Меня сегодня ждет петля

…Разбейте сталь моих оков, Верните мой доспех. Пусть выйдет десять смельчаков, Я одолею всех…

Было жарко. Солнце зло кидало лучи прямо на разбитое лицо Джонса, стремилось проникнуть под прикрытые веки, забраться в рот. Капля пота скатилась по виску узника, проложив дорожку прямо по запекшейся крови, по бурой корке. Киллиан со стоном поднял руку, чтобы смахнуть ее. Уже было легче. Время – отличный лекарь, жаль только, что слишком неторопливый. Джонс помедлил чуть перед тем, как заставить себя сесть. Это простое движение явилось для него самым настоящим подвигом. Сначала он шевельнулся, спуская с койки ноги. Распухшие пальцы, коснувшись холодного пола, тут же взвыли, а вместе с ними взвыл и Джонс, чуть было не бросив все в самом начале пути. Заставив себя заткнуться, стиснув зубы, пират попытался опереться правой рукой о постель. Тщетно: сломанные пальцы отказывались причинять себе дополнительную боль. Пришлось воспользоваться левой, и дело пошло на лад. По непонятной причине, мучители не тронули ее, лишь забрав крюк. Об этом Киллиан сейчас очень сожалел: тот бы ему пригодился. В голове хрустнуло что-то в тот момент, когда Джонс принял вертикальное положение. Ребра, пришедшие в движение, послали черную волну дикой боли, на секунду застлавшую глаза. Не стесняясь, мужчина заплакал. Зарыдал, всхлипывая, от жалости к себе, к своему телу. Сколько потребуется времени, чтобы заживить такие раны? Сколько лет он еще будет просыпаться от фантомной боли, ласкающей тело подобно жестокому любовнику? Джонс не думал о том, что умрет здесь. Это не входило в планы, и даже такая критичная ситуация не вгоняла его в полное уныние. Пока он жив – шанс выбраться есть всегда. После слез стало легче. Чуть отдышавшись, Киллиан запрокинул голову, морщась, когда кожа на шее натянулась: вчера один из ударов хлыста пришелся прямо по горлу, и пират был счастлив от того, что оно осталось цело. Сейчас оно лишь немного саднило, а перебей палач ему вчера кадык, не дышать бы ему сегодня тюремным воздухом. Надо было встать, чтобы посмотреть, что делается снаружи, но Джонс понимал, что это пустая затея. Ноги не выдержат, он упадет и, возможно, повредит себе что-то еще. Впрочем, осталось ли у него что-то целое? Взгляд скользнул по левой руке. Культя, да. Целая культя. Целая. Смешно. Да вот только смеяться больно, так что, пожалуй, стоит воздержаться. О том, что повреждены, пожалуй, лишь пальцы да ребра, Киллиан не задумался. Когда несколько дней назад он сошел со своего корабля в порту этого проклятого города, ничто не предвещало беды. Трактиры были полны выпивки и продажных девок, его матросы швыряли монеты направо и налево, выпивая за здоровье капитана, еда была хоть и простой, но достаточно вкусной, а наверху Киллиана ждала кровать, в которой он намеревался покувыркаться с девицей, облюбовавшей его колени. И все шло хорошо до того самого момента, когда в дверях трактира возникли инквизиторы. Джонс слышал про них, что-то смутное и достаточно страшное, но никогда не придавал значения услышанному: он хозяйничал на море, они искали себе жертв на суше – им ли ходить на свидания? Поговаривали, что этих уродцев выпустил из другого мира некий могущественный маг, который искал способ исчезнуть из королевства оригинальным образом. Джонс не сильно верил этому, но вот теперь настало время прочувствовать на собственной шкуре, так ли опасны противники, как кричит о них бегущая впереди слава. Это случилось быстро: Киллиан успел пронзить грудь лишь одному священнику, в то время как сзади на него навалилось сразу четверо. Парни явно не знали принципов честной игры, которую временами проповедовал Джонс, едва понимал, что она ему на руку. Разумеется, он сопротивлялся как дикий зверь, даром, что враги превзошли его количеством. Ему думалось, что рясы помешают им драться в полную силу, но этого не случилось. Кажется, он выдавил кому-то глаз и откусил ухо прежде, чем его скрутили. Отчаянно матерясь и дрыгаясь в туго затянутых веревках, Киллиан успел заметить, что товарищей его не тронули, только согнали всех в другой угол трактира, видимо, чтобы не мешали. В тот момент это никак не зацепило Джонса, но теперь, когда у него было больше времени для раздумий, следовало найти объяснение случившемуся. Его протащили через весь город, не утрудив себя тем, чтобы воспользоваться лошадьми или телегой. О нет, его волокли по пыльным улицам, портя одежду, прическу и забивая грязью рот. Джонс умудрился проехаться щекой по острым камням, так что когда его доставили в пункт назначения, лицо пирата было все в крови, хотя по сути его практически не били. Священник в шелковой полумаске встретил своих братьев на пороге неприметного здания с узкими окнами и плющом, закрывшим стены. Джонс, в голове которого шумело от непривычной прогулки, сумев услышать обрывок быстрого разговора и сделать вывод, что священники говорят на другом языке. Каком – ему было не известно. Поначалу с ним обходились весьма пристойно. Перевязав веревки так, что руки оказались сцеплены спереди, пирата привели в небольшую и достаточно светлую комнату, где усадили за длинный стол и велели ждать. Он и ждал, внимательно оглядываясь, считая зажженные свечи и ища возможный выход. Сердце его не билось в тревоге, но причина тому была лишь одна, и она висела в маленьком мешочек на поясе, который лишь чудом не сорвался во время драки. Инквизитор в маске, которого дождался Джонс, уселся рядом с ним, подвинув стул. И вкрадчиво начал рассказывать о том, что они хотят узнать от пирата. Джонс никогда не был честным малым, но и Коре он ничуть не задолжал, поэтому, не стесняясь, выложил священнику все, что знал. Кто же мог подумать, что этого окажется мало? Тогда его ударили впервые. Тонкая ладонь священника с размаху проехалась по той самой щеке, что уже была рассечена камнем. Джонс лишь стиснул зубы, поклявшись отомстить. Кто же знал, что мстить придется не только за это? Заскрипела решетка, воспоминания тут же ринулись прочь, пират осторожно поднял голову, помня, что резкие движения причиняют боль. Угрюмый монах вдвинулся в темницу, держа в руках большую плошку, полную чего-то дымящегося. Джонс непроизвольно вытянул шею, дернув носом. - Картошка с мясом, - пробурчал монах, ставя плошку на койку Киллиана так, чтобы тот мог дотянуться. – Ужин. - Небось, последний, - прошептал Джонс, силясь улыбнуться. Ему все еще хотелось смеяться. Монах взглянул на пирата, как показалось последнему – с удивлением. Затем молча развернулся и заскрежетал ключами, запирая камеру. Вздыхая от непрекращающейся боли, Джонс заставил себя чуть повернуться, чтобы удобнее было есть. Поначалу жевалось с трудом: потрескавшиеся губы, едва-едва затянувшиеся тонкой кожицей, двигались с трудом, распухший язык мешал глотать. Но, как оказалось, есть хотелось так сильно, что все вышеперечисленное преградой не стало. Утолив голод, Джонс, собравшись с силами, превозмогая боль, швырнул плошку в решетку, с удовлетворением слушая, как загрохотало эхо в коридоре. - Пить! – потребовал он у появившегося спустя пару минут монаха. – Много пить! Ему хотелось рома – крепкого, чистого, верного. Такого, чтобы сразу унес всю боль и печали. Киллиан усмехнулся самому себе. Голова должна была оставаться трезвой, если он собирался выбраться отсюда. Ему бы только несколько дней… затем вернуть оружие – и пусть хоть вся армия этого городишки встает напротив: он справится. Не родилось еще таких неприятностей, чтобы упечь его на самое дно глубокого моря, откуда не выбраться, не всплыть.