С утра пораньше
по меркам типичной совы я запаслась скудным провиантом на оставшиеся септимы и отправилась обратно в хижину. Уцелевшая в тайнике ассасина заначка была жизненно необходима моему бюджету. Тех денег на новую лошадь, конечно, уже не хватило бы. Но стоило попытать удачу и попробовать найти более-менее приличный торговый караван и присоединиться к нему, если цена позволит. Жаль, Клинки существовали скрытно и торговцев в гостях не принимали – от идеи покупки «тура» до дверей Храма Повелителя Облаков пришлось отказаться в виду явного отсутствия оного. Придётся искать людей и нелюдей, направляющихся в Бравил. Или в окрестности Кватча – в надежде застать знакомую троицу и попросить у них помощи.
Незадолго до того, как вечерние сумерки укрыли землю тёмной вуалью, передо мной показался кривой домик. Карта сколько помогала, столько же и путала меня. Я волновалась, что собьюсь с пути и осчастливлю своей вкусной компанией какого-нибудь опасного монстра. Хотя чудище, наверное, умилилось бы при виде окорочков, заботливо отбитых об мостовую заранее, и пообещало бы мне быструю смерть. Когда я уже с безнадёжностью подумала, что действительно заблудилась, наткнулась на хижину, знакомую мне своей поросшей зеленью крышей и дырой в стене.
На первый взгляд внутри деревянного здания всё осталось в том же состоянии, какое было, когда я его покидала. Я поймала себя на том, что безотчётно искала хоть какой-нибудь новый знак от Лашанса. Но ничего так и не нашла. Усталость и позднее время суток всё решили сами, вынуждая меня заночевать прямо здесь.
Я неосознанно не торопилась. Задавалась вопросами, куда ушёл Лашанс и что собрался делать, тянула время в ожидании истечения условленного им срока. Но всё-таки продумывала, как быть дальше. Без него.
Слишком громкое конское ржание разбудило меня. Я перевернулась на другой бок и попыталась заснуть, но животное повторило свой низменный порыв.
На мгновение подумав, что в удравшей от меня лошади проснулась совесть, и она вернулась к своей хозяйке, тихо фыркнула и продолжила попытки улизнуть от реальности в морфеево царство.
Спустя ещё минут десять конских серенад я не выдержала и отбросила накидку в сторону. Встала, зажгла фаербол и в одной длинной тунике пошла на разборки. Я была настолько сонной и злой, что сейчас мне не требовались ни броня, ни оружие,
ни шампуры для шашлыка из конины. Казалось, что одной левой одолею целую толпу разбойников.
С всклокоченным воинственным видом распахнула щербатую дверь и в полуметре от себя увидела знакомые горящие красным глаза.
— Тенегрив?! — оторопело прошептала.
Жеребец тяжело дышал, сбиваясь на душераздирающие хрипы.
Сонливость как рукой сняло, как только я увидела безвольно осевшее на конском крупу тело.
— Лашанс?! — я, неверяще помедлив, подлетела к мужчине.
Полуприкрытые медовые глаза на мгновение сфокусировались на мне и закрылись полностью. Мужчина, державшийся из последних сил, окончательно провалился в беспамятство. Руки, ухватившиеся за поводья и луку седла, тряпицами опали. Тонкая тёмная струйка пробежалась по безымянному пальцу. И с его кончика на землю упала первая капля, на прощание призрачно блеснув в свете фаербола.
В спине имперца торчали стрелы.
— Люсьен! — ахнула дрогнувшим голосом. Развеяла призванную огненную магию и похлопала неестественно бледного мужчину по щекам. Но это не помогло привести убийцу в чувство.
Я подхватила мужчину под руки и попыталась вытянуть из седла. Тенегрив, будто с чувством выполненного долга передав свою ношу
с копыт на руки, с ужасными хрипами заржал и испарился. Уведомитель, оставшись без опоры, повалился на меня. Не выдержав внезапной нагрузки, я упала. Выползя из-под ассасина в перемазанной кровью и землёй тунике, присела рядом с кинжалонеопасным
, но всё равно гадом.
«Что произошло?! Что делать?! Что делать?! ЧТО ДЕЛАТЬ?!», — в голове остервенело метались мысли. Виски сжал обруч боли. — «Это ведь не просто рана. Это стрелы в теле! Он вообще жив?! А если они отравлены?!».
Я приложила пальцы к шее имперца, силясь прощупать пульс. Он был слабым и едва различимым. Но в этот раз, к несчастью, вовсе не из-за паралича.
Снова схватила под руки имперца, теперь уже распластанного на животе, волоком затащила в хижину и уложила на лежанку. Метнулась к столу, зажгла огарок свечи, вытащила кинжал из ножен и с большим трудом вспорола – хотя скорее распилила – прочный жилет, испещрённый следами множества надрезов, большая часть которых не смогла рассечь насквозь кожаную вещь и добраться до тела. А следом – раскромсала и окроплённую кровью рубашку. Переломала древки стрел и распахивающим движением откинула разрезанные одежды по бокам в стороны, оголяя мужскую спину.
«Заклинание лечения… но сначала вытащить стрелы…», — впервые так сильно, до одури, жалела, что вместо профессии врача получила другую.
Я ухватилась за древко дрожащими пальцами и потянула вверх. Люсьен рвано дернулся и закряхтел от боли, так и не придя в себя. Вместе со стрелой из раны хлынул очередной поток крови, приводя меня в дичайший ужас от масштабов кровопотери. Будто наконечник был плохой пробкой, негерметично перекрывающей и понемногу пропускающей алую жидкость, а я эту пробку извлекла, освободив дорогу утекающей крови.
«Прости, Люсь…», — даже не заметила, что не произнесла это вслух. Мысли были такими громкими, что мне казалось, будто я говорю, а не думаю. Но вряд ли Спикеру было дело до моих невысказанных извинений.
Как только спина имперца была освобождена от стрел, я поспешила влить в раны целительную энергию. Проверка показала, что карманы Лашанса были полны ядов, но лечебных зелий там не было. Либо уже выпил, либо и вовсе не удосужился ими запастись.
У меня не было ни бинтов, ни снадобий, ни каких-либо антисептиков, не говоря уже о вожделенной полноценной аптечке из моего мира в комплекте с «окей, Гугл». Даже швы на рану наложить было нечем. О том, чтобы закипятить воду и простерилизовать хоть какие-то тряпки, годящиеся на бинты, и речи не шло. Нужно время на поиск дров, на то, чтобы сбегать за водой и на многое другое. Опасения, что у него нет этого времени, и надо предпринимать что-то другое, вынуждали меня не оставлять Лашанса одного. Кровь никак не останавливалась.
Я могла уповать только на то, что моё магическое лечение сработает. Сидела в напоённой кровью Лашанса тунике и держала руки над ранами, как можно больше целительных чар вкачивая в Уведомителя.
— Давай же, ну, очнись, — мой голос дрожал настолько, что говорить удавалось через силу. Я вся дрожала.
Ассасин никак не приходил в себя. И раны не спешили затягиваться, так и выпуская кровь из нутра.
«Неужели отравили?!» — ужаснулась я от внезапной догадки.
Перед глазами сразу встали «особые» яблоки из игры. В них был смертельный яд, от которого нельзя было вылечиться или найти антидот. И наверняка в Тамриэле алхимия сотворила что-то ещё похлеще той «приправы» для яблок.
«Только не это…», — сердце пропустило удар.
Я потеряла счёт времени, сидя на коленях перед телом имперца, периодически проверяя его сердцебиение, зажимала сочащиеся кровью раны и напрямую вливала в них энергию школы восстановления.
Где-то недалеко завыли волки или оборотни. В должной мере вслушаться и оценить их вокальные данные мне помешала сложившаяся лашансоспасительная ситуация. Волчьи вопли остались без внимания.
«Кулон… точно, может, он поможет мне?», — заторможено подумала.
Фитиль догорающей свечки захлёбывался в растаявшем воске. Огонёк трепетал, из последних сил взбираясь вверх, чтобы не угаснуть. Скоро единственный источник робкого тусклого света отслужит свой срок. Запасной свечи в хижине не было.
Усталость свинцовой тяжестью навалилась на меня. Наверное, так проявлялось опустошение запаса магии. Я сгорбилась, сильней пригибаясь к спине мужчины. Держаться становилось всё сложней.
— Кулончик, пожалуйста… пожалуйста, помоги… — пробормотала, надеясь увидеть приободряющее сияние пробудившегося амулета. Но сфера не отозвалась на мою просьбу. Наверное, в её задачу входила только защита и помощь хозяину, но не выполнение его команд. А, может, у кулона и вовсе был случайный эффект? По типу Ваббаджека. Или заряды закончились. Ведь он мог наносить активный урон, как зачарованное оружие. А его периодически необходимо перезаряжать. Хотя об этом бастард наверняка предупредил бы меня.
«Не в Эпплвотче, так вот здесь?! Вот так?! Он умрёт у меня на руках?!» — последнее, что в немом приступе отчаяния я успела подумать, прежде чем упасть в обморок. Прямо на тело Лашанса.
***
Уведомитель вынырнул из небытия. Спина отозвалась тупой болью и непривычной тяжестью. Губы пересохли, Лашансу хотелось пить, но сил едва ли хватало на то, чтобы сопротивляться норовившим сомкнуться векам. С трудом повернув голову, мужчина краем глаза заметил скрюченное тело, использовавшее его спину в качестве подушки.
Он сумел вырвать ключ. Он успел оседлать Тенегрива, вырываясь из ловушки, и помчаться прочь в стремлении скрыться. Но вслед ему полетели стрелы. Лашанс постарался припомнить, где выронил бесценный пропуск в важнейшее нечестивое святилище его Семьи, но с негодованием признал попытки тщетными. Однако испуганные глаза имперки и её ошеломлённое «Лашанс» он не забыл. Память подвела Люсьена, скрывая в своих недрах важное и на замену подсовывая ненужное. Это гневило Спикера. Но ещё больше гневило то, что он понимал причины подобного поведения собственного разума. Даже пребывая в бреду лихорадки, имперец слишком уж хорошо уяснил, кому обязан своим спасением.
Затуманенный взгляд с поволокой медленно прошёлся по окружающей обстановке. Поблизости не было никаких алхимических ингредиентов или приспособлений. Видимо, заказчица лечила его магией. Благодаря её стараниям он пережил самый сложный пик. И, несмотря на то, что еще неимоверно ослаблен, так просто уже не умрёт. Впрочем, недолеченному Уведомителю ещё понадобится помощь имперки.
Мужчина напрягся, пытаясь встать. Спина отозвалась сильной резью. Влажная тёплая дорожка защекотала кожу, протягиваясь от центра боли к боку. Кровь. Раны ещё не затянулись должным образом. Имперец расслабил спину. Пока что однозначно нельзя дёргаться.
— А… — мужчина не сумел произнести то, что хотел. Надсадно закашлялся.
Аэдрова кукла, обычно чутко спящая, которой мешают лишние шум и свет, никак не отреагировала. Это было странно.
Неужели исчерпала магию и стала преобразовывать жизненную силу в заклинание? Так легко умереть. Возможно, она уже мертва.
Ассасин прислушался к своим ощущениям. Кожа чувствовала тепло и едва различимые движения, сопровождающие вдохи. И дуновение лёгкого ветерка, сопутствующего выдохам. Она уткнулась носом в его спину. Жива.
Верный и единственный друг. Теневая Грива. Он сам, выбиваясь из сил и изнемогая от ранений, привёз Люсьена к заказчице. Смирил гордый нрав и отправился за помощью к недругу. Видимо, даже конь понимал, что имперка являлась последним шансом спастись. И она действительно стала им.
Лашанс смежил веки, признавая поражение. Теперь он доверял ей не меньше, чем когда-то, словно три жизни назад, Лиаре.
Имперец, так и не открыв медовые глаза, снова провалился в бездну беспамятства, не принадлежавшую чертогам Ситиса.
***
Голова была тяжёлой, горела и раскалывалась на части одновременно. Всё тело ломило. Я с кряхтением привстала, чувствуя онемение в затёкших частях тела. Дышать почему-то было тяжело. Будто не только рёбра стянул невидимый корсет, но ещё парочку напялили на лёгкие и завязали потуже.
Придя немного в себя, смогла поверхностно оценить обстановку: я долгое время так и лежала на спине ассасина. Щёку неприятно стягивала спёкшаяся кровь. Кожа под ней зудела.
— Лашанс? — позвала я, безуспешно сглатывая упрямо подкатывающий к горлу комок. Ломота и другой дискомфорт как-то незаметно отошли на второй план.
Взгляд впился в зияющие, так и не затянувшиеся, раны. Кровь уже не текла. Но у мертвецов тоже нет кровообращения. Вызванный мрачными мыслями спазм скрутил мой живот в тугой и тяжёлый комок.
«Он умер?!» — страшная догадка заставила оцепенеть всё внутри. Я медленно подползла на коленках к голове мужчины.
— Лашанс? — непослушными пальцами прикоснулась к тёплой бледной шее. С глупой, но упрямой надеждой подумала, что труп, наверное, уже немного остыл бы.
Слабый пульс.
— Люсьен, — пересохшими губами позвала ассасина, не отнимая пальцев от сонной артерии. Хотелось лучше удостовериться, что эхо ударов сердца в жилах мужчины мне не померещились.
Медовые глаза нехотя приоткрылись. Затуманенный взор сначала обратился на меня, потом на мою окровавленную руку, находящуюся в таком положении, будто я поддерживала мужской подбородок.
— Ру-кх-кхи мыла? — слабо спросил, срываясь на хрип, Уведомитель.
— Шутишь? А мне было не до шуток. Дурак, — я тихо облегчённо рассмеялась, опуская руку. Одинокая слеза выскользнула из левого глаза, но я не обратила на неё внимания.
— Сейчас попробую заживить раны, — сказала я и только теперь заметила, что изъясняюсь не своим, каким-то ломанным, каркающим голосом.
— Н-нет, — излишне резким тоном запретил ассасин.
— Почему? — я опешила.
— Воды.
— Раны сейчас важней. Но ладно, — я облизнула губы. Пить хотелось и мне самой. Головокружение вынудило меня провалить попытку встать. Я снова шлёпнулась на пол. — Ай!
Сильно зажмурилась и проморгалась. Попробовала еще раз приподняться, но не получилось. Я обессилено откинулась на грязный пол, тяжело дыша, и, повернув голову вправо, обратилась к Спикеру:
— Ты там это… смотри не умирай. Слышишь?
— В-холнуешься? — пробормотал имперец, в донельзя ослабленном состоянии ухитрившись героически изогнуть бровь.
— Тебя проще добить, — устало усмехнулась я.
— Добей, — охотно дал добро имперец.
— Не могу.
— Знаю-кх.
— И почему я тебя спасаю, а? — даже лёжа в одной длинной тунике на грязном, полном потенциальных заноз полу с гуляющим по нему сквозняком, мне было пофиг на неудобства. Главное – лежать и не напрягаться.
— По… потому что…кха-х… симпатичный г-хад, — сквозь кашель выдавил мужчина.
— Ты мне ещё долго это будешь припоминать, да? — я фыркнула. Вещать приходилось через силу. Я бы молчала, но мне нужно было слышать голос Лашанса. Пусть это и неправильно, ему следовало даже дышать с осторожностью, но мне необходимо было постоянно получать хотя бы звуковое подтверждение того, что он всё ещё жив.
— Дольше… ч-кха… чем дума-ешь, — даже в такой ситуации мужчина сумел тоном передать усмешку.
— Припоминай, — легко согласилась я. — Главное не помирай.
Ассасин снова закашлялся.
Со второй попытки, пошатываясь аки скамп на ветру Глотки Мира, я смогла встать.
— Что-то плохо. С водой придётся… подождать, — я опёрлась об стол, переводя дыхание. Тошнота неприятно сдавила живот и подступила к горлу. Кости будто бы выворачивало наизнанку.
«Только этого не хватало», — мысленно простонала, чувствуя, как меня штормит и мутит.
Постояв несколько минут на слабых, дрожащих ногах, не выдержала и плюхнулась на стул боком к спинке, едва не промахнувшись при посадке. Тяжело дыша, смотрела на имперца.
Уведомитель, медленно моргая, будто вяло борясь с желанием закрыть глаза, рассеянно наблюдал за мной. Я отвела взгляд. Заторможенно покосилась на бадью, в которой должна была остаться хоть пара кружек питьевой воды. Поднялась и неуверенным шагом поплелась в сторону ведра. Меня то и дело заносило в сторону.
— Как же… прольётся, — бормотала я, ломая голову над тем, каким образом напоить лежащего на животе с головой набок имперца.
— Нет… сначала долечу, — я отставила в сторону бадью и кружку.
— Нет, — грубо отбрил имперец, захрипел и попытался встать. Кровь снова засочилась из ран.
— Лежи! — завопила я. И, заталкивая подальше недовольство его резкостью, угрюмо согласилась. — Ладно.
Зачерпнув воды, поднесла наполовину полную кружку к мужским губам и осторожно наклонила.
Лашанс сначала закашлялся, но вскоре приноровился и начал пить. Из-за неудобного положения большая часть воды оказалась на лежанке, затекая под мужчину.
Я сполоснула окровавленные руки и обтерла их об относительно чистые участки своей одежды. Пришлось подставить левую руку вниз, под рот имперца, чтобы меньше влаги стекало под его тело, пропитывая шкуры.
Когда я набрала в посудину вторую порцию живительной влаги, имперец сказал:
— Пей… сама.
Зарождающуюся во мне злость затушила мысль: «Точно, он говорил, что и готовят сами из-за отравлений. Должен понимать, что травить его у меня смысла нет. Но, может, это у них стало рефлексом – ожидание подвоха? Только что-то поздновато он сработал – после уже одной выпитой им кружки…».
Я демонстративно выпила кружку воды. Хотелось ещё. Но жажду я немного утолила, а в бадье осталось совсем мало, и лучше уж дать напиться ассасину, чем выпить всё самой и тут же в таком отвратительном состоянии тащиться с крупногабаритной бадьёй за свежей водой.
— Мне хватит. Будешь? — куда более живым голосом спросила Люсьена.
— Да, — выдохнул вместе с кашлем мужчина.
Напоив имперца, присела около его спины, собираясь колдовать.
— Без… магии, — рвано, но жёстко бросил он.
— Почему?! Магия тебе вчера жизнь спасла, — мне уже хотелось высказать неблагодарному имперцу всё, что я думаю о его грубости.
— Тебя… чуть не… убила.
Я опешила. Раздражение мгновенно схлопнулось и исчезло под влиянием удивления. В голову полезли воспоминания из фэнтезийных книжек и версии вроде «уйти в минус и оказаться на грани жизни и смерти». Я мысленно дала себе оплеуху, негодуя, почему ещё ночью о возможном риске не подумала. Ведь жизнь часто преподавала мне уроки о том, что не может всё идти всегда гладко, и обязательно есть как минимум одно «но». И, главное, читала же раньше о подобных магических «кредитах» ценою в жизнь или здоровье.
Зато сразу нашлось объяснение такому паршивому разбитому состоянию.
— И что же делать? — хмуро поинтересовалась. Мысль, что я чуть не отчалила на тот свет благодаря медовоглазому гаду, очень «радовала». Хоть я и понимала: лечить его – это всё-таки мой выбор, а, значит, и моя вина. Но из вредности винить хотелось именно имперца. Он мне и так уже немало задолжал.
— Ничего, — Спикер смежил веки.
Ослабленной, мне жутко хотелось принять этот соблазнительный вариант. Главной проблемой на пути к лечению убийцы было контуженое состояние
лучшего лекаря всея Сиродила. Но вид закрывшего глаза имперца и мысли о том, что он может их больше никогда не открыть, почему-то напугали меня. И дали хорошего увесистого пинка для возрождения инициативы и открытия второго дыхания. Я взяла бадью и потихоньку поплелась к ручью.
Времени на добычу обжигающе-холодной воды ушло в несколько раз больше, чем обычно. После возращения с жидким «трофеем» пришлось надрываться с поиском хвороста.
— Придётся прижечь раны. Останутся шрамы, — предупредила я. С третьей попытки с трудом вызвала фаербол и распалила пламя на дровах, помещённых в полуразрушенный пыльный очаг.
Лашанс не возражал, удивляя нехарактерной ему покладистостью. Казалось, будто ему настолько плохо, что он безучастно принимал всё, что с ним делают. Отсутствие привычной колкости у ассасина меня порядком нервировало. Люсьен стоически перенёс обжигание повреждённых участков спины.
Когда огонь принялся за разогрев воды, я безжалостно бросила в котелок свою разрезанную кое-как на длинные куски чёрную накидку, а сама с кинжалом наперевес направилась к Уведомителю. За время стерилизации ткани мой неожиданный пациент успел снова провалиться в беспамятство, что спокойствия мне не добавляло. От назойливого волнения нервный тик игриво подёргивал мой левый глаз.
Когда я стала разрезать рукава рубашки, Лашанс проснулся.
— Не напрягайся, — приказала я Уведомителю, пытавшемуся сначала привстать, а потом хотя бы приподнять руки.
Освободила имперца из плена ещё вчера порезанных и испорченных вещей выше пояса. Проварившуюся в кипятке ткань извлекла из котелка и, немного остудив, постаралась получше отжать. Получилось из ряда вон плохо. Силы ко мне возвращались слишком медленно.
Я рассудила, что лучше обмотать раны влажной, но относительно стерильной тканью, чем сухой и грязной. Хоть и не была уверена в том, что так будет правильно. Но я и так, не имея медицинского образования, сомневалась во многих своих действиях.
— Люсьен, нужно перевязать раны, — тихо позвала пугающего своей неестественной анемичностью имперца.
Изрядно потускневшие медовые глаза лениво приоткрылись и с трудом сосредоточились на мне.
Спикер напрягся, упёрся руками в шкуры лежанки, привставая и переворачиваясь для возможности сесть. Лицо имперца даже не поморщилось от боли, только приобрело целеустремлённо-ожесточённое выражение. Я поддержала за плечи начавшего подниматься убийцу. Видя, с каким трудом он держался в полулежачем положении, сказала:
— Обопрись об меня, — Уведомитель так шатался, словно бы в любой момент мог завалиться обратно.
Лашанс бросил на меня мутный оценивающий взгляд, будто раздумывая над целесообразностью моего предложения, и упёрся головой в моё плечо. И постепенно съехал, шеей на него. Подбородок уткнулся в верхний край моей лопатки. Имперец поначалу держался, но, видимо, незаметно для самого себя стал наседать на меня. Отягощённое мужчиной плечо усложняло мне процесс перевязки.
Обтерев спину от запёкшейся крови и кое-как затянув лоскутами раны, обратилась к Спикеру:
— Люсьен, — шёпотом позвала. — Ты меня слышишь?
— Да.
— Ложись обратно. Аккуратно, — я обеими руками вцепилась в предплечья мужчины, пытаясь облегчить его возвращение на лежак.
Немного отдохнув, я снова пошла за водой, чтобы приготовить что-нибудь съестное, удивляясь тому, откуда во мне нашлись силы на всё это.
Небольшой ручей весело журчал, в своём стиле подпевая птицам. Я поставила бадью на берегу, а сама встала на колени и склонилась над беспокойным потоком. Зачерпнув ледяной воды в ладони, умылась. Капли, окрасившиеся в розовый из-за крови Лашанса, поспешили стечь с лица обратно в родную стихию.
Кулон вывалился из разреза туники. Я взяла его в руку, собираясь привычно заправить за ворот, но успела заметить странное. В центре прозрачной сферы собралось свечение, чем-то напоминающее скопление сияющих фиолетовых блёсток. Только мерцающий лавандовый шарик с размытыми краями пульсировал, и частота его сокращений походила на сердечный ритм. Мой ритм.
Так и не закончив водно-лицевые процедуры, я села, подогнув под себя ноги. И выжидающе уставилась на амулет, не имея ни малейшего представления, как трактовать увиденное. Подарок Мартина хотел что-то мне сообщить? Или он прямо сейчас меня защищал? Я не исключала того, что именно кулон мог уберечь мою жизнь во время вчерашнего бездумного расходования магической энергии на лечение ассасина.
«Если бы Мартин узнал, что я, чуть не умерев, наделала вчера и продолжаю делать сегодня… Да ещё и амулет его матери привлекла к спасению убийцы… Он не разозлился бы. Вместо злости были бы разочарование и горечь», — мне стало тяжко от этих мыслей. Причинять боль и огорчать бастарда я не хотела. — «И правда. Что я делаю? Зачем?!» — от воспоминаний обо всех страданиях, испытанных мной по прямой или косвенной вине Лашанса, злость во мне заклокотала, требуя прекратить всякую помощь Уведомителю.
Но когда я вернулась в хижину и увидела беспомощного раненного имперца, со вздохом мысленно признала, что оставить его в таком немощном состоянии почему-то не могу. Хотя с радостью сплавила бы «заботу» о нём на кого-нибудь другого. Но ведь больше никого не было.
