Недоразумения

Наутро, наступившее для меня в обед, голова раскалывается и делать ничего толком не хочется. С валяющимися на соседних кроватях, такими же мертвыми участниками группы я чувствую истинное сродство, когда Мадара подпихивает нас, что к трем пора бы встать и начать собирать манатки. Мы по очереди кряхтим и жалуемся друг другу на протяжении следующих нескольких часов. Я думал, вернее, был уверен, что как только доберусь до автобуса и мы рассядемся, убедившись, что все инструменты в порядке и надежно зафиксированы, то сразу провалюсь в сон и просплю до самого дома, но вот на соседнее кресло автобуса опускается Сасори и головная боль усиливается настолько, что о сне теперь нет и речи. - Тебе некомфортно? - спрашивает он, глядя перед собой. Тот факт, что он не смотрит прямо в лицо, немного облегчает мои страдания. - Нет, ничего же серьезного не было. - Что для тебя серьезно? Как тогда, когда... - Да! Тот самый раз я не хочу вспоминать. - Хорошо, - Сасори смотрит на меня и еле пожимает плечами. За окном проносятся пейзажи, которые не могу даже толком разглядеть, так сосредоточен на своем невольном соседе. Ведь я сам вечно добивался его внимания, хотел поговорить с ним и быть выслушанным, почему сейчас смотрю в окно, упрямо подперев подбородок кулаком? - Тебе нравится это все? - специально не уточняю, что именно имею в виду. - Ты про концертный тур или про то, какой характер в последнее время принимают наши отношения? - Спрашивал про первое, но теперь мне больше интересно второе, - хочется засмеяться, но удерживаюсь просто улыбкой. Теперь уже не получается продолжать смотреть в окно и я смотрю на Сасори. Он красивый, как что-то неправильное, будто чрезмерное, кощунственное. Я бы хотел что-то над ним учинить, и это, наверное, от того, что он слишком меня беспокоит, будоражит, волнует, заставляет смущаться и одновременно искать одобрения. - Дейдара, ты знаешь, сколько мне лет? - Подловил, - пожимаю плечами, - Сколько? - Двадцать семь, - взгляд у Сасори какой-то непонятный, - Когда я смотрю на тебя, мне кажется, что ты не доживешь и до моего возраста. Такие как ты умирают молодыми. - Если это угроза... - Это не угроза. Если бы это зависело от меня, я бы заморозил тебя в стазисе чтобы оставить таким. Ты мне нравишься. Напоказ равнодушно пожимаю плечами и смотрю в окно. Удушливый жар ползет от груди к шее. Я, наверное, полный дебил, потому то вместо того, чтобы сказать ему что-то о том, как я уже неделю себя извожу, у меня на языке вертятся только вопросы про ту девушку. - Знаешь, о чем я сейчас думаю? Каждый раз, когда приносили кого-то в жертву, выбирали ведь кого-то молодого и красивого. Какой интерес приносить в жертву страдающего? Убивая страдающего, палач не чувствует себя возвышеннее. Убивая какого-то мужичка за воровство, палач не чувствует руку свою дланью божьей, а себя продолжением его воли. Как так выходит, что больше всего человек тянется к красоте и пытается консервировать ее, вот как ты, и в то же время уничтожать любит тоже красивое? - Люди всегда стремились к гармонии и красоте. - Не вижу Сасори, но по тону чувствую что пожимает плечами, - Уничтожая что-то красивое человек заявляет всем о своей власти над этим и ставит себя выше... Даже слушать не хочу что он там дальше скажет. Молчу. Шея все еще красная. Кончик челки неприятно щекотит кожу, и никак не желает приладиться ровно. Я сам виноват что завел эти фальшивые пафосные интонации, но все же, как блин его заткнуть? - Я не жалею, что мы вчера поцеловались. Направляю подбородок в его сторону, чтобы он точно услышал, и упрямо смотрю по диагонали в окно с другой стороны автобуса. Там что-то зеленое. Быстрое. Несется назад от автобуса. Все за окном бежит назад с огромной скоростью и мне сейчас тоже хочется унестись обратно. У кресла с боку есть какой-нибудь рычаг, который отстегивает тебя от всего автобуса и катапультирует назад со скоростью гонщиков на формуле один? Сасори все еще сидит рядом, а рычаг рядом с креслом может только изменить угл на пару градусов. Медленно. Тяну его в обратную сторону. Шея будто закаменела, и не желает двигаться. Ее хочется растереть ладонью, размять как следует, прощупать. Собственные руки хочется подобрать ближе к телу, чтобы повернуть ладонями уже голову в прямое положение, собрать себя как конструктор в приемлемый вид и спрятаться где-то там, внутри этого тела, не выходя на поверхность и не отвечая на звонки. Но стоит мне хотя бы обнять себя, как Сасори все поймет. Гребаный язык тела. - Я тоже не жалею. Я слышу как сердце разгоняет кровь по моему телу. Чувствую свой пульс у запястья каждой порой. Кончики пальцев покалывает. Мне кажется, я даже дышу слишком громко. Голову получается повернуть и теперь я отрешенно смотрю прямо перед собой, но теперь вместо неповоротливой шеи будто пропала способность глаз шевелиться. Я, кажется, не могу отвести их от спинки кресла передо мной, будто мышку от компьютера отсоединили и все манипуляции чтобы оглянуться перестали работать. Глаза пересыхают и моргать кажется целым законным действием, чтобы оправдать, что теперь я молчу. Мы прощаемся по приезду в родной город и я еще не думал, что так сильно захочу домой, как в этот вечер.