-17-
Тем стойким оловянным солдатикам, кто все-таки кликнул на эту главу, посвящается.
Саундтрек - Karliene. The King Beneath the Mountains. https://www.youtube.com/watch?v=JbXDSTLlZzA
(от автора: Песня, по-моему, безумно прекрасна. Замечательная альтернатива той версии "Короля всех гор окрестных", которую, наполовину переделав, нам представил Пи Джей во втором фильме. *шепотом по секрету*: Полный замысел работы, которую вы сейчас читаете (все, что за рамками первой главы), пришел к автору как раз при прослушивании этой песни, незадолго после просмотра второго фильма).
Вслед за Балином она тихо ступила за полог. Внутри палатки было полутемно. Тускло мерцала свеча, и от этого неяркого света тени по углам и на потолке, казалось, еще больше сгущались. Было необычайно тихо, гораздо тише, чем даже там, снаружи, в долине после боя. Слышалось лишь затрудненное дыхание того, к кому осторожно склонился Балин. Того, кто лежал распростертый перед ней на постели из наскоро и небрежно сложенных грудой спальных мешков и меховых плащей. Дыхание, похожее то ли на хрип, то ли на стон.
Она резко остановилась. Сердце, бившееся до сих пор часто и неровно, замерло, словно натолкнувшись на невидимую преграду. Глухо звякнула где-то под ее ногой смятая, пробитая в нескольких местах золоченная кольчуга. Тонко зазвенело-запело в ушах.
До этого самого мгновения она точно знала и верила, что он будет жить. Что невозможно ему, прошедшему через столько опасностей и сражений, так нелепо пасть в последнем из них. Даже сумрачное лицо Гэндальфа не погасило в ней этой веры. Но теперь, один лишь раз взглянув на постель и услышав это прерывистое дыхание загнанного, исходящего предсмертной агонией зверя - так дышал когда-то попавший в охотничью западню молодой волк на окраине Дунланда, когда Роэн с размаху дважды всадил длинный нож ему в грудь - она поняла сразу: надежды нет. Нет, и быть уже не может. Напротив, противоестественным и пугающим казалось то, что он до сих пор жив. Разве может еще биться жизнь в этом исколотом израненном теле?! Грудь, плечи и руки в уродливых повязках с просочившейся кровью. И даже на полотне, покрывавшем его ноги и живот, алели и все ширились пятна.
По знаку Балина, она неловко опустилась - почти рухнула - на колени и, холодея от страха, увидела совсем близко лицо Торина. Нет! - ничто из того, что она испытала и познала - ни обожженные люди, бившиеся в агонии и затихавшие на улицах сожженного Эсгарота, ни кротко угасший Роэн, ни пламя из пасти дракона, ни уходящий неведомо куда Вигторн - ничто не могло сравниться с этой мукой и тьмой извечной, что опускалась сейчас на ее склоненную голову.
Его лицо, почти неузнаваемое, в багровых кровоподтеках и ссадинах, с потрескавшимися бескровными губами. Глубокий порез тянулся от виска до правого глаза. Спутанные, намокшие от крови и пота волосы.
Его веки дрогнули, и левый глаз медленно приоткрылся. Правый совсем заплыл опухолью от височной раны. Но низкий голос был на удивление спокойным и как будто совсем не изменившимся.
-Идунн, - так непривычно и ласково прозвучало ее имя в его устах. - Что ж, целебные травы, что ты принесла нам из Эсгарота, похоже, пригодились... после всего.
Она не могла говорить - так сдавило горло - и беспомощно сжалась, пригнулась к земле, чтобы он не заметил ее волнения.
Он повернул голову вслед за ее движением, словно не хотел терять ее из виду. Она устыдилась своего малодушия, но не в силах была пошевельнуться. Со страшной силой давила на плечи темная тяжесть горя и безнадежности. Глупая, жалкая слабая женщина, как смеешь ты? Какое дело сейчас до твоих стенаний? Успеешь еще повыть покинутой собакой - сколько лет там на твоем веку? Она яростно твердила себе эти горькие слова и с усилием, с надрывом, словно поднимая разом два ведра, наполненных студеной водой, оттолкнулась ладонью от пола. Выпрямилась, преодолевая колотье в левом боку. Взглянула на него со светлой и нежной улыбкой.
-Вы звали меня, мой Король?
Вместо ответа, он слегка шевельнул рукой, и Балин, как будто только этого и ждал, отступил и скрылся за пологом.
-Ближе, подойди ближе. Темно, - сказал Торин.
Она склонилась к самому изголовью, желая и одновременно страшась того, о чем он мог сказать, спросить в этот свой последний час. Но слова его были неожиданно просты:
-Идунн... Идунн, как же больно.
Она вздрогнула, как от сильного удара, и стиснула руки так, что хрустнули косточки. Что-то все сильнее билось и жгло в ее груди.
- Фили и Кили... их уже нет... Моя сестра, Дис... она ведь не переживет. Я не должен был...
Юноши, похожие на ее сына, только младше и отчаянно-бесшабашнее. Полегчает ли ему хоть немного, если он узнает о Вигторне? Она посмотрела в его бледное напряженное лицо и поняла: нет, времени уже не осталось. Да и не нужно ему сейчас это запоздалое признание.
- В этом нет вашей вины. Я знаю, вы бы защитили их, если бы это было возможно, - как горят нестерпимым страданием его глаза - единственный полуоткрытый глаз. Нет, тут бессильны слова, да еще и произносимые таким жалко-вздрагивающим голосом, как у нее. Балин или Двалин, старые суровые воины, может быть, могли бы что-то объяснить о мужестве и свободе выбора, о Чертогах Махала, ожидающих павших в битве. Она была всего лишь женщиной из рода людей. Она готова была отдать всю прожитую жизнь и моменты короткого ослепительного счастья, чтобы вернуть ему этих мальчиков, чтобы он сам остался властвовать на престоле Эребора. Но одного ее желания было недостаточно.
Она не могла избавить его от чувства вины и утраты в этот последний момент. Все что она могла - это быть рядом. Она погладила, едва касаясь, его голову, пылавшую жаром. Бережно взяла его за правую, чудом уцелевшую от ранений руку. Левая рука - она только сейчас заметила - была искалечена: сползшая повязка едва прикрывала глубокую рану, в которой виднелись обломки белой кости. Как будто Бледный Орк хотел поквитаться за давнюю обиду.
Она не знала, сколько времени прошло. Он не говорил больше ничего и почти не шевелился. Как будто берег силы. Он лежал так тихо и неподвижно, что лишь дыхание, которое час от часу становилось все более тяжелым и прерывистым, и горячие пальцы, все крепче сжимавшие ее руку, давали ей знать, что он жив.
Иногда в палатку заходили и снова выходили гномы: Балин, Двалин и Глойн... Каждый раз Торин открывал глаза и пытался приподнять голову, но, завидев своих соратников, со вздохом вновь опускался на постель.
К утру или, может быть, к вечеру следующего дня - она потеряла счет времени - полог палатки снова раздвинулся. Гэндальф Серый, а следом за ним - Бильбо. Это был первый раз, что она увидела Бильбо после сражения. И внезапно в ней проснулся гнев. Гнев женщины, чье дитя отнимают и уносят невесть куда. Этот маленький, казалось бы, такой добрый и совестливый человечек. Цел и, похоже, невредим. Если бы не он, Аркенстон был бы у Торина, и, как знать, может быть, люди, эльфы и гномы пришли бы к согласию скорее и были бы лучше подготовлены к нападению вражеского войска. Она подобралась, едва удерживаясь, чтобы не броситься на него. Цел-целехонек. Разодрать бы в кровь лицо и выцарапать глаза, чтобы понял, в конце концов, как же это больно.
-Торин, я привел его, - сказал Гэндальф. Торин вздрогнул и поднял голову. И, увидав его нетерпение, поняв, кого ожидал он все эти часы, она поспешно, со смешанным чувством обиды и сострадания, поднялась с колен. Он удержал ее руку. Прошептал едва слышно, но настойчиво:
- Не уходи далеко... Вернись потом, после, слышишь?
Она стояла у палатки без плаща, с непокрытой головой, и ветер задувал снег ей за ворот. Но холод снега был ничто в сравнении с холодом, который выстуживал и сжимал ее сердце. Подошел незнакомый ей широкоплечий гном с решительным и жестким лицом и копной седеющих волос и посмотрел на нее пристально и неприязненно. Балин тоже был там, и по его почтительному поклону она поняла, что это, должно быть, тот самый Даин Железностоп. Ближайший наследник Эребора, значит. Будущий Король Под Горой. Поздновато явился! И, отчаянно испугавшись, что ей запретят вернуться в палатку, она вся напряглась и выговорила громко и решительно, как никогда еще ни с кем прежде не говорила:
-Король Торин пожелал, чтобы я оставалась при нем.
Даин слегка прищурился:
- Кто такая?
- Та женщина, которая... - поспешно начал Балин, взглянув в ее сторону не то с угрозой, не с предостережением.
Даин кивнул:
- Ах, это та самая? - и снова смерил ее тяжелым неприветливым взглядом.
Из палатки вышел Бильбо и, спотыкаясь, никого и ничего не видя, с покрасневшими глазами, побрел прочь. Даин шагнул внутрь. Она хотела было метнуться следом, но Балин удержал ее.
-Пустите, - она почти прорычала и уже готова была вцепиться ногтями ему в руку, но его строгий голос заставил опомниться.
-Постой, Идунн, если придет время, позову тебя.
-Обещаете? - она отчаянно вцепилась ему в плечо. - Балин, я не заслуживаю, но ведь не ради себя... ОН просил меня вернуться.
- А раз не ради себя, так потерпи немного, - и он тоже скрылся за пологом.
Ей казалось, что из сердца ее в небесную высоту, к снеговым тучам и наступающим сумеркам, ширилась и поднималась клубами извечная тьма. Она посмотрела в недобро нависшее серое небо и увидела в нем мутный желтый глаз смерти.
Когда она вновь вошла и кинулась к постели, уже совсем стемнело. Теперь она была наедине с ним. Гэндальф, Даин, Двалин и Балин со склоненными головами - один за другим - покинули палатку. Она поняла по их угрюмости и молчанию - время уже близко. Но Торин был все еще в сознании. Только еще больше побледнело его лицо, и словно бы заострился нос. Он снова взглянул на нее уже затуманенным мутнеющим взором.
-Все эти ошибки, - голос ему изменил и звучал совсем тихо и слабо, так что она с трудом могла разобрать слова. - Вот и ты... Идунн... мне... следовало бы... - томительное молчание после каждого слова, пока он силится совладать с дыханием. Протяжный хрип где-то глубоко в груди.
Она прижалась губами к его руке - жар совсем ушел, и пальцы его были негнущимися и холодными:
- Поберегите силы, мой Король. Незачем вам со и мной прощаться, да еще и прощения просить! Я от вас ничего, кроме хорошего, и не видала.
Легкая судорога на мгновение исказила его лицо, и дыхание прервалось. Она вскочила было в страхе, хотела метнуться к выходу - позвать их назад - но он уже снова говорил:
-Мои собратья... им это тяжелее... а ты... с тобой...
Она вдруг поняла, что он старался выговорить: при ней легче было умереть. Она не одна из них. Она не напоминала ему о потерях и гордости, о преждевременно погибших племянниках и убитой горем сестре, о том, что он мечтал совершить, да так и не успел. При ней не нужно было собирать все свое королевское мужество и отвагу, чтобы снова, в который раз, не мигая, глядеть в лицо смерти. Нет, он вовсе не страшится. Но он так устал, ему больно. А она - просто женщина, которая всегда была где-то рядом в тяжелую минуту. При ней можно было расслабиться, отпустить все земное и ждать перехода в мир иной. И все же не быть одному.
И долг ее был сейчас в том, чтобы облегчить его путь и помочь ему в этот единственный момент, когда она ему действительно нужна. Этот момент, о котором она когда-то зеленой еще девчонкой мечтала так долго и с таким нетерпением. Только она никак не думала и не гадала, что он совпадет с днем его смерти.
Нежность. Жалость. Боль. Все это было ею. Все это было ее любовью к нему, этому затихающему, измученному, великому королю.
Она вновь взяла его за руку и склонилась над ним. И лицо ее было спокойно и не смятенно. И глаза не наполнялись слезами.
Он уже не мог открыть глаз, но вновь попытался что-то сказать. Едва заметно дрогнули запекшиеся губы:
- Dis... Ukmùth kumath... 'amad...ukmuthadi...
Она беспомощно смотрела на него, пытаясь уловить хоть что-то знакомое в этом беспорядочном наборе гортанных звуков. Дис - кажется, она уже слышала это слово... нет, имя. Должно быть, та самая сестра его... 'amad... А вот это слово часто повторял Кили. Мать? Да, кажется так. Kumath... Гномы, бывало, произносили это слово по вечерам в кузнице Дунланда и потом в Эреборе перед тем, как взяться за музыкальные инструменты. Ну конечно же, песня... Песня Дис? Песня матери... Так, значит, он просит спеть? Ее голос был так всегда тонок и слаб, а уж теперь, когда саднит горло от горя, и подавно! Но даже если бы она и обладала чарующим голосом эльфийской девы, откуда же ей, никчемной женщине, было знать песню, что пела своему сыну давно ушедшая королева Эребора?!
Он, казалось, ждал. Метнулась на подушке голова, приподнялась сведенная судорогой грудь, и кровавое пятно на покрывале стало еще шире.
И торопливо, виновато, она пробормотала, стараясь сделать свой голос более низким и глубоким:
- Я ведь слова-то позабыла, Торин, прости. Я другую тебе сейчас спою...
Песню эту она иногда пела непослушному Вигторну. И сейчас воспоминания наплывали одно за другим, и израненное лицо на подушке сливалось с детским румяным личиком. Она пела, и пальцы его все крепче сжимали ее онемевшую руку. Ей было бы больно в другое время, но не сейчас, когда сердце ее плакало и рвалось вслед за песней.
Спи, мой мальчик, покой с тобою
Ночь всю напролет.
Тихо-сонно ночь пройдет,
За долину и холм уплывет.
Я, мой милый, над тобою
Ночь всю напролет.
Слышишь, колокол звенит
Гулом сквозь ночную тьму.
Мой любимый улетит
В небо сквозь ночную тьму.
И, стряхнув земную пыль,
Ты в бессмертье возвратишься,
Ты в последний путь стремишься
В дом свой, сквозь ночную мглу.*
Когда она замолкла, он был так долго неподвижен, что ей стало страшно. Но вот на губах его появилось блеклое подобие улыбки. И совсем уже неразличимый шепот:
- Dôlzekh menu... Идунн...
***
Уже светало, когда она вышла из палатки Даина и, согнувшись, неверно ступая, медленно зашагала вниз, к реке. У самой кромки берега, носок ее изорванного о камни башмака зацепился за вытянутую ногу неподвижно лежащего орка, и, пошатнувшись, женщина рухнула на колени. Подол ее платья, измазанного грязью и засохшей кровью, угодил в воду, но она не пошевельнулась и не очнулась от своего полубредового оцепения.
Все кончилось.
Когда он затих, совсем затих, она не могла поверить. Все твердила:
- Нет, пожалуйста. Только не сейчас. Подожди, еще немного. Ma gang!... Торин, Торин, Торин... - она звала-выкликала его по имени, чего ни разу не делала при его жизни. Она звала его к себе на помощь - избавить ее от муки непереносимой - выкликала оттуда, из небытия.
И потом долго лежала, уткнувшись лицом в его холодную руку, пока не вошел Балин. А за ним - Даин, Двалин и другие, незнакомые ей гномы.
Она все оглядывалась, выходя. Все казалось ей, что по его бескровному лицу пробегают тени. Что еще вздрагивают темные ресницы. Как это раньше она и не замечала его густых и длинных ресниц - такое неуместное и трогательное украшение на лице гнома-воина?
Он остался там, за пологом, в бережных руках своих сородичей. Ей даже не позволили обмыть и переодеть усопшего. Не позволили скорбеть вместе с ними и низким голосом петь погребальную песнь. И после, на похоронах, когда его и молодых племянников накроют каменной плитой там, глубоко под Одинокой Горой, она пойдет не рядом с гробом, среди родственников, но позади, в толпе людей. Даже Бильбо, верно, будет впереди нее.
И это правильно. Это справедливо. Она не была ему ни женой, ни сестрой, ни матерью. И ежели неведомая Дис была бы здесь в эту ночь, возможно, ей, Идунн, не пришлось бы даже разделить с ним его последние мгновения.
Она наклонилась и зачерпнула студеной воды. Жадно, взахлеб выпила и ополоснула лицо, чтобы не кружилась так голова в одурманивающей полудреме - за последние два дня она не сомкнула глаз и не проглотила ни крошки хлеба, ни глотка воды.
Там, на другом берегу, в рассветном тумане вставали темные очертания пепелища Дейла. Среди развалин и руин уже сновали люди, верно, все еще искали последних затаившихся гоблинов. За ее спиной в лучах поднимающего солнца золотилась и высилась Гора - его пристанище, его дом, Эребор, на порог которого ей никогда уже не ступить вновь.
Она подняла голову, сощурившись прямо в это недоброе красноватое солнце.
Проговорила тихо, стараясь осмыслить необъяснимое и невероятное:
- Торин мертв. Короля больше нет.
И солнце в ответ пронзило ее тысячей маленьких золотых стрел.
Ей хотелось кричать - упасть ничком, вгрызаться в эту оскверненную орочьей кровью землю, куда он уйдет совсем скоро, навеки скроется от глаз ее, и выть хрипло по-волчьи. Или броситься туда, в черные недры Эребора, в самую глубь, и пусть себе опускают гроб и каменную плиту на ее седую голову! Или перейти вброд реку, сесть на пепелище Дейла, измазать лицо золой, рвать на себе волосы и причитать, как это делали женщины Эсгарота, утратившие своих детей и любимых. О свет очей моих, кровь сердца моего, на кого ж ты меня покинул?
* К сожалению, автор - никудышный переводчик всего, что в рифму. Оригинал, по-моему, гораздо лучше:
Sleep my child and peace attend thee,
All through the night.
Soft the drowsy hours are creeping,
Hill and Dale in slumber sleeping
I my loved ones' watch am keeping,
All through the night
Hark, a solemn bell is ringing
Clear through the night
Thou, my love, art heavenward winging
Home through the night
Earthly dust from off thee shaken
Soul immortal shalt thou awaken
With thy last dim journey taken
Home through the night (Из старинной уэльской колыбельной. Автор неизвестен)
