My sweet villain

      Я не боюсь умереть от передозировки, как бы банально это не прозвучало, не боюсь сойти с ума и оказаться в больничных стенах до конца жизни. Единственное, чего я боюсь - это то, что наслаждение закончится. Ведь всему когда-то приходит конец, без этого не было бы жизни. Придётся повышать дозу, каждый раз прибегать к насилию, чтобы ощутить ту первоначальную эйфорию, то безумие, ту страсть, но её будет уже не вернуть. Я не смогу это перенести. Поэтому каждый день живу, как последний, принимаю с ним наркотики, трахаюсь, слушаю его музыку, разговариваю с ним, заслушиваясь его голосом, он знает, что мне нравится его слушать, поэтому специально говорит медленно, растягивая слова и иногда сбиваясь на шёпот. Снова принимаю наркотики и снова трахаюсь и так по кругу.

***

      Эффект от его колёс, смешанных с коксом был просто волшебным, несколько часов, вплоть до его прихода, я находилась в прострации: не было ничего, ни страха, ни разочарований, ни желания освободиться от своей личности. Мне нравилось то, что я чувствовала, хоть и было это чем-то сродни мазохизму, но мне нравится то, кем я сейчас являюсь и я бы не хотела ничего менять. Понятия не имею, сколько часов я пробыла в трипе, но, судя по всему, достаточно долго.       Когда Мэнсон вошёл в студию, я играла на одной из акустических гитар и тихо напевала Cry Me A River. Мне хотелось оживить в памяти тот день, когда мы впервые встретились. И действие колёс ещё не совсем развеялось, поэтому воспоминания были настолько четкие, будто осязаемые. Перешагнув порог студии, он обвел её внимательным взглядом. — Снова принимала без меня, киска – говорит он, и хитро прищуривается. — Я не смогла тебя дождаться - продолжаю играть дальше мотив песни. — Только не переборщи с дозой, иначе то, что ты любишь, в конечном итоге убьет тебя. — Я надеюсь, - перестаю играть и смотрю прямо ему в глаза. - ведь ты и так меня убиваешь, Мэнсон. — Не останавливайся, продолжай играть. У тебя неплохо выходит, я бы даже спел под твою аккомпанировку. От сказанного удивлённо понимаю бровь. — Забыла, я все-таки певец, его губы растягиваются в соблазнительной улыбке. Он передвигается по комнате медленно и расслабленно, словно дикий зверь в своем вольере, на своей территории. И вот он уже стоит у меня за спиной и поёт дьявольски нежным с хрипотцой голосом, временами переходящим на шёпот : "You told me you loved me Why did you leave me, all alone Now you tell me you need me When you call me, on the phone Girl I refuse, you must have me confused With some other guy Your bridges were burned, and now it's your turn To cry, cry me a river."       Поскольку я сидела на высоком барном стуле, мы были почти наравне, когда он стоял позади и мурлыкал под ритм, задаваемый моими движениями. В голове была лишь одна мысль «и как этот человек может быть настолько разным и совершенно противоречивым во всем. Как он может совмещать в себе столько разных личностей и комфортно уживаться с ними?» Он отодвигает пряди волос с моей шеи и касается её губами. Я чувствую запах. Резкий запах сладких женских духов. На пару мгновений прекращаю играть и снова теряюсь в лабиринте своего сознания. Но он шепчет, чтобы я не переставала играть. И я не хочу думать о том, что он трахал ещё кого-то сегодня. Я не хочу сейчас ни о чем думать, кроме его хищных, обжигающих поцелуев. Главное, что сейчас он со мной и хочет меня. Главное, что сейчас он только мой. И мне плевать на все остальное. И я снова хочу его так, что ноги сводит. Хочу. Просто хочу. Он не мой, я это знаю и не пытаюсь приручить его.       Я продолжаю играть, а он перестал петь, уткнулся носом в изгиб моей шеи и вкрадчиво шепчет: — Помнишь, что я сказал тебе утром? – горячее дыхание обжигает кожу новой волной желания. — Да, ты хотел нарисовать меня. - выдавливаю из себя, пытаясь не выдать дрожь в своём голосе. От его прикосновений кожа покрывается мелкими мурашками. И если я скажу ещё хоть слово, мой голос предательски сорвется и перейдёт на шёпот. — Пройдём в мастерскую, у меня для тебя кое-что есть. Говорит он и властно обнимает меня за талию, увлекая за собой. Покорно следую за ним в мрачную, выкрашенную в темно - бордовый цвет, комнату, сплошь увешанную его картинами, которые почти ни чем не отличается от картин, развешенных на стенах других комнат его дома, картин серийных убийц и психопатов. Разве что, исполнение картин Мэнсона более профессиональное и, в отличие от вышесказанных, заставляют почувствовать страх вперемешку с отчаянием и пустотой, в каждом мазке рвущимися наружу. — Твои картины очень чувственные. — Я бы даже сказала, завораживающие. – после недолгой паузы добавила я. Самодовольная ухмылка заиграла на его лице. — Но они жуткие. — Значит, я добился желаемого результата. Я с интересом рассматриваю полотна: в одних видится злость с примесью страха, в других похоть и желание, в третьих отчаяние и боль. Вижу боковым зрением, как он ставит пластинку в старый граммофон. Из усилителя льется мягкий женский голос. Она поет чувственно, со страстью по-немецки. Всю полуосвещенную комнату пронизывают звуки старой мелодии, бархатного девичьего голоса, шума и треска старой пластики, создавая и без того интимную обстановку между нами.       Пока я разглядываю его автопортрет, преимущественно состоящий из голубых, красных и чёрных красок, судя по всему, недавний, поскольку краска ещё не совсем взялась, в отличие от других картин, он неслышно подходит ко мне. Разворачивает к себе лицом и целует, бесцеремонно резко вводя мне в рот язык, ощущаю вкус чего-то нового, что-то вроде марки, но совершенно не похожего на неё. Пока я растворяюсь в этом поцелуе, наркотик растворяется в наших ртах и всасывается в кровь, не заставляя долго ждать эффекта. Чувства обострились, как никогда раньше, и я стократно ощущаю каждую клетку его тела. Я слышу его картины, вижу звуки его рваного дыхания.       Дыхание перехватывает от такого огромного спектра чувств. Бешеное биение сердца гулом отдаётся в голове. Я не хочу знать, что он дал мне, мне не нужно этого знать. Но эффект от этого потрясный. И это не кислота. Нет. Кислота вызывает другой эффект. Я не хочу сейчас ничего знать. В голове крутится лишь одна мысль, я всецело принадлежу этому человеку. И всегда принадлежала ему, ещё задолго до встречи с ним. — Тебе понравилось, малышка? - Говорит он немного заторможенным голосом, но от слоу моушна он стал лишь ещё более сексуальным.       Медленно осматриваюсь по сторонам, ожидая увидеть привычные, чересчур яркие и насыщенные краски, как от ЛСД, но наркотик произвел абсолютно противоположный эффект. Все краски слились в один цвет и будто перестали существовать, просто выгорели, но это окружение стало еще прекраснее. Мы словно оказались по ту сторону черно-белого экрана, слишком старой, местами испорченной киноленты.       Удовлетворительно киваю в ответ, поскольку не могу собраться и произнести хоть слово, это слишком сложно сейчас, это выше моих сил. Его руки тянутся к пуговицам на моей (его) рубашки, а после стягивают и брюки. Полностью раздев меня, он приказывает лечь на кушетку, на которой расстелена огромная меховая шкура. Я, не чувствуя ног, иду к ней и медленно, чтобы не потерять равновесие, сажусь. Чувства невероятно обострились, и я осязаю каждую ворсинку меха полностью обнажённым и разгоряченным телом. Мэрилин садится рядом и достает кокаин из кармана брюк. Лезвием растягивает небольшую горку в несколько дорожек. Вдохнув их вместе с ним, я вижу в полумраке, как расширились его зрачки, а мои глаза вот-вот вылетят из орбит. — Ты абсолютно сумасшедший,- констатирую я и откидываюсь на спинку дивана, при этом чувствуя, что если закрою глаза, начну проваливаться. — Но и ты не отстаёшь от меня. Его голос звучит где-то далеко, за пределами пространства, настолько низко и мягко, что временами утопает в музыке, доносящейся из граммофона. Одной рукой он обхватывает и сжимает шею, а другой накрывает мою грудь и наваливается, надавливая на меня, чувственно целуя губы. И меня озаряет неожиданная и сверлящая мысль. Спустя какое-то время, я разрываю поцелуй. — Я хочу, чтобы ты ударил меня.- шепчу ему прямо в губы и только после произнесенного, понимаю, как это звучит и, что натворила. Глаза Мэнсона хищно сверкнули в полумраке и внимательно застыли на мне. Он снова стал пугающим, как и прошлой ночью. Без каких-либо раздумий, он соглашается. Видно, что предложение ему понравилось. Он поднялся, и я как под гипнозом сажусь на кушетке, в ожидании слежу за его действиями. Кровь бешено гудит в голове. Я окончательно сошла с ума.       Мэрилин медлит, должно быть, ждёт, чтобы я снова повторила, дабы удостовериться, в том, что это не было частью его трипа. Но в качестве согласия я беру в руки его ладонь, нарочно медленно обхватываю губами его большой палец с черным лаком на ногте и сосу. Нежно, но чувственно, смотря на него снизу вверх. Он завернул рукава своей рубашки, снял кольца с правой руки и ударил. Первый удар был несильный, но грубый и резкий, казалось, он делает все без малейшего сожаления. Но это приносит мне бурю эмоций. — Сильнее, пожалуйста, сильнее. - он удивлённо поднимает место, где должны быть брови. Второй удар был сильнее и разбил губу, я почувствовала острую боль и ощутила, как горячая, темно - красная, кровь потекла тонкой струей, но нам обоим это понравилось, это читалось в его глазах, а я была удовлетворена что все еще способна чувствовать. Я лишь хотела ощутить боль, доказать себе, что не окончательно лишилась чувств и рассудка. А ему это приносило удовольствие. В этот раз я позволила ему переступить все границы, если быть точной, сама подтолкнула его к этому и освободилась от оков. В этот раз все зашло слишком далеко. Третий удар был самым сильным и последним. Его зрачки расширились еще сильнее, просто до предела возможного, в глазах снова пляшет адское пламя. — Еще, малыш, прошу, не останавливайся.- почти простонала я. Кровь с бешеной скоростью разносит адреналин и гулом отдаётся в голове. В этот момент я была готова просить его об этом до тех пор, пока он не разбил бы мне лицо и не превратил его в месиво, и если бы ни его исключительное самообладание все было бы именно так. — Нет, на сегодня с тебя достаточно. Холодно отрезал он. И взял в руки кисть. Хотя, я еще долго слышала его попытки привести сбившееся дыхание в норму. — Ложись на кушетку и попробуй сфокусироваться на мне. Пока Мэнсон рисовал, я смотрела на его сосредоточенное лицо, глаза потемнели, то ли это зрачки слились с освещением и создали такой эффект, то ли от его попыток себя сдержать. Утром его лицо было абсолютно другим и дело тут не в макияже, все просто: одна личность сменила другую.       Когда Мэрилин закончил портрет, он почти ничем не отличался от предыдущих его работ. Но было в нем что-то такое, от чего волком выть хотелось. Он сумел передать и заключить все мои чувства на этом куске бумаги и даже больше, потому что точно знал, что я испытываю. Экстаз, удовольствие, боль, вожделение, с толикой сумасшествия и металлическим послевкусием насилия, Мэрилин чувствовал, как меня тянет к нему. Теперь я окончательно убедилась в этом.       На картине темными красками была изображена чересчур худая девушка, с пепельно-серыми волосами, впалыми скулами и резко выделенными ключицами, а из припухлых от поцелуев и ударов губ шла кровь, разводами стекающая по подбородку и груди. Хоть глаза он рисовал всего двумя цветами и в своём стиле, в них зияла пустота и тьма. Пустота испепеляла изнутри, а тьма поглощала эти плоды. Не забыл выделить и синяки, с затянувшимися ранами на шее.       После он заботливо стёр запекшуюся кровь влажным полотенцем. Ни слова не говоря, сдернул шерсть с кушетки, бросив её на пол, а затем в нежном поцелуе увлек меня на неё. Каждое его движение приятной тяжестью отдаётся внизу живота. Его поцелуи стали слишком нежными, словно он старается компенсировать ту боль, которую причинил мне. Но время от времени, он не выдерживает и срывается на грубость. Проникает в меня, вдавливая всем весом в мягкий мех, окутывающий нас. На этот раз его толчки почти не приносят привычной боли. Я прикасаюсь губами к его шее и чувствую, как его сердце с бешеной скоростью перегоняет кровь по венам. Наши вздохи и стоны ускоряются в унисон. Его движения то нежные и чувственные, то грубые и жёсткие. Но он чувствует то, что я хочу, то ,как я хочу. Руки Мэнсона нежно скользят по всему моему телу. Я крепко обнимаю его, прижимаю к себе, боясь, что этот момент близости с ним закончится, но под тем, что мы приняли, время движется иначе. И, кажется, мы попали бесконечную череду повторяющихся минут и секунд абсолютного удовольствия.