И в доме моём только тени: У них твои глаза. Элли на маковом поле — Дом привидений
В бледном свете луны квартал походит на мираж: призрачный и зыбкий, залитый голубоватым сиянием. Кажется, он растает в воздухе, если приблизишься — но Саске приближается, и всё остаётся на своих местах. Он бредёт по знакомым дорожкам в полумраке, окружённый тенями. Всё вокруг такое родное: покосившиеся ворота, старое здание военной полиции, заброшенная лавка, в которой торговали овощами. Вот дворик, где отец и Итачи иногда практиковались в тайдзюцу. Вот терраса, на которой Саске любил дремать. Вот — скрипят шоджи на входе — кухонька, где мама готовила завтраки. А вот в этой комнате погибли его родители. Половицы под ногами Саске скрипят, словно приветствуя после разлуки. Внутри полумрак, но свет ему не нужен — он по памяти знает каждый поворот. Вскоре пальцы касаются знакомой двери, и он толкает створку, переступает порог. Комната Итачи. Нет, не так: теперь уже их общая комната. — Я дома, — говорит Саске потолку и стенам, но те не отвечают. Его рюкзак с громким стуком приземляется на пол, поднимая в воздух облачко пыли. Он долго путешествовал, и даже в темноте видно, что дом плохо отреагировал на долгое отсутствие. Наверное, стоит завтра прибраться. Когда Саске только вернулся, дом был в ужасном состоянии — годы заброшенности не пошли ему на пользу. Доски начали гнить, мебель рассохлась, паутина и плесень захватили стены. Хуже всего пришлось комнате Итачи. Когда-то, когда Саске был моложе, он в порыве злости сломал и уничтожил в ней всё, что только можно. Он воссоздал всё по памяти: узкую кровать, комод у окна, низкий столик, полки с заумными свитками. Восстановил всё, что смог — бережно и аккуратно, со всей любовью, что в нём ещё осталась. Позднее Саске и остальную часть дома привёл в порядок, но с куда меньшим вниманием к деталям. Да и зачем беспокоиться о других комнатах, если он всё равно все свои ночи проводит здесь? Саске скидывает одежду и забирается в постель, с головой зарывается в холодное одеяло. Кровать слегка маловата для его роста — стопы не помещаются и свисают с матраса. Очередное напоминание, что Итачи был куда младше, когда уходил. Он устраивается поудобнее: подгибает под себя ноги, прижимает к груди угол пододеяльника. Если включить воображение, можно представить, что тот пахнет Итачи, но с воображением у Саске туго. По факту пахнет только слёжанностью. Он зевает — широко, отчаянно, до выступивших слёз. Как же давно он нормально не спал. У Саске проблемы со сном: он с трудом засыпает, постоянно пробуждается в ночи, ворочается в постели часами с гудящей головой. Его бессонница невыносима, но дома она проходит — на тесной кровати Итачи почему-то спится лучше. — Спокойной ночи, — бормочет Саске себе под нос и отключается почти мгновенно.***
Саске спит поверхностно, зыбко — часто просыпается и остро реагирует на мельчайшие шорохи. А ещё постоянно видит сны. Каждый раз ему снится одно и то же: Итачи уходит, а Саске не может его удержать. Он кричит, возмущается, требует обратить на него внимание, но брат стоит поодаль — холодный, глухой к мольбам — и отменяет Эдо Тенсей. Техника рассеивается, и Саске смотрит в его спину, которая вот-вот развеется по ветру. А потом силуэт Итачи, окутанный сиянием и распадающийся на части, приближается к нему на нетвёрдых ногах. — Можешь не прощать меня, если не хочешь… Я прощаю, я давно простил, ты ни в чём не виноват… — Но что бы ты ни решил делать дальше… Я не знаю, что мне делать, я ничего уже не знаю, без тебя всё так бессмысленно и нелепо, я так устал… — Я буду любить тебя всегда. Саске хочет ответить, но его язык — тяжёлый и непослушный, неповоротливый до невозможности. Он произносит слова в своей голове снова и снова, но губы не шевелятся, и из горла не вырывается ни звука. Итачи рассыпается у него на глазах, но он ничего не делает — не протягивает руку навстречу, не обнимает напоследок, не говорит. Саске просыпается внезапно и резко: как всегда, на одной и той же сцене. Хочется плакать, но слёз давно нет — так что он просто смотрит в потолок, пока от белизны не начинают болеть глаза. — Я тоже, — говорит он тихо, но никто этого не слышит. «Я тоже».***
Первое воспоминание Саске — тепло и свет, мягкий голос, нежные руки. Итачи склоняется над ним с улыбкой на лице, и Саске тянется к нему в ответ, хватает за отросшие волосы. — Саске, отпусти, — говорит Итачи строго, хотя его взгляд всё такой же ласковый. Саске ослабляет хватку, но полностью ладонь не разжимает. Он знает — если перестать держаться за брата, тот снова уйдёт. Итачи уже большой и взрослый, и у него очень много серьёзных дел. «Брату надо учиться», — говорит мама. «Мне пора на тренировку», — говорит сам Итачи. Саске понимает это, но всё равно не хочет его отпускать. Пряди, стиснутые в пальцах, гладкие и тёплые. Он держит их совсем не крепко — если Итачи захочет, освободится очень быстро. Но Итачи почему-то даже не пытается. — Что, не хочешь, чтобы твой брат уходил? — спрашивает он и тихо смеётся. Саске дует щёки в ответ — он ненавидит, когда брат начинает вести себя с ним, как с маленьким глупышом. Хотя, конечно же, он не хочет. С чего бы ему такого хотеть? Итачи вздыхает и мягко целует его в лоб. — Тогда я останусь, — говорит он, подхватывая Саске на руки. И Саске точно этого не ожидал, но всё равно пользуется моментом и хватается за шею. Он слышал, как взрослые шепчутся: в руках брата, таких больших и мозолистых, скрывается огромная сила. Кто-то говорит, что Итачи — чудовище в теле ребёнка. Саске всё равно. Для него эти ладони — самое безопасное место в мире. Спустя годы так многое переменилось между ними: столько боли и лжи, столько недосказанности, столько ошибок. Но даже сейчас для Саске нет ничего надёжнее рук брата. Он готов доверить им всё, что имеет — и его сердце, зажатое в пальцах Итачи, давно погребено под землёй. Саске до сих пор — тот капризный малыш, что тянется к старшему брату и держится за него изо всех своих крошечных сил. Даже если держаться больше не за что. И неважно, сколько лет минуло и сколько ещё пройдёт — Саске не хочет его отпускать. Это всегда был Итачи: недостижимая высота, ненавистный и обожаемый, его счастье, его печаль. Вся жизнь Саске сводилась к нему. Он мечтал стать равным, жаждал отомстить — ему и за него, стремился построить мир без войн, который пришёлся бы ему по душе. Итачи был его целью, его смыслом. Все желания и действия Саске крутились вокруг него, были из-за него и ради него. Теперь, когда Итачи нет, цели и смысла тоже больше не осталось. Все амбиции Саске затухли, все желания растаяли, кроме одного — самого дурацкого, самого несбыточного. Желания, чтобы брат услышал заветное «Я тоже». Саске лежит в постели без сна: считает трещины на стенах, разглядывает тени на потолке. Одеяло, наброшенное сверху, согревает тело, но ничто не согреет пустоту в его груди. Если включить воображение, можно представить, что постель ещё пахнет Итачи — но у Саске с воображением туго. Да и запах его не вспомнить уже. Район Учиха скоро снесут: Хокаге подготовил соответствующее распоряжение. Вместо него построят квартал многоэтажек. Деревня разрастается, приезжают новые люди — и, понятное дело, жителям нужны дома. Это правильно. Итачи бы одобрил. Мир идёт вперёд, живёт дальше, и лишь один Саске топчется на месте. Его мечта в прошлом — была там и остаётся до сих пор. Родительский дом, его последнее пристанище, вот-вот разрушат. Но это неважно: Саске давно уже нечего терять. Он прикрывает глаза. Над Конохой всходит рассвет, но Саске этого не видит — в его доме всегда темно.