***
Саске не знает, как Итачи готовил раньше — так и не довелось попробовать. Интересно, готовил ли вообще? Жизнь бродячего наёмника мало располагает к кулинарии. Хотя Саске всё равно почему-то кажется, что он был хорош. Он ведь во всём хорош до тошноты. Сейчас есть то, что Итачи готовит, почти невозможно. Он совсем не чувствует вкусы, поэтому блюда получаются то пересоленными, то подгоревшими, то слишком сырыми. Но Саске всё равно ест, конечно. Не может же он отказаться? Итачи ведь старается ради него. — Приятного аппетита, — Итачи ставит перед ним тарелку с омлетом и садится напротив. Тарелка всего одна — ему-то есть не нужно. В омлете слишком много приправ, а помидоры в салате горчат. Саске старательно жуёт, игнорируя привкус тлена во рту, и улыбается. — Спасибо.***
Он увязывается за Итачи даже в ванную. — Саске, я и сам могу помыться, — говорит тот, стягивая футболку через голову. Голос у него одновременно и насмешливый, и ласковый. — Можешь, — просто отвечает Саске, снимая резинку с его хвоста. — Но я помогу. …Всё вокруг в мыльной пене — руки, одежда, пол, даже стены. Итачи лежит в ванне, полностью укутанный белыми пузырями, а Саске моет его волосы. Он осторожно наносит шампунь, стараясь не попасть в глаза, мягко втирает его в пряди, массирует голову подушечками пальцев. Итачи льнёт к его рукам — податливый, послушный. Когда пряди уже скрипят от чистоты, промытые проточной водой, Саске опускается на пол и утыкается носом в его шею. От Итачи пахнет цветочным шампунем, мылом и немного пеплом. Этот запах никогда не пропадает, как бы сильно они ни старались его смыть. Вода наверняка уже остыла, но Итачи не жалуется — ему наплевать на холод. Саске бездумно ведёт пальцем по его груди, по ключице, по символу Анбу на плече. Кожа Итачи под прикосновениями сухая, растрескавшаяся. Саске целует её, будто это может что-то исправить — но, конечно, оно не может.***
Иногда Саске снятся кошмары — в них война, бесконечные сражения, кровь и слёзы. Семья умирает у него на руках, друзья умирают от его руки, и он остаётся в одиночестве, разбитый и сломленный. Один во всей вселенной. Но когда Саске просыпается, уже готовый закричать, Итачи спит рядом. Саске смотрит на него, медленно дышит, и все страхи отступают — один за другим. Неважно, скольких он потерял и скольких ещё потеряет. Пока Итачи здесь, всё в порядке. Саске целует его немного отчаянно — грубо вжимается в рот, прикусывает нижнюю губу, словно это спасёт от всех кошмаров разом. Алые глаза Итачи смотрят с недоумением, но он всё равно поддаётся и отвечает. Как всегда. Саске выцеловывает его шею, скользит пальцами по бокам и бёдрам, сжимает в объятиях — крепко, почти до боли. Всё хорошо. Неважно, что кожа Итачи посерела и покрылась трещинами, неважно, что от неё пахнет пеплом и смертью — она по-прежнему тёплая. Всё хорошо, хорошо, хорошо. Он прижимается губами к тёмным прядям и замирает так, тихо вдыхая и выдыхая. Спокойствие накатывает мягкими волнами. Даже если у Итачи кожа, как у мертвеца, и глаза неправильного цвета, его волосы ни капли не изменились. Если закрыть глаза и не принюхиваться слишком сильно, он почти как живой. — Так нельзя, Саске, — говорит Итачи очень тихо и очень печально. Чёрт. Саске слишком увлёкся, и контроль над техникой опять слетел. — Я мёртв. Ты должен меня отпустить. «Что у меня останется, если я отпущу? — хочет сказать Саске. — У меня есть только ты, и мне не нужен кто-то другой. Когда я потеряю тебя, я потеряю всё.» Конечно, Саске ничего не говорит. В чём смысл? Итачи прекрасно это знает. Они разговаривали уже тысячу раз, ругались тысячу раз, но так и не смогли прийти к согласию. «Ты должен отпустить», — говорит Итачи каждый раз, снова и снова. Кому должен? Зачем? Саске не помнит за собой таких долгов. Сегодня не хочется споров и пререканий — хочется тёплых объятий с запахом пепла, понимания и немного любви. Саске молча складывает печать; Итачи закрывает рот, и хмурая морщинка на его лбу тут же разглаживается. — Мы будем счастливы, Итачи, — говорит Саске. Итачи мягко улыбается в ответ — любящий, преданный. Такой, каким Саске всю жизнь хотел его видеть. — Теперь и навсегда.