Изменить историю

      Легкое жжение, причинявшее дискомфорт, разбудило меня. Мозг поборол сонную поволоку и весьма оперативно «загрузился».       Лекарь, сутуло восседавший на табуретке возле единственной пациентки, что-то неразборчиво шептал и водил руками над местом перелома. Нога словно впитывала в себя волшебное мерцающее золото, мягкой неосязаемой вуалью сходившее с рук врачевателся. Видимо, оно и было причиной непонятного жжения.       Посчитав, что прерывать процесс лечения (особенно, когда оно касается меня) и сбивать с мысли читающего заклинание мага – не лучший вариант, молча наблюдала. В конце концов, ощущения были сносными и, главное, еще ночью бесчувственная нога наконец-то обретала чувствительность и добросердечность.       На пороге нарисовалась Марилла и поспешила с покаянным видом признаться старичку:       — Дядь…тут это…твое зелье разбилось…       …и я поняла, как же мимолетны и редки в Сиродиле мгновения настоящего спокойствия и относительной безопасности. Напряглась, в свете последних событий ожидая получить от карающих лекарских дланей как минимум принудительную депиляцию и румяную корочку на своём травмированном «окорочке».       Раздалось безучастное «угу», прервав собой на пару секунд шепот неразборчивых фраз, слетавших со старческих губ. И, к нашему единогласному удивлению, алхимик продолжил праведное лекарское дело.       — Ты не сердишься?! — на всякий случай уточнила девушка. Светло-голубые глаза неверяще уставились на спину целителя, метнулись ко мне, чтобы оценить мою реакцию, и снова вернулись к безразличной спине.       — Угу, — коротко бросил лекарь и вновь вернулся к работе над ассасинскими ошибками озвучиванию неизвестного мне речитатива.       — Дядь… правда?! — Марилла едва не подпрыгнула от восторга и облегчения. — Ой, а я думала, ты будешь сердиться. Ты ж столько лет его исследовал. Я тогда пойду, вылью его и бадейку помою!       — ЧТО-О-О?! — оглушительный рев, в рекордные сроки перешедший в ультразвук и весьма несолидно завершившийся надрывным кашлем, разбудил бы даже мертвого. А я, как живая и неспящая, просто подпрыгнула на лавке. Лавка стоически пережила сей невероятный кульбит, за что ей следовало отдать должное. Например, перестать мучить несчастный предмет мебели использованием по прямому назначению, и отправить на заслуженный отдых…       — Это не я! Это Алинэй разбила! — Пискнула в свою защиту рыжая доносчица.        «Доносчику первый кнут», — мрачно заключила я. И даже если не первый, но все равно получит. И если не от лекаря, так от меня точно!       Разъяренный целитель вскочил, чуть не опрокинув табурет, и с завидной для столь почтенного возраста прытью метнулся под стол. Вытащив оттуда ведро с жалкими остатками зелья и осколков, старичок чуть не схватился за сердце.       — Да что ж делается?! Вы знаете, как долго я достигал нужной консистенции?! Знаете, как долго подбирал состав!? Да как же ж так?! Это зелье было БЕСЦЕННО!!! — казалось, пожилой алхимик вот-вот заплачет. Будет плакать и бить нас, бить и плакать.       Мне даже стало стыдно – невольно сделала по-настоящему увлеченному своим делом человеку диверсию. Может, то зелье и правда было особенным и очень важным.       — Какое зелье…? — Осторожно поинтересовалась, приковыляв поближе и рассматривая малообещающее содержимое ведра.       — Оборотное, — глухо ответил старичок, явно ощущающий шок от малоприятного пребывания под обломками своих планов и надежд.       Что-то подсказывало, как он выберется из этих руин, плакать буду я. Ну, может, еще немного прослезится Марилла. Например, над моим бездыханным тельцем. Спасительные идеи с планом побега тактического отступления или хотя бы убедительными доводами для дебатов за столом переговоров не иначе как из вредности обходили меня стороной. Не просто обходили, оббегали семимильными шагами.       — А в кого превращало? — Марилла тоже решила подать голос, в попытке немного сместить направление разговора. А, если получится, и вовсе ненавязчиво сменить тему.       — В кого, в кого… В кого угодно. Эффект еще нестабильный. Не закрепился, — грустно поведал ей дядя.       — Чем мне теперь прикажете перед Синдерионом похваляться? Шельмец в дорогу безвозврата собрался. Так и уедет, мысля, что я позабросил экспериментальную алхимию. Все носится со своими «корешками», точно бы нет более интересных и достойных изучения ингредиентов. Тьфу!        «Синдерион?! Как же тесен мир… даже этот», — мысленно присвистнула. Не возникло никаких сомнений, что это тот самый легендарный алхимик Синдерион, досконально изучавший Корень Нирна и его редкого алого «собрата». И тот, чей сиротливый скелетик будет найден Довакином спустя два века в Чёрном пределе.       — А если рассказать ему, что случилось? — Простодушно предложила племянница.       — Этот мер верит только тому, что сам углядит. И рецептам еще, да. И те лично проверяет, если ресурсов хватает.       — Наверное, у вас остался рецепт. Нельзя сварить заново? — озвучила вполне очевидный выход из ситуации. В голове не укладывалось, почему лекарь пришел в такое отчаяние. Зелье ведь можно воссоздать по рецепту. А если варил его годами, то состав и без конспекта запомнится. Успокоила свою логику тем, что в алхимии я разбираюсь так же мастерски, как лошадь – в выборе пельменей. Наверняка же дед не из-за пустяка так сокрушался.       — Корень жарницы очень редок. Дюжине искателей приключений накажешь добыть, и счастье, если хоть один спустя месяцы принесёт корешок, — еще больше пригорюнился врачеватель. — А ее цветки, заготовленные особым способом, еще реже.       — Проблема только в этом? — Поинтересовалась, из-за знакомого названия вспомнив, что в скайримском Тёмном Братстве для убийства императора корень жарницы смогли найти.       — Рецепт наполовину истлел, два ингредиента необычайно редки. А я только нашел двадцать четыре новых компонента… и добро, если половину из них сам упомню, — старик коротко махнул рукой.       Он не спешил метать гром и молнии, жаждая проучить виновных в утрате эксклюзивного варева. Целитель так подавлен, что ему было не до того. Потрясение оказалось сильней, чем выглядело изначально. Мне стало неимоверно жаль старичка. Но соображений, что сказать, чтоб приободрить его, или чем возместить ущерб, как назло не появлялось.       — Дядь… — Марилла неуклюже переминалась с ноги на ногу. — А я, кажись, помню почти всё, что ты наказал мне заготовить тогда. В тот день, когда варил это зелье. Но не знаю, чего именно ты добавлял. Ты ж кучу всего сразу варишь.       — Марилка, неси пергамент, чернила и перо! И вспоминай всё! — Почувствовав надежду, оживился старичок.       Целый день я пробыла в доме целителя. После полудня уже смогла сносно (для обладателя свежезамагиченного перелома) передвигаться. Покорять кроссы и марафоны по бегу еще было рано. Но впервые в жизни, такому ленивому энергосберегательному человеку как я, вообще захотелось поучаствовать в подобной авантюре.       Домик состоял из четырех комнат. В одной располагалась спальня, в другой что-то вроде кухни со съестными припасами. Целительные истязания надо мной проходили в алхимическом аналоге большой кладовки. Четвертая комната пребывала в стадии «вынужденный перерыв по техническим причинам». Какой-то эксперимент вышел из-под контроля, и теперь помещение требовало серьезного ремонта.       Само собой, экскурсию по дому мне никто не проводил. Пациентке в моем лице были доступны только кухня, комната-гербарий с алхимическими ингредиентами и кратковременные вылазки (а правильней сказать – выползки) на улицу. Словесный план дома я узнала со слов не в меру разговорчивой Мариллы.       День проходил мучительно долго. Книга, которую мне дали, чтобы скоротать досуг, была наредкость скучной. Дядя с племянницей часами работали над воссозданием максимально схожего с оригиналом рецепта самогонки. Который, как выяснилось, «наполовину истлел» как раз в испорченной лаборатории, закрытой на «реставрационные» работы. К моему облегчению, вопрос о потере недоработанного алхимического варева и поиске виновных в оном больше не поднимался.       Во время заката целитель последний раз поколдовал над моими костями, дал выпить какой-то непонятный отвар и объявил, что лечение окончено. И тут же вернулся к бумагам, собственноручно исписанным в процессе допроса племянницы.       Хозяин сих скромных владений не прогонял меня, плату не требовал (закралась мысль, что Уведомитель уже заплатил). Однако лечение закончено, подвижность конечности полностью восстановлена, и делать мне тут по большому счету было нечего – пора и честь знать. Но Лашанс до сих пор не появился. А лекарь в ответ на расспросы отмахивался, что ничего не знает его хата с краю, имперец наказал приютить меня до его возвращения, но мои вещи мне не отдавать и попытки к бегству пресекать параличом или усыплением.        «Всё продумал, зараза», — то ли восхитился, то ли разозлился мой внутренний голос.       При всем желании я никуда не денусь из расположенного в лесной чаще обиталища алхимика, не имея денег, вещей и лошади. Кулон помог бы мне справиться с дядей и племянницей, воспрепятствовавшими побегу. Но что было бы дальше, сумей я выбраться в предположительно кишащий опасными существами лес – явно ничего хорошего. Самое безобидное, что могло произойти дальше – просто бы заблудилась. Марилле так же было запрещено показывать мне дорогу до своего дома, находящегося в поселении. Девушка задолго до захода солнца отправилась к себе.       С грустью констатировав, что мне снова придется отлеживать свою пятую точку и еще много других не менее важных точек на хлипкой и жесткой скамье, вздохнула и улеглась.       — Тебя и топот мамонта не разбудит, — недовольно прошелестел мне сладкий рулет знакомым до боли и ужаса голосом.       Я моментально проснулась и подскочила в полусидячее положение, а Лашанс успел увернуться и не получить в челюсть моим лбом.       Даже как-то обидно стало, что за столь «прекрасное» пробуждение не получилось отблагодарить паршивца кокетливо-лиловым синяком на физиономии. Эх, а он бы так выигрышно оттенял медовые глаза. Наверное...       Посмотрела на Уведомителя Темного Братства как на мрачную неизбежность в своей жизни. Так много эмоций по отношению к этому человеку переплелось во мне, что я терялась. Не было никакой ясности, кроме одной – убийца вызывал во мне больше негативных чувств. Не так я себе представляла общение и работу в паре с Люсьеном, сидя за ноутбуком и играя в цифровой вариант Сиродила.       Вроде бы и спас меня, но явно не из благородного порыва альтруизма и человеколюбия. Вроде бы заключили контракт на крови, и он не должен вредить мне. Но тогда в таверне… А вдруг он захочет воспользоваться способом обхождения условий, о котором упоминала Аркуэн?       Предыдущие его действия натолкнули на мысли, что Уведомитель не в себе. Очень сильно не в себе. Взбредет ему в голову меня убить, и что тогда? У него налицо нестабильная психика – что неудивительно с такой специфической сферой деятельности – еще убьет меня.        «А если смотреть по фактам – он ведь за все время знакомства не причинил мне значительного вреда. Хотя…намеревался… Бездействовал, когда вред причиняли Аркуэн и ее Душитель, но позже, руководствуясь своими мотивами, вмешался…и спас…?! Думать-то он мог что угодно. У всех хоть раз в жизни проскальзывают мысли с желанием чьего-либо умерщвления. Но одно – думать в порыве эмоций, совсем другое – сделать. Все-таки не псих? Или псих, но с деловым подходом и железобетонным профессионализмом?».       Животный страх и логика спорили и никак не могли привести чувства к общему знаменателю. Пытаясь разобраться в себе, утихомирить испуганно колотящееся сердце, и просто не зная, что сказать, я молчала.       — Мне нравится эта тишина, — криво усмехнулся имперец. Оглядел меня и спросил, хотя скорее констатировал:       — Лечение окончено..?       — Да, — куда менее уверенно, чем планировала, ответила.       — Прекрасная работа, Ларкус, — похвала не достигла ушей отсутствовавшего в данный момент лекаря. Отметив заслуги алхимика, мужчина обратился ко мне:       — Вставай, уходим.       Не имея обоснованных возражений, нерешительно поднялась. Пусть ногу и вылечили, но идти твердо и быстро я еще не могла (И ближайшие пару дней не смогу, если верить словам целителя). Половицы подо мной заскрипели. Лашанс взял со стола свечу и быстро направился к выходу. Уже на пороге нетерпеливо повернулся, чтобы с высокомерным недовольством пронаблюдать за моим блистательным передвижением в неповторимом стиле хромой черепашки-недониндзя.       За пределами пристанища Ларкуса нас ждали ночная прохлада, оглушительный стрёкот сверчков и редкие танцующие светлячки. От привычных Массера и Секунды сегодня не было и следа. На фоне безлунной ночи жучки, еще сильней светящиеся, издалека казались задорными звездами, из любопытства сошедшими с небосвода на землю.       Оторвав взгляд от маленьких пляшущих лже-звёздочек и подняв его выше, замерла. Пожалуй, настолько же прекрасного искрящегося созвездиями неба с Земли не увидеть, даже если полностью избавить планету от светового загрязнения. Тамриэльское небо было…волшебным. И за год не смогла бы подобрать слов, описывающих хоть десятую часть его красоты. Но любоваться этим небом целый год – смогла бы.       — Поторапливайся, — мой личный конвоир и по абсурдному! совместительству партнер по нирноспасительной миссии приказным тоном нарушил навеянный красотой транс.       Я кое-как поплелась на свет приглушенного магического шара, парящего около Люсьена и Тенегрива, стараясь не сильно путаться в высокой траве.       Наглая паранормальная конская морда выразительно сигнализировала о том, что помнит и подкопченный фаерболом зад, и унизительное катание целой телеги, осуществляемое для транспортировки сирой и убогой заказчицы с переломом. И вообще, несолидно ему на своем крупу катать какую-то фифу, которая и к Темному Братствую не относится, и своими кривыми руками нормально с оружием обращаться не может. (Подозреваю, после инцидента с фаерболами, конь лично расписался в петиции о прошении объявить магов вне закона и создать против них тамриэльскую Инквизицию). И непременно отомстит мне.       Общество ассасина и его красноглазого четверокопытного друга очень угнетало. Казалось, я с ума сойду в их компании. Ну, или отделаюсь поседевшей головой…       Ассасин проверял, надежно ли закреплены седельные сумки и попутно забросил туда пару моих вещей. Вопрос о том, куда подевались мои септимы, любовно запрятанные в сапоги и кармашки, предпочла не озвучивать. Предъявлять претензии убийце, у которого их «позаимствовала» — явно не лучший способ самоубийства.       — Куда теперь? — После продолжительного молчания спросила. Не столько хотелось узнать о дальнейшем пункте назначения, сколько хоть как-то заполнить эту нервирующую тишину. Впервые она меня так тяготила.       — Прямо, — привычно увильнул от ответа Лашанс, легко и непринужденно закидывая меня в седло своего крупногабаритного питомца.       — Куда приедем? — перефразировала вопрос, борясь с раздражением.       — В город, — то ли имперцу нравилось играть со мной, то ли это была его профессиональная привычка – жадничать информацию.       Проявив чудеса невиданной гибкости, Люсьен ловко взлетел в седло, оказавшись передо мной.       — Какой? — продолжала настаивать, раздумывая, за что и как хвататься, чтоб удержаться на коне. Не понаслышке зная скорость ассасинского чудо-коня, которого и кормить не надо, констатировала, что придется по старинке вцепиться в Уведомителя аки страстный клещ.       — Большой. Каменный. Еще вопросы будут? — Эта реплика натолкнула меня на желание поэкспериментировать. Попытаться задушить человека не за горло, а за талию. Благо мои руки уже располагались на необходимых люсьеновых местах. (С учетом анатомии идея провальная, но можно и помечтать.)       — Будут, — мрачно заверила я.       — Любопытство может быть смертельно опасным, — предупредил осенний шелест, вихрящийся в голосе имперца. Шелест сухой листвы и переменчивого осеннего дня – то по-летнему теплого и ласкового, то по-зимнему студеного, то по-своему сырого и промозглого. Сохраняющего постоянство в своей непредсказуемости.       — Жизнь – вообще штука опасная. Опасней смерти, — с моих губ сорвалась бессмысленная философия. Кажется, моя очень нервная система снова утомилась от не менее нервного перенапряжения и просто устала бояться.       — В Бравил, — хмыкнул Уведомитель. Тон сквозил еле слышным одобрением. Или же это впечатление было обманчивым.       — В склеп Матери Ночи? — Воодушевленная отсутствием негативной реакции со стороны своего вынужденного собеседника, поинтересовалась. — Но там же вроде целый обряд нужен и вся Черная Рука.       — Нужно проверить, что из поведанного Аркуэн – правда. Она всегда любила… преувеличивать, — упоминание одной из пальцев Черной Руки явно вызывало у имперца не самые приятные воспоминания.

***

      — Ваше величество, одумайтесь! Вы подвергнете неоправданному риску не только себя, но и всю Империю! — Увещевал Джоффри, обеспокоенно расхаживая по просторному каменному залу вслед за престолонаследником.       — Этот отряд будет рисковать собой не меньше моего, — не останавливая сборы необходимого в дороге скарба, отмахнулся Мартин от очередного возмущения.       — Один отряд супротив мира?! Мир важней! Думайте о своей жизни, как о жизнях всех существ разом вместе взятых, — Грандмастер Клинков продолжал упорное хождение по пятам за последним из Рода Септимов в попытке вразумить имперца и отговорить от безумной затеи.       Престолонаследник полностью проигнорировал очередную реплику, понимая, что все эти препирательства не имеют смысла. Они друг друга не поймут. Нередко бывает так, что обе правды верны и объединены в одной первоначальной истине. Но по отдельности никак несовместимы, а то и вовсе - противоречивы. Этот бессмысленный спор как раз имел те же корни.       Бывший приор уже всерьез раздумывал над самым простым и одновременно самым сложным, за счет последствий, решением проблемы: заключить Мартина под стражу вплоть до того, как Амулет Королей отыщется и вернется в руки законного владельца.       — У вашего отца не осталось наследников кроме вас! Вы тоже еще не обзавелись наследником. Кроме вас никто не в силах зажечь Драконьи Огни! — Старик успел смириться с возможными последствиями за свой поступок, какими бы они ни были. Главное сохранить жизнь этому обезумевшему глупцу. Даже если придется какое-то время потомить его в камере. Клинок уже продумывал, как менее рискованно связать Септима и какую камеру для его временного пребывания целесообразней выбрать. А еще что-то предпринять в отношении не внушающего доверия Эльвелла.       — Джоффри. У вас не получится осуществить задуманное. Если вы попытаетесь это сделать, я найду способ выбраться, не сомневайтесь. И отправлюсь туда уже в одиночку. Выбор за вами – смириться и, по меньшей мере, не препятствовать, или своими действиями сильно сократить мои шансы на выживание, — жестко обрубил бастард.       — Но отправляться в Санктр-Тор для вас – настоящее безумие, — выдохнул Грандмастер, пораженный проницательностью Мартина Септима.       Недолго Джоффри радовался избавлению венценосного мальчишки от общества этой нелепой и неумелой девчонки. Сын Уриэля с момента прибытия в крепость Клинков места себе не находил – это было видно невооруженным глазом. Пропадал в библиотеке, искал все записи о Санктр-Торе. А собрав необходимую информацию, вознамерился лично возглавить вылазку в опасные руины.       — Вы так волнуетесь о будущем Империи, что утратили способность здраво оценивать мои силы. Впрочем, в вашей оценке им нет нужды, — добродушно, но как-то немного нервно усмехнулся бывший священник.       Старый Клинок как раз не сомневался в том, что будущему императору хватит сил и смекалки выбраться из заключения даже в Храме Повелителя Облаков и двинуться в путь в одиночку. Будь Мартин обычным Клинком – Грандмастер отправил бы его без раздумий, уверенный в успехе похода за реликвией. Но риск провала и смерти, даже небольшой, оставался в любом случае. И когда на кону целый мир – этот риск обретает совершенно другие масштабы и из мизерного превращается в чудовищный. Всего один хрупкий человек без потомков. Всего один хрупкий шанс спасти Тамриэль. Один шанс против несметных полчищ Мерунеса Дагона и тысяч глупых фанатиков в алых балахонах. Один смертный шанс против бессмертного Даэдра.       Джоффри никогда себе не простит, что не смог уберечь своего друга и его сыновей. Даже несмотря на то, что уже был в отставке. Но для защиты Мартина он был готов на любые меры. Два долга в одном – долг друга почившего императора и долг Клинка – уберечь последнего Септима любой ценой.       Это-то его больше всего и беспокоило – собственное бессилие. Он не может помешать престолонаследнику так, чтобы не ухудшить его положение (а сократить шансы выжить – последнее, чего хотел бы добиться Джоффри). Разве что попытаться вразумить.