Прости, что я тебя оттолкнул. Я всегда так поступаю, когда мне страшно.
***
POV Louis И если есть в жизни что-то ужаснее, чем быть отвергнутым человеком, ради которого ты жил и который держал тебя на поверхности, не давая утонуть, то скажите мне, что это, ибо я больше так жить не могу. Каждый чертов день я думаю только лишь об одном человеке и не понимаю, как смогу дальше жить без него. Если луна вращается вокруг земли, то он моя земля, вокруг которой вращается вся моя жизнь. И может я превратился в тряпку и менее всего похож на парня, то мне плевать, честно говоря. Единственное, что я хочу, так это Гарри Стайлса в своей жизни, который ушел из нее. POV Harry Я могу смотреть на этот рисунок вечность, впитывая в себя каждую его черточку, каждую морщинку вокруг глаз, каждую родинку. Я смог бы и с закрытыми глазами нарисовать его. И да, наверно, Джемма права и я идиот, раз упустил единственного человека в моей жизни, который понял и принял меня, не требуя ничего взамен. И сейчас, сидя на очередном сеансе у доктора Коуэлла, который вопреки всем моим ожиданиям не отказался от меня, мне хочется закричать в голос от безысходности, которая будто черными путами оплела меня. - Почему ты не позвонишь ему? – опять спрашивает Саймон, еще раз доказывая, что не понять взрослым подростков. - Не все так просто, - отвечаю я. – У меня нет его номера. - Как так получилось? - Я удалил его. - Найди его в фейсбуке, - предлагает Саймон. - Это глупо, - кривлюсь я, сжимая в руках карандаш, и с трудом удерживаюсь, чтобы не сломать его. - Ты до сих пор боишься, - вздыхает Коуэлл. - Вы не открыли Америку, доктор, - ухмыляюсь я, смотря, как Саймон что-то пишет в своем блокноте, хотя раньше я такого за ним не замечал. – У вас проблемы с памятью? - Ч-что? – Саймон поднимает голову и хмурится. – С чего ты взял? - Ответьте. - Нет, Гарри, у меня нет проблем с памятью, раз уж это тебе так интересно. - Луи к вам также не ходит? – задаю я вопрос, который вертится у меня на языке уже долгое время. Мне хочется узнать, не сломал ли я его тем поступком, заставив снова посещать психотерапевта. - Нет, у него должно быть все в порядке, - машинально отвечает Саймон, продолжая что-то писать в своем блокноте. - Вы не интересуетесь своими пациентами после того, как они перестают ходить к вам? Разве это не лицемерно – сначала вы выпытываете все подробности их жизни, а потом буквально бросаете? - Ты умеешь плавать, Гарри? – спрашивает Саймон, смотря на меня и улыбаясь. Он, наверно, чувствует превосходство надо мной в этот момент, ведь я не могу понять мотивов его действий. - Умею, но как это относится к моему вопросу? - А как ты научился? - Я просто взял и поплыл – это было нетрудно. - А вот некоторые люди так не могут, поэтому их сначала подготавливают к тому, что вода – это не враг и бояться ее не нужно, а потом этих людей буквально выбрасывают в середину бассейна и у них не остается другого выхода, кроме того, чтобы плыть, иначе они утонут. Так и я поступаю со своими пациентами – они должны научиться жить самостоятельно, без меня, скажем так. Они должны понять, что ни я, никто не сможет им помочь, кроме них самих. Теперь ты понял меня, Гарри? - Вполне, - хмыкаю я. – Время вышло, Саймон. До новой встречи? - Конечно, Гарри. Я пока не хочу расставаться с тобой. - Значит… вы…эмм… не видите положительных результатов в отношении меня? – спрашиваю я и голос мой дрожит. И боже, это чудовищно и ужасно. Я так себя ненавижу в этот момент за все свои слабости. - Не знаю, Гарри, - улыбается Саймон и закрывает блокнот. - Можно вопрос, Саймон? - Да. - Что вы писали в блокноте? Саймон сначала закусывает губу, а потом тихо говорит: - Я пишу письма. - Что? - Письма, Гарри – себе, моим родителям, моему ребенку. Я знаю, что они не прочтут их, но, тем не менее – я чувствую связь с ними. Они таким образом становятся ближе. Мы все люди, Гарольд, и проблемы есть у всех и это не то, чего нужно стесняться. С этим нужно бороться. - Спасибо, - говорю я и впервые искренне. – У вас есть ребенок? Я думал, что вы одиноки. Саймон вздыхает, потирает свою лысину, и могу поклясться, что я вижу, как его глаза наполнились слезами. - Нам было по 17 лет, - говорит он. – У нее впереди был Оксфорд, а у меня медицинский колледж. Мы думали, что не справимся… но м-мы… убили человека, Гарри. Нашего ребенка. И Саймон плачет и это самые страшные слезы, которые я видел в своей жизни – они просто медленно текут из глаз, оставляя после себя мокрые дорожки. Это слезы по нерожденному ребенку. Это слезы по человеку, который сейчас мог бы жить. - Я столько раз просил прощения, - выдыхает Саймон, смотря на меня. – Но меня никто не простит уже – некому прощать. Я буду жить с этим всю жизнь.***
Ты когда-нибудь сможешь простить меня?***
Я люблю тебя. Любовь все простит, Гарри.***
- Я больше туда не пойду! – крик Луи раздается на подземной стоянке и эхом отлетает от бетонных стен. - Это должно помочь тебе, - говорит его мама, подходя к нему и обнимая. – Это должно помочь нам. - Чувствовать себя не такими виноватыми, ма? - Да, Луис, да. - Но я больше не могу сидеть в этом идеальной формы кругу и каждый день говорить: «Привет, братья, я Луи и меня изнасиловали. А, забыл сказать, я же еще наркоман». Я больше не могу слышать в ответ это: «Привет, Луи». Мне тошно от этого! - Садись в машину и очередная истерика тебе не поможет, Луи. - Мам, я уеду в университет через два месяца. Ты не сможешь меня там опекать. - Боже, Луи, я этого и не хочу, - вздыхает Джоанна. – Я просто хочу, чтобы тебя не нужно было там опекать. И пока ты мне этого не докажешь – путь в университет тебе закрыт. Запомни, Луи. - Черт, - тянет Луи, садясь в машину. И кто тянул его тогда за язык, признаться во всем родителям? А да, он же надеялся, что его пожалеют, но уж точно он не рассчитывал, что его запихнут на групповую терапию в общество пришибленных ребят. А того, что теперь он должен каждый день сдавать анализы на присутствие в его крови героина – уж этого он точно не ожидал. Но что бы не думал Луи обо всем этом, он понимал головой, что эта вся фигня помогает ему. Но больше всего он был рад, что ненависть к этому кругу, где ему приходилось сидеть по два часа каждый божий день вытесняет из его головы мысли о Гарри Стайлсе. Гарри Стайлс. Нет, Луи его не забыл и забывать его он не собирался. Зачем? Его сердце разбито, растоптано, измельчено этим кудрявым парнем в песок, что пара мыслей перед сном ничего уже не изменят и не сделают больнее, чем уже есть. Но кто знал, что может быть больнее? Кто знал, что сердце можно разбить и во второй раз?***
В его руках простой белый конверт, на котором идеальным почерком (таким, наверно, писали в прошлых веках) выведено его имя. И все. Белый конверт и его имя. И Луи хочется умереть прямо там, где он стоит. Он понимает от кого это. Сложно не догадаться. Руки у него трясутся, а на лбу наверняка появились пара морщинок и он понимает, что если сейчас же не откроет этот конверт, то их прибавится. Но только, когда Луи заходит в свою комнату и садится на кровать, он позволяет себе открыть конверт. От туда выпадает голубой листок – очень тонкий, что просвечивает, если смотреть на него на свету. ParisЛуи,
ты любишь громко я тихо. мои молитвы – твое имя. я повторяю каждый раз: моя религия – свобода, мое прощение – побег, решение проблем – кровь, и только синие глаза, в которых утонул держат меня тут. и нет возможности уйти…* Луи плачет. Луи понимает. И так больно, что ему нечем дышать. Кажется, он под водой и кислород кончается. Дыхание у него хриплое, а вздохи редкие и причиняющие боль. Это слова Гарри. Это его почерк. И Луи хочется целовать этот конверт, этот лист с мыслями Гарри, в которые он пустил Луи. Когда тебе хорошо и плохо одновременно – кажется, что сейчас разорвет тебя. - Я же забывал тебя, - шепчет Луи, а его слезы капают на листок, размывая черные буковки. И теперь у него нет ни единого шанса, чтобы забыть Гарри. Проклятого Гарри Стайлса, сбежавшего от проблем в Париж и Луи хочется закричать и разбить все в комнате, но он лишь ударяет руками по кровати и решает – пусть все идет, как идет. И он думает, что его сердце уже разбито и разбить его невозможно. Но нет ничего невозможного. *Я не умею писать стихотворения (ну, думаю, вы поняли это). Но ведь и Гарри тоже не поэт. К тому же так задумано, так что простите за отсутствие рифмы – она не нужна тут.