Изменить историю

      Потоки энергии застыли недвижимой толщей, проявив нехарактерную им непокорность. Поначалу Аэдра решил, что дело в самой душе – она была несколько больше привычных ему и неуловимо напоминала что-то среднее между душами смертного и дракона. Впрочем, нечто подобное Ауриэль наблюдал у ещё одного создания…       Дракон времени взирал на чистейшую энергетическую вязь, пока в его голову закрадывалась догадка. Он сам того не зная, впустил в этот смертный план создание, которое может потревожить интерес тех, чьё внимание Акатошу точно не хотелось бы привлекать.       В верхнем слое кокона вихрились тонкие эфемерные нити мыслеформ – то, что составляет личность при жизни и то, что хранит в себе кратковременную память. С момента смерти, по мере хода времени, нити истончаются и исчезают, а внешность и характер личности стирается, подобно дорожке из отпечатков стоп на песке, омываемом волнами. След за следом. Миг за мигом.       Оскорблённый непокорностью собственных сил (но куда больше – движимый своими опасениями и стремлением поскорее избавиться от доказательства своей забавы) Акатош всё больше ярился и уже готов был отправить захваченную душу в Небытие, словно той никогда не было и не будет более. Тонкие пальцы запорхали, накладывая чары рассеивания на Дух – непременно каждую его нить необходимо разорвать, тщательно, не пропуская и не щадя ни одной из них, иначе Душа не покинет Бытие.       Чужая магия скорой стрелой двинулась к Хозяину сих угодий, не давая завершить начатое разрушение. Мужчина заметил чужеродное волшебство и, непоколебимо-уверенный в своём могуществе, предпринял попытку отразить чью-то безрассудную атаку. Всплеск чужой энергии невидимой лавиной обрушился на остроухую голову и утянул Аэдра в сторону, согласно движению своего потока. Опрокинутый наземь Акатош лежал в беспамятстве. В пылу негодования Дракон Времени не успел понять, что его покой нарушил тот, о ком очень давно не было вестей.       Вихрящиеся нити сияющего кокона замерли.       Две безликих фигуры с расплывающимися очертаниями возникли позади Дракона Времени. Тёмная, желая поскорей убрать из владений Ауриэля душу, уже перекатывала в пальцах сферу с чарами, но светлая, её остановила:       — Нужно выбрать место.       — Не имеет значения, где окажется это дитя, — потрескивающий шар, переполненный первородной магией, слетел с пальцев, но был ловко перехвачен вторым собеседником.       — Имеет, — ошеломлённая непреклонным тоном, сфера застекленела и рассыпалась осколками магической пыли.       — Что же ты предлагаешь? — равнодушно вопросил Тёмный незваный гость.       — Часовня Талоса, — Светлый безразлично перешагнул через безвольно обмякшего Акатоша и приблизился к Кокону.       Многочисленные нити скручивались и распускались, словно косорукая невидимая пряха вновь и вновь мучила неподатливый моток воздушной златой пряжи. Крайние волокна неумолимо таяли, рассыпаясь на крошечные частички энергии. Стоило поторопиться, пока Дух не растерял остатки своей личности. Вряд ли эта развилка Времён и событий сохранит прежний, уготованный ей путь, если одно из основных звеньев иссякнет.       Светлый гость направил руку в сторону Души и начертал в воздухе символы, значения которых были бы непонятны ни Даэдра, ни Аэдра.       — Не надоело ли тебе проявлять участие к каждой твари? — Тёмный последовал примеру компаньона – перешагнул через отбившегося от рук ребёнка, некогда одарённого Повелением Времени, и поравнялся со Светлым. Тот, впрочем, не прекратил своей манипуляции, лишь безразлично бросил:       — А тебе примерять роль зла вновь и вновь?       — Мы выше понимания всех прочих созданий, ведь сами созданиями не являемся. Покуда они не разумеют, нам приходится снисходить до понятных им ролей.       — Твой ответ неизменен, пожалуй, как и весь наш разговор. Раз за разом, одно и то же, — Светлый завершил свою часть письмён и выжидающе уставился на противоположное проявление Бытия. Нет, не противоположное, но противопоставленное ему мыслями тех, кто далёк от понимания мироустройтва.       — А давай-ка, кое-что изменим, — впервые в бесстрастном голосе Тёмного гостя проскользнула живая интонация – заинтересованность с толикой предвкушения – так присущие созданиям.       Светлый только неопределённо махнул рукой, что можно было истолковать в равной степени как отказ, так и согласие. В виду бездействия своего собрата, Тёмный предпочел расценить сей жест как согласие, и принялся чуть более оживлённо менять начертанное на Духе.       — Не мне тебе напоминать, что обратно нельзя. Разрывать пространство и земли двукратным вмешательством чистой тяжёлой энергии ни к чему.       — Почему бы и нет? — нет, Тёмный не собирался поступать столь опрометчиво, но позлить брата за попытку командовать было не лишним.       — Ты хочешь помочь тому неприкаянному отроку, — проигнорировав сказанное, безразлично констатировала светлая фигура.       — А ты – другому, — подобно Светлому ответил Тёмный.       По тону обоих казалось, что затеянный спор не вызывал подлинного интереса у собеседников. Может, так и было. Этим существам несвойственны примитивные чувства смертных. Но даже мельчайшее разногласие, самая крошечная их полемика по самому незначительному поводу расходилась по ряби Бытия, затрагивая каждую частичку мироздания.       — Мой вариант во благо всем смертным…       — Избавь уж от занудных проповедей. Хорошо. Часовня Талоса, — голос сочился невысказанным недовольством.       — Прекрасно, — одно-единственное слово с подтекстом одобрения, а сказано было так, что и за ругательство сошло бы. Всё же иногда и существам иного порядка были присущи отголоски импульсивности смертных.       Тёмный завершил письмена, и Светлая фигура стряхнула с пальцев воссозданную магическую сферу с заданными координатами семи измерений.       Зачарованный шар распался сетью и накрыл собой расщеплённую душу смертного создания. Сияющий кокон сжимался, приобретая смутные очертания. Заклинатель едва уловимыми взмахами пальцев ткал основу. Канва обретёт несколько иной узор, однако Душа – нити – всё равно та же самая. С созиданием у Тёмного всегда были напряжённые отношения, поэтому роль творца очень часто выпадала его Светлому компаньону. И этот раз – не исключение. И пока Светлый незваный гость был отвлечён восстановлением смертной оболочки, его извечный тёмный родич слегка подправил заданные в чарах перемещения параметры. У него имелась весьма занятная идея, куда, а, если совсем уж точно, КОМУ отправить Душу.       Проявив снисхождение, Светлый даже вернул Духу вещи, понимая, что некоторые из них крайне необходимы и ещё должны исполнить уготованное им. Уже после того, как дело было сделано, и сформированное смертное создание оказалось в отличном от запланированного месте, Светлый одарил Тёмного гневным взглядом. Но мешать не стал, несмотря на то, что в его силах было исправить положение. Значит, одобрял задуманное. А что гневался… увы, «Свету» по чину положено иногда вести себя подобно благочестивому снобу.       Поощрённый молчанием Светлого, Тёмный решил осуществить ещё одну своевольность на грани наглости: он отправил в Нирн краткое послание для другого создания, так полюбившегося его Тёмной Искуснице. Если не дурак, он всё поймёт, как надо.       Светлый предпочёл сделать вид, что не заметил уловки. Но взял на заметку и оставил за собой право подобным образом вмешаться в дела смертных. Но только если в том будет необходимость. Пока что торопиться ему некуда.

***

      С уходом ночи светлячки разлетались по своим укрытиям – они всю ночь кружили в воздухе, своим присутствием даруя этому месту особое очарование, и теперь справедливо заслужили отдых. С приходом раннего утра и восходом дневного светила большинство пирующих потянуло в сон. Или уединиться. Уединялись, впрочем, не всегда в компании с кем-то из собутыльников. Порой жажда облегчить желудок возобладала над всеми прочими позывами чресел.       Вот и бретонцу пришлось временно покинуть компанию пары согласных на всё дам из-за эгоизма своего собственного предательского организма. Нордка и альтмерка только разочарованно вздохнули, когда самоуверенно и многообещающе величающий себя «Князем разгула и сладострастия» мужчина, встал со скамьи и отправился в одиночку покорять растительность, так и не продемонстрировав женщинам, что не зря носит сей почётный титул.       На поиск свободных кустов у великого и могущественного Сангвина ушло много времени. В одних зарослях уже кто-то наследил, в других ему были не рады, в третьих, напротив, настолько рады, что Даэдра пришлось спасаться бегством.       Когда бессмертное существо под человеческой личиной вновь вернулось к облюбованному им месту за столом, дам и след простыл. Наверняка собутыльницы нашли себе новую компанию. Ну и аэдра с ними. «Бретонец» не был разочарован – всё же не последнее застолье в его жизни, хе-хе. К тому же, у Сангвина всё равно есть любимая, которой он всегда рад, – выпивка!       Мужчина неуклюже плюхнулся на скамью и потянулся к бутылке мёда, размышляя о том, как ему нравится рифтенский лес и людские гулянья, устраиваемые после удачной охоты или завершения посевных работ.       Прохладная вода пропитала волосы и рубаху. Чувство холодной сырой ткани, прилипшей к коже, доставляло такие неудобства Сангвину, что тот проснулся, но пока не спешил совершать опрометчивых резких движений – мастак пить и в похмелье кое-что смыслил. Князь почувствовал тепло и мягкость чужого тела под рукой. С безразличием отметив про себя, что какая-то особа всё же скрасила вчера его одиночество, Сангвин отлепил голову от камня и задрал её вверх, чтобы оглядеться, где и с кем он оказался.       Выяснилось, что Даэдра в своём истинном облике возлежал возле дорожного алтаря Акатоша в обнимку с бадьёй и смертной игрушкой вышеупомянутого всуе Аэдра. Князь разгула решил, что похмелье как-нибудь подождёт и, предчувствуя большие неприятности, поспешил подняться на ноги и осмотреть масштабы своего кутежа.       Алтарь, а точнее то, что от него осталось, представлял собой жалкое зрелище. Колонны были разбиты и кусками размётаны вокруг купели со святой водой. Сама купель потрескалась, в паре мест раскололась до основания, и теперь ключевая вода вытекала, образовывая большую лужу вокруг святилища. Именно этой водой пропитались вещи Сангвина и смертной. Кстати о ней.       Даэдра метнул взгляд на женское тело и задумчиво почесал голову в основании одного из рогов. Вроде бы та смертная собутыльница из компании наследника имперского трона, но вроде бы и не она… Князь разгула проморгался и присел на корточки, чтобы вглядеться в её лицо. Мыслительный процесс шёл со скрипом и звоном в голове. Спустя несколько минут изучения смертного существа Даэдра всё же догадался взглянуть на её ауру. Печать Акатоша стояла на месте, симметричный яркий узор скрывал под собой вязь рун, которую знал только тот, кто их накладывал. У каждого Аэдра и Даэдра своя, особенная маскировочная вязь для сокрытия рунических знаков. Эта, несомненно, принадлежала Акатошу. Значит, всё-таки та же самая смертная игрушка.       Сангвин попытался привести собутыльницу в чувство, но она не подавала никаких признаков жизни, кроме поверхностного дыхания и слабого сердцебиения. Мужчина отчаянно силился вспомнить происходившее накануне, но у него ничего не получалось.       — А неделя-то прошла? — сам себя спросил Даэдра, припоминая уговор заключить со смертной сделку, после того, как она придумает, что ему предложить взамен. Пока Князь разгула лениво созерцал окружающий мир, пытаясь восстановить память по кусочкам, одухотворённая толпа паломников показалась из-за поворота. Им предстала весьма красноречивая картина: разбитый алтарь, среди развалин которого рогатое чудовище склонилось над бездыханной женщиной.       — Демон! Даэдра! Чур меня! — вразноголосье возопили путники.       Сангвин, по-прежнему пребывая в истинном облике, поднялся на ноги, сверкнул честными алыми глазами и сквозь доброжелательный клыкастый оскал устрашающе убедительно пророкотал:       — Это не то, что вы думаете!       Что бы путники ни думали до этого, но после лицезрения столь располагающего к себе лика однозначно все сошлись во мнении, что надо отвоевать алтарь и наказать супостата.       Люди и меры воинственно бросились к луже и, зачерпывая святую воду чашками и кружками, начали обливать ею рогатого богохульника. Метили, разумеется, с почтительного расстояния. Пьяница медленно отступал, думая о том, стоит ли убивать свидетелей, или не злить Дракона Времени ещё больше. Свидетели тем временем продолжали зачёрпывать воду с травой и мелкой крошкой камня и орошать ею нечисть. Едва среди гневных возгласов праведников слово «изыди!» сменилось заветным «О, милостивый Акатош, сниспошли…», как нечисть предпочла схватить бесчувственное тело акатошевой любимицы и ретироваться в ближайших кустах, пока Аэдра не обратил внимание на зов верующих и не застал Сангвина на месте преступления.       Паломники с опасением заглянули в заросли, но богохульника и след простыл. По стайке путников прошли одухотворённые шёпотки:       — Вот что молитва Акатошу творит! Нечисть изгоняет!       Рыбак сидел на причале, слегка покачиваясь из стороны в сторону. Удочка в его руках за всё время рыбалки ни разу не дёрнулась, сообщая хозяину о клёве рыбы. Отсутствие улова ничуть не огорчало имперца. Мужчина взял в руку бутылку эля и сделал большой глоток, вновь уставившись в водную гладь. На удилище он уже не смотрел, оставив тщетные попытки определить, какое из двух виденных им реальное. На противоположном берегу узкой, но глубокой речки вспыхнула сфера и рассыпалась на невидимые глазу осколки, приоткрывая страшное зрелище. Рогатоё чёрное чудище, обмазанное кровью, тащило какого-то человека, обмякшего как тряпица в его руках. Имперец сию минуту протрезвел от увиденного, бросил удочку и убежал прочь с причала, зарёкшись когда-либо ещё пить. Или рыбачить.       На рогах кокетливо покачивалась травинка, на остроконечном ухе застрял стебель тигровой лилии, а в чёрных как ночь волосах белые осколки камня издалека можно было спутать с жемчужинами. Если бы Вайл увидел сейчас внешний вид Сангвина, наверняка бы нарисовал картину и продал пару сотен её копий всем знакомым. Оригинал же повесил бы у себя в доме.       Даэдра сгрудил смертную на берегу, а сам поспешил к реке, чтобы смыть с себя всё, дискредитирующее образ великого Князя разгула. О том, что во время пьянок Сангвин порой оказывался в ещё более неприглядных положениях, он не задумывался. Всё-таки попойки – это другое! Профессиональные издержки никто не отменял.       За время проведения водных процедур смертная так и не удосужилась проснуться. Мокрый после омовения Сангвин присел на траву рядом с женщиной и принялся оглядывать природу вокруг. Порыва созерцания красот Тамриэля надолго не хватило, ибо вскоре более низменные потребности дали о себе знать. Рогатый мужчина призвал слугу и приказал ему принести еды и сменные вещи для господина. Дремора-керл удивился, когда хозяин отказался от хмельных напитков – такое случалось не слишком часто и нередко предшествовало серьёзным делам, для решения которых властелину Очагов Наслаждения требовалась светлая голова. С неуместным любопытством рядовой даэдра обращаться к Сангвину не посмел.       После плотного завтрака Князь разгула, слишком трезвый и оттого не слишком благодушный, соизволил уделить внимание собутыльнице. Даэдра успел многое перепробовать для приведения в чувство имперки: и давал оплеухи, и лечил её, и опрокинул ушат воды ей в лицо, и многое другое. Мужчина предполагал, что даже после самого лютого возлияния смертный уже должен был проснуться или умереть. Эта особа оставалась жива, но приходить в сознание не хотела никоим образом.       Сангвин вновь призвал слугу:       — Принеси одну бутылку Чёрного вина, — бросил в руки прислужника ключ-печатку. — И если хоть одна лишняя бутылка пропадёт… — Князь осадил слугу предупреждающим взглядом и замолк, посчитав, что продолжать свою реплику нет необходимости.       — Что вы?! Что вы?! — запричитал керл, растворяясь в воздухе, покуда господину не пришло в голову подкрепить угрозу членовредительством.       Не прошло и пяти минут, как слуга вернулся, бережно баюкая маленький сосуд в руках. Сангвин забрал печатку и вино и отправил обитателя своего плана обратно. Князь разгула с сожалением взглянул на бутыль из непрозрачного чёрного стекла.       Чёрное вино Обливиона – хмельной эликсир, возможность изготовить который даётся крайне редко. Рецепт его – жемчужина коллекции Сангвина, ревностно хранимая и оберегаемая им. Очень жаль тратить столь ценный напиток на какую-то скучную смертную, но если не сделать этого, то придётся держать ответ за неё и разбитый алтарь перед Акатошем. Перспектива оказаться виноватым должником перед Драконом Времени помимо болезненного удара по самолюбию Сангвина может обернуться ещё и другими последствиями. Право слово, бессмертный пьянчуга так и не смог вспомнить прошлый день и понять, что натворил и как «сломал» игрушку Акатоша, но нужно её «починить» до того, как Аэдра узнает о «поломке». Иначе и от разрушения дорожного святилища откреститься не получится.       Поколебавшись, Князь разгула всё же развязал суконную верёвочку, размотал холщовую ткань с горлышка и поддел когтём пробку, откупоривая бутылку. Чёрное вино Обливиона – последнее средство, на которое мог рассчитывать даэдрический винодел. Если не поможет оно, то Сангвин бессилен сделать что-либо ещё. А обращаться к Кинарет или Азуре за помощью ой как не хотелось.       — Слишком дорого мне обходятся провалы в памяти, хе-хе, — с мрачным блеском в глазах усмехнулось рогатое создание, поднося сосуд с вином к губам смертного существа.

***

      Внезапный кашель выжал из лёгких последние крупицы воздуха. Судорожные поверхностные вдохи не приносили облегчения и едва позволяли не вылететь за грань, разделяющую жизнь и смерть. Понемногу кашель стихал, сердце успокаивалось, а вдохи получались глубже и уверенней. Сил оторваться от земли не было – их едва ли хватило, чтобы открыть глаза.       Мутная серая пелена неохотно прояснялась. Вялое моргание не слишком-то спасло ситуацию. Казалось, блаженная безмятежность и умиротворение неумолимо ускользали, и отчаянно хотелось вновь провалиться в небытие, оставив все заботы и тревоги позади. Но что-то вновь и вновь выталкивало сознание наружу, в нежеланную реальность.       Я медленно приподнялась на локтях и, обессилено скрючившись, села, осматривая окружающую меня обстановку.       — Ну, наконец-то, — прогудел голос с гортанными порыкивающими нотками в тембре. — Я уже местечко выбирал, где тебя прикопать. Цветочки на могилку посадить хотел. Тебе какие больше нравятся? Ну так, на будущее…       Стоически игнорируя тянущую боль в шее, я медленно повернула голову на источник звука. Взору предстала угольно-чёрная физиономия с красными узорами. Кривая клыкастая улыбка и рожки, загадочно выглядывающие из шевелюры создания, довершали «ангельский» образ. Но мне не было страшно.       Я безразлично моргнула и простодушно поинтересовалась:       — Кто ты?       — Упилась так, что не помнишь дядюшку Сангвина?! — нарочито удручённо покачал головой рогатый мужчина.       Я оценивающе оглядела мгновенно приосанившегося «дядюшку», силясь вспомнить его, когда меня внезапно осенило:       — А кто я?       Странный человек с рогами простонал и выругался, швырнув пустую чёрную бутылку в воздух.       — Что ты помнишь?! — наседал на меня назвавшийся дядюшкой Сангвином.       Я сконцентрировалась, пытаясь найти ответ на этот вопрос в своей голове. Рассеянность и непонимание происходящего окутывали слабое сознание плотной непролазной паутиной. Крупицы смутных образов тусклыми невнятными вспышками врывались в мысли и тут же гасли, утекая куда-то далеко, откуда их было уже не достать.       Теперь стало страшно. Звенящая ледяная пустота там, где должны были быть ответы. Там, где должна быть память. Страшно от зудящего под кожей ощущения, причину которого я не могла объяснить. У меня не было обоснования для этого чувства, оно само выплыло откуда-то из глубины души. Вроде бы ничего страшного, но неизвестность вгоняла в ужас.       — Ты помнишь хоть что-нибудь?! — рычал на меня Сангвин.       — …ничего… — тихо и растерянно сказала я.       — О, моровы тентакли, за что мне это?! — с мученическим выражением лица хлопнул себя «дядюшка Сангвин».

***

      Эрина Дженарус сверяла записи в книге постояльцев с количеством полученного ей золота и ключами, висящими в шкафчике. Всё сошлось. Владелица таверны удовлетворённо улыбнулась и отложила книгу учёта. Нордка потянулась за пергаментом, чтобы составить список заканчивающихся продуктов и вещей.       Дверь таверны распахнулась, впуская посетителя. Голубые глаза мельком взглянули в сторону гостя, узнавая одного из постояльцев, и снова опустились на пергамент. Эрина кивнула в знак приветствия, не отрываясь от работы со списком. В такие моменты она была крайне сосредоточена и предпочитала ни на кого не отвлекаться, будь то хоть сам Янус Гассилдор.       Мужчина сел за полюбившийся ему столик в углу таверны. Впрочем, выбор расположения скорее был обусловлен его ремеслом, а личные предпочтения находились на втором плане: облюбованное наёмником место позволяло осматривать большую часть помещения, самому оставаясь при этом наиболее долгое время незамеченным. Незамеченным всеми, кроме надоедливых разносчиц: девушка, поспешившая к постояльцу, чтобы принять заказ, была отослана им обратно.       Бретонец, сидевший у стойки, поднялся и расслабленной походкой двинулся к меру, блаженно улыбаясь и потрясая початой бутылкой вина.       — Давно не виделись, дружище! Давай по одной, за встречу! — присаживаясь напротив Эльвелла, радостно предложил Сэм Гевен.       — И тебе не хворать, — кисло поприветствовал бретонца наёмник, слишком живо припоминая последствия той пьянки. Начиналось всё хорошо, но закончилось так, что меру ещё долго в каждой встречной орсимерке мерещилась одна приставучая преследовательница. — Нет, и не обсуждается, — твёрдо отказался наёмник.       Сэм Гевен переменился в лице, мгновенно сбрасывая с себя напускное легкомысленное веселье и понизив голос до полушёпота, заговорщицки сообщил:       — Я знаю, что ты кое-что ищешь. И располагаю информацией, которая тебе нужна.       — Оставь эти уловки для своих собутыльников, — прохладно ответил Эльвелл.       Сэм Гевен прекрасно знал о роде деятельности эльфа. Размыто обмолвиться любому наёмнику об осведомлённости о поисках и посулить информацию – практически всегда является попаданием в цель. Наёмники очень часто что-то ищут: реликвии, людей, монстров, ингредиенты, заказчиков и заказы и многое другое. По сути, большая часть наёмничьей деятельности состоит из поиска. Поэтому обронённые бретонцем слова могут «задеть» и заинтересовать любого наёмника, даже если фактически у Сэма нет того, что он предлагает.       — Но я знаю о том, где искать Алинэй. И о том, что сейчас её не удерживает подле себя некто, связанный с Тёмным Братством. И о недуге Септима я в курсе, — Сангвину ничего не оставалось, кроме как выложить напрямую часть сведений. Главное под любым предлогом напоить эльфёнка! — Чтоб беседа клеилась, дружок, давай выпьем чуток, хе-хе! — на красном от частых возлияний лице бретонца расплылась самая что ни на есть простодушная улыбка. Он наполнил две кружки, стоящие на столе, вином и одну слегка подвинул в сторону наёмника.       От услышанного Эльвелл напрягся. Странно, откуда пьянчуга знает такие подробности про его поиски? Мимолётное желание поддаться на уговоры было мгновенно пресечено здравомысленным выводом: то, что Эльвелл ищет уже несколько недель не может волшебным образом само прийти к нему в руки. Тем более, когда вместо платы за информацию пьянчуга просит всего лишь составить ему компанию в употреблении хмельных напитков.       Отхлебнув из своей кружки, Сангвин с расчётливым блеском в глазах доверительно обронил:       — Я хочу помочь приятелю в память о том, как мы повеселились в Имперском городе. Всего лишь пару тысяч септимов, и за чаркой вина я тебе расскажу всё, что знаю.       — Заплачу три тысячи, но без выпивки. Выкладывай, что знаешь, — наёмник откинулся на спинку стула, принимая нарочито расслабленную позу, которую собеседник непременно растолкует как ослабление бдительности.       Сангвин мысленно усмехнулся, забавляясь тем, как осмотрителен и хитёр эльфёнок. Но как наивен – недооценивает «простого пьяницу». Даэдра разгула как никто другой умеет склонять созданий к злоупотреблению алкоголя, иначе бы Сангвин не был бы Сангвином!       — Обижаешь… Я к нему с чистым сердцем и добрыми намерениями, поделиться за беседой тем, что знаю, а он вот так в штыки…, — Сангвин демонстративно махнул рукой и вздохнул, поднимаясь из-за стола. — Что ж, бывай. — Бретонец подхватил принесенную с собой бутылку и кружку, из которой отпил.       Эльвелл, понимая, что без соблюдения странного условия Сэма сведения уплывут из его рук, просчитывал возможные последствия авантюры. Что-то было явно нечисто. Однако даже «Анвильские вороны», едва прознав о том, что информация, сбор которой им поручил Эльвелл, так или иначе связана с Люсьеном Лашансом, как они отклонили заказ и даже вернули деньги, что в иных обстоятельствах для жадных пройдох их гильдии равносильно личному оскорблению. Не было никакой уверенности в том, что настойчивый пьянчуга знает больше, чем известно самому полукровке, но что если всё же знает? Это всё очень похоже на ловушку, но меру не оставалось ничего, кроме как попытаться рискнуть.       — Хорошо. Выпьем. Но я буду пить только свой мёд, — строго изрёк наёмник, с подозрением наблюдая за просиявшим Гевеном. — Подожди здесь.       Эльвелл поднялся с места и двинулся в сторону стойки, чтобы купить себе алкоголь и одновременно изучить местность на предмет возможной засады или ещё какой-либо угрозы. На первый взгляд и после магической проверки всё казалось спокойным. И даже бутылка мёда, которую эльф купил, после придирчивого осмотра оказалась вне подозрений.       Когда эльф отошёл за пойлом, Сангвин расплылся в довольной улыбке. Всё складывалось наилучшим образом: наёмник согласился выпить, да ещё с условием, которое для Даэдра было как нельзя кстати. Ведь в кружке у него плескался виноградный сок с малой толикой вина исключительно для придания питью характерного алкоголю аромата. Согласись полукровка выпить сразу, Князю разгула пришлось бы срочно подменять напиток. Сам Даэдра в этот вечер напиваться не планировал.

…но всё же напился.

***

      В этот раз назвавшийся «дядюшкой Сангвином» выглядел совсем иначе. Я даже не могла понять, нормально это или нет. И только после решения этого вопроса можно было бы подумать том, что может, не стоило верить таким заявлениям от обладателя совершенно другой внешности. Я знала названия элементарных вещей, какие-то обособленные знания о мире, но вся память о себе и чужих действиях, связанных со мной, куда-то исчезла. Если вообще была.       Благоухающий алкогольным амбре «Дядюшка Сангвин» куда-то вёл меня по лестнице, придерживая за руку. Скудного освещения разве что хватало высветить намёк на препятствия на пути и не споткнуться о них.       Мы остановились возле двери, и человек отцепился от моей руки, чтобы с осторожностью отворить оную, избегая скрипа. «Сангвин» завёл меня в тесную комнату и указал на стул:       — Во-от. Пос-сиди зде-есь, я скор-ро вернусь, де-еточка, — елейным голоском, пьяно растягивая гласные, произнёс «дядюшка Сангвин», едва ли не светясь от переполнявшей его радости и довольства жизнью.       Я послушно села на стул, буравя взглядом другого человека, который лежал на кровати в окружении непонятных тряпиц и пучков перьев. Проследив за моим взглядом, провожатый махнул рукой:       — Не обр-щай внимания. Это мо-ой друг. Он бу-удет вести себя ти-ихо, видишь, спи-ит.       Возразить мне было нечего, поэтому я наивно наблюдала, как «Сангвин» с дежурной улыбкой и выставив руку ладонью вперед, пятится к двери. Внезапная вспышка боли ударила в голову так, что я схватилась за неё руками и вскрикнула.       Человек выругался и с довольно трезво прозвучавшим возгласом «Ты меня не видела! Меня здесь не было! И я... я не Сангви-ин!» вылетел за дверь, по пути слегка приложившись об косяк.       Я рухнула со стула, скручиваясь от боли. То ли грохот, то ли мой вскрик разбудил спящего незнакомца.       Ещё не разобравшись в ситуации, с готовностью пробормотал он:       — Я ни-че не делал, — он поморщился и осоловело огляделся.       При виде меня, скрючившйся на полу в слезах от боли, его глаза округлились:       — Ты кто? Что с тобой?       Я не могла ничего ответить, пытаясь удержать сознание на плаву под ударами волн образов. Они выплёскивались как лава из огромного вулкана, такие же горячие и жалящие, выжигали узоры на ровной глади памяти и вставали на свои места в оплавленных ложбинках. Вместе с головой жар захватил и тело.       Незнакомец суетился вокруг, то колдуя лечение, то перебирая склянки с зельями и гадая, какое подойдёт для меня. Ситуация осложнялась тем, что чтобы знать, чем лечить человека, надо знать, от чего его лечить. Блондин не знал и никак не мог выпытать у меня ответ. В итоге опрокинув в себя какое-то зелье, он сообщил:       — Я за помощью, сейчас вернусь! — и выбежал из комнаты.       Я не знала счёта времени, но в какой-то момент от центра груди пошла блаженная прохлада по всему телу. Она баюкала горящее тело и смогла ослабить хватку боли в голове. Я облегчённо всхлипнула и выдохнула, проваливаясь в беспамятство.       — Она здорова. Мне даже сложно представить, чтобы она билась в агонии, как вы говорите, — приглушённый голос донёсся словно издалека, но с каждый словом становился чуть ближе и громче.       — После её воплей мне, наоборот, трудно поверить, что с ней всё в порядке.       — А вот вам бы я настоятельно порекомендовал подлечиться, — уже можно было расслышать скрип пера по бумаге. — Я напишу вам рецепт…       — Благодарю.        Я открыла глаза, и взгляд упёрся в относительно низкий деревянный потолок. Кроме подозрительных пятен на оном смотреть было нечего. Я скосила взор туда, откуда раздавались голоса, и изумлённо вымолвила тихим сиплым голосом:       — Эльвелл?!