***
В отделении полиции никто не спал, дежурный сидел как вкопанный, боясь даже зевнуть. Когда майор Корж проводил допросы, то все остальные притихали и вели себя согласно занимаемым должностям: кто неустанно бдил, кто тщательно штурмовал недораскрытые преступления. Потому что после беседы с нарушителями закона (далеко не задушевной) Вячеслав не сразу переключался на самообладание и рыкал на подчиненных без разбора. При общении с «йети» вместе с Коржом присутствовал Игорь и пару раз вздрагивал от чересчур резкого крика на нахохлившегося амбала, тщетно пытавшегося вжать голову в огромные плечи. Далее последовал обширный ряд кар, ожидавших «йети», если тот откажется выдать своего нанимателя. Майор описывал их со вкусом, как маньяк-извращенец, и молчавший, как партизан, амбал затрясся, испуганно пялясь то на злого Коржа, то на каменно-спокойного Журавлева, видимо, проклиная себя за то, что согласился на покушение. Теперь эти менты доведут его до психоза. Лучше бы уж прошлись дубинками по почкам. Методами жутких угроз и запугиваний майор «колол» преступников, как орехи, всегда добиваясь положительных результатов. – Наконец-то, – удовлетворенно сказал Корж, перешагивая через желтоватый ручеек, потекший по полу ИВС, и позвал дежурного: – Васин! Притащи в «обезьянник» тряпку!***
Опергруппа, майор и Игорь приехали по адресу, указанному «йети», где проживал заказчик, велевший обеспечить Журавлеву несколько месяцев гипса. Зачем нужно избить полицейского, амбалу не объяснили. Да он и не просил узнать причину, надо – значит надо. Лишние подробности наемному мордовороту не нужны. Впрочем, раньше Костик не нанимал его ломать кости ментам. Это немного напрягало, но задание необходимо было выполнить. И только прибывшие братки помешали осуществлению миссии. В квартире Костика, по словам амбала, собирались подчиненные по грабежам, «приправленным» опасным веществом. – Готово, – оперативник отключил пробки-автоматы в щитке. Осталось подождать, пока из «логова» кто-нибудь не вылезет выяснять, почему вдруг погасло электричество. До этого момента полицейские заметили с улицы, что в жилье Костика горел свет. – …узнаю, че там, – с финальной частью фразы из квартиры явился мужчина с недовольным лицом. Судя по описанию «йети», данному нанимателю, это и был Костик. Вытаращившись на оперов, главарь клофелинщиков смекнул, что те пришли по его душу. Костика прервали на полуоре: «Да вы ох…!», заломив руки за спину, и под проклятия затащили в распахнутую дверь.***
Хозяин квартиры и его гости – сбежавшая официантка Мурка и невзрачный нервный мужик – в окружении полицейских бегло переглянулись, гадая, кто же «сдал их малину». Более активных действий рассаженные по табуреткам преступники под зорким присмотром предпринять не могли. Мужику, назвавшемуся Лехой, вскочившему с воплем: «Я здесь вообще ни при чем!», зарядили под дых, и он присмирел, хватая ртом воздух. – Я же тебе говорила, – прошипела Мурка в сторону Костика. – Что ты говорила? – тут же отреагировал Корж. – Не молчи, подруга, иначе опробуешь на себе допрос с пристрастием. Как ваш приятель, подосланный к полицейскому с целью покушения, – веско и зловеще добавил майор, обращаясь уже к Костику. Главарь с ненавистью отматерил лоханувшегося «йети», угодившего к «мусорам». – Я внимательно слушаю. Приказ Коржа по определению нельзя было проигнорировать.***
История «похождений» клофелиновой банды Костика не отличалась от деятельности ей подобных. Затарившись смертельно опасным веществом, Костик, пять месяцев назад отсидевший в тюрьме за грабежи, подыскивал себе единомышленников, желавших, как и он, обогатиться за счет отравленных людей. Леха числился вором-карманником, промышлявшим кражами кошельков на рынках и толкучках в выходные дни. С Костиком его свели общие криминальные знакомые. А Мурка приехала в столицу из деревни поступать в институт, но провалила вступительные экзамены из-за собственного недалекого ума. В колледж – то есть куда попроще – подавать документы не стала, несправедливо рассердившись на преподавателей, заваливших неместную абитуриентку. Поэтому уныло плелась по тротуару с дорожной сумкой, хныча о нелегкой судьбе. Возвращаться домой не пускало желание доказать всем: Мурка способна хоть на что-нибудь. К тому же очень престижно жить в Москве, невзирая на почти бомжовское положение. Тогда-то Костик завербовал еще одну помощницу, сыграв на эмоциях плакавшей девушки, бубнившей о мести «зажратым» москвичам. Клофелинщикам поначалу везло. Опоенные «клиенты» лишались своих денег и ценных вещей, кто-то умирал, кого-то врачи успевали вытащить с того света. Конечно, об этих случаях в полицейских сводках информация фигурировала, но Костик со товарищи щеголяли на свободе, умело скрываясь от стражей правопорядка. Старт неприятностям дала бестолковая Мурка, захотевшая еще больше денег и устроившаяся официанткой в кафе «Del mare». Завидя двух мужчин, один из которых был в форме следователя, несостоявшаяся студентка всполошилась («Прознали о нас менты!»). А в следующий их приход в заведение сдуру ума налила клофелин в кофе тому, кто пришел первым. О масштабах шумихи, поднявшейся в «Del mare» из-за отравления, Мурка не знала, ибо поскорее унесла оттуда ноги. За этот косяк Костик изрядно отчитал девушку и взялся за ликвидацию последствий. Среди друзей и партнеров по нечестному «бизнесу» у него имелся врач инфекционной больницы, куда доставили пострадавшего от клофелина парня (как считали преступники, то ли стажера, то ли младшего по званию полицейского). Костик ликовал: обстоятельства сыграли в его пользу. Для слежки за Вадимом в палату подселили Леху, прикинувшегося пациентом. Планировалось, что вдвоем с медиком по распоряжению Костика они прикончат парня, обставив его смерть как несовместимость лекарств в организме. Судмедэксперты не подкопались бы. И все бы ничего, если бы Вадима не увез его коллега (теперь-то клофелинщики знали, что ошиблись во мнении насчет причастности Аверина к полиции, да и в кафе их никто не выслеживал – тревога Мурки оказалась ложной), будто почуявший, что парню грозит плачевная участь. Костик метал громы и молнии, но не отступил от новой цели – приструнить догадливого мента. Получив номерные знаки его машины, до дома Вадима полицейского «пас» очередной главарский друг. А потом в дело вступил «йети». Надежд он не оправдал, немыслимым образом угодив в полицию. А что самое удивительное, мент сейчас был жив и здоров. В то, что от амбала кто-то ушел без травм, Костику не верилось. Поэтому некоторое время он смотрел на Журавлева, как на чудо природы. Коржу тоже показалось странным: Игорю практически не досталось от «йети», зато того сильно «приласкали» монтировкой и потрепали явно несколько человек. Выдавать братков следователь не стал, ограничившись наименованием своих спасителей в духе прозвища Волан-де-Морта: «Те, кто попросили их не называть». Признания клофелинщиков обещали им скорый суд с последующей коллективной отсидкой. Оперативники надели на Костика и Леху наручники, затем настал черед Мурки. Внезапно девушка вырвалась, выхватила из подставки кухонный нож и кинулась на главаря. – Урод! Из-за тебя я буду гнить на зоне! Но там мной никто не будет командовать! Прежде чем полицейские оттащили рассвирепевшую, как хищницу, алчущую крови, Мурку, Костику достались три ножевых ранения в живот. Скрученная операми клофелинщица извивалась по-змеиному, сверкая налитыми бешенством глазами и стараясь вырваться из захвата, неистово дергаясь и лягаясь. – Как сумасшедшая кошка, – прокомментировал Корж. – Скорее на мурену похожа, – отозвался Игорь.***
До рассвета Костик не дотянул, скончавшись в больнице от кровопотери из-за распоротой брюшины. Главарская гибель заставила и без того струхнувшего Леху окончательно пасть духом. А вот Мурка дьявольски расхохоталась и заявила, что очень рада такому исходу. От робкой официантки не осталось и следа. Несомненно, на зоне Мурена (эта кличка за ней прочно закрепилась) не даст спуску товаркам по заключению. Рано утром в РОВД прибыл Вадим. Изучив паспорт Аверина, Корж, естественно, вспомнил молодого человека. Если память на лица майора подводила, то имена и фамилии недавних задержанных долго не выветривались из его головы. – Опять вы к нам пожаловали, – возвращая документ, обличающе произнес Вячеслав, словно Аверин был тоже из клофелинщиков. – Да я и сам не рад, – пробормотал Вадим, присмиревший из-за майорского пристального внимания. – Пройдемте на опознание. Молодой человек тоскливо оглянулся на Журавлева: лучше бы он повел его к сотруднице кафе, а не этот цербер в погонах. На что следователь махнул рукой, отсылая Вадима вслед за Коржом – мол, иди, майора, как адского пса, сегодня уже покормили, не укусит – и продолжил телефонный разговор с Пахомовым. Кто из пойманных клофелинщиков (и из них ли?) отравил друга братка в сауне, еще предстояло выяснить, опросив персонал, обнаруживший бездыханное тело. Пахом по-прежнему протестовал против тесного контакта с полицией, но постепенно сдавал позиции. Виновный в смерти был важнее, чем нежелание общаться с представителями закона.***
У Игоря, приехавшего домой после насыщенных бессонных суток, было два желания: помыться и спать. Остальное его не волновало, пусть хоть небо упадет на землю. Кое-как повесив пальто на вешалку, Журавлев стянул свитер и замер, услышав, что кто-то завозился в кухне. – Привет! А я здесь, – улыбнулась Люда, появившись в прихожей. – Извини, я совсем забыл, что ты сегодня прилетаешь, точнее, уже прилетела, – искренне покаялся следователь. А ведь ночью переводчица позвонила и что-то оживленно протараторила – Игорь толком не понял из-за суеты с преступниками, быстро сказал, что на дежурстве, и повесил трубку. Мда, некрасиво забывать о своей девушке… – Ты же занят был, так что все в порядке. Давай одежду, я уберу, – Люда взяла снятую Журавлевым футболку и воскликнула: – Ого! Ты с кем-то подрался? Синяк на груди впечатлял размерами и цветовыми переливами. Полицейский с досадой вспомнил столкновение с амбалом и привычно ответил: – Работа такая, ты же знаешь. Приходится драться. – Случайно, не с Вадиком? – пристала переводчица, преграждая путь к ванной. – Не болтай ерунды. Люда наконец-то посторонилась, поджав губы из-за резкого тона Игоря. Впрочем, долго обижаться девушка не умела. Главное, она вернулась к бесконечно любимому человеку, которому готова простить, что угодно.***
У Вадима было ни с чем не сравнимое состояние эйфории. Последняя таблетка, прописанная для его душевного равновесия, выпита. Это ли не высшее счастье?