Подмени меня, братишка

Людвиг отключил свет во всей квартире, оставив лишь ночник. В полутьме он чувствовал себя куда более уверенно. Он уже успел отзвониться родителям и уверить их в том, что у него всё замечательно, просто пришлось помочь другу с чем-то невероятно важным. Всегда очень правильный и благовоспитанный, он никогда прежде не позволял себе не ночевать дома аж трое суток подряд, как и нагло прогуливать занятия. Однако, сейчас важнее всего на свете был Родерих. Еле напоив друга лекарствами, он принял душ и снова вернулся в спальню. Эдельштайна опять лихорадило, но уже не так сильно, как пару дней назад. Даже врач не мог понять, чем вызвано столь тяжёлое состояние. «Должно быть, - сказал он, - Это из-за нервного потрясения или переживаний». Иных вариантов и не было. Людвиг ни в чём не был уверен, но успел многое для себя решить. Этим утром он впервые покинул Родериха, попросив Гретхен побыть с ним и встретился с Венециано. К слову, Байльшмидт успела показать ему кучу не самых приятных фотографий, которые она нашла в социальных сетях. Мюллер не поленился и все просмотрел, после чего не без удивления обнаружил, что его это даже не волнует нисколько. Увлечение красивым итальянцем прошло словно само собой, оставив лишь полное равнодушие. Решив раз и навсегда оборвать этот порочный круг, он созвонился с Варгасом и назначил ему встречу. В условленный час они встретились недалеко от парка. - Людвиг! Парнишка хотел было обнять его, но немец мягко отстранился. Венециано удивился столь холодному приветствию. - Привет. - Что-то случилось? Людвиг глубоко вздохнул. - Да, случилось. Видишь ли… Итальянец замер, готовый выслушать его. Так хотелось надеяться на то, что он не обидит парня. - Что? – спросил Венециано, когда молчание затянулось. - Нам нужно расстаться, - выдал Людвиг. Варгас как-то задумчиво кивнул, не изменившись в лице. Он помолчал несколько минут, после чего спросил: - Ты кого-то нашёл? - Можно и так сказать. Венециано снова кивнул: - Тогда ладно. Мюллер даже невольно поразился его спокойствию. - Извини, что так получилось. Итальянец тут же улыбнулся, хотя в глазах его отчётливо была видна грусть. - Всё в порядке. Не переживай обо мне, я не пропаду. Людвиг сдержанно кивнул. Он даже не надеялся, что всё пройдёт так легко. - А можно полюбопытствовать? - Конечно. - С кем ты сейчас? Немец снова вздохнул. - Не то, чтобы я с ним… Просто я совсем недавно понял, что очень сильно люблю одного человека. Понял лишь тогда, когда чуть не потерял его навсегда. - Это Родерих? – прямо спросил Венециано. Людвиг тут же покраснел. Вот откуда он может об этом знать?! Увидев, как он смутился, итальянец засмеялся. - Не удивляйся, просто он ведь уже давно в тебя влюблён. Вот я и подумал… - Влюблён? В меня? – удивился Мюллер. – С чего ты взял? Варгас беззаботно махнул рукой. - Так ведь все уже знают. Мне это с самого начала было очевидно. Франциск ещё подшучивал из-за этого. Неужели не помнишь? Ты что, не знал об этом? Людвиг и правда не знал. Более того, даже не догадывался. Родерих уже давно испытывает что-то к нему? Но если так, то почему он встречался с Цвингли? Или флиртовал с Бонфуа? Неужели это были попытки привлечь внимание? Разумеется, прямо он никогда ничего не сказал бы, слишком гордый. Все куски информации аккуратно сложились в единую картину, и теперь уже Мюллер был уверен в том, что поступил правильно. Возможно, ещё не поздно всё изменить. - Спасибо, что сказал мне об этом, - искренне поблагодарил Людвиг. – Это имеет для меня большое значение. - Что ж, я рад, - улыбнулся итальянец. – Думаю, я могу не волноваться за тебя, ведь Родерих тебя так любит. Немец кивнул. - А ты? - Обо мне не волнуйся. Как я уже сказал, не пропаду. Людвиг был очень благодарен ему за такую реакцию и подобный подход к обстоятельствам. Каким бы он ни был человеком, а счастье самого Мюллера для него было важнее всего остального, и это дорого стоит. Вернувшись обратно на съёмную квартиру Эдельштайна, парень стал думать над тем, как ему поступить и что делать дальше. Он был в размышлениях вплоть до самой ночи. Выйдя из душа и настроив ночник, он бросил взгляд на спящего Родериха. Такой красивый и такой трогательно беззащитный. Пожалуй, понятно, почему Цвингли так сорвало крышу. Однако его главная беда была в том, что он сам любил Родериха, а тот ему никогда не отвечал ему взаимностью. Именно поэтому Ваш дошёл до такого состояния. Сейчас Мюллер сожалел лишь о том, что раньше не понял своих чувств к этому человеку. Он слишком много упустил, но ведь не всё ещё потеряно. Решение пришло во мгновение ока, и он, не позволяя себе передумать, принялся расстегивать пуговицы на своей рубашке. Он не сводил пристального взгляда с Эдельштайна, больше всего на свете боясь того, что может как-то ещё его обидеть и окончательно от себя оттолкнуть. Стянув штаны и бельё и оставшись совершенно голым, он решительно перевёл дух и приблизился к кровати. Словно что-то почувствовав, Родерих пошевелился и открыл глаза. Вот он близоруко поморщился и попытался сфокусировать взгляд. - Людвиг? Немец тут прилёг рядом с ним и прижал парня к своей обнажённой груди. - Всё хорошо, - шепнул он. – Не бойся. Австриец быстро заморгал и мотнул головой. Он слишком плохо видел без очков, и Мюллер прекрасно это понимал. В какой-то степени это добавляло ему уверенности. - Что… ты делаешь? Растерянный Родерих коснулся рукой его талии и поражённо понял, что друг совершенно голый. Не позволяя ему что-либо ещё сказать, Людвиг мягко накрыл его губы своими, целуя глубоко, властно, но вместе с тем поразительно нежно и ласково. Эдельштайн вздрогнул, но на поцелуй тут же ответил. Он приобнял любимого одной рукой, даже не отдавая себе отчёта в том, что творит. Он не исключал, что это может быть просто прекрасный сон, который имеет обыкновение растаять в любой момент. Ведь если это сон, то он предпочтёт никогда не просыпаться. Руки Людвига, такие большие, сильные и горячие, скользнули под майку Родериха, нежно оглаживая изгибы ладного тела. Австриец вздрогнул, когда кончики пальцев немца коснулись его соска, и тут же закинул ногу на его талию, желая большего. Оторвавшись от его губ, Мюллер уткнулся в шею парня. Эдельштайн просто горел и плавился под его горячими прикосновениями. - Людвиг… Людвиг… Немцу нравился его голос, нравился этот трогательный румянец на его щеках и невинное выражение лица. Всё это заставляло сходить с ума. При одной лишь мысли о том, что Родериха уже трогал Цвингли, причём трогал именно так, да и не раз, Людвигу хотелось рвать и метать. Нет! Пусть никто теперь ни на что не надеется! Отныне он принадлежит ему – Людвигу Мюллеру. И он убьёт любого, кто посмеет хоть пальцем его тронуть! Родерих так и не понял, когда он остался без одежды. Руки и губы Людвига… Они были везде. Австриец глубоко вздыхал, осознавая, что теперь он, наконец, принадлежит тому, о ком мечтал и о ком грезил столько времени. Он принадлежит тому, кого он так сильно любил и любит до сих пор. Людвиг действовал решительно, но в то же время он не позволял себе никакой грубости по отношению к теперь уже точно своему парню. Он мягко растянув его, стараясь не причинять боли и дискомфорта, с максимальной осторожностью вошёл в столь вожделенное тело. Родерих в очередной раз его удивил. Он то и дело толкался на встречу, царапал ногтями его плечи и спину, прижимался к нему всем своим стройным и гибким телом, словно намеренно сводя с ума Людвига, который и без того уже был на пределе. Доведя Эдельштайна до высшей точки наслаждения, Мюллер кончил сам, не выходя из горячей тесноты. - Людвиг… - шепнул утомлённый, но всё равно счастливый Родерих. – Я люблю тебя… Людвиг… Немец снова поцеловал его в губы. - Я знаю, - уверенно отозвался он. – Я тоже тебя люблю. Они так и уснули вместе, крепко обнявшись. На следующее утро Родерих был здоровее всех здоровых и вопреки законам логики выглядел крайне недовольным. Возмутившись тем, что «кое-кто» запачкал все простыни и является виновником того, что он теперь не может нормально сидеть, австриец гордо обмотался в эти самые простыни и поспешил в душ. Если бы Мюллер не был знаком с ним уже который год подряд, он бы просто удивился. Но, зная его колючий характер, немец лишь улыбнулся и пошёл в ванну следом за ним. Теперь он был уверен, что далеко не всё потеряно. У них теперь точно всё будет хорошо.