Что тебе рассказать?

По правде говоря, я всегда считал, что люди просто выдумывают все эти сладко-сахарные сцены совместной жизни, потому что так не бывает. Даже если ты любишь человека больше всего на свете, он будет раздражать тебя в быту. Может быть, не сразу. Не в первую неделю. Но через пару месяцев – обязательно. Потому что вечной любви не существует. И потому что человек был рожден одиноким и уйдет таким же. А значит, наверное, и жить ему лучше одному. Никто не мешает, не лезет со своими советами, не разбрасывает грязные носки и не оставляет посуду на диване. Тебе не нужно думать о том, нужно ли ему постирать вещи, пока он на работе, и есть ты можешь редко и всякое дерьмо. Может быть, все дело было в том, что мы уже прожили год с Хантером вместе в Далтоне. Может быть в том, что я любил его сильнее сильного. Но он совершенно не раздражал меня. В быту. Да вообще не раздражал, если быть честным. Даже когда я бурчал для профилактики, мне хватало одного его взгляда, чтобы снова улыбнуться. Хватало простого понимания того, что мы и правда живем вместе, уже после школы, чтобы снова стать счастливым в любой ситуации. Осень заканчивается, ей на смену приходит зима, в городе становится промозгло и серо, но у меня в душе рождественские украшения ярче тех, что на Манхэттене. Потому что я возвращаюсь с пар, а дома меня ждет Хантер. Тот все еще работает в ночную смену охранником в отеле и ищет сейчас другую работу, но график у него сносный. Мне грустно засыпать и просыпаться без него, но это всего три дня в неделю, а в остальное время он всегда дома. У нас есть полноценные выходные, когда я варю ему кофе по утрам, а вечером мы ужинаем в маленьком ресторанчике возле дома. У Хантера неплохая зарплата, потому что тот отель и правда шикарный, а за ночные смены всегда платят больше. Но я все равно считаю, что ему нужно выбрать что-то получше, потому что он достоин этого. И потому что ему нужно больше денег, ведь он откладывает на поступление в колледж. Кто бы мог подумать, что Хантер грезит врачебной карьерой и его совсем не пугает перспектива учиться ближайших двадцать лет. А впрочем, врачи никогда не перестают учиться. И я, на самом деле, очень живо вижу Хантера в белом халате или зеленом хирургическом костюме. Я даже думаю, что это будет ужасно сексуально, но ему пока об этом не говорю. А то совсем задерет нос. И мы счастливы. Такое странное и непривычное для меня состояние, но иначе его не описать. Мы целуемся везде и всюду, принимаем вместе душ, засыпаем в обнимку в одной большой кровати и смотрим вместе вечерами фильмы. Хантер помогает мне с учебой, я знакомлю его со своими друзьями и те, что нравятся и ему тоже, остаются рядом. Потому что у Хантера всегда лучше получалось видеть людей. Мне нравится, что я могу в любую секунду без зазрения совести, без страха, провести пальцами по его щеке, запустить их в короткие волосы и прижаться к губам, которые покорно открываются и отвечают на мой поцелуй. В нашей жизни нет больше ни других женщин, ни осуждения общества, ни страха самого Хантера перед выходом из шкафа. Когда он впервые при мне говорит, что он гей, я готов запускать салюты. Есть только одно «но» между нами. Одна-единственная последняя недосказанность. Я так ничего не знаю о том, почему он ушел из армии, и все еще не давлю, несмотря на то, что мне ужасно интересно. Потому что Хантер, каким бы покорным и домашним котом он сейчас не выглядел, при этом оставался тем еще хищником. И пускай я не боялся его и не боялся даже, что он уйдет, я все равно испытывал перед ним совсем легкий, исключительно животный страх. Не то чтобы я когда-то считал себя кроликом, но даже леопарды, я полагаю, склоняют голову перед львом. И потому я все еще не задаю вопросов. Я подкалываю его по куче поводов, и он терпит это. Я подшучиваю над ним наедине, я обсуждаю с ним наше школьное прошлое и кучу разных моментов, но эту тему я держу закрытой до того момента, как Хантер сам решит, что пришло время. И оно приходит. Как и все важные моменты, это не случилось под бой фанфар, не случилось после первого или сотого секса, не случилось, когда выпал первый снег. Был простой вечер, а скорее даже день. Я вернулся с пар, принял душ и повис на Хантере, заставляя целовать меня, пока из головы не вылетят все воспоминания о мерзком голосе мисс Стюарт. Он покорно занимался именно этим, выключив запекающуюся в духовке курицу, а затем утащил меня в гостиную и усадил на диван. Я был уверен, что мы займемся сексом, как обычно мы и делали в каждую свободную секунду, от чего мои ноги изрядно подкачались, а задница ныла чаще, чем не ныла, но нет. Хантер просто стал говорить. Все, кто знают Хантера, также знают, что он предпочитает молчать. Он не зануда (да кого я обманываю) и умеет красиво говорить, но предпочитает слушать и анализировать. Так что, когда говорит Хантер, даже я, зачастую, молчу. - Там не случилось ничего такого, - говорит Хантер, пожав плечами, и я сразу понимаю, к чему он. – Серьезно, тут нет никакой большой драматичной истории, нет никакой тайны. Просто… Я с каждым днем все больше убеждался в том, что люблю тебя. Надо уточнить, что Хантер говорил это нечасто. Совсем. И никогда не говорил эту фразу прямо. Никаких тебе «Я люблю тебя, мой любимый, мой прекрасный, мой золотой Себастиан». Никаких тебе открыток на постели, а смс наши, обычно, выглядели как список покупок. С редкими разрывами на обещания выпороть меня или оттрахать жестче обычного. Он всегда говорил, что любит меня, словно это было само собой разумеющееся и не требующее объяснений. Не требующее признания лично мне. Но меня это не расстраивало. Боже, ведь я не принцесса. Я парень, который любит человека. И все, что мне нужно – это знать, что этот человек любит меня тоже. - Убеждался, что скучаю, что не хочу быть так далеко. Я понимал, что армия – это ошибка. Ты ведь знаешь, я пошел туда только из-за отца. Он всю жизнь говорил, кем я должен быть, как должен вести себя и кем стать. И я боялся его настолько сильно, настолько ему верил, что перестал верить себе. И тебе я тоже, если честно, не мог верить. Твои слова казались мне оскорблением отца. Словно все вокруг говорят обратное, чтобы его обидеть, а он всего лишь хочет мне добра. Я не понимал, какой ужасный он человек, просто потому что он запретил мне понимать. Все удары, все угрозы и то, как старательно он уродовал мою психику, он подгонял под: «Я желаю тебе добра», - и я не мог сопротивляться. Более того, я не сопротивлялся даже внутри себя. И ты знаешь, как не люблю я все эти разговоры и как мне странно говорить об этом сейчас, но… Я благодарен тебе. Ты сделал меня счастливым. И тем, кто я есть. Но что еще лучше, - ты научил меня быть честным с самим собой. И научил понимать, что я заслуживаю лучшего. Заслуживаю честности. И того, чтобы любить того, кого я хочу. Хантеру сложно говорить так много, так искренне и так открыто, так что я даю ему отдохнуть, пока целую в шею и глажу волосы. Я люблю его все так же сильно. Нет, пожалуй. Я люблю его с каждым мигом сильнее. - Я не хочу растягивать все это и объяснять, потому что знаю, что ты все понимаешь. Я люблю тебя за это в том числе. За то, что тебе никогда ничего не нужно было разжевывать! Я закатываю немного глаза, потому что Хантер понятия не имеет, сколько времени я терялся в догадках относительно его ко мне отношения, относительно его чувств и мыслей. Но если он хочет думать, что я ясновидящий мудрец, то пускай так и будет. Должно же что-то остаться и у меня в рукаве? - А в армии… Я просто постоянно пытался связаться с тобой. В то время, как парни искали девчонок на сайтах знакомств и обсуждали их фото в купальниках, я вырывал каждую свободную минуту, чтобы написать или позвонить тебе. Они перестали верить в то, что ты просто мой друг. А затем они попытались начать насмехаться над этим. Попытались. Хантер как-то недобро улыбается и я понимаю, что не зря боюсь этого парня. - Ты кого-то убил? – осторожно уточняю я, на что Хантер закатывает глаза. - Боже, Себастиан, нет. Пару сломанных челюстей и один парень уехал в реанимацию. Тут, конечно, я благодарен отцу. Меня должны были бы посадить, потому что это серьезное преступление в армии. Но он прикрыл меня. Дернул за нужные веревочки и вернул домой без особенно громкого скандала. А дома я оставаться не мог в любом случае. Я рассказал о том, как все было. Рассказал о тебе и что люблю тебя. Хантер замолкает, опускает глаза на секунду и мое сердце сжимается. Семья так много значила для него. Неужели это и правда конец? Я думал всегда, что буду ликовать, когда гомофобный отец Хантера узнает наконец, что его возлюбленная будущая невеста – не примерная светловолосая и грудастая нимфа, а я. Мы. Себастиан Смайт и его член. Ладно, шутки в моем духе сейчас явно не в тему, потому что мне на самом деле больно видеть Хантера таким. Сейчас я понимаю, что согласен был бы еще долго скрывать наши отношения от правильного семейства Кларингтон, лишь бы только не видеть этой боли в глазах любимого человека. - Он даже не ругался. Он просто дал мне час собрать вещи и отдал деньги, что платили мне в армии на карту. И я прилетел сюда. Но мне не хватало духу сказать тебе о том, что я здесь, ведь это означало, что меня выгнали. Что я просто неудачник, который после школы, после прекрасного Далтона, отправился работать охранником. И к черту мой талант, к черту все время, что вкладывал я в учебу и свою физическую подготовку… - Перестань, Хантер. Не вздумай сейчас поедать себя. Тебе всего восемнадцать, и вся твоя жизнь впереди. Никто не должен в восемнадцать решать, кем ему быть до конца жизни. Все должны получать свой отдых. И это твой отдых. Этот год так много изменил в твоей жизни, хей, поблагодари его! Хантер приподнимает уголки губ, а я улыбаюсь в ответ. - Ты самый талантливый, самый умный, самый чудесный и станешь самым успешным мужчиной на земле. А я буду рядом, потому что тебе от меня никуда не деться, - тихо говорю я, поднимая голову и мягко проводя губами по его губам. - Я люблю тебя. Я люблю тебя больше, чем ты можешь себе представить, - тихо отвечает Хантер, обнимает меня за талию и укладывает на свою грудь. В комнате приятно пахнет уже готовой курицей из кухни, меня обнимает лучший в мире человек, и я, наконец, чувствую себя цельным, как никогда до этого. Хантер убирает все темные тучи, все тени и все страхи, оставляя впереди только светлое будущее, в котором мы до последней минуты будет крепко держаться за руки.