Что тебе рассказать?

Время – чертовски неоднородная субстанция и воспринимается каждым человеком в разные моменты его жизни по-разному. Недели, месяцы, что я провел с Хантером, были для меня одним мигом. Мигом, который я мог перебирать в памяти часами, раскладывая на доли секунды и упиваясь каждым. Все его взгляды, прикосновения, все его поцелуи и объятия. Три месяца же, что остались до выпускного, казались бесконечными. Меня не радовал ни хор, ни репетиции, ни выступления. Мне было все равно, какой день недели и кто вокруг меня. Снаружи я оставался прежним. Люди всегда умирают таким образом, верно? Они ходят, говорят и смеются. А потом в один день выходят в окно. Впрочем, к черту драму. У меня появилось несколько ухажеров. Таких же, как были до появления в моей жизни Хантера. Даже больше. Они звонили мне, ловили у кабинетов или ждали под школой. Меня приглашали на свидания, возили в клуб и в бар. С некоторыми из них я переспал. Я не принцесса, которой обзавелся Блейн, и я не считаю, что секс – это что-то особенное, а мое тело – священный храм. Хуже было то, что секс не доставлял мне удовольствия. Я был пьяный и трезвый. Это было в клубе и дома у парня. Я открывал глаза. Закрывал их. Я неизменно видел и чувствовал только Хантера и это раздражало меня до чертиков. У меня испортился сон, мне все сложнее было воспринимать информацию, и я просто радовался, что осталось всего ничего, и я исчезну отсюда. Меня ждал Нью-Йорк, Колумбийский университет, и целая новая жизнь, в которой не будет места Хантеру Кларингтону. Ни другу, ни любовнику. Хотя, не буду скрывать, за последний месяц перед выпускным мы значительно сблизились. Значительно относительно двадцатого февраля. Мы разговаривали время от времени, когда рядом были другие люди. Он улыбался мне, я улыбался ему. Он похлопал меня по плечу, когда мы проиграли Новым направлениям. Я помог ему погрузить сумку в такси, когда он уезжал на неделю домой, потому что заболела его сестра. И тем не менее, мы с Хантером оставались чужими людьми. Он не пытался больше достучаться до меня, а я делал вид, что знаю его не больше, чем любого из выпускников. Выпускной приходит неожиданно. Сначала ты постоянно держишь в голове эту дату, а потом это уже «сегодня», и ты забираешь свою форму из химчистки. Далтон – отличная школа. У нас тут отличная учебная база, жилые корпуса, а еще нам не нужно париться об одежде. В то время, как в других школах хвастают платьями и костюмами, мы просто надеваем парадную форму на выпускной. На выпускной приглашают своих партнеров. Парни зовут девушек. Часть парней зовет парней, разумеется. А я не собираюсь никого звать. Отношения с Эриком со второго курса я закончил неделю назад. Поздравить меня обязательно придет Блейн, причем без Курта, потому что его прекрасная фея поздравила его с выпускным, который был дней десять назад, и вернулась обратно в Нью-Йорк, а Блейн уезжал следом еще через несколько… Но Блейн придет только на официальную часть. На танцах же я просто планирую нажраться. Или гордо танцевать в центре, делая вид, что мне плевать на Хантера и Синтию. Мне плевать. Аттестат, поздравления, улыбки. Объятия Блейна, его смех и мои воспоминания о том, что чувствовал я к мальчику с глазами цвета шоколада. Мы с Блейном одного возраста, но он всегда казался мне куда мудрее всех окружающих. В свое время он казался мне идеальным. А потом я встретил Хантера. Один человек с легкостью сметает всех других из памяти и из жизни просто от того, что он, видите ли, лучше всех. И почему так вышло? Я стараюсь делать вид, что Хантера не существует, пока не замечаю боковым зрением, что он все время проводит в компании ребят и их девушек, а светловолосой Синтии нет нигде рядом. Наверное, она заболела. Или не может выбрать платье. Или застряла в туалете. Все оказывается не так уж плохо. Я весело танцую с друзьями, их девушками, да и медленные танцы у меня отбирают мои бывшие и те, кому стать ими не довелось. Это не затрагивает меня нисколько, но я соглашаюсь просто для того, чтобы не стоять столбом среди пар. К моменту, когда кто-то касается моего плеча, во мне четыре глотка виски из фляги Ника, три глотка джина из фляги Ричарда, и еще глотков шесть текилы, которые были лишними, потому что меня подташнивает. Этого мало, чтобы я опьянел, но когда я оборачиваюсь, взгляда одной пары глаз оказывается достаточно. Хантер смотрит на меня, наклонив голову, протягивает руку, и я запоздало понимаю, что на фоне бесконечного мира под именем Хантер Кларингтон, начался какой-то медляк. В моей голове рождается десяток комментариев из разряда: «Да ты как педик», «Отвали!», «Не смей меня касаться!», «Опа, Кларингтон!». Но вместо всех них я только отвожу взгляд в сторону и позволяю ему обнять меня. Не знаю, какой это по счету медленный танец и как много времени ему понадобилось, чтобы решиться. Не знаю, зачем он пригласил. Не знаю, зачем я согласился. Я точно знаю, что мое сердце, предатель, сжимается так сладко от запаха моего любимого человека, когда я прижимаюсь носом к его шее, что все, что будет после, того стоит. - Где твоя девушка? – храбро, но тихо спрашиваю я, чтобы не повиснуть на нем, рыдая от счастья, что меня коснулись. - Мы расстались уже несколько недель назад, - отвечает Хантер так же тихо, и я не задаю никаких вопросов. Конечно, они есть, потому что я очень любопытная задничка! Просто не сейчас. Простите мне мои сантименты, но мне нравится то, что мы растворяемся в музыке, запахе друг друга и близости. Я не знаю, как все происходит, потому что в этот раз веду не я, ведут меня. С Хантером именно так всегда и бывало. Именно поэтому я его полюбил. Мы оказываемся в коридоре, вдали от посторонних глаз, где он прижимает меня одновременно и к стене, и к себе, а затем целует. Я пьянею впервые в жизни от прикосновений, и это лучшее, что со мной случалось. Хантер целует неповторимо и незабываемо. Несмотря на то, что прошли месяцы между последними нашими ласками, я вспоминаю все так, словно это было вчера. Но я не чувствую боли от прошлого, мне не нужно его прощать. Любящие тем отличаются от влюбленных, что прощают все еще до того, как их об этом попросят. Мы не перестаем целоваться весь путь до моей комнаты, вваливаемся в нее и тогда он начинает раздевать меня. В отличии от первого и единственного нашего секса, мы оба сейчас трезвые. Физически. Потому что отвечать за моральный аспект я не могу. Ночь, выпускной, музыка или то, как я сильно скучал по нему… Все сразу делает происходящее не совсем реальным, и мне не нужно думать о будущем. Его губы ласкают шею, руки обводят спину, бедра и живот. Он избавляет меня от одежды, покрывая поцелуями оголяющиеся участки кожи, пока я едва дышу, не сдерживая коротких стонов-выдохов. - Я буду скучать по тебе так сильно, - бормочет Хантер, лишая меня брюк, покрывая поцелуями живот, покусывая ребра и нежно лаская внутреннюю поверхность бедер пальцами. – Я не хочу уезжать, - шепчет он, и это заставляет меня зацепиться за слова. Я не перестаю улыбаться, раздевать его, и интересуюсь: - Куда ты поступаешь? В какой город? Я ведь смог бы приехать к нему. Сделать вид, что это было по дороге. Я мог бы позвать его к себе, увидеть Нью-Йорк на выходных. Хантер мнется, останавливается, садится между моими ногами, и молча смотрит в глаза. Еще до того, как ебучий Кларингтон открывает рот, я понимаю, что мне не понравится то, что я услышу. - Я не то чтобы… - Говори, - стальным тоном требую я, приподнимаясь на локтях и глядя снизу вверх на Хантера так, словно собираюсь расстрелять его за неправильный ответ. - Я отправляюсь в армию, Себастиан.

***

Я никогда не был хорош в описании любого рода экшена ни словесно, ни на бумаге. Так что, я думаю, вы простите мне то, что я упущу сцену, в которой у меня проснулось второе дыхание, и Хантер, четким ударом моей ноги, слетел с кровати. Я также не хотел бы описывать то, что я говорил ему (читай: орал, изредка вставляя слова в поток матов). И я не то чтобы гордился разыгравшейся истерикой. Я кричал, избивая Хантера всем, что попадало под руку, не брезгуя также коленями и пятками. Хантер терпел мирно. Потом ему надоело, он принялся отбрасывать меня, что привело мирное травоядное во мне в бешенство. Мы катались по полу, я обещал выдавить ему глаза, чтобы его, гандона лживого, никуда не взяли. Он эти самые глаза закатывал, обещая однажды вырвать мне язык. А потом мы начали целоваться. Он стащил с меня боксеры прямо на полу, я старательно отбивался коленями, а затем пятками, уже встав на четвереньки. Мы перебрались на кровать, затем на стол, а после он трахал меня у стены, зажав рот и время от времени перекрывая даже нос, потому что заткнуться я не мог. Стоны перемежались с проклятиями и обещаниями кастрировать этого урода. Должен заметить, что Хантер то ли где-то посещал курсы, то ли тогда был пьян до неузнаваемости, но в этот раз выступил совсем иначе. Это были прекрасные оргазмы. Поистине фееричные, должен сказать! И дело не только в бурных эмоциях, что их сопровождали. Я также должен заметить, что когда мы, обессиленные, но чистые и довольные после душа улеглись в мою кровать, а я робко занял место у него на груди, внутри моей груди принялась разрастаться дыра, которую на протяжении пары часов он так старательно пытался заполнить членом. - Это всего на два года. - Заткнись. - От двух до шести, если быть точным, но я не буду продлять контракт. - Закрой рот, Кларингтон, я не шучу. - Себастиан… Я поднимаю голову и с минуту просто смотрю в лицо Хантера, пытаясь понять, осознает ли он, что я чувствую. Ведь дело не в том, что он скрывал от меня свое решение. Не только в том, что армия – не колледж. Мне не приехать к нему со свиданием, не переехать к нему, не найти повод для встречи. И не только в том, что я на что-то рассчитывал. Не в том, что мне кажется сейчас, что два года – это огромный срок. Я боюсь за Хантера. Я ничего не знаю об армии, если честно, и мне кажется, что просто толпы больных ублюдков бегают и стреляют друг в друга. Я не сторонник войны, это правда. Хотя после военной академии и привычки вставать в шесть от Кларингтона можно было ждать чего-то подобного. Мне просто страшно, что с ним что-то случится, и я не хочу думать, что могло бы случиться и здесь. Мне лишь показалось, что я обрел его снова, а его отбирают. Снова. Надолго. По-настоящему. Как взрослого. Он уйдет оттуда чужим повзрослевшим мужчиной, который больше никогда не улыбнется, робко опуская глаза, скрытые стеклами очков. Он не станет с восторгом размахивать руками, рассказывая мне о Мориарти. Не будет напиваться, проклинать чертов виски. Не станет целовать меня, прикрывая глаза и скользя кончиками пальцев вдоль позвоночника. Ведь дело не в том, что Хантер уходит в армию. Дело в том, что он уходит от меня навсегда.