Ваташи-ва камаимасэн. [я не возражаю] Совсем недавно вполне устраивавшие Пересвета сдержанность и спокойствие теперь стали откровенно раздражать. Он потряс мужа за плечо. Но тот никак не отреагировал, продолжил меланхолично листать свою книжку. Тогда царевич силой развернул его на спину, заставив взглянуть в глаза. Кириамэ взглянул. Своими оттененными густой подводкой, глубокими синими омутами. Омутами, затуманенными ледком задумчивой отчужденности. — Я же сказал, что нам не следует делить одну постель, — негромко и ровно произнес он. — Ты говорил: спать вместе, — сказал Пересвет, нависая над ним, всматриваясь в глаза, очерчивая заинтересованным взглядом губы, подкрашенные бледным кармином. — А сейчас белый день, мне совсем не до сна. — После причастия следует воздерживаться от супружеского общения, — укоризненно напомнил принц. На это Пересвету нечем было возразить. Пришлось отстраниться. Нет, не набрасываться же в самом деле без разрешения! Муж не в духе. Устал. Не выспался. Понятное дело. — Что это за книжка? — решил сделать невинную мину царевич, будто бы ни о каких поцелуях и не помышлял. — Ты ее уже второй день читаешь, такую тонкую! Ёж поглядел на него искоса, с подозрительностью. Послушный какой, даже настаивать не посмел?.. Впрочем, пояснил без ворчания: оказалось, пока они пропадали в разъездах, в терем прибыла посылка из Нихонии. Сундуки, адресованные царю с царицей, те сами давно разобрали. А сундук, присланный императором младшему брату, дожидался их с царевичем возвращения. Когда вчера Пересвет пил чай у матушки, одна из доверенных боярынь о посылке вспомнила — и приказала слугам принести. — Это не одна книжка, — добавил Кириамэ. — Это роман с продолжением, в каждой такой тетради по главе… Пересвет от огорчения губу закусил: принц заметно оживился, рассказывая о подарке от старшего брата. И надо было именно в этот момент явиться служанке! Той самой девице, которая прошлой ночью не справилась с поручением Пересвета, так опростоволосилась с постылой гречкой! Стесняясь, заикаясь и не смея поднять глаза на них двоих, возлежащих на постели, девица объявила: — П-по по-повелению гос-ударыни-мат-тушки… Извольте отвед обедать… Ой, нет: обед отведать… И плюхнула перед ними на софу огромный поднос: неподъемной тяжести из-за множества горшочков, тарелочек, мисочек, плошечек и даже пиал — всё под крышечками, чтобы не остыло. Что больше всего поразило Пересвета — к кушаньям кроме нескольких разнокалиберных ложек на выбор предлагались также нихонские палочки для еды. Похоже, Кириамэ палочки тоже заинтриговали в первую очередь. Признаться, от просачивающихся через крышечки запахов Пересвет мигом вспомнил, что такое зверский аппетит! У владыки за разговорами ведь только чуток перекусил, чтобы в животе не урчало. Да и постеснялся, честно сказать, наворачивать в одиночку. Ёжик только вишню и поклевал, пяток ягод от силы. — Это во время вашего отсутствия Войслава Берендеевна у одного умельца для вас специально заказала, — обрадованная заинтересованностью, отрапортовала горничная. — Он так и сказал: велика ли важность — палочки! Что ж у нас, лесов меньше, чем в ихней Нихонии? Разве дерева походящего не найдем? Кириамэ придирчиво палочки понюхал, попробовал на сгиб, неопределенно дернул плечом. Спросил с улыбкой, как будто с неразумным ребенком разговаривал: — Дарёнушка, неужели это всё рис? Зачем так много? Девчушка зарделась маковым цветом. А Пересвету ласковое обращение как-то по сердцу царапнуло. Но он поспешил отогнать недостойное чувство, сосредоточился на другом странном ощущении — очень уж эта девушка казалась знакомой, но вот вспомнить, где именно он ее видел раньше, никак не получалось… Да ерунда конечно — во дворце, здесь же и видел наверняка… — Это, ваше вы-высочество, разнообразные кушанья, приготовленные придворными боярынями, — почти не сбиваясь, оттараторила заранее выученную речь Дарья. — Всё постное, постнее некуда! Вот это горох в горшочке, томленый под пряным соусом. Это — толоконная запеканка с ароматными приправами. Это рассольник, тут окрошка, здесь расстегайчики… — Девушка сопровождала на удивление бойкую тираду поочередным открыванием крышечек, выпуская в воздух облачка вкусного пара. — А это готовила собственноручно царица! Отведайте, сделайте милость! От последнего предъявленного горшочка Пересвет неосознанно отодвинулся подальше. От Кириамэ это движение не ускользнуло. — Ты что же про меня наговорил Василисе Никитичне? — негромко, но очень даже грозно спросил Ёж у царевича. — Как понимать эти кулинарные изыски? — Так и понимай, — буркнул Пересвет. — Ты пост неправильно держишь. Даже отец Фёдор сказал… Кириамэ заставил его затихнуть одним взглядом, убойная мощь коего была многократно усилена тушью. Но всё же Пересвет нашел в себе силы сопротивляться колючему синему мраку, добавил: — Матушка специально для тебя на кухне трудилась, старалась! Неужели хотя бы не попробуешь? — Готов меня с ложечки кормить? Насильно? — недобро усмехнулся принц. — Будто мало с меня на сегодня «причастия» с проповедями? — Причастиями сыт не будешь! — вспылил Пересвет. — Если добровольно голодовку не прекратишь — так и стану! Кормить! С ложечки! Кириамэ улыбку не погасил. Палочки, которыми в пальцах поигрывал, отложил на поднос, взял горшочек с кушаньем царицыного приготовления. Зачерпнул ложку — поднес с хищным блеском в глазах ко рту царевичу: — Прошу, отведай первым, окажи любезность! Пересвет и рад был бы пожертвовать собой, лишь бы супруг пообедал по-человечески. Но почему именно этот горшочек Ёжик взял?! Почему не любой другой!! Уж кому, как не младшему сыну царицы знать, как она кухарит? Царица готовила как и полагается государыне — то бишь неумеючи! И самое ужасное, что у нее получается — вот эта самая репка под медовым соусом! Кому как не царевичу знать, какова она на вкус! От одного запаха сейчас в дрожь бросило. Он болеть в детстве боялся, потому что тушеная репка матушки считалась верным средством от простуды и кашля. Еще бы нет! Только от одного упоминания о репке у Берендеевичей немедленно прекращали течь сопли и першить горло. Пересвет не сумел себя пересилить. Хотел бы под испытывающим взглядом проглотить хотя бы ложку. Но увы! Годами выработанное отвращение просто не победить. Царевич скатился с кровати: — Я оставлю вас, приятного аппетита, — сказал он, стараясь не смотреть на мужа. — Пойду-ка я у матушки чай пить, с блинами со сметаной. А может, и щей прикажу подать, наваристых. И кашу с мясом, с подливкой… — Поклон от меня передай, — кивнул Ёж. — И уж постарайся заверить матушку, что я здоров и не собираюсь предаваться преждевременной кончине. — Ладно, — покладисто отозвался царевич. — Если не поверит, сошлюсь на его святейшество. Пусть он ее успокаивает, как хочет. Захлопнув за собой дверь и прислонившись спиной к створке, Пересвет перевел дыхание. Как же он смалодушничал!! В знак смирения, в качестве извинения за унижение с утренней службой и идеей соборования, мог бы и потерпеть!! А он — смалодушничал! Сбежал, как трусливый мальчишка!.. Через дверь глухо долетало продолжение разговора: — А вот это готовила самая старшая наша барыня… — Нет. — А тут получилось очень вкусно, все на кухне пришли в восторг! — Нет. Где здесь рис? Надеюсь, ты не забыла свое вчерашнее обещание? — Да… Вот он, прошу. А… может быть, хотя бы ложечку отпробуете? Вот это — просто изумительно!.. — Я сказал, не буду. — Но… — Нет. Ты свободна. И это всё унеси. — Позвольте… еще? Последнее! — Только последнее. Но всё равно — нет. — Это маринованные кислые сливы, по рецепту, который ваш толмач надиктовал старшей кухарке. Но если вы не желаете… — Хорошо, сливы можешь оставить. — Да? Правда?! Кушайте на здоровье, поправляйтесь, ваше высочество! — Иди-иди. Пересвет, даже не видя, почувствовал его снисходительную и в то же время чуть застенчивую улыбку. Царевич посторонился, едва не сметенный распахнувшейся дверью — порыв радости, крахмальных оборочек и дребезжащих на подносе нетронутых горшочков, блюдечек, мисочек… — Какой же ты привередливый, — не сдержался, заглянул в спальню царевич, перед тем как уйти к матушке. Кириамэ уже растянулся на постели с книжкой, одновременно лениво поддевая палочками из блюдца маринованные сливы. — Ты не знаешь, как я в Нихонии над слугами и поварами издевался, — отозвался он совершенно серьезно. Пересвет хмыкнул. Однако царевич не успел уйти далеко — бегом вернулся назад. Остановился на пороге комнаты: — Что? Позвавший его принц не повернул к нему головы. Перелистнул страничку, будто всецело занятый чтением. — Скажи, любимый мой, — спросил будничным скучным тоном Ёширо, — кто тебе внушил мысль сводить меня в храм? Не матушка ли? — А… ты догадался? — расстроился царевич. — Ей, полагаю, подал идею Берендей Иванович. И не далее как вчера вечером его величество разговаривал о нас с тобой с его святейшеством. Предупредил, что рано или поздно мы к нему явимся. — Постой… — почесал макушку Пересвет. — А ведь верно, так всё и получается… — Взрослые обыграли нас, как малых детишек, — вздохнул Ёж, перевернулся на спину вместе с книжкой, не отрывая сердитого взгляда от страницы. — А… Ты много рассказал на исповеди? — с опаской тихо спросил царевич. — Я ведь больше нотации выслушивал, мне и двух слов вставить не дали… — Достаточно много, чтобы считаться искренним. Достаточно мало, чтобы не краснеть за излишнюю откровенность. Во всяком случае, как недавний дикий язычник, натерпевшийся в детстве от суеверных монахов, я не имел причины верить его святейшеству на слово и сперва потребовал с него клятву: всё, что расскажу ему я или ты, он не передаст никому другому, даже твоим родителям. Конечно, требовать такое от патриарха очень невежливо. Но я же иноземец, да к тому же одержимый — что с меня взять? Пересвет поймал на себе его насмешливый взгляд из-под книжки. И на душе как-то сразу стало спокойней. И расхотелось ругаться с матушкой, которая, видно, до сих пор — и не без оснований, что самое обидное! — держит младшего сына за неразумного ребенка. — Зачем же они с нами так? — уныло спросил царевич, притулившись к дверному косяку. — Я ведь правда подумал, что это тебе поможет... А оказывается — это мне просто внушили?.. — Волнуются, — пожал плечами принц. — Хотят проведать, что на сердце у любимых чад. Родители. Не будут же они спрашивать напрямую о слишком смущающих вещах, вроде душевных мук и сомнений. Или о брачной жизни. Сам понимаешь, ни матери, ни отцу ты ничего рассказывать не стал бы. Пересвет поёжился. Конечно, не стал бы! Хоть убивайте. — Духовный отец — другое дело, — усмехнулся Кириамэ. Книжку наконец-то отложил в сторону, закинул руки за голову, сцепив ладони под затылком, уставился на супруга тяжелым пристальным взглядом. — Уверен, его святейшество дал тебе множество рекомендаций относительно меня? Присоветовал быть со мной снисходительнее, да? Терпеливей? Но в то же время не поддаваться пагубному увлечению, правильно? Пересвет опустил голову, покраснел, кусая губы от досады. — Боюсь, Берендей Иванович требовал от его святейшества несколько иного, — продолжал принц. — Успокоить, простить, уговорить нас, сумасшедших, смириться со своей участью — чтобы в тереме наконец-то воцарились мир и гармония. Однако владыка не вполне сумел себя заставить выполнить просьбу государя, ибо сам до сих пор не может смириться с нашим браком. Впрочем, он отпустил мне грехи, поверив в искренность раскаяния. Или, может быть, потому что посчитал моё наказание оборотничеством достаточно суровым. Либо просто побоялся, как бы от тоски не наложил на себя руки. А тебе, любимый? — А что мне? — буркнул царевич. — Я ни о чем не жалею, поэтому ни за что прощения не просил. Кириамэ недоверчиво выгнул бровь. — В этом я от сестрицы недалеко ушел, — пробормотал, краснея ушами, Пересвет. — Мои грехи — сам и буду замаливать на старости лет, не надо мне никакого отпущения. И он решительно покинул горницу. Чтобы через несколько секунд вновь вернуться бегом назад: — Ну, что еще-то? — Если увидишь Дарёну, — небрежно попросил принц, — прикажи ей принести кувшин кваса. Сливы получились слишком соленые. — Именно ее? — прищурился царевич. — Ну да, — широко улыбнулся ему принц. — Ведь ты сам выбрал ее нашей доверенной служанкой, разве нет? Не хочу никого другого здесь видеть. Шумно выдохнув, царевич с раздражением утопал-таки наконец-то прочь. Лёгкая на помине девчонка нашлась буквально за вторым поворотом коридора: сияя предвкушением, тащила поднос с воздушными сливочными пирожными. Пересвет был вынужден ее огорчить — завернул обратно на кухню и в погреба. Приказал найти и принести, кроме затребованного кваса, еще свежей брусники и клюквы, а так же моченой морошки да кислых яблочек. И вазочку вишни! Но только не засахаренной, а именно кислой. Царевич понадеялся, что от ягодной кислятины у муженька наконец-то проснется волчий аппетит.***