Подмени меня, братишка

Гретхен брезгливо поморщилась и отвернулась от монитора ноутбука. - Довольно, - выдавила она. – Убери это. Сидевший рядом с ней Джонс лишь коротко кивнул и свернул все окна. - Ну вот, теперь ты сам видел. - Да уж… Перед глазами Байльшмидт всё так же стояли картинки, одна развратнее другой, на которых Венециано Варгас, где одетый, а где не очень, находился в весьма пикантных позах как с парнями, так и с девушками. Определённо, этот тип не из разборчивых, да и не из сообразительных. По крайней мере, выставлять такие фотографии в социальные сети - как минимум не очень умно. - Что скажешь? – осторожно поинтересовался Альфред, глядя на Байльшмидт едва ли не с трепетом. - Да что тут можно сказать… Это отвратительно. - Согласен. Будешь показывать это Людвигу? Гретхен задумалась. С одной стороны – совсем не хотелось лезть в чужие отношения. В самом деле, Людвиг же не ребёнок. Но с другой… Так неприятно, что хорошего друга обманывают. Ведь он из тех, кому нужны постоянные и серьёзные отношения. Правда, не факт, что его именно обманывают. Чёрт его знает, может этот Венециано на самом деле не такой уж и развратник. Может, он исправился. Может, он именно таким и нравится Людвигу. Так сразу ведь не поймёшь… - Наверное, придётся. - Ты расстроился, да? – в голосе американца звучало беспокойство. – Прости, наверное, не стоило показывать тебе всё это. Гретхен встрепенулась и тут же к нему оглянулась. Было так приятно видеть волнение в его небесно-голубых глазах. - Нет, что ты, всё нормально, - заверила она парня. – Я вовсе не расстроился, просто мне неприятно, вот и всё. Они сидели в кафе. Довольно милое и уютное заведение привлекало клиентов в основном за счёт наличия вай-фая. К слову, Гретхен и Альфред также пришли сюда интернета ради. Байльшмидт бросила печальный взгляд на нетронутый кофе, заказанный ещё до того, как они зашли на страничку итальянца в фейсбуке. Навряд ли она сможет его пить после увиденного. В самом деле, разве стал бы Людвиг встречаться с парнем, зная о подобном? Если да, то Грет его совершенно не знает. - Хей, Гилберт, как ты относишься к спорту? - Положительно, - машинально ответила Байльшмидт. Она запоздало вспомнила о том, что её брат ой как далёк от спорта. Гений физики, что б его… - Правда? – уточнил Джонс. – Это хорошо. А то я боялся, что ты вообще ничего не признаёшь, кроме учёбы. Гретхен мысленно обозвала себя за забывчивость. - Ну, я, в принципе, сам спортом не занимаюсь, но отношусь к этому делу хорошо. - А я вот в бейсбол играю. У нас в семье все играли в бейсбол, а папа так до сих пор с битой не расстается. Ты знаешь, что такое бейсбол? Байльшмидт нахмурилась. - Видел в кино много раз, но понятия не имею, в чём суть игры, - призналась она. Альфред засмеялся. Кстати, у него был какой-то совершенно особенный, ни на что не похожий смех. Такой одновременно задорный и томный, крайне редкое сочетание. - Все так говорят. Наверное, только американец понимает, в чём суть бейсбола. - Наверное… Гретхен вспомнила о том, что Артур Керкленд любит крикет. Тоже довольно непонятная для неё игра, суть которой была не ясна до сих пор. Помнится, Артур упоминал, что крикет понятен только англичанам. То ли дело её любимый волейбол, который одинаково нравится и ей, и американке Эмили Джонс, и русскому Ивану Брагинскому, и эстонцу Эдуарду фон Боку… Девушка поморщилась, так не вовремя вспомнив об этих типах. Вот уж и правда не лучшие воспоминания. - А хочешь, я расскажу тебе? - Расскажешь? - Ну да, о правилах там и всё такое? Гретхен несколько тоскливо посмотрела на парня. Если хорошенько подумать, он – её идеал. Такой весёлый, добрый, отзывчивый. И общаться с ним приятно, и спорт он любит. Да и вообще такой красивый… Но всю картину портило то, что Альфред видит перед собой не её, а другого человека. Того, кого любит. Разумеется, девушка прекрасно понимала, что должна его игнорировать. Гилберт просто убьёт её, если узнает о том, что она проводит время с Джонсом. Но она просто не могла перебороть себя и послать его. Не могла и не хотела. - Конечно, хочу. Альфред просто просиял. Он тут же начал рассказывать про свой любимый бейсбол, и Гретхен в очередной раз поразилась тому фанатизму, с которым он относился к этой игре. Где-то минут через десять завибрировал её телефон. На экране высветилось имя Людвига. - Извини, я на минуту. - Ага. Поднявшись на ноги, Байльшмидт отошла в сторону выхода, дабы спокойно поговорить с другом. - Грет, где ты? – без лишних реверансов спросил немец. Судя по голосу, он был очень напряжён. - Я в библиотеке, - солгала девушка. Одно дело, что Родерих знает о её частых встречах с Джонсом, но вот Людвигу об этом рассказывать не стоит. - Вызови такси и поезжай домой. Я уже сказал преподавателю, что тебя не будет на последней паре. - Что? – удивилась Гретхен. – Зачем это? - Так надо. Мы с Родерихом едем к нему домой, а оставлять тебя в универе одну Гилберт запретил. Так что поезжай домой. Разумеется, девушка сразу поняла - что-то не так. - В чём дело? Что с Родерихом? - Потом расскажу. Ты всё поняла? - Да, поняла. Людвиг отключился, даже не попрощавшись. Байльшмидт стало откровенно не по себе. Редко приходилось слышать тон лучшего друга брата столь напряжённым, а значит что-то случилось. Но что? Вернувшись обратно к столу, она схватила в руки сумку. - Альфред, извини, мне надо срочно бежать. - Бежать? Но почему? – удивился Джонс. – Что-то не так? - У моего… эмм… - девушка вновь одёрнула себя. – У моей сестры серьёзные проблемы. Я нужен ей. Американец тоже поднялся на ноги и понимающе кивнул: - Я могу чем-то помочь? - Не думаю. Но всё равно спасибо. - Мы ведь увидимся завтра? Байльшмидт вздохнула. - Да, увидимся. Сказав это, она поспешила к выходу, уже не обращая внимания на его счастливую улыбку. Родерих был в прострации. Он уже не отдавал себе отчёта в том, что делает. Людвиг вёл его за собой, иногда сжимая ладонь слишком сильно, но Эдельштайн не реагировал на боль. Он вообще ни на что не реагировал. На его шее уродливыми цветами расплывались синяки – следы недавнего удушения. Парень не помнил, как Людвиг позвал преподавателей и буквально сдал им на руки Ваша Цвингли, который едва его не убил. Даже воспоминания о бывшем парне казались такими зыбкими и призрачными. Родерих помнил его лицо и взгляд, но воспринимал всё так, словно его это вовсе не касается. Цвингли казался кем-то посторонним и даже незнакомым. - Эй, Родерих. Эдельштайн вздрогнул, поняв, что сидит на диване у себя дома. Все более-менее трезвые мысли вновь покинули голову, едва лишь он увидел перед собой лицо Людвига. - Что? Прозвучало несколько грубо, вопреки желанию самого Родериха. На смену отчуждённости пришло неоправданное раздражение. Ему отчего-то показалось, что это он – Людвиг - виноват в его несчастьях. Захотелось сказать ему что-нибудь обидное, но язык чуть ли не узлом завязался, когда широкая ладонь немца легла на его плечо. - Ты в порядке? Эдельштайн замер. Ему казалось, что он может утонуть в этих глазах, сгореть от той нежности, что в них плещется. - Нет. Людвиг придвинулся ещё ближе. - Что такое? Почему? Родерих невольно всхлипнул. - Потому что ты тормоз. Как и следовало ожидать, Мюллер недоумённо заморгал. Определённо, если не сказать ему прямо, он никогда ничего не поймёт. Едва не лишившийся жизни, Эдельштайн слишком осмелел, чтобы и дальше молчать. - Не понимаешь? - Нет, - Людвиг мотнул головой. Австриец не выдержал. Наплевав на свою гордость, он придвинулся к возлюбленному едва ли не вплотную и поцеловал того в губы. Тот сперва опешил, но уже через несколько секунд неловко ответил на этот странный поцелуй. Оторвавшись от Мюллера, Родерих прошептал: - До тебя так тяжело доходит… Оставалось лишь надеяться на то, что хоть сейчас Людвиг поймёт.