Что тебе рассказать?

В целом, все оказалось не так уж плохо. В том плане, что мне всего восемнадцать и жизнь так или иначе берет свое. Несмотря на то, что я все так же, как последний кусок дебила, влюблен в Хантера Кларингтона, я не могу сказать, что я думаю о нем сутками. Ну, серьезно. Часов восемь-десять в сутки, не более того. В армию его забирают почти сразу после выпускного и, пока я отдыхаю со своими старыми друзьями в Ницце, Хантер несколько раз присылает мне смс. Очень дружеские. Такие мило-нейтральные, заставляющие задуматься о том, что его телефон хранится у его… начальника? Что там у них в армии вообще? И что перед отправкой каждое сообщение они читают вслух перед всеми остальными солдатами. Или курсанты? Боже, я очень плох в этом и, если честно, стараюсь не вникать. Я ничего не читаю об армии и, в частности, о той части, где находится Хантер. Я всю свою жизнь старался избегать негатива. Не многие в курсе, но Себастиан Смайт имеет достаточно чуткую душу. И чтобы не страдать от несовершенства мира, я привык не обращать на него внимания. Мне так проще. Я у себя один и разрывать душу от чужой боли я не могу. Правда, эта боль не чужая. Это мой Хантер. Мой. И ночами после баров и танцев на очередном побережье, я сжимаю на груди ткань отобранной у него футболки и стараюсь плакать тише, чтобы никто не услышал. Мужчины не плачут, конечно, но для меня это единственный способ выплеснуть чувства. Хантер сильный и мужественный. Он умеет справляться со всем на свете. Он бегает в шесть утра каждый чертов день, и я все еще считаю это очень явным признаком психически отклонений, но он правда сильный. И выносливый. Но я плачу, когда думаю о том, что мой Хантер питается черт знает чем, спит черт знает где. Что его обижают. Он ведь ребенок, боже. Конечно, когда тебе восемнадцать ты уверен, что самый взрослый человек на свете, но я понимаю, что он просто мальчишка и он совсем не готов к этому. Почему долбанное правительство считает, что покупать водку до двадцати одного — слишком рано и непозволительно, но убивать кого-то или быть пристреленным в восемнадцать — самое время. Через два месяца Хантер начинает писать чаще, из чего я делаю сразу несколько выводов. Телефон ему вернули, хоть я и не в курсе, разрешено ли это там. Хотя. Он же не в тюрьме, верно? И вывод второй. Он по мне скучает. Хантер не тот человек, который прямо об этом скажет. Не в смс уж точно и не когда он в армии, но скучает. Я знаю. И это одновременно и греет мне сердце, и делает больно. Потому что ему плохо там, а я бы этого не хотел. Знаете, как я понимаю, что люблю Хантера по-настоящему? Не влюблен, не испытываю чувство похоти или простое желание? Я хочу, чтобы он был счастлив, даже если это не включает меня. Если бы он напрочь забыл обо мне и радостно там скакал с пистолетом кругами по минному полю я был бы более рад, чем понимать, что его сообщения поздно ночью всего лишь означают, что моему Хантеру до одури хуево. Что вместо здорового сна он лежит там, думает о чем-то. Обо мне. И это приятно, конечно, эгоистичной части меня, но скорее больно. Я читаю в его сообщениях то, чего он не пишет и отвечаю ему тем, чего не найти в тексте моих сообщений. Он шутит о новых знакомых, а я слышу, что он не готов. Что хотел бы снова сидеть со мной на кровати перед ноутбуком и смотреть сериалы. Есть то, что хочется. И пить. Время от времени. Он знает, что когда я пишу, что жду начала учебы, что снова мучаюсь похмельем и что не знаю, какую снять из трех квартир, все это значит только одно. Я скучаю по тебе, Хантер. Приезжай. Брось все к чертовой матери и приезжай ко мне, потому что мне не хватает тебя. Так сильно, что кажется, словно та дыра в груди становится все больше. К слову, мы с ним друзья. Тот секс на выпускном, слова ненависти и любви ничего не значили. И даже я привык к этому. Мне просто любить моего друга. И знать, что он тоже что-то ко мне чувствует, даже если не признается в этом даже себе. Натуралом, конечно, быть проще. Куда не взгляни. Карьера, отношения с семьей, отношения в обществе. Это чертово общество только делает вид, что оно принимает нас, не выделяет и не оскорбляет. Это не так. На задних дворах за банкой пива пузатые мужики и располневшие рыхлые бабы все так же с осуждением и неодобрением квохчут о том, что все это плохо, неправильно и недопустимо. Что мы развращаем их детей и нас нужно изолировать. Могу ли я осуждать Хантера за то, что он идет по пути наименьшего сопротивления? Ему не противны девушки? Это прекрасно. Он может построить счастливую и правильную, по меркам типичного американца, семью. Он сможет привести невесту в родительский дом, сможет учить ребенка играть в мяч и точно знать, что он — это их с женой общая кровь. Я никогда не стану осуждать Хантера, потому что что бы он ни делал, он по-прежнему для меня лучше всех. Университет — достаточно классная штука, как по мне. Намного лучше школы как таковой с ее системой и постоянной ответственностью, которой тебе проедают уши все, кому не лень. В университете ты отвечаешь только сам за себя и мне это нравится. Мне интересны новые предметы и новые ребята. Здесь все куда более расслаблены и да, про вечеринки мне не врали. Правда, общество пластиковых стаканов и дешевого пойла быстро надоедает, так что я сближаюсь с парочкой ребят побогаче, и мы начинаем изучать Нью-Йоркские бары и клубы. Надо сказать, что я становлюсь избирательнее в половых контактах и не таскаю кого попало в свою очаровательную квартирку на окраине Манхэттена. Я читаю умные серьезные книги, смотрю странное модной кино, во время которого мне больше всего на свете хочется спать, и начинаю курить тонкие сигары, потому что мои новые друзья считают, что это круто. И в круговороте всех этих событий мне нет ничего дороже лица Хантера, который находит способ звонить мне в скайп. Он в какой-то неплохой части и говорит, что это похоже на академию с компьютерным классом. Говорит, что там хорошие ребята. Что ему весело. Что он набрал еще мышечную массу и вот тут он точно не врет, потому что плечи Хантера с трудом влезают в камеру. Я также вижу, что он устал. Его прекрасные глаза кажутся тусклыми и дело не в качестве видео. Я знаю, что ему тяжело. Он с улыбкой слушает про мои приключения, помнит по именам новых товарищей и даже названия фильмов. Он спрашивает о моем проекте и прочитанных книгах, и я знаю, что это означает, что в его собственной жизни ничего не происходит. Скайп с Хантером — беседа двух друзей, и я вижу, что ему хочется сказать мне что-то, но он не может. Ведь он не один. Ведь он взрослый солдат. И натурал. А потом, в конце октября, мы разговариваем вечером перед его отбоем, я рассказываю очередную шутку и Хантер смеется. Обычно он делает это очень тихо, закрывает лицо ладонью, но не сейчас. Сейчас он не сдерживается и хохочет, а мое сердце глупой маленькой птичкой взлетает к небу, потому что мало что на свете может сравниться по красоте с Хантером. Он прекрасен. Даже уставший, с небритой с вечера щетиной. Даже в глупой своей форме, которая очень ему идет и в которой я уже привык видеть его настолько, что иначе и не представляю. Пока Хантер смеется, я слышу обрывки каких-то грубых фраз и не понимаю, кто это на заднем плане ругается. У них там с дисциплиной строго, так что меня удивляет что-то похожее на «сучку». А потом связь обрывается. Видео исчезает, и я пару минут смотрю в темный экран. Связь там не очень, так что подобное случается достаточно часто. Правда, Хантер не возвращается. Ни через десять минут, ни через полчаса. Приходит время отбоя, и я не беспокою его, но Хантер не звонит и не пишет ни через день. Ни через два. Он отвечает на десяток моих смс через пять дней и это что-то вроде «Привет, все нормально.» И это, конечно, полная лажа, но что я могу сделать? Забраться в базу Пентагона? Или позвонить его родителям, которые понятия не имеют о моем существовании? Остается надеяться только на то, что он в армии и в армии ничего плохого с ним пока не должно случиться. Может быть, их наказали и лишили доступа в интернет? Вероятнее всего. А значит, мне просто нужно подождать. Я скучаю. Ужасно скучаю. Скучаю сильнее, чем когда-либо. И меня не привлекают уже ни вечеринки, ни бары, ни книги. Я чувствую себя, как брошенный щенок и всерьез начинаю думать о том, чтобы поехать к нему. Нам ведь разрешили бы увидеться, верно? Это ведь точно не тюрьма? Я пересматриваю наши фотографии, которых не очень-то много. Наши любимые фильмы и сериалы, пускай мои новые друзья и считают их глупыми и немодными. Я ем любимую пиццу Хантера, пью его любимое пиво. Я скучаю по нему так сильно, что его футболка покрывается маленькими дырочками — так часто я ношу ее. Стираю и вновь надеваю по кругу, потому что мне кажется, что это связывает нас. Я знаю, что мы обязательно встретимся и что два года — это не так уж много. Я заставляю себя ходить на учебу и ждать момента, когда ему вернут телефон. Время от времени мне хочется лезть на стенку. Иногда я заставляю себя терпеть. А однажды в пятницу поздним вечером я отправляюсь в отель с новым парнем, которого встретил в сети. Он привлекательный, старше меня на шесть лет и умеет пить. Ему хватает ума не идти ни к кому домой, он по телефону бронирует номер в гостинице, и мы приезжаем туда на такси. Этот парень прижимает меня к себе у стойки регистрации, пока мы берем ключ, и я считаю, что это слишком пошло, но молчу. Молчу, потому что боковым зрением мне кажется, что я что-то вижу. Кого-то. Галлюцинации — штука не очень приятная и меня пробирает дрожь. Я убираю руку Парня-Без-Имени со своего бедра и разворачиваюсь, глядя в лицо Хантеру Кларингтона. На нем очередная, новая форма. На этот раз — охранника в отеле. А также выражение полного шока, которое по выразительности может побить только мое собственное. Мы смотрим друг на друга добрых тридцать секунд, а потом этот идиот выдает лучшее из всего, что он мог сказать: — Привет, Себастиан. Как поживаешь?