Две войны

A warning to the people The good and the evil This is war! To the soldier, the civilian The martyr, the victim This is war! To the right, to the left We will fight to the death To the Edge of the Earth It’s a brave new world from the last to the first (30 Seconds To Mars — This Is War) Дорога до Шестой авеню города Остин от плантаторских угодий занимала более четырёх часов неспешной езды по просёлочным дорогам в карете, но трое всадников добрались до города за два часа, почти загнав лошадей. В Остине царил настоящий хаос: суматоха, творившаяся на центральной площади, громкие патриотические митинги, призывающие всех идти в добровольцы, тысячи голосов — всё это свидетельствовало о начале войны, которую с замиранием сердца ожидали матери и с героическим рвением призывали юноши — смельчаки Техаса. Экипажи, останавливающиеся у площади, пестрили разнообразной толпой жён и подружек богатых плантаторов и фермеров. В ужасе оглядываясь по сторонам, женщины судорожно обмахивались веерами, то и дело падая в обморок до того момента, пока слуги не подносили им нюхательной соли и дамы не приходили в чувство, чтобы опять поражаться творящемуся на площади кошмару. Мужчины неистово носились из стороны в сторону, выкрикивая лозунги и невероятно радуясь происходящему, словно бы впереди их ожидало что-то весёлое. Вероятно, каждый из них с нетерпением предвкушал заветную схватку; рабочие и солдаты по всей Конфедерации уже давно формировали секретные батальоны, язык призывов вырвался из бурлящего жара неизмеримой, сопротивляющейся всему миру военной воли — самые активные элементы уже несли оружие в руках. В городе выяснилось, что президент Линкольн поставил под ружьё волонтёров. Новость об официальном начале войны дошла до Техаса уже через три дня после первых, но незначительных сражений; весь Юг был охвачен возбуждением, пьян войной. Все считали, что первый же серьёзный бой положит конец противостоянию, и все мужчины спешили завербоваться, поэтому сейчас на площади творилось нечто невообразимое. Джастин думал, что вот, наконец, тёмное давление, которое неделями нависало над Штатом, утратило часть своего веса, — теперь все стояли здесь и ждали, и каждый смело формулировал свои желания: они достаточно многообразны, но всё же однозначным должно быть признание их величия. Оно лежало в отказе от собственного решения, и, лишь примкнув ко всеобщей военной лихорадке, можно было понять, что город чувствовал в себе радостный долг, преисполненный силой и страстью, как посреди вихря. Вопреки событиям, переменам, судьбе — ещё ожидалось что-то настоящее, истинное, подлинное. Разнообразие желаний, которое придавало толпе своеобразное волнение и возбуждение, искало своего выражения. В рядах слышалось бормотание, крики, смех, музыка, песни, ругань. Отовсюду доносился мучительный и громкий, протяжный звук трубы. Дробь барабанов угрожающе отражалась от фасадов домов, терялась в толпе, разносилась над площадью и парком, заставляла дрожать раскрытые настежь окна. Формировались группы, они сплочённо стояли вокруг усердно жестикулирующих фигур, призывающих как можно скорее отправляться на фронт. Джастин внимательно прислушивался к звуку трубы, чувствуя, как разгоралось жаркое пламя: вскоре должна была осуществиться всеобщая мечта о крови и баррикадах. Мужчины, старые и молодые, волонтёры и рабочие и много мелких буржуа среди них — они делали революцию; эти парни с решительными лицами, грубые южные работяги, которые хотели подзацепить девушек, — они вызывающе пели, и смеялись, и кричали, и двигались, широко и самоуверенно неся знамя Конфедеративных штатов. — Начинается… — сказал Джастин и запнулся, голос звучал хрипло. Он не хотел поддаваться этому вихрю, напряжённо думая, должно ли у него теперь к горлу подступить отвращение, как у человека не стремящегося к насилию, но это было не отвращение, — это был страх. Многие молодые люди, так же как и их более старшие соотечественники, горели желанием сразиться с янки; они всем сердцем верили: им не придётся кидать и половины сил Юга на войну с дикарями Севера, искренне считая, что их совершенная неприспособленность к боевым действиям не сыграет роковой роли в этой войне, — в чём и заключалась главная ошибка. Джастин Калверли был не единственным, кто понимал, что нехватка ресурсов была, пожалуй, самой серьёзной проблемой, учитывая, что их огнестрельное оружие представляло собой жалкое зрелище: старые, заряжающиеся с дула мушкеты, которые остались в домах буржуазии ещё с давних времён — войны с индейцами при освоении Американских земель и завоевании колоний. В доме Калверли хранились ружья и револьверы, но отец часто называл их антиквариатом и утверждал, что они уже почти негодны к реальной обороне, поэтому маленькому Джастину позволяли забавляться с ними. Сейчас, представляя, что его детские игрушки послужат настоящим орудием убийства, ему было не по себе. Джастин мысленно благодарил Джеффа, который раскрыл ему глаза на эти вещи. — Если война нагрянет, боюсь, что наши шансы выиграть в ней ничтожны, — около двух месяцев назад сказал Джастину старший брат, потягивая виски в салуне. Он был напряжён и озадачен своими мыслями, несмотря на царившие в баре веселье и беспечность. — Я бы уехал из Конфедерации в Старый Свет, но при всём моём желании это невозможно. — Отчего же? — Джастин помнил этот разговор до мелочей, хотя и был уже изрядно пьян; почему-то в тот миг ему показалось крайне важным запомнить, что говорил Джефф. — Ты не патриот, дорогой братец. Взгляни вокруг! Эти милые дамы нуждаются в героях, — он легко поцеловал девчонку, которая, кокетливо взвизгнув, задрала юбки и убежала за новой бутылкой огненной воды для молодых людей. — Неужели ты хочешь бросить их на произвол судьбы? В те дни Джастин ощущал странную удовлетворённость: ни свиданий, ни приглашений на обед, никаких обязательств и ни гроша в кармане. Насколько приятно было болтаться в этой человеческой похлёбке, льющейся в его любимом баре, — шлюхи, пьянство и дуракаваляние. Танцы на улицах на пустой желудок, звон покерных фишек, бутылки с выпивкой на всех столах. Что может быть лучше, чем шнырять в этой толпе между семью часами вечера и пятью часами утра, просто плывя по течению и чувствуя лёгкое головокружение. Каждый вечер Джастин приходил сюда — его влекли прокажённые улочки, раскрывавшие своё мрачное великолепие только тогда, когда начинал угасать свет дня и проститутки занимали свои места. Однако, как бы ни был безрадостен, безобразен или ограничен и порочен тот мир, в котором он жил, Джастин чувствовал себя в нём прекрасно. — Не утрируй, Джастин, — недовольно одёрнул его Джефф, сжигая свои внутренности виски. — Ты рвёшься геройствовать, даже не зная, что такое война, и как она страшна на самом деле. Ты всю сознательную жизнь гуляешь с девками и пьёшь ликёр, словно рыба воду. — Почём тебе знать? Ты не лучше меня, — улыбнулся Джастин, раскуривая сигару, попутно провожая взглядом голую девицу в сопровождении Кристофера, уже предвкушая, как и сам присоединится к ним. — Сам-то ты не участвовал в сражениях и не бывал на войне. С чего бы тебе рассуждать о битвах? — Ты вырос на книжках о доблестных рыцарях, за свои подвиги получавших земли и красоток, а я вырос на рассказах дедушки Эрика, который был ветераном Мексиканской войны², — сухо парировал старший Калверли, переполненный чувством собственного достоинства. — Ты много потерял, Джефф! — разразился пьяным хохотом Джастин. — Уж не знаю, что тебе рассказывал старый болван Эрик, но будь уверен: такой войны мир ещё не видывал и я собираюсь принять в ней прямое и непосредственное участие. Я надеру задницу этим выскочкам-янки! — Единственный болван здесь — это ты, Джастин, — больно задетый словами о дедушке, гаркнул Джефф. — Жаль, что Эрик умер, когда тебе исполнилось всего пять — он мог бы многое тебе рассказать. Например, что графство держится на одних земельных делах. Забота о гектарах лежит на рабах, которым мы доверяем только мулов, вспахивающих землю, — такой рабочей силы у нас предостаточно, но для войны это не годится. Отец не единственный аристократ, который специализируется на хлопке и табаке — в Европе он ценится на вес золота, чему мы и обязаны своим благополучием, но при всём этом мы не имеем ничего! Те, кто успел завладеть плодородной почвой, не жалеют ни рабов, ни мулов, ни денег — лишь бы вырастить в этом сезоне хороший урожай и отправить его на внешние рынки. Так скажи-ка мне, зачем тогда люди разводят лошадей? — наклонившись над столом, твёрдо спросил его Джефф. — Не знаю… Ну, мать всегда говорила, что хорошая лошадь — это знак качества, отличающий нас от крестьян, — припомнил Джастин, на несколько секунд забыв о выпивке и девушках, резвящихся вокруг, чувствуя, как в нём пробуждается пьяный, но настоящий интерес к его речам. — Так мы посещаем каждого состоятельного землевладельца, объезжаем окрестные поместья, надоедаем своими посещениями дамам из общества… — Вот именно, — сказал Джефф, явно недовольный умственными способностями брата, — лошади разводятся только в богатых семьях, чисто из прихоти плантаторов, у которых уже есть десятки мулов для работы на полях. На кой чёрт, спрашивается, мы рвёмся воевать, не имея конной силы? На всём Юге лошадей не так уж и много, хотя мы-то считаем, что с нашими гнедыми породистыми скакунами ни в какое сравнение не могут идти безродные полукровки, на которых катаются дикари-янки. Но ведь на самом деле в этом поединке выиграет далеко не качество. Значительное преимущество в лошадях — на стороне Севера. — Ты просто трус! — изумлённый, Джастин не нашёлся, что ответить на такое заявление брата, ведь в нём зародилось сомнение, и он с раздражением поймал себя на предательских мыслях, пока слушал доводы Джеффа. — Если ты так боишься, то почему бы тебе не уехать в Старый Свет, как ты мечтаешь? — Здравый смысл совсем распрощался с твоей головой? Ты же знаешь, что Сара ждёт ребёнка, — беззлобно отозвался старший брат, тяжело вздохнув и отодвинув от себя пустую бутылку. — Ей каждый день становится всё тяжелее. Она не вынесет такого дальнего путешествия на корабле. Я не могу рисковать жизнью ребёнка и её здоровьем. Так что не выдумывай. — Ты будешь вынужден идти на войну, Джефф, — самодовольно сказал Джастин, поманив к себе рыжеволосую девчушку лет семнадцати, их с Крисом постоянную подружку для утех — Саманту, которая с готовностью кинулась ему на шею. — Если не ради славы, то ради Сары уж точно. И поверь, когда мы за несколько месяцев уничтожим этих упырей, ты со стыдом поймёшь, что твой страх застилал тебе глаза. У Севера нет ничего такого, в чём мы бы уступали янки. Они хотят войны? Они её получат! — Я надеюсь, что всё это закончится хорошо хотя бы для тебя, — мрачно буркнул Джефф, опустив голову на сложенные руки. Казалось, что юношу гложет непреодолимое чувство надвигающейся катастрофы, грозящей разрушить весь его мир. Незримая тяжесть давила осознанием на широкие плечи и причиняла необычайное душевное беспокойство. Джефф выглядел так, словно его выворачивало наизнанку от этого искрящегося внутри волнения. — Ты это о чём, братец? — Джастин поудобнее уселся на мягком стуле, легко усадив на себя стройную девушку, положил правую ладонь на выпуклый животик, а второй отсалютовав Стиву, сидящему за соседним столом. — Забудь. Я просто устал, — Джефф кинул деньги на стол и поднялся. — Увидимся дома. Джастин помнил, как заворожённо наблюдал за катящейся по столу монеткой. Его руки свободно шарили по молодому девичьему телу, мяли упругие груди Саманты, его член жил своей жизнью, наливаясь желанием и силой, а в голове поселилась пьяная похоть, пальцы настойчиво поглаживали влажную щель между тонких ножек, но его глаза упорно следили за монетой, пока та со звоном не упала со стола. Реверс. В этот момент в Джастине что-то изменилось, промозглый дискомфорт заполз в голову, заставил его спихнуть с колен рыжую потаскушку, усердно вылизывающую ему шею, и выбежать из бара, оставив позади гул и веселье ради такой непривычной тишины спящего квартала. Пьяный и встревоженный, он был в руках этой опасной тишины и знал только, что должен выстоять. Выстоять любой ценой перед лицом всего, что бы ни случилось. То, что рождалось теперь в душе, выходя из этой смуты, нельзя было победить иначе как с помощью самообладания, непоколебимой твёрдости, за которую он и должен был бороться отныне. Джастин ясно вспомнил ту ночь в баре, то угнетающее, чёрное пятно сомнения, которое зародили в нём слова Джеффа. Они не давали ему покоя. Сейчас, когда вся прежняя уверенность превращалась в руины, путь солдата, предначертанный ему — был закрыт. И он, запутавшись, стоял посреди гудящей площади перед новым, перед тем, что надвигалось, не принимая конкретной формы, не издавая однозначного призыва, не вколачивая в голову никакой определённости, кроме той, что мир, с которым Джастин был связан и которым наслаждался, теперь окончательно и бесповоротно погружался в пыль и никогда, никогда не смог бы больше подняться снова. Джастин испытывал настоящий страх. Он был не готов. Безусловно, такие глупости нисколько не волновали горячих молодых джентльменов, желающих отправиться воевать, чтобы непременно вернуться героями-победителями. Эти мнящие себя взрослыми мальчишки были полностью уверены, что один южанин стоит пятнадцати «чёртовых янки» и что они, конечно, управятся с врагами в считанные месяцы, а после победы, разъезжая верхом на своих породистых жеребцах, будут радостно салютовать дамам и улыбаться направо и налево, выбирая себе лучших девушек. Они ведь и не думали никогда, что значит война на самом деле. Как и не думал до недавних пор сам Джастин. Эта мысль словно взорвалась на небосклоне сознания. Трое друзей стояли за ограждением, поодаль от орущей толпы. Джастин, который был выше своих спутников на целую голову, с интересом озирался по сторонам, выглядывая в людской массе место и оценивая количество человек, съехавшихся сегодня на городскую площадь из всех округов. Впервые за долгое время Джастин Калверли видел столько народу в их небольшом городке. Стив заявил, что попробует пробиться к регистрационным палаткам и исчез в толпе. — Я так и не сказал отцу, что отправляюсь в Вирджинию, — скривив рот в горькой улыбке, сказал Джастину стоящий справа от него Кристофер. — Генерал Пьер Борегар и Роберт Эдвард Ли создают там кавалерийскую дивизию, и я собираюсь записаться в кавалерию под их командованием. Ты ведь тоже собирался туда, Джей? — Разумеется, — тот кивнул, крутя головой в разные стороны, не в состоянии сосредоточиться из-за всей окружающей их суматохи. — Но стоило мне только заикнуться об этом, как у матери случился припадок, а отец поклялся, что отправит меня в Англию на первом же корабле. Кстати, Женевьев с ним полностью согласна и уже обратилась к родителям с просьбой принять нас в их загородной резиденции в Кенте, где она и собирается устроить церемонию, — при последних словах Джастина пробрала нервная дрожь. — Эту дамочку ничто не остановит: пока на её пальце не будет красоваться обручальное кольцо, она меня в могилу сведёт своими упрёками и истериками. — Я даже не удивлён, старик. Разве что полностью глухой и слабоумный человек в Конфедерации не слышал, что наступление янки начнётся именно на те штаты. Их цель — это Вирджиния и Джорджия, поэтому там уже через неделю будет жарко, как в аду! Предков понять можно, а твоей благоверной уж замуж невтерпёж, да и земли ваши давно охота прибрать к рукам, так что в их протесте нет ничего удивительного. Но лично я спрашивать никого вообще не собираюсь, — на лице Кристофера сверкнули озорные серые глаза, и он самодовольно ухмыльнулся, всем своим видом выражая дикое желание попасть в эпицентр войны. Его безрассудная решимость глухой тенью нависла над Джастином, и того передёрнуло, когда он подумал, с какой остервенелой силой война создавала себе ландшафт для боёв — так она создавала себе и своё войско, угнетая разумы мужчин, играя на их инстинктах. Джастин скривился, совершенно не разделяя энтузиазма друга. Калверли не был отъявленным пацифистом, но в отличие от своих многочисленных друзей не находил в войне ничего забавного, и этим пониманием он был обязан брату. Война в его представлении, как великан, шагала по земле, и не было ничего, что могло бы спрятаться от неё; она безумными ударами вгоняла бойцов в тёмную землю, ставила материю против духа. И Джастин знал, что пасует, его сила меркнет, дух слабеет, гонимый страхом и сомнениями. Благодаря своей скорой свадьбе с мисс Донохью, Джастин был на хорошем счету не только у себя на родине, но и в самой Англии, куда мог с будущей женой уплыть на следующий же день. Но бегство из Конфедерации означало слабость, непозволительную для джентльмена трусость. Как он мечтал вернуть время хотя бы на несколько месяцев назад, а ещё лучше вернуться в ту ночь, когда Джефф показал ему другую сторону монеты. Хотелось забыть об услышанном, дабы воскресить свою иррациональную смелость — она всё, что могло ему помочь. После того разговора Джастин плохо спал, штудировал военное дело, интересовался промышленностью, всячески отрезвлял свой ум от всеобщей напасти и понял в конце концов, что война, которую они собирались вести, сама вела их. Время предательски застыло над пыльной площадью Шестой авеню. — Так что? — пихнул его в бок Гейт. — Ты со мной, старик, или будешь скакать на цыпочках перед своей альбионкой? Большой фронт — единственное место, где мы сможем проявить себя. Калверли неуверенно кивнул — терять ему нечего. После войны Джастин уж наверняка найдёт способ остаться в Техасе и сохранить управление семейными делами, так как получит орден и станет героем, ветераном гражданской войны, которому никто не посмеет указывать, что делать. Теперь он был обязан стать защитником родного края, но не ради славы, а ради собственной воли, которой его хотят лишить. Другого пути у него не было. Он хотел порвать все связи и путы. Прошлая его жизнь уже осыпалась и ломалась под гнётом неминуемой опасности. Страх овладевал им. Джастин чувствовал себя потерянным, стоя среди десятков сотен людей, он искал на ощупь в пустом пространстве какую-либо опору. Во всём графстве никто лучше не сидел в седле, чем Джастин, и он всегда знал это и умел достойно пользоваться своими навыками, поэтому записаться в кавалерию было единственным правильным решением; едва ли он смог бы проявить себя в любом другом воинском соединении так же блистательно, а служить под началом главнокомандующего Роберта Ли — местной легенды — настоящая гордость, достойная новобранца. Откинуть свои сомнения у него так и не вышло, но Джастин постарался улыбнуться другу и, развернувшись на каблуках, уверенно направился, пробираясь сквозь толпу, к своему второму спутнику — Стиву Карлсону, который уже занял им место в очереди к палатке вербовщиков.

***

Кавалерийский Эскадрон Вирджинии был создан месяц назад — в апреле, в день, когда Вирджиния откололась от Союза Штатов и официально вступила в состав Конфедерации; сразу же начался призыв волонтёров. Новая войсковая часть ещё не получила никакого названия, но число новобранцев, зачисленных в Эскадрон Вирджинии, превышало количество солдат во всех других Южно-Атлантических штатах вместе взятых. Уже ни у кого из почтительных, многоуважаемых аристократов Техаса, ранее утверждавших, что война с янки никогда не начнётся, не оставалось никаких сомнений в своей ошибке. Война всё же началась, и тысячи мужчин начали проходить строевую подготовку и упражняться в стрельбе. Задолго до начала конфликта в южных штатах организовывались конные милицейские отряды, объединявшие юношей с двенадцати до семнадцати лет, поэтому южная молодёжь, привыкшая с детства к подобному виду службы, таким образом получала навыки кавалерийской езды, владения холодным и огнестрельным оружием намного раньше, чем люди старшего возраста. Джастин никогда не был в подобных отрядах, но врождённая находчивость и сверхбыстрая обучаемость давали ему безоговорочное превосходство над сверстниками в любом виде учёбы как в школьные годы, так и во время войны. Калверли не составило никакого труда овладеть всеми необходимыми видами оружия, да и вообще военная подготовка давалась ему хорошо, что вызывало зависть рекрутов и недоумение со стороны командующих. К концу третьего дня подготовки у Джастина уже не оставалось никаких сомнений в правильности своего решения отправиться именно в Вирджинию. Пусть далеко — главное, что он сможет наконец-то обрести желанную свободу, убежать из-под гнёта родительской опеки и своих обязательств хотя бы на время, а уж когда вернётся, то со злорадством взглянёт на отца, который впервые за всё время будет им гордиться. Его жизнь грузом лежала на плечах, как беспорядочный, запутанный сон. Джастин пытался контролировать свои мысли. Признать в них что-нибудь достойное, например, жёсткое и точное функционирование военного механизма, хороший и крепкий солдатский дух, но видел он лишь чистые, светлые и ясные лица людей — уже одно это казалось ему изменой. Он не хотел признавать в них ничего. Джастин желал, чтобы ненависть масс выстроила гранитную стену вокруг его неуверенности, они все должны были находиться в смертельной изоляции, вместе с ним балансируя между страхом и ужасом. Но его соотечественники беспечно и явно наслаждались чувством своего неожиданного превосходства, а Джастин понимал, что недостаточно было одних лишь благ души, которые питали себя из духа справедливости. Его волнение сконцентрировалось до тумана и поднялось вверх, вибрируя, наполняя всё дрожащим напряжением. И Джастин тренировался усерднее всех, чувствуя, как жжёт его время. По последним разведывательным данным войска Севера уже держали свой путь из Вашингтона к Ричмонду. Поэтому поезда с солдатами Юга ежедневно шли через Оклахому, Кентукки и Джонсборо на север, в сторону Джорджии и Вирджинии, туда, где в это время формировались самые большие воинские части, способные сдержать блокаду у крупных городов, таких как уязвимый Ричмонд и неприступная Атланта. Девятнадцатого мая Джастин и Кристофер, стоя на перроне, прощались со своими семьями и друзьями. Счастливый и довольный Крис, радующийся предстоящей возможности отыграться на янки, внушал Джастину уверенность и оптимизм. Он просто не знал, куда себя деть от предвкушения и не мог сдержать радостной улыбки, а Джастину от этого становилось проще удерживать равновесие. Истощение волнением сдавливало его тем ледяным, отрезвляющим щекотанием в мозге, которое появлялось всегда, когда страх укоренялся в сердце. Джеральд в последнюю неделю почти не общался с сыном, и Джастину всерьёз начало казаться, что отец его избегает. А может, причина была в ежедневной подготовке Джастина к службе: уходя к шести утра на полигон и возвращаясь к вечеру, совершенно усталым и разбитым, он просто был не в состоянии общаться с кем-то, пусть даже с родителями, но Джеральд и не настаивал. Однако Шерри пыталась уделять сыну намного больше внимания, чем её муж. От Джастина не укрылась резкая перемена в матери: тоска, грусть и уныние овладели женщиной, словно бы непосильная тяжесть свалилась ей на плечи, а молодое не по годам лицо больше напоминало мраморное изваяние. Но, как только он пытался начать разговор на эту тему, Шерри резко менялась в лице, и Джастина просто передёргивало от этой наигранности и натянутой маски прежнего безразличия и спокойствия матери. Джефф завербовался в пехоту и четыре дня назад уехал в Луизиану, прислав открытку с коротким: «Со мной всё в порядке. Я вас люблю. Не скучайте!» Джастин в тот день взбесился и выпил пару бутылок ликёра, злясь на собственную слабость: он так хотел поблагодарить брата за ту ночь, за то, что тот излечил его разум от самонадеянной геройской глупости — но не успел. Меги не переставая хныкала и таскалась за Джастином, умоляя его быть как можно осторожнее. Слишком слабая для своих лет, эта молодая леди очень часто подвергалась разного рода недомоганиям, а после начала войны и вовсе лежала без сил, закрывшись в своей комнате, день и ночь предаваясь молитвам во спасение братьев своих, чем немало бесила Джастина. Её вечное поскуливание где-то за спиной невероятно нервировало усталого юношу, а один раз, несколько дней назад, он психанул: сорвался и, выхватив из дрожащих рук сестрёнки чётки, швырнул их через весь зал в горящий камин. Джеральд, который в тот момент читал газету в кресле у огня, впервые за долгое время посмотрел на сына, и Джастина бросило в дрожь от этого пронзительного, испепеляющего взгляда. Тогда же, получив выговор от матери и истерику от сестры, он купил Меги новое серебряное распятие, в сто раз элегантнее и красивее предыдущего — самодельного деревянного, сгоревшего в огне. После этого случая, сестра немного совладела со своей паникой, но так и не пошла на поправку, продолжая болеть. Джастину было очень стыдно за свои нервные срывы, ведь Меги он безгранично любил, хоть они и были довольно разные: сам он уже несколько лет не посещал церковь и не молился с семьёй перед ужином, чем вызывал всеобщее осуждение, в то время как сестра полностью посвятила себя Богу. Не то чтобы Джастин не верил — нет, он был верующим. Только верил он в то, что Бога нужно либо обрести в своей душе, либо навсегда похоронить, но и для того, и для другого его, Бога, нужно было сначала найти; а делать это было решительно некогда. Свадьбу, само собой, пришлось отложить на неопределённый срок. Женевьев билась в истерике минут десять — не больше и не меньше, как и подобает настоящей леди, после чего заявила, что не хочет потерять свою первую брачную ночь из-за глупой, мальчишеской потехи. Джастину пришлось приложить все усилия, чтобы доказать взбалмошной девчонке, что у него нет сил не то что на близость, а даже на мысли о чём-то подобном. После такого заявления глубоко оскорблённая Женевьев, отвесив незадачливому жениху оплеуху, уехала в своё поместье, чем вызвала у того приступ дикой неконтролируемой радости.

***

— Смотри, — пихнул его под рёбра Кристофер, указывая на что-то в толпе. — Кто тут к тебе пришёл! Джастин нехотя перевел взгляд и увидел свою невесту. Стройная миловидная девушка только что вышла из кареты вслед за матерью и старшей сестрой. Пушистая масса её курчавых тёмных волос была связана на затылке в колос и перевязана ярко-красной лентой, бантиком сбоку, а спереди несколько свободнопадающих кудрей обрамляли высокий лоб, спускаясь ниже, на худенькие плечи. Тонкая талия была стянута великолепной атласной розовой лентой, на несколько тонов светлее самого платья, а десятки оборочек и воланов легко колыхались на ветру. Глаза сверкали озорством, а лукавая улыбка подчёркивала играющие на щеках ямочки. Видимо, они провожали не только Джастина, но и своего отца, который был ещё довольно молод и мог принять участие в войне, в отличие от Джеральда, которому перевалило за пятьдесят пять. Джастин с раздражением подумал, что на эту треклятую войну даже англичане идут, становятся в ряды их доблестной армии — какие глупцы, ведь они так же слепы, как и он сам до разговора с Джеффом. Женевьев смотрела на Джастина и улыбалась своей ослепительной улыбкой, с таким восхищением в глазах, что он немного смутился и поспешил переключить внимание обратно на семью. Удивительно, как после его позорного поведения несколько дней назад эта девушка ещё может улыбаться ему. Любая другая леди с теми же манерами, из того же многоуважаемого общества пылко бы возненавидела такого незадачливого жениха, что отказался закрепить отношения. — Что она тут делает? — резко спросил Джастин, поворачиваясь к другу, не ожидая ответа, а скорее являя своё недовольство. — Приехала посмотреть, какую первоклассную скотину теряет! — наблюдая за его хмурым выражением лица, заржал Крис. — Я бы на месте её отца свернул тебе шею после того, как ты оскорбил чувства его ненаглядной младшенькой дочери. Хотя знаешь, а она молодец. Посей ты в ней семя — и считай подписал себе приговор ещё до брака, так что весьма недурной ход… — Я её не оскорблял, — завёлся Джастин, — просто сказал, что устал и не хочу… Как не хочу обсуждать это дальше. Отцепись от меня, Крис! Ты и так всё знаешь. Наверное, зря я тебя посвящаю в такие подробности. — Знаю, Джей Ти, знаю, — продолжал глумиться Гейт. — Я всегда говорил, что ты странный! Ты осведомлён, как сделать всё без последствий. Тискать потаскух из местных баров — так это на раз-два, а как завалить обалденную красотку и отодрать как следует — так это не те… — Крис, иногда мне кажется, что ты сын фермера из Чёрной Долины! — в который раз с притворным возмущением ужаснулся Джастин, хотя к дерзости и чрезмерной прямолинейности своего друга давно привык, но при возможности всегда старался сбить спесь с Гейта. — Твой лексикон оставляет желать лучшего. Джастин знал, что, только когда Кристоферу доверяли, тот мог высказать истинную провинциальную простоту, и на него вполне можно было положиться. Несмотря на способность друга время от времени помогать советом или выступать в качестве простого слушателя, готового всегда прийти на помощь, Джастин всё же часто не мог понять дерзости и грубости, присущих Крису, зато вполне научился уживаться с этим. Было в нём кое-что весьма отталкивающее. Его лучший друг был одним из тех мужчин, которые предпочитали для прогулок ухабистую землю гор монотонным тропинкам равнины. Он был весьма эксцентричен, заносчив, но надёжен; умён, но ленив. Ещё Крис не любил англичанок, просто не переносил их скуки и пресности. «Они хотят или денег, или замуж. Вот француженки — совсем другое дело! Хотя, знаешь, по существу все они одинаковы», — обычно говорил он. — Тоже мне, — беззлобно хмыкнул Гейт, — от кого слышу-то? Это не от того ли паренька, которого больше привлекает подозрительная сыпь и засаленные волосы проституток, чем свеженькая девственница в шёлковом белье? — Ещё одно слово — и я дам тебе по зубам, — огрызнулся Джастин, слегка ущемлённый словами друга. — Ты, между прочим, о моей невесте говоришь. — Хочешь — хорошо, не хочешь — не надо, а время терять глупо, — пожал плечами Кристофер, скривив губы. — Пока ты возишься с такой стервой, может быть, десять других красавиц сидят где-нибудь на террасе и умирают, чтоб их кто-нибудь взял. Уверяю тебя! Они только об этом и мечтают. Над ними не надо много работать — им самим до смерти хочется… Никогда не знаешь, что эти богатые девки придумают. Ты волен выбирать, раз уж не хочешь её. Иногда ему казалось, что Крис просто презирает женщин. Джастин слушал друга с долей отвращения и понимания. Он сам уже задумывался, всё ли с ним в порядке, ведь его отношение к противоположному полу становилось более пренебрежительным, отстранённым. Сомнительные развлечения с легкомысленными девчонками не отягощали обязательствами, потому были приемлемы. Все остальные душевные переживания Джастин предпочитал не анализировать, заглушая в алкоголе, употребляемом в огромном количестве. Если уж на то пошло, то Джастин сильно сомневался, что его своенравная невеста, распутно виляющая бёдрами не хуже шлюх из бара «У Перси» — часто посещаемого им заведения, — всё ещё девица. Однако он не спешил делиться своими подозрениями ни со Стивом, которого знал с малых лет, ни тем более с Кристофером, чей норов порой приводил Джастина в тихое бешенство, а высказывания доводили до нервного срыва. В последнее время его всё больше коробило от любой колкости друга. Возможно, Джастина злила сама нерушимость их странной связи с Крисом, которая давно уже переходила все грани норм, установленных в обществе, в чём-то даже ограничивала волю постоянным присутствием. Привыкшие с юных лет проводить время вместе — они предпочитали не расставаться вовсе. Подстрекать друг друга на опасные авантюры было дурной, но закоренелой рутиной. Делить постель с одной девушкой на двоих стало обыденностью. И постепенно праздность общего времяпрепровождения начала всерьёз утомлять Калверли. Его мучили параноидальные размышления, что совершая прелюбодеяния, он словно растворялся среди обольщений и ласк, которые не были желанны на самом деле, такие же лживые как и всё, что окружало. Чаще всего он принимал приглашение стать третьим в любовных утехах не от вожделения или азарта, а от скуки и протеста против надоедливых правил, засевших в голове, убегая от одного лицемерия к другому. В центре внимания Джастина всегда были девушки, лежащие на постели перед ним, а вот про своего друга он уже не мог сказать с уверенностью. Совсем недавно Калверли стало казаться, что фокус внимания Криса кардинально сдвинулся. Джастина отпугивали мысли о том, что Крис, когда-то так легко разделяющий их тесные связи, был, кажется, доступен и раздосадован тем, что этой доступностью пренебрегали. Напряжение между ними очевидно чувствовал только Джастин, за последний год переосмысливший многое в своей жизни и мировосприятии. Крис не говорил с ним откровенно и серьёзно, продолжая отпускать непристойные шутки после каждой распутной ночи. Он не предпринимал явных попыток сблизиться с Джастином в процессе, продолжая использовать женское тело как барьер между ними, а Джастин не был готов стать инициатором неловких разборок. Ему легче было убеждать себя в непроходимой глупости и усталости, запивая смущение алкоголем, чем ошибиться и смертельно обидеть Криса такими подозрениями. Его друг всегда был развратным и обаятельным наглецом, а Джастин неуверенным мальчиком, скрывавшим свою истинную инфантильность под маской смельчака. Даже сейчас, находясь на пути страха и сомнений, Джастин не мог побыть наедине с собой, потому что Крис всегда был начеку, готовый поддержать и развеселить хмурого друга. И Джастин уже не знал рад он этому общению или нет. Ему нужен был перерыв не только от друзей и семьи, но и от самой жизни. Внезапно он был выдернут из задумчивости громким голосом: — Чёрт возьми, старик, ты просто неподражаем! — расхохотался Крис, расслабленно облокотившись на плечо Джастина, словно бы от смеха его не держали ноги. — При всех твоих заморочках, ты всё же остаёшься ранимым и хрупким птенчиком… Это до омерзения мило. — Сейчас птичка выклюет тебе глаза, — прошипел Джастин уже порядком раздосадованный подколками Кристофера, неординарность которого часто переходила границы приличия. — Ладно, рыцарь благородный мой… — сдался Гейт, посылая воздушный поцелуй матери. — И всё равно это странно. Я тебя не понимаю. Что на тебя нашло, а? — Откуда мне знать? — небрежно повёл плечами Калверли. — Видимо, я просто был трезв. Снова засмеявшись, на этот раз уже вдвоём, они в последний раз помахали своим друзьям и родным, а в следующую секунду поезд тронулся с места.

***

Долгие дни пути в поезде казались Джастину невероятно скучными и однообразными вплоть до того момента, пока в голову не ударил алкоголь — первоклассный бурбон восьмилетней выдержки, удачно прихваченный в дорогу неугомонным Кристофером. На третий день пути Джастин сорвался и выпил снова — хотя пообещал матери, да и себе также, не злоупотреблять в армии. Так или иначе бросить никак не получалось, хотя он понимал, что нарушает данное обещание, однако ничего не мог с собой поделать — хотелось забыться, пока они не прибудут на место. Впрочем, ему нравилось пить и чувствовать, как алкоголь приятно расслаблял молодое тело, а Джастин, не привыкший отказывать себе в удовольствиях, несомненно, пользовался этим, начхав на обещание; в принципе, это уже вошло у него в привычку — одну из большинства самых плохих. Штат встретил новоприбывших ярким палящим солнцем и лёгким тёплым ветром, который давал хоть немного прохлады в жаркий день двадцать шестого мая. — Ну, сегодня отметим прибытие? — на губах Кристофера сияла мечтательная улыбка, походка была нетвёрдой, поэтому, стоило друзьям ступить на землю, как Джастину пришлось поддерживать Криса, чтобы тот держал шаг и шёл ровно, как положено новобранцу. — Ага, только для начала надо бы найти нашу часть… — задумчиво присвистнул Джастин, кивнув в сторону поезда, с которого нескончаемым потоком спускались солдаты. — Мне кажется, что мы попали… Одни отряды отборных войск выглядели пёстро и весело в светло-бежевом и зелёном — это были те самые конные отряды милиции; все они казались ровесниками Джастина и Кристофера — богатенькие детки своих родителей-аристократов. Другая небольшая часть отрядов была в домотканой одежде и потрёпанных мундирах тёмно-зелёного цвета — это были средне зажиточные люди; Джастин предположил, что, скорее всего, мелкие плантаторы. Третьи шли вообще без формы, в суконных сюртуках и тонких полотняных рубашках — конечно же, это были обычные граждане, не имеющие денег на новые мундиры и высокие сапоги. Всё, что объединяло этих людей, так это их необученность и недовооружённость. Зато все они, как один, возбуждённо, весело кричали и шумели, словно направляясь в бар. Вид этих вояк повергал то ли в смех, то ли в дикий ужас — мужчин и мальчишек было множество, и за десять минут после прибытия поезда станция полностью была переполнена людьми. — Смотри, Джей Ти, вон те, — сказал Крис, показывая другу на группу молодых людей возрастом чуть старше них; он всегда мог похвастаться своим цепким взглядом, которым частенько оценивал как девушек, так и юношей, утверждая, что получает от этого чисто эстетическое наслаждение. — Эти наверняка из Оклахомы. Зуб даю. Посмотри на них! Джастин внимательно изучил парней в жёлто-бежевых мундирах с саблями за поясом и усмехнулся тому, насколько они были изнежены и утончены — скорее всего, первый раз в руках оружие держат, а такой аристократической бледностью может похвастаться не каждая девушка в их графстве. — Знаешь, надеюсь, меня не отправят с ними в один отряд. Да не дай бог даже в один полк попасть с такими неженками! И себя угробят, и остальных за собой потянут. Кристофер громко рассмеялся и ободряюще хлопнул друга по плечу: — Может, Стиву во Флориде повезёт больше. Джастин мысленно перенёсся в Солнечный штат, представив себе, как Стив, такой же растерянный, как и они сейчас, ждёт распределения. В этот момент он увидел, как к станции движется колонна военных. Весь шум резко умолк, словно по чьему-то негласному приказу, и десятки сотен пар внимательных глаз уставились на военачальников. Это были блестящие мужчины в великолепных парадных мундирах, в кепи со штампованной круглой кокардой Конфедерации, в шляпах с пышным плюмажем, в высоких сапогах-ботфортах, со звоном начищенных шпор, во весь опор летящие на своих скакунах к станции. — Осталось найти нашего командующего, — многозначительно изрёк Кристофер. — Думаешь, он выпьет с нами сегодня вечерком за встречу?

***

Кавалерийский Эскадрон был настолько велик, что Джастин, попав на территорию части, просто остолбенел от изумления. Огромные полигоны проглядывались за ровными рядами казарм, уходящих на много миль вперёд. Расположение казарм представляло собой запутанную систему улиц, словно нескончаемый лабиринт, где человек с непривычки может заблудиться в два счёта. Он был просто поражён настолько сложной и запутанной системой, которая не давала врагу ни одного шанса проникнуть на территорию Эскадрона, а тем более выбраться из неё. Набрав полную грудь воздуха, Джастин поправил дорожную сумку на плече и подошёл к ребятам, весело общающимся между собой, спросив: — Привет, парни, не скажете, как попасть в третью часть? Пятеро молодых людей сразу переключили своё внимание на Джастина и Криса, с интересом рассматривая новоприбывших. Заговорил, как понял Джастин, самый старший парень, лет двадцати на вид. Звали дружелюбного солдата Норман Ллойд, и, с его слов, тот был в третьей части уже больше месяца, сразу после апрельского обстрела форта Самтер. Он был местным, точнее, приехал в Эскадрон налегке из пригорода Ричмонда, расстояние от которого до военной части можно было преодолеть за два дня верхом, а то и меньше. Новый знакомый привёл их в нужную часть и даже показал казармы, разъяснив, что первое время в Эскадроне лучше ориентироваться по картам. И действительно, найти что-либо на такой обширной территории быстрее, чем за тридцать минут, без помощи просто нереально, а за опоздание на строевую можно получить суточный караул. Этот Эскадрон хоть и был самым мощным на всём Юге, но не имел названия. Все офицеры предлагали свои мысли и идеи, но никто не хотел никому уступать. Подобные споры разгорелись и по вопросу о цвете формы и обмундирования, и пока что никто не мог прийти к единогласному решению, поэтому цвет формы на время выбрали серый — в знак равенства и нейтралитета. Громкие названия, как: «Несущие смерть», «Беспощадный ураган» и прочие — были смехотворны, так как кавалерию предполагалось вооружить пистолетами, саблями и охотничьими ножами, а вовсе не винтовками, которые были у продвинутых янки и действительно представляли собой опасность. Несмотря на горячие дискуссии и неразбериху, Джастину в армии нравилось с каждым днём всё больше и больше. Он впервые за свои недолгие семнадцать лет ощутил себя в центре внимания, нужным и уважаемым, в подходящей среде. Здесь, среди самых обычных парней из самых простых семей, он чувствовал себя на спущенном поводке, давая волю своей истинной стороне, которую приходилось скрывать перед строгими родителями и сплетниками-соседями. Пока ежедневные поезда привозили свежие партии новобранцев, Джастин играл в покер с новыми друзьями, чаще всего на мелкие сбережения, которые были у солдат. Конечно же, он выигрывал почти любую партию, ведь, зависая в барах каждый вечер с пятнадцати лет, можно многому наловчиться. Джастин умел прекрасно блефовать, знал, что главное в этой игре — держать лицо, не выдать себя ни взглядом, ни жестом, и он мог это делать. Хуже обстояли дела с выпивкой: достать её можно было только в городе на винном заводе, до которого было шесть часов езды по бездорожью, или получить свою порцию в баре. Пить разрешалось только в среду и субботу, после восьми часов вечера. Поговаривали, что у офицерского состава в штабе есть целые бары со спиртным, но никто из солдат не мог ни подтвердить, ни опровергнуть эту информацию. Поэтому Джастин довольствовался только сигаретами — надо сказать, отменными: южане не скупились для своей армии, а табачных плантаций на их родине было предостаточно, поэтому грузовые поезда приезжали почти каждую неделю на эскадронную станцию, ящиками разгружая военные припасы и сигареты. На плацу всё было в два раза проще, чем во время подготовки волонтёров к службе в регулярной армии: рекруты собирались каждые три дня, принося с собой всё оружие, которое им выдавали, — от охотничьих ружей и дуэльных пистолетов до ножей Боуи и сабель. В основном всё сводилось к нескольким часам строевой подготовки и езде на лошадях с устрашающим оружием в руках и обязательными угрозами в адрес «чёртовых янки». Затем все, включая младших офицеров и рядовых, заваливались в бар Эскадрона, если это выпадало на среду или субботу, где за стаканом виски «южные герои» окончательно «разбивали» северян, захватывали Вашингтон и сажали мистера Линкольна в железную клетку. После того как роты сводились в полки, и их командиры избирали полковое начальство — штаб-офицеров и командира полка, — начиналась муштра и насаждение армейской дисциплины, однако за двадцать дней своего пребывания в армии Джастин только и делал, что бездельничал, пил, играл и веселился, как и многие аристократы, находившиеся в Эскадроне. Этот день не должен был отличаться от других: обычная партия в покер, уже далеко не первая за этот вечер, обычные сальные шуточки в адрес друг друга, к пошлости которых Джастин успел привыкнуть, даже начал сквернословить не хуже Криса, но ровно в девять вечера на полигоне состоялось внештатное собрание всех двенадцати частей, и покой Эскадрона был нарушен. Чаще всего с солдатами напрямую общались четверо: адъютанты, сменяющие друг друга на посту, лейтенант или сержант. На этот раз на полигоне были все двадцать четыре офицера: три полковника, восемь сержантов, четыре капрала, три капитана и шесть майоров — командующие всех частей были собраны в один вечер, в одном месте, а это означало только одно… — Что тут, мать их, случилось? — пробубнил недовольный Норман, который только что продул Кристоферу свой дневной чай с лимоном, как и все деньги до этого, и теперь мечтал отыграться. — Чёрт их знает… — тихо ответил Джастин, подходя ближе к первым рядам. Как только солдаты затихли, вперёд вышел коренастый статный офицер — генерал. Высокий воротник мундира был идеально выглажен и оплетён жёлтой тесьмой, которой форма была расшита спереди и сзади. Все двенадцать маленьких пуговичек были застёгнуты, на обшлагах красовалась бахрома и две небольшие застёжки. Фетровая шляпа харди чёрного цвета была украшена перьями. На шляпах все офицеры носили знаки кавалериста, вышитые золотом по чёрному вельвету. У Джастина и других рядовых имелись латунные копии этих знаков: две скрещённые сабли остриями вверх. На таких шляпах были шнуры по цвету рода войск, а перья только у генералов — с одной стороны, и латунная кокарда, пришпиленная у всадников справа. Джастин внимательно осмотрел генерала с ног до головы — перед ним стоял Роберт Эдвард Ли собственной персоной, и судя по всему это понял не только Джастин: Эскадрон загалдел, приветствуя своего командира, о котором все слышали и почитали, словно живую легенду, сошедшую со страниц газет, но большинство в глаза не видели. — Джентльмены, — генерал поднял руку, призывая к вниманию, — у меня плохие новости. Сегодня в семь часов вечера наши разведчики доложили, что янки движутся на северо-восток от Ричмонда. Нам совершенно непонятно, почему они резко изменили направление к востоку, хотя ещё два дня назад их координаты неизменно вели к городу. Мы предполагаем, что янки стало известно о нашей засаде под Ричмондом и они умышленно сменили курс на Атланту. Завтра в четыре часа двадцать минут утра полковник Дэллос собирает людей для перехвата противника у границы штата. Наша задача — не дать им добраться до Атланты. Так как основные силы сосредоточены в Вирджинии, нам понадобится более тысячи человек, чтобы удержать второй город. Послышались выкрики и весёлый свист солдат, наконец-то дождавшихся настоящего задания, и гордое: «Мы их порвём, сэр!» — Третий, четвёртый и пятый полк, — через какое-то время сказал офицер. — Завтра утром на боевое построение. Сотни солдат дружно затянули низкими прокуренными голосами всеми любимую «Дикси»³, перекрикиваясь и веселясь. Джастин, Норман и Крис возликовали, дружно хлопнув друг друга по ладоням. — На этот раз драка будет заправская, парни. Драка что надо! — крикнул долговязый Норман таким тоном, словно собирался этим сражением собственноручно положить на лопатки всех янки, которые попадутся ему на глаза. — Ну, я не думаю, что они будут драться как черти, когда дойдёт до дела, — ухмыляясь, ответил Кристофер. — Начнут улепётывать так, будто за спиной у них настоящее пекло. Джастин слушал друзей с напряжённой улыбкой, чувствуя, как закипает в нём сила, желание проверить себя; как художнику необходима краска для творения — так и ему необходимо было увидеть кровь и опасность, чтобы полностью довершить свою картину, застывшую в голове с начала войны. Понимание скорой опасности неумолимо заставляло его душевную безмятежность зашататься: он с давних пор страшился несправедливости своих суждений, но убеждал себя, что, кого ни возьми, все в душе тревожатся и трусят. Оглянувшись на своих однополчан, которые исправно улюлюкали и ликовали, поливая северян грязью и отсылая невидимым врагам неприличные жесты, мысленно сказал себе, что не создан быть воином, и всерьёз подумал над различием между собой и теми людьми, которые, как злые духи, жаждущие мщения, прыгали вокруг него. Кристофер довольно зубоскалил, а Норман распевал с остальными «Дикси». Джастина постепенно захлёстывала неуверенность. Завтра третий полк отправится на своё первое задание, и они наконец-то попадут на настоящее поле битвы. Завтра они покажут этим янки, на что способен Юг. 2. Мексиканская война — Американо-мексиканская война между США и Мексикой за северные мексиканские штаты, в которой американцы выступали в качестве агрессоров (1846–1848 гг); 3. Dixie’s Land — «Страна Дикси»; как ни странно, любимая песня южан «Страна Дикси» была создана на Севере: композитор Дэниел Декатур Эммет написал её в 1859 году для музыкального театра в Нью-Йорке. «Дикси» стала неофициальным гимном Юга и Конфедерации.