Уже этой ночью Ёжик мужу отомстил. Когда Пересвет как будто в шутку улегся с ним рядышком на софе, притиснув к мягкой спинке, воображая, будто лишил возможности к побегу — ненаглядный без лишних слов прихлопнул его подушкой и, буквально переступив через него, ушел спать на кровать. Горько посокрушавшись о жестокосердии возлюбленного — какие-то полчаса, вслух, громко — царевич вынужден был признать поражение и задуть свечи.
И еще долго не мог Пересвет заснуть — всё мешал свет, сочащийся из-под захлопнутой двери спальни, свидетельствующий о том, что Ёжик тоже не спит, зачитался. Царевич беспокойно ворочался с боку на бок, вздыхал, обиженный, что его принц предпочел его нежным и целомудренным супружеским объятиям — ночь с какой-то книжкой!
Казалось бы, только-только глаза сомкнул… А уже в мерещащемся рассвете раздался ласково-ядовитый шепот:
— Любимый мой, я хочу тебя!
Пересвет вскинулся, сердце аж из груди в горло куда-то прыгнуло, затрепетало: неужели?!..
Нет, не сон!! Вправду, за окном чуть брезжит раннее утро. И Ёжик, почему-то слишком одетый, стоит над хлопающим сонными глазами царевичем. В черной рубашке с широкими рукавами, с кружевными манжетами, воротник на западный манер заколот брошкой. Отсвечивающие серебром волосы заплетены в толстую косу, перехвачены темно-синей лентой. Штаны узкие, ботфорты высокие. Каблучок властно попирает одеяло — аккурат в ложбинке между разведёнными коленями царевича.
Ёжик наклонился над супругом так низко, что тот носом шмыгнул от мягко махнувшей по лицу кисточки косицы. Повторил вкрадчиво, полушепотом:
— Любимый, я хочу тебя позвать на тренировку. Идем?
Пересвет не понял даже, на что согласился. Пожалуй, куда угодно пошел бы следом за ним, ведь таким голосом позвал, паршивец, что от мурашек волосы по всему телу дыбом встали.
Потом, конечно, проклял свою сонную доверчивость. Кириамэ вытащил его из теплой постели — в промозглый сад. Не дал одеться по погоде, но вручил деревянную палку, напоминающую формой меч. И взялся гонять, не давая пощады и отдыха!
Часа три гонял, если не больше. С царевича семь потов сошло, какая тут простуда! Специально под ветер вставал, чтобы малость охладиться.
И это издевательство Кириамэ назвал уроком фехтования: мол, самые азы царевичу надо усвоить, а именно упражнения на выносливость, выдержку и быстроту внимания. Хорошо еще настоящую катану не взял — Пересвет за этот урок столько раз бы уж без головы остался. Или без ушей. Без рук-ног уж точно.
Нет, конечно, Ёжик нарочно не бил. Палку-меч обычно останавливал в вершке от уязвимой части тела. Или тыкал легонько, отмечая пропущенный удар. Но пару раз влепил случайно — дай боже! Искры из глаз и прикушенная в кровь губа, чтобы воем не разбудить досматривающий утренние сны терем. Ёж извинился, разумеется, но не слишком-то сожалеючи. Ну да, ведь всё это ради царевичева же блага…
Только добившись того, что ученик деревянный меч в руках держать был уже не в силах, Кириамэ разрешил закончить урок. Взмыленный Пересвет поплелся в мыльню, а Ёжик по-прежнему оставался свеж и бодр — и еще лишние полчаса оттачивал приемы в одиночестве.
— Чтобы я тебя еще хоть раз насильно редиской кормил!.. — покаялся царевич. В ответ получил улыбку, затмившую сиянием блеклое осеннее солнышко.
Пересвет настолько выдохся, что отказался идти завтракать с родителями. Бухнулся на кровать, раскинувшись ноющими конечностями в разные стороны. Даже явившейся с подносом Дарёны не смутился, не пошевелился.
Пожалев супруга, Ёжик выбрал кушанье поинтереснее и посытнее — взялся кормить слабо протестующего муженька с ложечки, интимностью процесса до макового цвета смутив служанку. Еще больше вогнал в краску, когда не поверил ворчанию Пересвета на переперченность и не побрезговал отпробовать той же ложкой сам. В итоге кушанье было обругано, а царевич поглажен по кудрям.
Выбирая блюдо для себя, принц не изменил принципам — привередничал с истинно императорским шармом. Царевич молча любовался и послушно пробовал за компанию с ним, открывал рот, жевал, глотал, не давился, а Дарёна пуще прежнего заливалась румянцем и предлагала следующее и очередное.
Честно сказать, Пересвет не разбирал вкусов, полностью и всецело зачарованный лукавыми улыбками муженька…
Устав играть с едой, мужем и пунцовой служанкой, достаточно перекусив и пресытившись их смущением, принц загорелся мыслью написать письмо старшему брату. Бросив перекормленного Пересвета дремать на кровати, удалился в комнату с софой, где снова устроился на ковре, вооружившись прибором для письма, то есть тушью, кисточками и стопкой бумаги.
…Когда царевич очнулся от дремы и со стоном поднялся, ощущая полнейшую разбитость и скрип во всех костях, от стопки бумаги оставалась едва ли половина. Множество скомканных листков было разбросанно по комнате, точно снежки. А принц оказался всецело поглощен процессом — медитативно выписывал на чистом листке, густо-черным по идеально-белому, изящные лепестки пышных цветков.
— Пионы? — уточнил Пересвет. Рисовал Ёширо неплохо, уж куда лучше, чем пел.
Вместо ответа Ёж кивнул на разложенные для просушки уже изрисованные листы: тростниковые заросли тонкими, отрывистыми штрихами, какие-то неведомые, изысканные, прозрачно-переливчатые бело-серые цветы, хвостатые птички на ветвях…
— Отец Федор и Яга-сан велели мне заниматься чем угодно, лишь бы с тоски тебя не загрыз, — пояснил Кириамэ, не отвлекаясь от резких, выразительных мазков. Пересвет засмотрелся на точность движений.
— Так давай цветные краски найду? — наивно предложил царевич. — Сделал бы вот этот пион алым, а не черным, было бы красиво.
— Ты видишь этот цветок так? Но если я раскрашу его красной краской, я не смогу увидеть его пурпурным, — возразил Ёширо. — А кто-то другой скажет, что он розовый с лиловым. Так зачем мешать воображению видеть то, что хочется?
С глубокомысленным видом покивав, царевич был вынужден согласиться с такой логикой творчества.
Кириамэ долго развлекался рисованием. Но письмо к брату так и не сочинил. Несколько раз пробовал начать — и тут же бросал, опять комкал листок. И снова брался чиркать острые листочки тростников и пучки сосновых иголок на корявых веточках. Иероглифы в письме к императору не должны прыгать и вываливаться из столбцов! Непозволительно волновать старшего брата и властителя, отчетливо, собственной рукой очерчивая свое внутреннее смятение.
Случайно ляпнув жирную кляксу на почти законченный рисунок, Кириамэ вконец расстроился и объявил, что ему надоело бессмысленно терять время. Пересвет же, безотрывно следивший за процессом, молча отобрал у него кисть — и несколькими черточками сумел превратить кляксу в забавного жука, заслужив тем самым одобрение удивленного мужа.
Спросив разрешение, царевич решил попробовать свои силы. Взял чистый лист, макнул кисть в тушь… Разумеется, неуверенная рука дрогнула, линия получилась совершенно несовершенная — совсем не такая, какие смело выводил принц. (И при этом Ёжик еще жаловался, будто у него рука потеряла твердость! У Пересвета и доли такой твердости не нашлось.)
Теперь уже Кириамэ не позволил ему в смущении бросить, едва начав. Он положил свою ладонь поверх руки царевича — и повёл в движениях, обучая замысловатому танцу. Танцу кисти над бумагой, изящному и угловатому, словно полет стрекозы над водной гладью.
Пересвету было странно ощущать, как собственная рука помимо его воли выводит четкие линии, взмахами бросает на бумагу штрихи, жирные в начале и тонкие на излёте… И еще очень смущало теплое дыхание на своей шее — увлекшись, принц подсел слишком близко…
В таком положении их застали царь, владыка и первый министр с ними. Пришли проведать — просто, по-домашнему. Пригласили на скромную пирушку — старики, мол, собрались выпить на троих, поиграть в картишки, предаться воспоминаниям, любуясь на заглядывающую в окна полную луну. Всё равно-де в полнолуние старческая бессонница не даст глаз сомкнуть — так хоть молодость вспомнить и всю ночку прокутить, насколько здоровье позволит.
Пересвет на приглашение присоединиться покачал головой, с сомнением взглянул на супруга. Тот с милой улыбкой извинился в самых вежливых выражениях: умеренная выпивка в чудесном обществе, задушевные беседы с умудренными жизнью опытными мужами, любование луной — что может быть прекрасней! Но к великому сожалению, он сам никогда не пьянеет, а Пересвет слишком молод, чтобы состязаться наравне со взрослыми. В таких условиях гармония пития непременно нарушится.
— Ну, как знаешь, — согласился Берендей Иванович. С интересом подобрал с пола листки с рисунками, стал перебирать, рассматривать, поочередности прищуривая то один глаз, то другой и наклоняя голову к левому иль правому плечу.
Оказалось, не просто так старики решили собраться — хотят отметить явный успех в переговорах с Кадаем. Через несколько дней в столицу должна прибыть делегация во главе с кровным внуком самого Хунь-Юаня. Некое его высочество уполномочено напрямую вести переговоры о мирном соглашении. Дядька Патрикей надеялся, что присланный принц окажется разумным и с ним одним обсуждать условия будет куда легче, чем с палатой кадайских болванчиков-чиновников, которые только кивают на императора да друг на друга и строчат в Боярскую Думу всё новые и новые пустословные депеши.
— Жалко только, Войславка у нас опять в сумасбродство впала, — выдал беспокоящую мысль царь. — Вдруг, это высочество к ней посватается? Если дельный парень окажется вроде Ёжика — отчего бы и не породниться? Да только, чаю, опять у неё вожжа под хвостом взыграет.
На это отец Фёдор прогудел что-то расплывчатое на тему «сердцу не прикажешь» и «любимое чадо насильно под венец отправлять — самому потом всю жизнь каяться».
Дядька Патрикей откланялся первым — ушел проведать, накрыли ли стол к пирушке.
— Если передумаете — милости прошу, присоединяйтесь, — сказал напоследок царь. Последовал за Патрикеем — и заодно поманил Пересвета, выйти на пару слов.
Оставшись наедине с Кириамэ, отец Федор участливо поинтересовался:
— Что твой оборотень, как себя чувствует в полнолуние? Шевелится в душе? Хвостом машет?
Ёжик неопределенно повел плечами.
— А почему Пересветик теперь с фингалом ходит? От твоего зверства? Аль сам напросился на кулак? — усмехнулся в бороду владыка.
Пришлось пояснить, рассказать про утреннюю тренировку.
Пересвет же улучил минуту — нажаловался на мужнину хандру отцу.
Тот снова внимательно поглядел на черный пион, распустившийся на бумаге. (Остановились как раз возле окна, заглядывающая в терем сливочно-желтая луна ярко осветила рисунок, который государь самовольно забрал себе на память, немало тем смутив зятя).
— Мда, если уж цветочки черными чернилами раскрашивает… — произнес сочувствующе родитель. — Даже не знаю, что тебе присоветовать. От черной меланхолии спасать его надо, да только как? Был бы он девкой — дал бы я тебе совет верный, безотказный. А так… Даже не знаю. Тебе должно быть самому виднее, как с ним совладать. Мда… Кстати! Не ведаю, что на уме у Фёдора, но он божится, будто эта ночь для вас с Ёжиком чем-то важна. Уговорил меня бдеть до утра, представляешь? Нет, выспрашивать у тебя я ничего не буду! Если сочтешь нужным, сам всё расскажешь, не маленький. Но знай: ежели понадобимся — прибегай, не мешкай. Понял?
Тут и владыка вышел. Отправились глава государства и глава церкви под ручку, оживленно обсуждая, с какого сорта горилки правильнее начинать застолье.
После визита, принц и царевич притихли в задумчивости. Каждый о своем — и оба крайне предупредительные друг к другу. Явившаяся как обычно с разносольным ужином Дарёна, вновь ожидавшая от них выходок на грани приличия, поначалу даже перепугалась — не поссорились ли? Но нет. Пересвет в этот раз не настаивал и насильно не пичкал мужа яствами. А тот без лишних упреков покорно осилил аж половину тарелки. Дарёна в невеселой тишине, воцарившейся в покоях, всё оглядывалась на них, пока собирала разбросанную по горнице бумагу. Однако причину резкой перемены в настроении ей было не понять.
Неожиданно Пересвет вскочил с места, озаренный мыслью.
— Посиди с ним! — отрывисто приказал он девушке. И вылетел из комнаты.
Дарёна покосилась на спокойно ужинавшего принца, тот только бровью повел, но, кажется, ничуть не удивился. А служанка еще больше потерялась в недоумении: зачем с ним сидеть? Разве его нужно сторожить? Разве убежит куда, как закипевшее молоко?..
Царевич вернулся быстро — брякнул на стол перед супругом найденные во дворцовой библиотеке книги:
— Ты ж, наверное, опять до утра читать будешь? Вот и я тоже! За компанию!
Тот посмотрел на новенькие кокетливые переплеты — франкийские и альбионские баллады о рыцарях и вурдалаках.
— Кто такие вурдалаки? — уточнил нихонец непонятное слово.
Пересвет покраснел, пробормотал что-то неразборчивое. Опомнился — поскорей забрал книжки, пока Ёж не успел заглянуть в тексты или полюбоваться на кровожадные миниатюры.
Против ожиданий, Кириамэ нынче заснул очень быстро. Сперва книга благополучно улеглась ему на грудь корешком вверх. Потом рука медленно стала сползать вниз по свесившемуся одеялу, однако упрямые пальцы не отпускали обложку из толстой мягкой кожи до последнего. Но наконец, книга выпала из руки на пол, преодолев каких-то пару вершков. Пришлось Пересвету, который внимательно следил за супругом через приоткрытую дверь, выбираться из постели, идти гасить свечу, поправить одеяло, подобрать томик и положить к изголовью.
Сам царевич спать этой ночью не собирался. Вернее, он улегся в кровать, но предусмотрительно положил к канделябру пару запасных свечей и вооружился книгами про оборотней.
Истории оказались одна чудовищней другой. В тишине, в темноте, при колеблющемся тускловатом свете читать было одно мучение. Хорошо, что его личный оборотень был нисколько не похож на описываемых монстров.
Пересвет отложил очередную хронику кровавых убийств. Скрестив руки на груди поверх одеяла, вздохнул. Для успокоения напомнил себе, какие чудесные ушки и сколь роскошный хвост появлялись на его принце — куда этим франкийским лесным чудищам со своими драными шкурами! Да если бы храбрым рыцарям противостояли такие очаровательные оборотни, понятно, на чью сторону склонились бы симпатии читателей и самих авторов.
Заверив себя, что книжки эти — суть бессмыслица и бесполезная выдумка, не имеющая ничего общего с действительностью, царевич сердито дунул на фитилёк свечи.
Но в темноте не вытерпел: поворочался, повздыхал — и вылез всё-таки из одинокой постели, босиком прокрался к спящему супругу.
Так и есть! Принц по привычке, уже отлично знакомой царевичу, натянул одеяло наверх, скомкал — а пятки опять высунулись наружу, голые и холодные! Пересвет укрыл хорошенько, подоткнул края. Невесомо чмокнул в мягкие губы. И бесшумно удалился.
Разбуженный украденным поцелуем, Кириамэ сладко потянулся, повернулся на другой бок. Улыбнулся, сам не понимая чему. И, укрывшись до ушей, нырнул обратно в сон. А ноги с блаженным вздохом высунул в прохладу.
За окном несмело начинался хмурый рассвет. По переплету ставень забарабанили капли дождя.
Перед крыльцом терема сонно переругивались слуги, запихивая молодецки храпящего владыку в карету. Как ни упрашивала царица оставить его святейшество отоспаться в покое — заутренний молебен не отменишь! Хоть похрапывая в кресле, а патриарх там присутствовать обязан.
***
Из-за разошедшегося в полную силу ливня, наступившее утро показалось не светлее поздних вечерних сумерек. Да и спалось под перестук дождя замечательно.
Кириамэ открывал глаза, снова жмурился, точно ленивая кошка. Успевал заметить, что дождь всё льет и льет — значит, тренировка в саду на сегодня отменяется. К радости Пересвета, у которого наверняка еще после вчерашнего занятия все мышцы ноют.
Кстати, через приоткрытую дверь между комнатами, Ёж успевал в мгновения полудрёмы увидеть и царевича: проснулся рано, но не смел вставать, чтобы не разбудить скрипом кровати, шагами, шорохом... Оставался в постели, уперив скучающий взор в строчки нудной поэмы. Да и странички переворачивал медленно-медленно, осторожно-осторожно, чтобы не дай боже зашуршать…
Удостоверившись, что его сон под тщательной охраной, Ёж вновь проваливался в невесомость спутанных видений. Полнолуние миновало, можно позволить себе больше не бояться… А враги? Да в каком же дворце их не бывает? Нет, врагов нужно ловить на свежую, выспавшуюся голову…
Утро выдалось очень долгим.
И продлилось бы, пожалуй, до ужина, если б ближе к обеду не явилась навестить их матушка-царица.
Пересвет зашипел «Тццсс!» на отворившуюся дверь, словно разъяренный кот, отгоняющий посягателей от своей пушистой возлюбленной. На что матушка удивленно приподняла брови под самые рюшки ночного чепчика. Улыбнулась и отмахнулась от сына рукой, точно от комарика. На цыпочках (половицы тоненько поскрипывали, отчего царевич морщился, как от зубной боли) подошла к кровати. Поглядела на пустующую половину постели, изумилась громким шепотом:
— А где ж Ёжик-то?
Тихо говорить Василиса Никитична не умела, уж такую имела особенность голоса.
Пересвет молча кивнул на дверь в смежную горницу.
— А вы что ж, поссорились? — изумилась еще больше и громче матушка.
— Нет! — сердито отозвался царевич. — Просто у него пятки вечно холодные, он под меня их во сне подсовывает! Вот и разошлись по разным кроватям!
— Нани? — хрипловато откликнулся принц, успевший, разумеется, проснуться. Не совсем проснуться, правда, наполовину или того меньше…
— Неправда, что ли? — повысил голос Пересвет.
— Ах, значит так? — сел на постели встрепанный Ёж, протер кулаком слипающиеся глаза. — Ну, тогда… А он, матушка, храпит!
— Да что ты говоришь! — обиделся Пересвет.
— Мальчишки, не ссорьтесь спозаранку! — попыталась воззвать к миролюбию матушка.
А сама-то довольна! Если мальчишки разошлись по разным постелям, может, скоро вообще разведутся? Найдут себе девушек по сердцу? Женятся, как нормальные люди, обзаведутся детишками?.. Мысль материнская была быстрокрыла и скора на преждевременные выводы.
— Да не вставайте, я только проведать вас зашла, — остановила Василиса Никитична их не слишком-то охотный порыв. Неприлично как-то валяться в постелях в присутствии государыни, но уж ежели царица сама приказывает, отчего бы не плюхнуться обратно? — Поди, вам спать не дали? Старичье-то наше! Бес им в рёбра. Песни горланили, пока не осипли!.. А Берендей, главное, перед тем как захрапеть, мне и говорит: утром сходи сама к мальчишкам, погляди, всё ли у них ладно! И чего вот ему с пьяных глаз примерещилось, интересно? Ну, а я-то что? Муж велел — я пришла вот! — она засмеялась. Пока говорила, прошла к Ёширо в комнату, присела на краешек софы, ласково погладила по плечу, по распущенным серебряным прядям.
Вдруг вспомнила, охнула — в широкий рукав своего кадайского халата, как в безразмерный карман, запустила руку:
— А ведь как сердце подсказывало! — Царица вытащила пару белых пуховых носков собственноручной вязки, подарила принцу: — Вот! Чтобы ноги в тепле держал и холодными пятками Пересвета не будил! — Она снова засмеялась.
Пришлось принцу выбираться из одеял-подушек, примерять подарок. Носки пришлись в самую пору — и даже не колючие. Пушистые, мягкие, с рельефно вывязанной косицей по щиколотке. И на пальцах носок предусмотрительно оказался разделен надвое, как у традиционных нихонских — чтобы сандалии надевать. Милая предусмотрительность, хотя принц теперь всё больше предпочитал сапоги разнообразных фасонов.
От искренних слов благодарности матушка отмахнулась, посмеиваясь:
— Душегрейку из верблюжьей шерсти на тебя довяжу — вот тогда спасибо скажешь! — заявила она. — Зимой-то больно хорошо будет!
— Из верблюда? — скривился Пересвет, тут же припомнив свои нелюбимые детские вещички матушкиного рукоделия. — Колоться же будет!
— Не будет! — отрезала строгая родительница. — Не наговаривай. — И снова с нежной улыбкой повернулась к зятю, который в отличие от разбаловавшегося сына, никогда не перечил. — Я что еще пришла сказать-то! Спасибо тебе, Ёжик, от Берендея Ивановича.
— За что? — изумился Пересвет. Закутавшись в одеяло, слез с кровати, прошлепал через комнаты — и, подвинув принца, уселся рядышком на софе, забрав «под крылышко» заодно и мужа.
— Отец давно на кухарок ворчал, — пояснила матушка, чуток смутившись своеволием сына и кротостью зятя, принявшего его заботу, как должное. Нарисованные шустрой фантазией заманчивые картины будущего стремительно меркли, стираемые очевидной действительностью. — Ругался, что ленивые бабы с утра до вечера готовы сковородки впустую драить, а готовят изо дня в день одно и то же. Надоело ему, понимаешь ли, скучно! А теперь, благодаря тебе, Ёжик, поварихи у нас оживились, творчески подходят к делу. Чтобы тебе, привередливому, угодить, так стали вкусно готовить — пальчики оближешь! И каждый день что-нибудь новенькое придумывают. Берендей всё пробует, всё нахваливает! Вот лишь опасаюсь теперь, как бы не растолстел до борова.
Пересвет заверил матушку, что Ёжик покапризничает еще пару деньков — а дальше кухаркам придется за рыбные блюда браться, видимо. Матушка пожала плечами, не имея предубеждений против рыбы. И поспешила на кухню, предупредить, чтобы сходили на базар — аккурат пару дней на томление в рассоле рыбе ж потребуется!
***
