I
– Стойте! Прекратите огонь! – крикнул я. Все хранители лежали оглушенные или пробитые пулями, или то и другое вместе. Но нападающие еще не успокоились, инерцию так быстро не унять. Я соскочил с седла на землю и чуть не упал. Колени вздумали подогнуться в самый неподходящий момент. Но опомнились. Не обращая внимания на толкотню бестолково крутящихся всадников и все еще свищущие пули, я подбежал к Огюсту. Еще не хватало, чтобы в него угодил какой-то шальной и уже совершенно бесполезный кусок свинца. Приложил пальцы к его шее – все было в порядке, пульс на месте и дыхание не собиралось вот-вот остановиться. Я забрал из его руки второй излучатель, который он так и не выпустил в падении. Посмотрел на настройку. Этот излучатель был настроен на поражение с летальным исходом. Но Огюст не сделал из него ни единого выстрела. Быть может, именно потому, что выстрелы были бы смертельны, а что-то внутри него очень этому противилось. Пули кругом еще продолжали свистеть. Какого черта? Но я уже слышал, что и Готье и Таннеберг отдают все тот же приказ – не стрелять. – С дороги! – прокричал между тем кто-то прямо за моей спиной очень знакомым голосом. Я резко развернулся, держа в руке излучатель и готовый пристрелить наглеца, хоть и не помнил точно, был ли у меня сейчас свой, настроенный на оглушение, или Огюста, настроенный на мгновенную смерть. – Назад! – прикрикнул я. – Убирайтесь! Дю Барра и не думал убирать подальше свою лошадь, смачно хрустящую удилами, с которых летела пена. И глаза у нее разъезжались примерно так же, как у всадника, у которого они еще и расширились до отказа. Наверное, стоило еще сказать спасибо, что он не стрелял в меня самого. Кстати, интересно почему? Может, все же блуждающие легенды действовали и на него? И он чего-то побаивался, даже если себе в этом не признавался. – Да вы на чьей стороне?!. – возмутился он. – Это вы на моей, а не я на вашей, – отрезал я. – Осадите коня! Хватит геройствовать после боя! – После боя?!. – он задохнулся от возмущения. – Де Флёррн всегда якшался с папистами! За что и поплатился!.. – А вы с кем якшаетесь? – поинтересовался я в высшей степени любезно. – Ну уж не с теми, кто был повинен в «пушечном переполохе», в котором погиб мой брат! Только не с Левером!.. – Довольно, – решил я и выстрелил оглушающим разрядом – в лошадь. Мне надоела ее летящая во все стороны слюна. Гасконец издал протестующий звук, странно похожий на взвизг, и вместе с конем обрушился на землю. Отчего-то я почувствовал, что мне наконец полегчало. А заодно вокруг вдруг очень быстро стало тихо. – Вы што тфорите? – откашлявшись, полюбопытствовал ошарашенный Таннеберг. – Прекращаю пальбу, – ответил я. – Нахожу поведение вашего друга несколько не товарищеским. Де Флеррн был с вами все это время, и добивать его теперь, когда в этом нет никакой нужды, честности мало. И остальных тоже. – Я обвел небрежным взглядом застывших кругом, вероятно, не с самыми дружественными мыслями, рейтар. – Взгляните, – обратился я к ним, – нет ли среди этих людей ваших бывших друзей. Мы возьмем их с собой и, может быть, со временем, они смогут стать прежними. Пусть не все, но кто-то еще может вернуться. За этим мы сюда и прибыли. Рейтары зашевелились и заволновались, кто-то спешился и принялся переворачивать лежащие на земле тела. Враждебность развеялась. Как я и думал. Кого-то из лежавших уже подхватили под мышки и поволокли взгромождать на лошадей. – Что ты делаешь? – пораженно спросил Готье. – Ведь их всех потащат к нам! – Именно. А ты думал, что мы заберем только Огюста? Как мы объясним, если он станет нормален, что других мы просто бросили, даже не пытаясь ничего сделать? Готье неуверенно нахмурился. Я бросил ему излучатель Огюста. – Если все еще боишься меня, ради бога, но знаешь, со всем этим – со старыми друзьями, которых можно или нельзя вернуть, этому миру жить еще очень долго. А жить придется. Не стоит думать об этом «когда-нибудь потом». Готье только покачал головой. Ретивого гасконца, в который раз за день сгоравшего от гнева и стыда, подняли под шуточки и прибауточки. Общественное мнение оказалось не на его стороне, несмотря на дикие выходки его обидчика. Конечно, моим врагом он останется, скорее всего, навсегда, но я решил, что такой друг мне без надобности. А вот впечатление все это производило. Да и от общества защиты животных в этом столетии нападок ждать не придется. Конь уже благополучно приходил в себя, ему оглушающий разряд требовался куда мощнее, а этот лишь на минуту сбил его с толку. – Что ше это за дьяфольское оружие? – полюбопытствовал Таннеберг. – Как оно дейстфует? Это дейстфительно колдофство? – Понятия не имею, – солгал я. – Но скорее, знание. Которое Богу было бы неугодно давать людям. По крайней мере, сейчас. Но и с этим им тоже придется какое-то время жить. И придется привыкнуть. Так что пусть привыкают. – Хорошшо, что предупредили заранее, – прокряхтел Таннеберг. – Верно, – откашлявшись, немного хрипло проговорил д’Обинье. – Именно это мы и видели, когда на нас напал Левер. – Но оно не убифает? – с сомнением уточнил Таннеберг. – Только оглушает? Я пожал плечами. Информацию лучше было выдавать порциями. Так все пока казалось менее страшным. – Полезная шштука! – наконец заключил Таннеберг. – Но не слишком честная, – заметил д’Обинье. – И она ни на что не похожа. – Вы совершенно правы, – согласился я. – Насколько возможно, что иные миры существуют? – вкрадчиво спросил д’Обинье и улыбнулся. Я покосился на него с фальшивым подозрением. Наконец Готье присоединился к нам, подведя свободную лошадь, и мы начали взваливать на нее бесчувственного Огюста. – Дьявольщина, – пробормотал Готье. – Нам ведь все равно придется держать его под замком… – Возможно, какое-то время. – Сейчас мне не хотелось говорить о других возможных вариантах – не при посторонних. – Какое-то… А если вечно? – Готье не хотел отказываться от пессимизма, раз уж мы все были настроены, как будто, легкомысленно. – Надежда на его возвращение есть, – тихонько сказала Диана. – Он ведь не обычный человек. Он столько всего знает. И он не один… В местах несовпадений программа будет давать сбои, пока не последует общий разлад… – Вашими бы устами, – мрачно пробормотал Готье, и мы, поторопив всех прочих и собрав разбредшихся с полянки, взгромоздились снова в седла и тронулись в обратный путь. Больше всего мне не хотелось, чтобы кто-то из оглушенных начал приходить в себя слишком рано. С одной стороны, трудно было предсказать сочетание оглушения разрядом с отравлением «смирной» – последняя изменяла весь метаболизм, а с другой, мне казалось, что возвращались мы безумно медленно. По сравненью с тем, как мы спешили сюда, так оно и было. Мы буквально еле тащились и дорога вдруг оказалась чертовски тесной. И все было будто в тумане. Я даже не слушал Готье, который рассказывал подробности произошедшего нападения и своей поездки в Реймс, где «все плохо, хранители действительно оккупировали город, появились еще сведения о том, что то же самое происходит в Орлеане» и об обстановке в Париже, когда они его оставляли, и о том, какой ужас случился с Раулем. Несомненно, ужас… Но наконец мы добрались до дома. Без дальнейших приключений – сегодня их и так уже было слишком много на мой пристрастный взгляд. Диана снова, еще издали, протрубила в свой рожок. Ей ответили уже из замка. А дома все было, слава богу, в идеальном порядке. На подъезде мы завидели блеск касок на стенах и даже встретились с парочкой пресловутых, разъезжающих по округе, патрулей. Все казалось на удивление упорядоченным. Судя по всему, дамы и Оливье спелись на славу. Я видел, что к поведению прибывших, в том числе и нас, приглядываются и прислушиваются. Изабелла в строгом темно-вишневом платье, напоминающем о царском пурпуре, сама вышла нас встретить. И уверен, ее внимательность была вызвана не только радостью встречи. Конечно, она обрадовалась возвращению брата и огорчилась, узнав о произошедшем с Огюстом и подтверждении того, что случилось с Раулем. Впрочем, встреча со мной ее тоже напугала. Не дав мне слова сказать, она вцепилась в меня и, буквально стащив с седла на землю, немедленно вздумала прощупать мой пульс и приложила руку ко лбу. – Так я и думала! У тебя жар! – заявила она вместо приветствия. – Марш в постель! – Изабелла! Я тоже рад тебя видеть!.. Смеешься? Я только прибыл и не могу… – Если ты этого сейчас же не сделаешь, то скоро вовсе ничего не сможешь. Мишель! Ты мне нужен. Проследи, чтобы он немедленно лег! Через четверть часа проверю! И принесу лекарство. – Эге… – со смешанными чувствами выдавил Мишель, заслышав про лекарство. Прежде это была его епархия, но его давно теснили по всем статьям. И не его одного. – Мы прекрасно обойдемся без тебя, – почти рассеянно заявила Изабелла. И я знал, чем вызвана эта рассеянность – тем, что она продолжала одновременно следить за всем происходящим сразу. За тем, как принимают новый отряд и куда должны отправить тех, кого мы привезли с собой, Диана лично отправилась следить за перемещением Огюста в надежное, но удобное место. – Уж несколько часов – совершенно точно! Это будет куда лучше, чем несколько дней. Вот тут она, конечно, совершенно права… Правда, насчет ее лекарства – что-то я не был уверен, что хочу его принимать. – Оливье! – крикнул я, завидев нашего коменданта. – Как тут… Оливье окинул меня оценивающим пронзительным взором, приподнял брови и перевел взгляд на Изабеллу. Эти двое преспокойно обменялись понимающими кивками – как самые настоящие мятежники… – Господин Саблер! – окликнул Оливье нашего мажордома. – Думаю, вам следует лично этим заняться. – Какого дьявола происходит?.. – поинтересовался я несколько растерянно. – Мадемуазель д’Аржеар, – чопорно ответствовал Оливье, – предполагала, что вы прибудете именно в таком состоянии. Или в высшей степени подобном. – Я совершенно нормален! – разозлился я, вдруг решив, что они все же заподозрили во мне что-то нехорошее. Не брался бы сейчас предугадать, как именно сказались на Изабелле попытки общения с отправленными вперед нас Жиро, Дюпре и Гастонами, и какие у нее после этого появились допущения и предположения. – Разумеется, – с ласковой и возмутительной издевкой ответил Оливье. – Но вы уж извините, иногда вы совершенно не умеете переводить дух. Иногда умеете, а иногда вообще дышать забываете… – Да я только и делаю!.. – Оно и видно, – едко хмыкнул Оливье. Хитроумие из него так и лучилось. – А может, проверим, выстоите ли вы сейчас против меня дюжину-другую схваток? Я помолчал, озадаченно глядя на него. Издевается он, что ли?.. – Ладно, черт с вами!.. – сдался я. – Отлично! – бодро воскликнул Оливье. – Пойду распоряжаться дальше! – Это захват командования, – пожаловался я Мишелю, так как больше было некому. Тот тихо ухмылялся. – А они молодцы… – безмятежно ответил он. – Как врач, должен заметить, они дело говорят. Пойдемте. Они управятся. Главное, не путаться у них под ногами… – И ты, Мишель… А кроме того, я еще не спросил… – Потом, ваша милость, потом… только посмотрите, какой тут кавардак! Лучше нам его оставить. Толкотня кругом царила страшная, но мне показалось, что вокруг меня возникает какой-то вакуум, отсекающая от всего невидимая непроницаемая стена. И я позволил Мишелю себя увести. Что было потом – моя память не сохранила, как несущественное.II
Когда я проснулся, в комнате царили гнусные вялые сумерки, а в голове перекатывалась медузообразная субстанция невнятной консистенции, но определенно снабженная стрекательными клетками. – Вот почему я не люблю засыпать, – пробухтел я в подушку и, подумав, прибавил: – и тем более просыпаться… – Если еще ворчишь, значит, выживешь, – с негромким смешком, изумившим меня доказательством присутствия в комнате кого-то постороннего, рядом материализовалась Изабелла. Я похлопал на нее глазами. Она не исчезла. Изабелла сидела в кресле и, положив подбородок на сплетенные пальцы, взирала на меня с академическим интересом. – А что, были сомнения?.. – Теперь уже нет. Но, по-моему, единственной причиной твоей недавней прыгучести был стресс. – Да неужели? А я думал, что удар по голове… – Я осторожно потрогал шишку на затылке и посмотрел на Изабеллу более осмысленно. – А который час? И день, если уж на то пошло? – Примерно девять утра, – ответила Изабелла. – Ага! Надеюсь, день всего лишь следующий? Мы прибыли вчера? – Ну конечно. Я нахмурился, сосредоточенно потер лоб и помолчал, вспоминая, что же хотел вчера спросить, но забыл… ведь знал, что забуду. Чего-то ощутимо не хватало. И не только сейчас… – А где Рантали? – спросил я, наконец осененный. – Они у себя дома. – Дома?! – я подскочил и получил свежий удар по голове невидимым обухом. Да и не только по голове – это был не обух, скорее молоток для антрекотов… – Почему?!. – Кажется, ты им сказал, что это разумно, – с удивлением заметила Изабелла. – О нет… – выдохнул я. – Я надеялся, он не поверит… Сделает все наоборот. – В некотором смысле, – спокойно проговорила Изабелла, – это действительно разумно. – Здесь теперь военный лагерь, а они ничего не понимают и… – Только путаются под ногами! – закончил я мрачно. – Не то чтобы… Но им тут было бы неудобно. – Нам тут было бы неудобно, – поправил я. – Но это же черт знает что! Клинор ведь не идиот. Он знает, что они нам не безразличны! – Может, теперь он в этом сомневается? – пожала плечами Изабелла. – Ох, вот как… – пробормотал я через некоторое время. Правильно, нечего сваливать на других… Кроме того, если Клинор действительно все еще путал меня с отцом, то уж его стойкость перед попытками подобного шантажа не подлежала сомнению. Я ведь и об этом тогда подумал. – Да. И думаю, это им правда на пользу. Это был действительно не такой уж плохой совет – держаться от нас подальше. – А откуда вы знаете, что у них все в порядке? – Сперва, – принялась с удовольствием рассказывать Изабелла, – мы прибыли к ним целым отрядом. Мы все проверили, насколько возможно. Мы изрядно поиздевались над их людьми… впрочем, так же как и здесь, над нашими… вернее, над вашими. Над нашими, если говорить о нас с Готье, мы поиздевались в другом месте. У нас дома мы тоже побывали. – И что же, везде все было в порядке? – Везде и все, – подтвердила Изабелла. – Иначе Диана не выехала бы вчера так спокойно. – Да, разумеется… – И кроме того, мы поддерживаем радиосвязь. – С Парижем. – Не только с Парижем. С Ранталями. – С ними?.. – поразился я. – Я сделала еще один аппарат, для Жанны. Мальчишки, конечно, не в курсе, – добавила она пренебрежительно. – Ого! – я оценил этот жест. – Но связываясь только в условленное время, мы можем пропустить, если все же что-то произойдет. – Вряд ли. У Жанны есть свое чутье, которого никто не отнимет. И мы связываемся не только в условленное время. Здесь, на месте, я подключила один аппарат к примитивному фонографу. Так что, хоть мы и не караулим его постоянно, информация может быть записана в любое время. – А вы не слишком увлекаетесь? – осторожно поинтересовался я. – Если уж в ход пошли излучатели, думаю, что отнюдь нет. Мы и так технически сильно отстаем. – Тут не поспоришь. Кстати, почему вы не знали о нападении на отряд? Готье остался без радиоаппарата? – Верно. Так уж вышло, что оба оказались захвачены вместе с Огюстом. – Простая удача-неудача, или кто-то знал, за чем охотится? Изабелла покачала головой. – Трудно сказать. – Просто во втором случае это бы скорее всего значило, что кто-то в отряде работал на Клинора. И работал успешно, не разоблаченный. Не вел себя так, как Жиро, который тут же полез на рожон. – Мы не можем этого доказать. Это могла быть и «удача». Кроме того, Рауль ведь многое знал о нас заранее. – Знал, но не где именно ему надо искать подобное. – Догадываюсь… – пробормотала Изабелла, глядя в стену. – Возможно, он отошел, не преследуя Готье, когда понял, что оба аппарата у него, и Готье не сможет с нами связаться вовремя и предупредить. – Ну-ну… но Готье почти что успел доехать сам. – Разумеется, так как спешил предупредить. – Конечно. – Но это очень плохо, что все это попало к Клинору, мы знаем. Я только кивнул, потом покачал головой. Медузообразная субстанция хлюпала и перебирала ложноножками. – Все-таки было бы лучше, если бы мы их перевезли… – Ты просто нервничаешь. Между прочим, как ты себя все-таки чувствуешь? Судя по всему, ты почти полностью восстановился. Ну, не считая естественного переутомления и последних приключений, опять немного разобравших тебя на запчасти. Как я понимаю, ты больше не принимаешь тот эликсир? – Вообще-то, – пробормотал я, – если не будет критической необходимости, я бы предпочел больше никогда его не принимать. – Это хорошо! – энергично одобрила Изабелла. – Значит, все-таки особенного привыкания и психологической зависимости он не вызывает. – На твоем месте я не был бы так уверен. По-моему, он вызывает очень странные реакции – паранойю с шизофренией вместе взятые, не говорю уже о легкой психопатии с перепадами настроения. Адекватностью тут не пахнет. Я бы поостерегся… – По-моему, это субъективно. Ты просто слишком из-за этого волновался и предполагал черт знает что. Это в лучшем случае самовнушение. – Если оно мешает привыканию, то пусть будет, – сдержанно ответил я. – Ну, в таком случае, Мишель приготовил для тебя старый добрый настой ивовой коры. – Вот это гораздо лучше! – обрадовался я, и Изабелла с улыбкой передала мне стоявший наготове на туалетном столике большой стакан из цветного стекла. – А что там с Огюстом? – спросил я, когда горький настой немного привел меня в чувство и освежил. Изабелла мгновение помолчала, прикусив губу, прежде чем ответить, – Тяжело, – ответила она. – Не то, что с теми, кого ты забрал из Труа. Их мы тоже пока заперли, но они не буйствуют, покорны и по-своему счастливы. Счастье, что они тебе поверили. Это все смягчило. Фонтаж рассказывал, как все происходило. Он под большим впечатлением и, кажется, не уверен, на каком он свете. И этот занятный тип со своей собачкой… Но Огюст… – Буйствует? – спросил я. Она кивнула. – И сильно. Может, это все-таки было ошибкой? – вздохнула она. – Вчера у него была какая-то иллюзия свободы. А теперь иллюзия не-свободы. И кроме иллюзий – все равно ничего… – Изабелла покачала головой, будто не соглашаясь с собственными словами, но то, что чувствовала, она должна была сказать. Я помолчал, поглядывая то на опустошенный стакан, то на резной столбик кровати, деревянный и бессмысленный. – С ним есть одна сложность, – продолжала она. – Он нам не просто друг, он один из нас. Как мы можем его обманывать? Даже чтобы успокоить. Мы едва ли можем манипулировать его сознанием, экспериментируя, как с остальными. Он нужен нам настоящий. Он может, в чем-то, бороться со «смирной» сам. Но кроме каких-то приступов… Если бы он мог избавиться от установок по самой своей природе – разве Рауль не воспользовался бы такой возможностью? Он знал о «смирне» больше всех нас, и он с ней не справился. Он сделал все так, как хотел Клинор. – Может быть – в той части, в какой хотел этого сам. Что-то изменилось в атмосфере, она стала более напряженной и более глубокой стала мгновенная тишина. Я физически почувствовал, как Изабелла впилась в меня взглядом, хотя не смотрел на нее. – Что значит – в какой хотел сам? – Он схватил Огюста, с которым они друг друга едва терпели, но не проявил той же настойчивости с Готье. Может, конечно, он упустил его естественным образом, и все же, думаю, он изначально не проявил тут собственной пристрастности, поэтому у Готье с самого начала было больше шансов уйти от него. – Но это же… – Нехорошо, знаю. Но едва ли они могут контролировать свои симпатии и антипатии, и сознавать, что является для всех стратегически невыгодным. – Кстати об Огюсте, что же все-таки произошло? Диана ускользнула, но ты-то остался, и вы точно схватились. Каким образом тебе удалось потом от него уйти? Он был так невнимателен, намеренно невнимателен? Готье сказал, что разговаривал с каким-то крестьянином, на которого ты выскочил, тот якобы отвязал тебя от седла, а потом проводил к отряду Таннеберга, он же проводил к отряду и самого Готье. Но ведь ты еще умудрился захватить у Огюста оружие… – Ничего я не захватывал, – наконец восстановил я справедливость. – Огюст сам отдал мне излучатель. И мою рапиру вернул тоже. А потом отпустил. – Отпустил?.. – Изабелла неуверенно засмеялась. – Ну, знаешь… в такое я могу поверить только после сказок о Труа. Что ты ему сказал? Обманул? Сбил с толку? Напомнил о чем-то? Как-то достучался? Может, в этом есть ключ к его сознанию?!. – Ключ, наверное, есть… Только я ничего ему не сказал. Не смог сказать ничего такого, что могло бы на него подействовать. Что бы я ни говорил, это лишь приводило его в ярость. Так что какое там… Своими попытками я ему, похоже, только мешал, он понимал, что я пытаюсь им манипулировать и, естественно, свирепел… Отчасти он понимает, что с ним сделали. И попытки управления им со стороны – его больное место. Мне казалось, он меня убьет. Но он всего лишь довел меня до состояния, в котором я никак не мог на него повлиять. И вот тогда уже, когда помехи кончились, он все сделал сам. Продуманно. И сам задержал погоню. – Огюст вчера вслух по-другому трактовал свои мотивы. Я тоже сперва воспринял их иначе, но был уверен, что прав именно теперь. Он успокоился не тогда, когда «отвел душу» и когда мне «стало плохо», а когда заставил меня разозлиться и вспылить, почувствовал, что больше нет никакой игры, и вот теперь я настоящий. А удар по голове понадобился лишь затем, чтобы не дать мне снова все испортить. – И все-таки, пока не имею представления, как теперь к нему приблизиться и остаться в живых. Как доказать ему, что мы не пытаемся им управлять, тем более что… – я покачал головой. – Мы будем пытаться, – угрюмо закончила за меня Изабелла. – Как же иначе, раз он едва ли может сам себя контролировать. Кроме каких-то проблесков. Но он не может управлять собой изнутри. А мы не можем помочь ему сделать это снаружи… – Но раз он сам на что-то способен, может, нам нужно только время? – Может быть. – Жаль, что с нами нет Рауля. Какой-то выход точно есть. Не хотелось бы стирать кому-то из нас память, как остальным. – Память?.. – По-моему, должно сработать, если проделать это аккуратно – заставить их все забыть, что было после определенного момента. Забыть обо всех установках, обо всем, что искажает их сознание. Лучше уж пусть будет просто провал в памяти. В первый раз с Жиро я только попробовал откорректировать его состояние, не очень-то получилось, но я просто не рискнул убрать сразу все. – По-твоему, раньше до этого никто не додумывался? – Думаю, что додумывались, но главная проблема в массовости. А потом – в длительности провалов в памяти. Препарат действует слишком легко и быстро. Чтобы найти точку возврата, надо с каждым пострадавшим возиться по отдельности – искать его собственную, избегая прямых столкновений с первыми установками, не внушить новых, слишком сковывающих и подавляющих сознание. – А еще – всегда остается опасность, что что-то напомнит о прежних установках, они ведь все равно останутся где-то там, в подсознании, не менее сильные, чем те, что заставят их все забыть. Это может превратиться во что-то неосознаваемое. – Мало ли у нас всех в подсознании странных вещей? У всех хватает чудачеств. По-моему, должно сойти за норму. Изабелла помолчала. – Но только не с кем-то из нас. – Верно. Не с кем-то из нас. С нами все сложнее. Она чуть вздрогнула. От того, что я сказал «с нами», а не «с ними». Все это подобралось слишком близко. Чуть меньше удачи, и в итоге последних дней остались бы только Изабелла – здесь, и отец – в Париже. Средь нашего затишья быстрый стук в дверь кабинета прозвучал как внезапный крупный град. Изабелла подскочила на месте и кинулась в соседнюю комнату – открывать. – Нам только что доставили послание!.. – послышался еще из коридора взволнованный, прерывающийся голос Дианы. – Какое?.. – спросила Изабелла. – От кого? Это?!. – они чем-то зашуршали, разворачивая. – Вы его открыли? Надеюсь, никто не пострадал? Надо было отнести в мою лабораторию… Судя по этим словам – еще одно послание от гения эпистолярного жанра, оставившего свое последнее письмо в роботе-почтальоне две тысячи лет спустя даже не на Земле. Меня охватили дурные предчувствия и имя им было легион… но, вместе с тем, не только дурные. Вызывающие азарт. Воспользовавшись тем, что девушки находились в соседней комнате, я выскочил из-под одеяла и, прихватив ближайшее, что нашлось из одежды – Мишель всегда оставлял рядом готовый комплект на тот случай, если он срочно мне понадобится, оделся со скоростью, которую стоило бы счесть рекордной, учитывая протесты моих бедных костей. Но вот ведь парадокс, и всем знакомый – когда что-то кажется почти невозможным, оно порой выходит лучше и быстрее, чем тогда, когда все в порядке. Как нечто, совершаемое на спор. – Нет, никто не пострадал, – торопливо отвечала Диана. – Мы не все можем сейчас оценить, но… я думаю, что это просто письмо. Он хочет встретиться с нами. То есть с ним! И он думает, что он – наш отец! Все еще! Сумасшествие какое-то!.. – Одичал, – философски заметила Изабелла. И после пары минут совсем уж тихого шушуканья и шуршания, они наконец дружно вошли в комнату. Диана была уже традиционно в своем полубоевом наряде, даже с пистолетом за поясом. – Он давно проснулся, можешь все ему сказать… – увидев меня уже во вполне приличном виде, я как раз завязывал шнурки на своем зеленом колете, Изабелла слегка удивилась и последние слова проговорила уже с сомнением – в их необходимости в силу очевидности. – Привет, Диана, – воскликнул я обманчиво бодро. – Может, вернемся в кабинет? Там светлее. А кто посланец? – Слава богу, мы его не знаем, – отозвалась Диана. – Если вкратце – узнав, что ты здесь и прибыл благополучно, он хочет встретиться с тобой сегодня в час после полудня. В том самом чертовом Лесном домике! Конечно, это очередная ловушка, тут нечего и думать. Неужели он ожидает, что мы на самом деле на это купимся? И все-таки, что ему ответить? – Давайте, я сам ему отвечу. Кажется, пришел наш звездный час. Встретиться с ним стоит. И поговорить. Вдруг, к примеру, он захочет сдаться? На мгновенье воцарилась гробовая тишина, а потом девушки без тени веселья, но неудержимо, расхохотались. – Почему он не воспользовался радио? – подозрительно спросила Изабелла. – Он теперь знает все наши частоты. – Возможно, он не находит это хорошим тоном, – предположила Диана. Письмо было написано на языке, являвшемся потомком почти всех земных языков, и ни одного из них в отдельности. Тем не менее, оно было написано чернилами и, вероятнее всего, гусиным пером, а на некоторых буквах еще остались еле заметные легкие песчинки. Такой же анахронизм, как мы сами. Привычные вещи и совершенно неуместное содержание. «Здравствуй, старый друг! Вот я и убедился, что это именно ты, а не тот, за кого предпочитаешь себя выдавать. Только ты мог так просто уйти из ловушки, в этом тебе помогли и твой опыт, и твой авторитет, которым мой друг Квазарий ничего не мог противопоставить, несмотря на подробные инструкции и, казалось бы, обретенный иммунитет к старым авторитетам. Интуиция меня еще не подводила. Ты не мог не знать, какую все происходящее может представлять опасность, и какие это открывает возможности. Особенно, какие открывает возможности… Не правда ли? Именно поэтому ты выжидаешь и ведешь себя так осторожно, не нанося уверенного удара. Который, впрочем, ни к чему бы не привел. Ты же понимаешь, что это стало бы погоней за тенью. Но нужна ли эта погоня? Мы ведь разумные цивилизованные люди. Может быть, единственные цивилизованные люди в этом юном несовершенном мире. Других таких здесь больше нет. И как таковые, мы можем решить наши разногласия мирным путем. Нам следует наконец встретиться лицом к лицу, с открытой душой, и поговорить. Конечно, мне следует объясниться. Даже извиниться за то, что я чуть было вас не уничтожил, вместе со всем «старым» будущим, которое теперь, когда мы здесь, может смениться куда более прекрасным и счастливым, ко всеобщему благу, которое стоит того, чтобы ради него бороться, отказаться от старого, от бесконечной череды проб и ошибок. Но позволь мне рассказать обо всем подробнее при встрече. Думаю, я могу объяснить тебе если не все, то многое. И смею надеяться, что ты выслушаешь и, может быть, поймешь и даже примешь мою точку зрения, теперь, когда я могу доказать, что то, о чем я говорю – возможно и не является пустыми фантазиями. Исключено ли полностью, что мы можем стать союзниками? Но я понимаю – все это преждевременно, и нам нужно встретиться наконец по-настоящему. Пусть это будет нейтральная территория. Пусть это будет легендарный в наших краях «Лесной домик». Предположим, сегодня в час, после полудня, если ты согласен. Я жду твоего ответа. Искренне твой, Ралес Линн». Прочтя письмо, я быстро перечитал его снова, потом еще раз, чуть медленнее, а потом посмотрел на часы. – Успеваем ответить десять раз... – Я бросил письмо на письменный стол, схватил валявшееся сверху перо и принялся искать чистую бумагу – куда ее тут переложили, пока не было меня и Мишеля?.. Ага, вот, под исписанными листами. – Все-таки, наступать еще раз на одни и те же грабли, с тем же домиком… – с сомнением проворчала Диана. – Дорога отсюда до его замка займет никак не больше часа, – задумчиво проговорила Изабелла. – И я знаю, кого мы можем отправить с ответным письмом… – Кого? – пораженно спросила Диана, посмотрев на Изабеллу с выражением, ясно говорившим: «И ты, Брут?!.» Пожалуй, я поразился не меньше, и тоже посмотрел на Изабеллу выжидающе. – Жиро, к примеру, – невозмутимо ответила Изабелла. – У нас ведь в замке сейчас полно хранителей. – Не отдам, – сухо сказал я. – А разве посланец не дожидается ответа? – Дожидается, – подтвердила Диана. – Тогда оставьте моих хранителей в покое. – Большую часть времени они смотрят в стенку и улыбаются. Был шанс для кого-то хоть немного развеяться, – Изабелла пожала плечами. – Да, хороший из Линна союзничек… – пробормотал я. – Но вы уж извините, сразу говорить «нет» я не буду. Никто из нас не хочет «погони за тенью». Диана порывисто подалась вперед, опершись обеими ладонями о край стола. – Скажи-ка, что мы можем сделать с этим домиком? Подвести новые войска во время переговоров? Постараться нейтрализовать его прямо при встрече? – Ты имеешь в виду – убить? – Мне все равно, какое слово для этого ты употребишь! – А может быть, стоит просто встретиться? И выслушать его? Диана смотрела на меня с тревогой, недоверчиво. Серые глаза каждое мгновение меняли цвет. – Ты говоришь это серьезно или нет? – Серьезно. Я хочу знать, чем именно он руководствовался. Мы должны побольше узнать его здесь, о нем, о его планах, мыслях, заблуждениях, состоянии рассудка. Иначе – это уже погоня за тенью. Прямо сейчас. Он для нас лишь абстрактная величина, о которой мы ничего не знаем, кроме того, что он делает «что-то не то». Но что он сам думает об этом? Насколько вообще далеко заходит или не заходит его злонамеренность? – А разве нам не достаточно? – Нет. Не достаточно. Как мы можем даже считать его врагом, если ничего о нем не знаем? Диана ошарашенно открыла рот. – Да о чем ты говоришь??? – Нет, я вовсе не о «презумпции невиновности», – оговорился я. – Хотя и о ней можно было бы еще подумать, но тут мы зайдем в совсем уж дремучие дебри, если начнем предполагать, что именно или кто именно и когда мог на него повлиять. Если возможно, что мы влияем на других людей и на события в других эпохах, то, гипотетически, и мы от этого риска не избавлены. Мы об этом знаем лучше других. Но я все равно сейчас не об этом. Я говорю о том, что мы не знаем точно, что именно он делает и почему ему это удается. Как он умудрился создать опасность там, где ее вероятность так низка? И это при его-то, мягко говоря, несовершенном, как мы полагаем, состоянии рассудка. Мы должны понять, что он теперь из себя представляет. Какой-то части его личности мы никогда не знали, пусть о чем-то догадывались и строили предположения. И мы тем более не знали его в последние годы жизни здесь. Узнать своего врага – разве это не то, что нужно, чтобы подобные ситуации больше не повторялись? Чтобы, может быть, самим не стать однажды такими же. – Ты уверен, что уже не становишься таким же? – спросила Диана после паузы, довольно холодно. Но под этим напускным холодом было просто волнение. Опаска. Она хотела предостеречь. – Уверен. Сумасшедшие не относятся к своему состоянию критически. А я пока отношусь! Диана фыркнула. – Если только тебе это не кажется. С твоей-то самоуверенностью! – На самом деле, я допускаю такую возможность. Вон, пересказывал недавно Изабелле список подозреваемых диагнозов. Поэтому, что бы я ни сказал, конечно, это будет условностью. И было бы странно ожидать другого. – Довольно с меня, – проворчала Диана. – Пиши, что хочешь, и делай что хочешь! Но ты не хочешь даже обезопасить себя? Не хочешь попробовать закончить все прямо сейчас? – Диана, – я со вздохом откинулся на спинку кресла и с удивлением отметил, что давно почти не ощущаю никакой медузоподобной субстанции в голове. Надо же, что творит перевозбуждение, не только же какой-то настой ивовой коры. А может и «легкая психопатия» все никак не выветрится. – Ты же прекрасно понимаешь, что этого он от нас и ждет. Он знает, что мы можем попробовать сделать, так будет ли он рисковать, если мы дадим ему хоть малейший повод сомневаться и перейти сразу к сражению или исчезнуть? Ты думаешь, его остановит какое-то там вероломное нападение, когда он знает, что мы не располагаем никаким серьезным оружием? Он будет готов и подстрахуется. – Тем более! Зачем ты соглашаешься на эту встречу? – Это игра, – ответил я. – Правила которой он может соблюсти, пока это его заинтриговывает и развлекает. А мы тем временем узнаем больше. Если мы не будем ему угрожать, он тоже позволит себе расслабиться и отложить удар на потом. Чем мы рискуем? Из всех нас я поеду на встречу один. – Разумеется, не считая хорошего отряда сопровождения… – Черта с два! – Чем меньше добыча, тем менее интересно ему самому из-за нее рисковать. И он тоже будет гадать, что бы это значило. Это его развлечет. Не хочу ни спугнуть его, ни потерять шанс узнать поближе. А там… кто знает? Может, при должной импровизации, все выйдет так, как ты хочешь… – Он может и не заблуждаться на твой счет, братец! Может только притворяться, чтобы ты недооценивал состояние его рассудка. Думаешь, его это не развлекает? Уж наверняка еще как! – И все же я хочу с ним поговорить, понять, что такое он делает с этим временным потоком, на самом ли деле это может быть фатально. Если не вскрыть ящик, даже не пронаблюдаешь, жив там кот или мертв и в какой мы вселенной, – заметил я аллегорически. – Разве мы не к этому стремились? Не к ответным действиям? – Ну что ж, вскрывай! – воскликнула Диана. – Тоже мне, Шредингер… Подумаешь, тезка. Да, и еще! Тебя спрашивал один мальчишка. – Мальчишка? – По прозвищу Выскочка. Если ты знаешь такого. – Знаю. Паж Таннеберга. А в чем дело? – У него к тебе какое-то поручение. Говорит, что это очень важно. – Поручение? – повторил я подозрительно. – От кого, интересно? Ну что ж, давайте его сюда… Только… гм… раз уж мы не поговорили с ним вчера, значит, теперь это наверняка может подождать до «после завтрака». Мишеля не позовете?.. Они точно решили, что это разумная мысль, так как одновременно сделали движение к двери. – Погодите! Только еще один вопрос, который не дает мне покоя. Как вы так крепко сели на шею Оливье и остальным? Нет, не то, чтобы я сомневался, что именно так и будет, но все же – как? Сгораю от любопытства! Девушки переглянулись и рассмеялись. – Ну, что касается Оливье, тут все было просто, – сказала Диана. – Мы победили его в поединках. Много раз. – И беднягу не хватил удар?! – Галантность ему не позволила. Ты его недооцениваешь. И мы ему сказали, что всему научили нас вы с отцом. Частично-то это правда. И потом, он все понял по-своему. Как и все остальные. – Это как же? – Что мы ангелы, посланные на землю с важной миссией! Знаешь, слухами земля полнится. Кое-что кое о ком докатилось и сюда. Срикошетило, и готово – все заранее готовы принять объяснение, о котором никто из нас не заикнется вслух… Кроме некоторых. О том, что было в Труа, мы уже знаем не только от тебя и тех, кто прибыл с тобой. Все сходятся на том, что это тайна, покрытая мраком. Но может, и благодатью. Никто не знает ничего определенного, но надежды работают на нас, и их пока больше, чем страхов. – А что будет потом? – Потом? – переспросила Изабелла, улыбнувшись. – Будет будущее. Какое-нибудь. Не только «в нашей силе наша слабость», но и «наша сила в нашей слабости» Пусть даже эта слабость – сила. Разве не классика? – Точно классика! – рассмеялся я.III
Выскочка появился в тот момент, когда я поставил в письме точку. Будто нетерпеливо ждал этого мгновения под дверью. Он был чем-то смущен. Я, признаться, тоже. Никогда не умел толком обращаться с детьми. Хотя иногда вполне успешно притворялся, что это не так. – Ты хотел сказать мне что-то важное? – Я пером показал ему на стул. Выскочка пристроился на краешке и посмотрел на меня настороженно, нетерпеливо ерзая, будто ему и хотелось наконец высказать порученное, чтобы от него избавиться и больше не вспоминать, но что-то его останавливало. – Э… с вами же правда все в порядке? – поинтересовался он неловко, прочистив горло. – Насколько это может быть, да, – заверил я озадаченно. – От кого оно, твое поручение? – От господина графа, – он снова кашлянул и ковырнул пол потрепанным, но крепким сапогом. Что и говорить, выглядел Выскочка куда лучше, чем во время нашей первой встречи в «Старой виселице». – От вашего отца. Он просил передать… э… я не совсем понял. Но это… он сказал, что пароль – какой-то мадьярский герб… я не мог запомнить, и он сказал, что это неважно. Вы поймете. Как-то на «Рры…» Я засмеялся с облегчением. – Герб польский. А название и правда неважно, тем более что ты даже запомнил первую букву. Выскочка облегченно перевел дух. – Так вот, значится, он велел передать вам, чтобы вы меня спросили, где я провел детство! Я с изумлением посмотрел на Выскочку. Выскочка важно таращил глаза и корчил рожи, явно подразумевая, что это что-то очень значительное, хотя он сам еще не знает, почему. – И где же ты его провел? – Да где-т в этих местах! – одновременно небрежно и чопорно объявил Выскочка, нервно поглаживая свой пристегнутый к поясу кинжал. Сообразив вдруг, что это может быть невежливо, он покраснел и, не зная, куда девать руки, сцепил их вместе. – И знаю кой-какие подземные ходы!.. Я вскочил, выронив перо, чуть не опрокинув чернильницу, да и стол впридачу. – Стой!.. – выкрикнул я поспешно. – Не говори ничего больше!.. – кажется, увлекшись, я и так уже услышал больше, чем нужно. По крайней мере, чем нужно сейчас, перед встречей с Клинором. И чертовски жаль, что мы не услышали этого вчера… Выскочка посмотрел на меня пораженно, с открытым ртом. – Об этом еще кто-нибудь знает? – спросил я. – Кто-нибудь? – озадаченно переспросил Выскочка. – К примеру, знал ли об этом де Флёррн? Вы ведь выехали вместе. Выскочка покачал головой. – Не. Граф сказал, сказать только вам. И только когда мы прибудем на место. И если все будет в порядке. Все ведь в порядке, верно? – он нервно сглотнул. – Теперь же можно? Я перевел дух. – Да. Теперь можно. Но не прямо сейчас. Я скажу, когда. А если бы было не в порядке? Что он сказал на этот счет? – Тогда, – Выскочка старательно посмотрел в потолок, – я должен был бы сказать то, что знаю, или барону д’Аржеар или господину де Флеррну… – Выскочка запнулся. – Только с ним непорядок… точно… ага… Или дамам… – Выскочка снова порозовел. – Но только когда мы благополучно прибудем сюда, а до того – ни словечка! Сказал при том, чтобы я себя берег и был осторожен. – Умница! – похвалил я. – Да, теперь все в порядке. Но мне ты сейчас этого сказать не можешь. По крайней мере, пока я не вернусь. Есть одно дело, во время которого мне лучше не знать того, что ты знаешь. – Было уже немного поздно, но хотя бы подробностей я не слышал. Может быть, это излишняя предосторожность, но она не повредит. Если я буду знать что-то определенное, это может сказаться на моем поведении при встрече, например, повысить самоуверенность больше, чем следует, отвлечь, лишить четкости восприятия. – Ага… – сказал Выскочка. Потом подтянулся и поправился. – Да. – Но раз решаю я, в мое отсутствие ты должен все рассказать… – Я на мгновение задумался. Готье все же может упереться рогом и отправиться со мной, хоть это не желательно. – Дамам. Моей сестре и сестре господина д’Аржеар. Они отлично во всем разберутся. Выскочка удивленно поднял брови, но спорить не стал и просто кивнул. – И держись к ним поближе, чтобы они не теряли тебя из виду. И ты их из виду не теряй. И больше никому ничего не говори! Ты хорошо меня понял? – Хорошо, – подтвердил Выскочка. – Молодец. А я предупрежу их, что они должны тебя выслушать. Выскочка кивнул. Я одобрительно кивнул в ответ, отпуская его, и, сорвавшись со стула, Выскочка с облегчением выскочил за дверь. Славный паренек. Хотя пока еще он не совсем точно знал, как надо разговаривать с нормальными людьми, не пытаясь при этом обчистить их карманы или замышляя нечто похуже, но, похоже, он был всерьез настроен выяснить, как это должно быть. Может, и в отряде головорезов Таннеберга ему не совсем место?.. Посмотрим. С другой стороны, там ему, похоже, нравится.IV
Письмо было отправлено и до выезда оставалось совсем немного времени. Поколебавшись, я понял, что ехать за Ранталями и уговаривать их вернуться просто поздно. И были еще дела, которые стоило сделать здесь, до отъезда, потому что потом… кто знает, что будет потом, и будет ли у меня еще для этого шанс. А в некоторые моменты жизни хочется привести хоть что-то в порядок. Диана объяснила мне, как найти его комнату. Как я и опасался, это оказалось не самое удобное помещение в замке. Но все же и не мрачное подземелье, на которое бы только и оставалось рассчитывать, будь он слишком уж буен. Это была просто комната, которой давно никто не пользовался и, насколько я помнил, если вытащить весь хлам, в ней даже не находилось никакой приличной мебели. Разве что в нее могли принести новую, но чем ближе я подходил к комнате, тем это казалось неразумней. В коридоре стоял монотонный грохот. Судя по всему, Огюст изнутри методично выбивал дверь. Рядом на часах стоял Фьери с одним из своих товарищей, лица у обоих были застывшие, а глаза оловянные. Непрекращающиеся удары в дверь, должно быть, давно довели их до белого каления. – Давно здесь так? – поинтересовался я. – Все время, господин капитан, – проскрипел Фьери, похоже, с трудом выйдя из оцепенения, вызванного импровизированным ритуальным «тамтамом». – Ключ, полагаю, у вас? – Да, господин капитан. – Фьери явно стоило немалого труда держаться в состоянии вменяемости. Стоило прийти сюда сразу же, но я просто был не в силах. – Дайте-ка мне. Фьери поспешно исполнил приказ и посмотрел на меня с затаенной надеждой. Не признаваясь, впрочем, на что он надеялся. На то, что я сниму его с караула, или на то, что выстрелю в источник шума чем-нибудь, что утихомирит его на пару часов или навеки. Присмотревшись к двери, я невольно хмыкнул. Выбивать-то Огюст ее выбивал, но открываться дверь должна была внутрь, а не наружу. Значит, если ее отпереть, теоретически, Огюст не выпадет сразу в коридор со всеми вытекающими неприятностями от его ловли и водворения обратно. Подумав еще немного, я решил, что входить в комнату с оружием не стоит, оно очень быстро может оказаться направленным против меня самого. Правда, что касается одного лишь физического превосходства, Огюст вполне мог придушить меня голыми руками, и все-таки… следовало проявить хоть какую-то осторожность, хоть в чем-то. Со вздохом я отстегнул все опасное и острое, с чем уже готовился выехать, и вручил Фьери, посмотревшему на меня на этот раз с ужасом. – Вы собираетесь войти?.. – Именно за этим мне и понадобился ключ. – Я вставил ключ в скважину и все-таки заколебался. Вот будет смех, если Клинор меня так и не дождется. – Фьери, если будут проблемы, зовите господина д’Аржеар. Он разберется. – А если вам понадобится помощь?.. – Вот тогда его и позовете. – Но если понадобится помощь немедленно… – На вашем месте, я бы не рисковал. Фьери от души крякнул. – Не беспокойтесь, – успокоил я довольно-таки фальшиво. – У меня есть пара козырей в кармане. Но вот что еще – сейчас я войду, и вы запрете за мной дверь... Это приказ, Фьери! А потом отойдете от нее подальше, в конец коридора. – Фьери на моих глазах начал покрываться испариной. – А позову я вас аккуратным стуком. Надеюсь, вы поймете, чем отличается аккуратный стук от вот этого? – Полагаю, что да, – сдавленно ответил Фьери, и я милостиво кивнул ему, собираясь с духом. – Эй! – крикнул я через дверь. – Огюст! Ты меня слышишь? – Ублюдок!.. – гневно прорычал тот в ответ. Многообещающее начало беседы. – Я убью тебя!.. – Если ты немного отойдешь от двери, – продолжал я, не обращая внимания на ответ, – я смогу войти и мы поговорим! Удары в дверь прекратились. – Ну, давай!.. – недвусмысленно зловеще сказал Огюст. – Прекрасно! – откликнулся я. И знаком показал Фьери, чтобы он был готов немедленно закрыть дверь. – Три-четыре!.. – Я повернул ключ в замке и толкнул дверь вперед. Черт! Дверь и косяк немного рассохлись, но Огюст достаточно своими сотрясениями разболтал их чрезмерное сцепление, и не успел я вспомнить всерьез о разбитом вчера плече, как дверь подалась и я скользнул внутрь и сразу вбок, чтобы не открывать ее слишком нараспашку. Не тут-то было. Огюст ухватился за внутреннюю ручку и потянул дверь на себя, Фьери, схватившийся за ручку снаружи, с протестующими ругательствами чуть не вкатился в комнату вслед за мной. – Оставь это! – резко прикрикнул я. Оба рефлекторно отпустили дверь. Сойдет. Я захлопнул створку и прикрыл ее спиной, оставшись лицом к лицу с тяжело переводящим дух Огюстом, так и пышущим жаром. Лицо его побагровело, глаза полыхали молниями, а вокруг облаком повисла жажда убийства. Ключ торопливо повернулся в замке. Приглушенный голос Фьери снаружи забубнил что-то невнятное, но очень похожее на «Ave Maria…» – Ты действительно этого хочешь? – спросил я, кивнув на дверь. – Чего – хочу? – недружелюбно спросил Огюст, проследив за этим кивком. Отлично. Пока я слышал только о его желании меня убить. – Это знаешь только ты. Может, расскажешь? Что ты сделаешь, если выбьешь эту дверь? – Выйду отсюда! – ответил Огюст. Он не стал нападать, что-то внутри его сдерживало. По счастью. На это я и надеялся. Но нужно было отвлечь его и от запертой двери. Сосредоточившись на ней, он ни о чем не мог думать. Просто стучался в нее, как бабочка в стекло. Я мельком оглядел комнату. Черт возьми, в ней действительно совсем ничего не было. Кажется, Диана говорила, что он оказался здесь не сразу. Сперва он начал все ломать, в другой комнате, в той, где он гостил раньше. Диана надеялась, что привычная обстановка приведет его в себя. Пока его не пришлось снова оглушить. Никто не знал, что делать с ним дальше. – А потом – отправишься к Клинору? – Потом?.. – Огюст моргнул. – Когда выйдешь из этой комнаты, ты вернешься к Клинору? Огюст сделал шаг вперед и остановился. – Нет… – буркнул он, буравя меня сверкающим взором. – Я… – и снова моргнул, будто забыл, что хотел сказать. – Я должен был… Подталкивать снова мне его не хотелось. Чтобы не сбить его с направления, которое могло оказаться правильным. – Должен был… Какого черта?! – он вдруг резко вскинул руку и ударил ею в паре дюймов от моего левого уха, обрушив на злополучную дверную створку. Я не успел отреагировать. Будем считать, что это сошло за спокойствие... – Я должен был… – Это было вчера, – сказал я, будто входя в холодную воду. – Ты этого не сделал. – Вчера… – Огюст оторвал руку от двери и отступил на шаг, вернее отшатнулся. Его немного трясло. – Не сделал!.. – пробормотал он пораженно. – Ты сделал не то, что был должен. Ты сделал то, что хотел. Не то, чего от тебя хотел кто-то другой. Не то, чего хотел я. Только то, чего ты хотел сам. Ты можешь это. Можешь выбирать. Ты должен был вернуться, но не вернулся. Значит, ты не хотел. И значит – не должен, если не хочешь. Огюст вскинул голову, его ноздри раздулись, и на мгновение на его лице отразилась сумасшедшая радость, почти озорство. Правда, тут же погасшее. – Не хочу? Не должен возвращаться?.. – Ты никому ничего не должен. – Никому?.. – Огюст посмотрел на меня подозрительно. – Именно, – подтвердил я. – Никому. Огюст склонил голову и задумчиво засопел. – Это неправильно… – произнес он наконец глухо, но слова перешли в нарастающий яростный рык: – Это было неправильно, что ты вернулся и напал на меня! – Из-за этого он так и не выходил из состояния свирепости. – Мне так захотелось, – бросил я негромко. И он снова пораженно отступил на полшага. – Поэтому я так сделал. Потому что я хотел, чтобы ты был свободен. Огюст уставился на меня озадаченно. – Чтобы я был свободен?.. – Именно. – Я немного отошел от двери. Чтобы не казалось, что я ее перекрываю. И заговорил спокойней и доверительней, сделав допущение, что он меня поймет на этот раз, что он все-таки способен мыслить: – Огюст, исключая детали, ты прекрасно собой управляешь. И если ты был способен сделать это раз, значит, над тобой ничто не властно. – Да неужели? – с сомнением переспросил Огюст. Несмотря на сомнение, это уже прозвучало с какой-то более живой интонацией, чем прежде. – Да, – подтвердил я. – Извини, не придумал ничего получше, чтобы забрать тебя домой. Да и отомстить, знаешь ли, захотелось… Пауза. Огюст сощурился, потом по его лицу пробежала какая-то волна, и он испустил смешок. – Отомстить захотелось? – Да, знаешь, неуправляемое такое желание! Дурацкое, не спорю. В общем, извини. Чистый импульс. Просто хотелось тебя вернуть. Ну а тут уж решай сам. Как захочешь. Хочешь, оставайся, хочешь, возвращайся, куда бы то ни было. Но нам ты по-прежнему дорог, всем твоим друзьям. Мы будем рады, если останешься. Но и держать – не станем. Огюст откинул голову назад, посмотрел на потолок, на стены, рассеянно покачиваясь, и, обернувшись, снова издал смешок и странно улыбнулся. Тут бы на его месте я спросил: «и какого черта дверь еще заперта?» – «Извини…»? – повторил Огюст мягко. – Никому не должен?.. Свободен?.. – Так и есть… – Поль… – проговорил он после небольшой паузы, перестав раскачиваться и оглядываться. – Ты помнишь ту девушку, в Париже, той ночью?.. – Помню. – Ее зовут Габриэль. Я встретил ее. Там… – Да. – Мне хотелось сказать что-то еще, но я не знал, что. Огюст изменился почти в одно мгновение. Как и вчера. Казалось, это вовсе не он пытался проломить дверь всего несколько минут назад. Будто одним движением вышел из замкнутого круга, по которому почти сутки метался его мозг. – Как ты думаешь, мы сможем вернуться? – спросил он, и я почти потрясенно посмотрел в его совершенно трезвые глаза. Я надеялся на то, что это произойдет, сам пытался это вызвать, но внезапность и кажущаяся легкость все равно поражали, даже немного пугали и настораживали... Но я решил, что лучше рискнуть поверить, чем нет. Если бы он мог, то мог бы «прикинуться нормальным» еще вчера. – Огюст?.. – Что? – Как ты себя чувствуешь? – Немного странно, – проговорил он медленно. – Но мне кажется… Я не могу поверить… Может, только этого ему и недоставало? Веры в то, что это возможно? Огюст посмотрел в сторону, задержал дыхание, потом медленно выпустил воздух. – Как хочешь, – напомнил я. – Можешь не верить… – Я знаю, почему я здесь. Да… иначе было нельзя… понимаю… Они были правы… – Они беспокоятся о тебе. Ты им дорог. – А Габриэль? – печально произнес Огюст. – Не знаю, – ответил я. – Но если мы найдем ее, то попробуем вернуть. Огюст нерешительно смотрел на меня несколько секунд, и в глубине его глаз что-то вспыхивало, то пугающее, бешеное, то будто просветленное. – Обещаешь? – спросил он наконец. Свет в его глазах, казалось, победил. – Обещаю. Он кивнул и шумно перевел дыхание. – Только, знаешь, вы со мной все-таки поосторожнее, мало ли что вдруг стукнет в голову… – Не будем мы осторожнее, – возразил я. – Что-то не хочется, – и он удивленно вздрогнул. А я мягко и аккуратно отстучал на двери кавалерийский марш. Огюст немного нахмурился, как-то заторможенно поднимая руку ко лбу, но тут же после набежавшей тени его лицо снова разгладилось и посветлело. – Теперь ты уйдешь?.. – Ты тоже. – Это было совсем не то, что казалось правильным, но так было надо. Возвращение только-только начиналось. На лице Огюста мгновенно сменилась едва ли не сотня самых разнообразных чувств. – Ты уверен??? – Да, уверен. Ключ в замке повернулся, и первое, что я увидел за дверью – было бледное, как сыр, лицо Фьери с огромными перепуганными глазами. Я тут же бросил быстрый взгляд на Огюста – как я и думал, при виде Фьери он опять непроизвольно напрягся и его ладони сжались в кулаки. – Вы свободны, Фьери, – сказал я совершенно расслабленным голосом, замечая краем глаза, как эта расслабленность невольно передается Огюсту. – Господин капитан… – пропыхтел Фьери, пытаясь незаметно подмигнуть – мол, говорю ли я то, что действительно хочу сказать? – Вы поняли меня абсолютно правильно, – я забрал ключ из его руки и распахнул дверь пошире. – Мы выходим. Фьери попятился, воткнулся спиной в своего товарища и неловко посторонился. Я ободряюще им улыбнулся. – Все хорошо… – «Главное, без резких движений», – прибавил я мысленно. – Кажется, это мое… – заметил я небрежно. – Э… да, господин капитан… – Спасибо, Фьери. – Огюст. – Я еще раз внимательно посмотрел на него, когда он уже чуть деревянно шагнул в коридор. На лбу его выступил пот, он едва заметно дрожал, но, когда мы встретились взглядами – в его глазах не было ничего безумного, только почти жалобная неуверенность и страх сорваться. Очень человеческие, очень знакомые. – Все будет хорошо. С каждым шагом будет легче, с каждым словом, каждым вздохом. И помни, – пусть этот девиз Телемского аббатства от Рабле до Алистера Кроули считался довольно сомнительным, но сейчас я не мог сказать ему другого и верил, что это будет правильно – дьявол коснулся всех вещей мира, но это не значит, что все они окончательно плохи, в основе идея отличная, как само мироздание: – «Делай что хочешь»! Огюст еле-еле кивнул, будто боясь, что более резкое движение что-то стронет в его голове. И пошел за мной. Аккуратно, осторожно, не отставая ни на шаг.V
– Ну молодец! Наворотил тут, а теперь сбежишь, оставив нам все это?.. Кстати, что ты с ним-то сделал? – Во-первых, я еще не сбегаю, во-вторых, ничего я с ним не делал. Он все делает сам, я стараюсь ему только не мешать. Помнишь, Рауль говорил, что при накладке сознаний «смирна» действует на человека иначе? А у нас накладка еще и двойная. Сознание Огюста разбалансировано, но он борется, старается себя контролировать и у него это получается! Готье настороженно покачал головой. – Ага! Желаемое за действительное!.. Но это чертовски опасно. И придется теперь следить за каждым его шагом, каждым движением! – А ты бы предпочел, чтобы он продолжал пытаться ломать все, что видит, и разбиваться сам? – Огюста мы временно оставили с дамами, а с Готье я вышел на минутку поговорить в коридор. – Послушай, не на все сто процентов, но он контролировал себя еще вчера, без всякого нашего вмешательства. Ты знаешь, какой он упрямец. Да еще и романтик. Он хорошо запомнил ту девушку-хранительницу в Париже, а потом еще и встретил ее, уже у Клинора. У него сложилась в голове какая-то своя картина, которая помогает ему не потерять себя. Но вчера своим нападением мы ввели его в дополнительный психологический клинч, он зациклился на этом. Я попробовал его вывести. И рад, что попробовал. У меня даже возникла еще одна мысль – а напал бы Огюст вчера с самого начала, если бы мы сами сперва не проявили агрессии?.. Впрочем, это было уже чересчур. Пожалуй, все-таки напал бы. Даже у чудес есть границы. Но были все основания надеяться, что он справится – опираясь на собственный уже успешный опыт. Все, что он теперь делает, становится для него все более естественным, входит в «программу», если даже он пока не избавляется от нее окончательно. – И все-таки лучше бы ты это сделал потом!.. – проворчал Готье. – Его же нельзя оставлять без присмотра! – Конечно. Нельзя. – И как ты себе это, черт побери, представляешь? Мы с тобой отправимся на эти треклятые переговоры с самопровозглашенным спасителем человечества, а он останется тут?! А если что случится? Как же девочки? – Ну, ты же за ними присмотришь. – А? – Взгляд Готье выразил полное непонимание. Он или не был в курсе моего желания ехать в одиночку или абсолютно не принимал его всерьез. Я вздохнул. – Ты же присмотришь за ними, – повторил я отчетливей. – Иди ты знаешь куда?!. – возмутился Готье. – Знаю. На переговоры с Клинором, самопровозглашенным спасителем человечества. В конце концов, если Диана права и это всего лишь ловушка, зачем рисковать двоими, когда достаточно одного? – Готье набрал в грудь побольше воздуха, чтобы разразиться гневной тирадой, но я предостерегающе поднял палец. – А вы тут тем временем разработаете план атаки на его владения! – А? – повторил Готье свирепо. – Девушки и Выскочка все тебе объяснят. – Выскочка?! – Мальчишка, паж Таннеберга… – Да сам ты – выскочка! – Тише. Огюсту пока ни к чему посторонние проявления агрессии. Между прочим, если он достаточно придет в себя, он будет ценным союзником – он много знает о Клиноре, и о том, как бороться с последствиями его отравы. – Так-так-так… – сквозь зубы процедил Готье, смеряя меня недобрым взглядом. – Значит, «союзником»… Выходит, ты сам уже не считаешь его одним из нас. Что-то в его тоне одновременно неуловимо и сильно изменилось. Теперь в нем появилось не только несогласие, но и осуждение, моральное неприятие, очень меня задевшее. – А ты? – спросил я резко, нападая в ответ. – Ты и вовсе его боишься. И кто он в таком случае для тебя – один из нас или сувенир на память? Повод поупражняться в доморощенной этике?.. Готье посмотрел на меня изумленно. – Тише! Что это ты вдруг взбеленился?! Может, пойти спросить у Мишеля успокоительное? – Может! – рявкнул я, с трудом взяв себя в руки, чтобы звук получился не слишком громким. – Неважно. Если у всех сдают нервы, то не надо еще и нарочно их трепать!.. – А ты их не треплешь? – Готье указал на дверь. – С таким подарочком! Я посмотрел на него в бешенстве, еле-еле понимая задним умом, что это всего лишь способ Готье нервничать, и он ничего не может с этим поделать. – Перестань паниковать, – попросил я. – Ах, паниковать?.. – Совершенно верно. Все, черт возьми, будет нормально. Я сам чувствую, что с этим надо кончать чем быстрее, тем лучше… – Эге… – протянул Готье, глядя мне в глаза со странным обеспокоенно-сочувствующим выражением. – А как, по-твоему. На этих переговорах… Если будет возможность покончить с Клинором одним ударом – ты это сделаешь? Хотя бы попробуешь? В отличие от утреннего ответа Диане, на этот раз я сперва помолчал. – Не знаю. Он, конечно, догадывается, что я теряю гораздо меньше, если решу покончить с нами обоими, – спорное утверждение, если иметь в виду меня в этом времени, но я больше имел в виду грандиозные, еще неосуществленные планы, ради которых Линном все было поставлено на карту. – Чтобы уже в другом мире продолжить разговор. С другой стороны, он может рассчитывать на то, что этот разговор в другом мире – вещь очень сомнительная, что ему уже удалось все изменить настолько, что это стало необратимым. – А как, ты думаешь, на самом деле? Стало? – Не знаю, конечно. Затем и хочу поговорить с ним, чтобы понять лучше, что происходит и каким образом. – Уф. – Готье выдохнул с облегчением, помахал руками и оттянул пальцем воротник, с удовлетворением покрутив головой. – Хорошо. – Не понял, – констатировал я, озадаченно понаблюдав за этими манипуляциями. – Я подумал, не намеренно ли ты решил удалить меня с места событий, и не надумал ли поиграть в камикадзе. – Но ведь это могло бы быть разумно! – запротестовал я. – Так что, конечно, если выпадет шанс и это будет наилучший способ… – Это нормально, – кивнул Готье. – Я просто должен был убедиться, что ты не дуришь всерьез. – Нет, подожди, ведь если задуматься!.. Готье снисходительно похлопал меня по плечу. – Знаю, малыш, знаю. Но мы ведь столько всего не знаем, верно? – Одно мы знаем, если его здесь не будет – точно не будет хуже, чем уже есть. А если промедлить… – Не торопись, – наставительно сказал Готье. – Только никаких судорожных действий. Помнишь, о чем мы всегда говорили? И помнишь, что случилось с Раулем? – Помню, – вздохнул я. – Но, может быть, я просто боюсь?.. – И что? – удивился Готье. – Как это – и что? Упустить, может быть, единственный шанс? Из-за недостатка решительности? – Парень, да ты сам в это не веришь. Минуту назад ты рассуждал более здраво. А насчет недостатка решительности расскажи кому-нибудь другому, вдруг поверит. Прекращай эти самокопания. До добра не доведут. Клинор прекрасно знает, о чем ты сейчас думаешь или можешь думать. Он же не полный идиот. Значит, возможность раз – его там вообще не будет, зато будет кто-то, кого он послал, чтобы нас стало хотя бы снова на одного человека меньше. И у него это может получиться, так что не расслабляйся. Либо возможность два – у него есть какой-то козырь, чтобы убедить тебя не совершать эту глупость. Гм… хотя, если ты не дашь ему слова сказать, глупо получится… Но он решил рискнуть. Будем исходить из этого. Ведь это уже интересно и хочется узнать, зачем он решил рискнуть, правда? Он рассчитывает на твое любопытство. – Угу. И правильно рассчитывает, – признал я. – Ну что ж, предполагать что-то заранее бесполезно. Посмотрим на месте. – Ага, – кивнул Готье. – Как говорили Наполеон и прочие: «Главное – влезть в драку, а там разберемся». Но послушай, если я остаюсь тут приглядывать за Огюстом… получается, что хотя бы один излучатель мне все-таки понадобится, для профилактики. – Разумеется. Мне или хватит одного, или не хватит двух. Существовали же мы на свете как-то до этого. – Ну мало ли… – с сомнением протянул Готье.VI
Но перед тем как отправляться, оставался еще один маленький незавершенный штрих. Я принялся разыскивать д’Обинье. Это оказалось несложно. Вопрос, другой, и неугомонный Агриппа нашелся сам, спешивший мне навстречу – он искал меня с тех пор как узнал, что я проснулся. – Послушайте, вы помните тех ребят, с которыми мы как-то поспорили, является ли Земля круглой?.. – Именно! – воскликнул он. – Я все хотел сказать, что не видел их со вчерашнего дня. Они где-то отстали на обратном пути, будто испарились. Никто понятия не имеет, как и когда это произошло. – Значит, вы тоже подумали, что дело нечисто? – Верно. Их толком никто не знал. Ну, пожелали присоединиться, и бог с ними! Насчет формы Земли они больше не задирались. И я бы внимания не обратил, если бы когда-то не тот забавный случай. Да и на известный пароль они не откликались. Тут уж все им грешат! – Ясно. На него уже много кто не откликается, кто прежде должен был бы… А про дю Барра вы что-нибудь можете сказать? Вы прежде его знали? – Да, бывало, встречались как-то, известный баламут… – Баламут? И он всегда был склонен так запросто забывать смертельные обиды? Д’Обинье поднял брови, потом, наоборот, нахмурил. – Вот не припомню что-то такого… – А с теми ребятами он водил компанию? – Пожалуй, что да. – Вам не показалось странным, что он все время поминал старые обиды, а новых будто не замечал? То есть, конечно, он протестовал против грубого обращения, не любил сталкиваться с препятствиями. Но раньше он склонен был сносить прямую грубость? Д’Обинье уставился на меня с веселым интересом. – Нет! Он бы не отступил, пока его не унесли бы на носилках! – И как он сам? Тоже отстал вчера по дороге? – Нет. Он здесь. – И как себя ведет, если, конечно, вы обращали внимание? – Ворчит на старое. Но ничегошеньки не делает. И никого не задирает. Конечно, обстоятельства сами по себе престранные. Но кроме той выходки… Нет. Ничего. – Задание выполнено, и неважно, сорвалось оно или нет… По крайней мере, он не впал в ступор… И то неплохо! – И что теперь? – встревоженно спросил д’Обинье. – Не поднимайте пока шума. Кроме него и тех пятерых, кто-то всерьез поддерживал мятеж? – Нет. И странностей… да мы ведь знали не всех, разве теперь уследишь?.. – Все верно… – кивнул я. – Надо просто все это поскорей прекратить… Я поговорю с д’Аржеаром, дю Барра не причинят вреда, но пока все не закончится, ему будет лучше посидеть взаперти, где он сам никому не сможет причинить вред. Д’Обинье вздохнул, покачал головой и скорчил невеселую рожицу. – Ну а что потом? Каким образом вы надеетесь все исправить? – Есть соображения… Надеюсь, что они помогут. Вот и еще один момент – лучше полагаться лишь на тех, кого знаешь лично, чье нормальное поведение сможешь отличить от ненормального. Хотя, разве это помогло с отцом Франциском?