Имя мне — ненависть, имя мне — боль, Память мне стала стальною короной. Н. Васильева
1
В тронном зале царила тьма. Слабый огонь светильников прогнать её был не в силах. В углах клубились тени, а на подлокотнике трона свернулся клубком Оррик. Надежно укрытый мраком, Гортхауэр, не торопясь, разглядывал пленника. Элдамирион. Меч Нуменора. Талантливый полководец, прирожденный вождь. Человек, чуть было не завоевавший все Средиземье. Человек, проклинаемый в Ханнате и её окрестностях. Благодаря ему нуменорцы чувствуют себя в Эндорэ как дома. Майа усмехнулся: всему приходит конец, на каждого можно найти управу. И теперь прославленный военачальник стоит здесь со следами пут на руках. Правда, стоит гордо, будто он хозяин этого зала и трона, но это всего лишь маска, всего лишь попытка скрыть неуверенность и тревогу. Харт’ан прищурился. Мальчик сильно изменился после встречи с Книгой. Он отпустил жителей деревни, не покарал своих неосторожных воинов. Даже дал кольцо для невесты тому беленькому пареньку. Если бы не его Дар, Элдамириона можно было бы в плен не брать. Такие люди, как он, без веры и цели ничего делать не могут. Великий полководец больше не опасен, наоборот, сейчас он бы постарался исправить содеянное. И его бы убили. Свои. Королям нужны герои, а не блаженные. Черный майа сделал шаг и вышел из темноты. Повинуясь его воле, ярко вспыхнули светильники. Мрак отступил, тени поблекли. Глаза пленника чуть расширились, больше он ничем не выдал своих чувств. Великий полководец выглядел измученным. Лицо его посерело, щеки ввалились, одежда в пыли. Дорога далась ему нелегко. Гортхауэр велел пленника беречь, но поблажек не делать. Иртхи прекрасно исполнили приказ. И сейчас Элдамириону не дали времени отдохнуть и привести себя в порядок, лишь развязали руки. Пусть почувствует, что такое неволя! Серые глаза майа уставились в серые глаза человека. Взгляд стал тяжелым, давящим, такой редко кому удавалось выдержать. Элдамирион чуть пошатнулся, но устоял. Молодец! — Что тебе нужно от меня, чудовище?! — гордо вскинув голову, произнес пленник. Смело, но глупо. Сейчас этот гордец до боли напомнил Гортхауэру его самого, только на несколько веков моложе. И он точно так же гордо вел бы себя перед троном Манвэ, если бы попал в плен после Первой войны. Точно так же он бросил бы вызов в кругу Маханаксар, если бы отправился в Валинор после Войны Гнева. И сгинул бы напрасно. Тано был прав, прогнав своего глупого ученика. У каждого свой путь, у каждого своя ноша. И другому не вынести её, не пройти твоей дорогой. Но как же подчас горек путь долга! Шипение Оррика нарушило течение его мыслей. Кот не любил, когда оскорбляли мужа его хозяйки. Сейчас ведь вцепится! «Не смей, Оррик! Так надо!» — мысленно приказал майа. К его удивлению, наглая зверюга послушалась и затихла. — Не стоит бросаться оскорблениями! — небрежно сообщил Гортхауэр пленнику. — Если бы здесь была моя жена, тебе бы досталось. Элдамирион на миг опешил, но потом воскликнул: — У чудовищ жен не бывает! Глаза майа насмешливо блеснули. — Да что ты говоришь?! А у меня, представь себе, есть! Любимая, нежная, единственная! Пленник молчал: то ли готовил красивую и гордую речь, то ли просто банально растерялся. — Видишь, Элдамирион, — сказал харт’ан, — ты ошибся в своих умозаключениях. Жена у меня есть, и потому либо у чудовищ жены бывают, либо я не чудовище. Согласен? Полководец сделал шаг назад и сжал губы. — Что тебе от меня нужно, Жестокий?! — этот вопрос волновал пленника больше всего. Оно и понятно: философствовать хорошо в безопасности, а не в ожидании мучительного конца. — А ты как думаешь? — Гортхауэр откровенно издевался. Разговор его чрезвычайно забавлял. Глаза пленника потемнели, и он гневно воскликнул: — Служить себе ты меня не заставишь! — И зачем мне, скажи на милость, твоя служба? — майа поднял бровь. — Лишнее беспокойство. Но ты снова ошибся: заставить можно любого, главное - найти подход. — Тебе не сломить меня! — Глупости! Сломать можно любого, надо лишь найти слабое место, — усмехнулся Гортхауэр. — Но я не люблю ломать: сломанные инструменты бесполезны. Майа демонстративно отвернулся и направился к трону. Оррика, что ли, за ушком почесать? Пленник застыл на месте. Бросаться на Врага он не собирался. Явно не дурак, раз понимает, что майа ему не прибить. Молчание было долгим. — Зачем я тебе, Саурон? — наконец спросил растерянно полководец. Еще бы: разговор идет совершенно не так, как виделось такому прямому и гордому человеку, как Элдамирион. Но ведь никто и не обещал, что будет просто. — И что у вас, людей из Трех родов, за нелепая привычка обзываться? У меня, к примеру, имя есть, и это не жестокий, не враг и не отвратительный. — Ты настолько прославился своими мерзкими делами, что потерял право на имя! — Изумительно! — майа захлопал в ладоши. — И какими же это делами, позволь поинтересоваться? Это раз. А второе - о вежливости в гостях забывать не стоит. Я же не называю тебя убийцей и палачом. Прославленный полководец побледнел и опустил глаза. Все же совесть у него есть: значит, будет и толк. Впрочем, пленник вскоре опомнился и продолжил свои обвинения: — Ты погубил Финрода! Ты уничтожил Эрегион! Ты убил Келебримбора, хоть и прикидывался его другом! — Я ничьим другом не прикидываюсь: либо дружу, либо нет. А про то, кто уничтожил Эрегион, ты лучше у самого Келебримбора спроси. Впрочем, он об этом говорить не любит. — То есть, как это спроси?! — поразился Элдамирион. — А как же хроники? Там же написано… — А ты всему написанному веришь? — Я не понимаю, — прошептал пленник, проведя рукой по лбу. — Келебримбор у тебя в плену? — Ты ему смотри об этом не скажи, а то у Тьелпе рука тяжелая. Элдамирион покачнулся и тряхнул головой. На какой-то миг Гортхауэру стало его жаль, но потом он вспомнил завоеванные нуменорцами земли, и сочувствие быстро скончалось. Если бы не Дар и еще кое-что, он бы приказал убить этого военачальника еще на Острове. Майа тронул обручальное кольцо. Интересно, рыжей в палантир хорошо слышно? Его движение не укрылось от настороженных глаз пленника. — Хочешь сделать меня рабом кольца? Не выйдет! Черный майа поморщился. — На кой мне рабы? В Мордоре их нет и не будет! А кольцо? Кольцо может надеть не каждый. Лишь тот, чье служение примет Арта. — То есть хочешь сказать, примет Моргот! — Элдамирион возмутился, но как-то вяло. — И ты веришь, что он был Моргот? Пленник отвел взгляд. — Во что мне теперь верить? — еле слышно произнес он. — Ты у меня спрашиваешь? — деланно удивился майа. — Зачем этот разговор? — устало и как-то обреченно спросил пленник. — Если хочешь убить — убей! — Нет, храбрый воитель, — теперь Гортхауэр был серьезен и собран. — Делать подарок Нуменору в виде замученного врагами героя я не собираюсь. Убить тебя можно было бы и на Острове. Убить, вообще, дело не хитрое. А я хочу, чтобы ты сначала увидел все — своими глазами! Ханнату, Кханд, Черные земли… Все последствия своих великих деяний во славу Света! — Ты поступишь со мной, как… — полководец замялся. — Твой учитель с Хурином? — Нет, ты будешь видеть своими глазами, а не моими. — Но откуда я буду знать, что ты показываешь мне правду? — Мы поедем в Ханнату, и ты сам сможешь выбирать дорогу, если не веришь мне. — Меня там растерзают! — горько усмехнулся Элдамирион. Умница! Понимает, что натворил. Ничего, посмотрит и поймет еще больше! — Тебя не увидят, или увидят, но не узнают. Примут за моего помощника. — А за кого примут тебя? — подозрение в голосе пленника просто зашкаливало. — На этот раз я приду как обычный целитель из Черных земель. — Ты умеешь лечить? — сказано было не без издевки. — А ты думаешь, что я умею лишь убивать? — усмехнулся майа. — Все не так просто! Ты же читал Книгу! — Это ты мне её подбросил?! — сколько благородного негодования в голосе. — Я, и что? — Там написана… правда? — Как же ему хочется услышать «да». — Правда… Чья-то правда, — честно ответил Гортхауэр. — Но правда одна! — Разве? И у волка, и у зайца тоже одна? Элдамирион отвел глаза. — Лжи в книге нет, — строго сказал майа. — И еще там есть один хороший совет: смотреть своими глазами! Рискнешь? — А если нет? — Отправишься обратно! — ответил Гортхауэр. Элдамирион внимательно посмотрел на него, подумал и кивнул. — Хорошо, рискну!2
После того, как желаемое согласие было получено, Гортхауэр стал обращаться со своим пленником почти как с гостем. Хотя совместный обед был идей Лиссэ. Рыжая заявила: — Шокировать так шокировать! Пущай с Тиниаром и Мгрыхой познакомится, а за совместной трапезой общение будет более непринужденным. Ты ведь его убивать точно не будешь? — Делать мне больше нечего, — проворчал майа. — Только боюсь, что вряд ли ему кусок в горло полезет за этим обедом! Так и получилось. Хотя вначале все шло по плану. Рыжая вела себя безукоризненно. Настоящая благородная дама, супруга государя и верная, любящая жена. Умеет же, когда захочет! Мгрыха тоже была предельно вежлива и необычайно очаровательна, а вот Тиниар… клятый нолдо был в своём неподражаемом стиле. Слегка отдохнувший пленник удивился, когда его привели в уютную малую обеденную залу. Круглый стол с бежевой скатертью, расшитой ярко-алыми рябинками, мягкие кресла, стены обтянутые шелком с узором из осенних листьев. Ветер развевает легкие занавески, в окно ярко светит редкое для этого времени года солнышко. Благодать! И ни малейшего намека на мрачную красоту тронного зала. Брови полководца буквально взлетели кверху, а глаза расширились, когда майа представил ему жену. Лиссэ в ярко-алом была обворожительна. Такую красавицу нуменорец увидеть никак не ожидал. К тому же по всем правилам чадам и домочадцам Повелителя Тьмы полагается одеваться в черное. А здесь, кроме майа и его невольного гостя, никого в этих цветах не было. Мгрыха, как и её бывшая наставница, предпочитала яркие наряды, Тиниар, разумеется, был в светлом. Встреча с чистокровным нолдо тоже повергла нуменорца в изумление, супругу же его он принял за представительницу неизвестного доселе народа. Мало ли кто обитает за Черными горами? Итак, все шло мирно и непринуждённо, хотя Элдамирион почти ничего не говорил. Он молчал бы и дальше, если бы Тиниар с гордостью не сообщил, что его обожаемая жена из народа иртхи. Полководец про иртхи никогда не слышал, о чем и сообщил. Мгрыха, скромно потупив раскосые очи, пояснила: — Вы называете нас орками. Нуменорец, чуть не упав со стула, вскричал: — Но орки — искаженные Морготом твари! Олицетворение Тьмы и Зла! Зря он так. Гортхауэр прибил бы любого, кто отозвался бы подобным образом о его супруге, но Тиниар, к сожалению, был не настолько милосерден: нолдо начал читать лекцию. — Все мы в той или иной мире твари, ибо сотворены были. И нет большой разницы между квенди, эдайн и иртха, ибо у всех разум и сердце есть. Каждый из них может, как к Свету обратиться, так и упасть во Тьму. И нет на земле искаженных, кроме тех, кто впустил в душу свою злобу и ненависть, отринув любовь и милосердие. — Но разве Моргот?.. — не выдержал Элдамирион, и Черный майа горько пожалел, что не прикончил нуменорца раньше, и еще больше о том, что в свое время не прикончил Тиниара, но теперь уже было поздно исправлять ошибки. Полоумный нолдо еще больше оживился и ухватился за новую тему. — Не позорь себя, потомок Трех родов, оскорбляя того, о ком ничего не ведаешь! Великий Айну Мелькор никогда не был Черным убийцей и врагом. Он любил этот мир более самого себя и доказал это всей своей жизнью. О том и гласит имя его — Возлюбивший мир. И лишь по скудоумию досадному можно было перевести его как Восставший в мощи. Вспомни имя владычицы Дориата, вспомни, как звучит прекраснейшее из всех слов в мире — «Любовь», и ты поймешь, что значит имя Первого из Великих. Душа его была исполнена Света, а сердце Любви. Видеть его было величайшим счастием, а общаться с ним - величайшей честью, но по великой скромности своей Мелькор был чужд высокомерия и гордыни, отличающих менее великих и более ничтожных. Ибо лишь чистые сердцем и исполненные любви… Дальше Гортхауэр постарался не слушать, потому что у него заныли зубы. Майа мрачно оглядел присутствующих за столом: Тиниар вещал, Элдамирион внимал ему с совершенно ошалевшим видом, лишь прекрасные дамы преспокойно ели за троих, не считая самих себя. Рыжую и её подружку ни речь Тиниара, ни стихийное бедствие аппетита лишить не способны. В конце концов Тиниар сделал паузу в своей бесконечной лекции, чем Гортхауэр не преминул воспользоваться и предложил Лиссэ показать Элдамириону Барад-Дур. Видя кривую улыбку мужа, рыжая тут же любезно согласилась. Тиниара майа приглашать не стал. Столица явно произвела на нуменорца большое впечатление, но, наученный горьким опытом, он предпочел изображать из себя немого. Гортхауэр был ему за это неподдельно признателен, ибо братец Лиссэ вскоре нагнал их. К счастью, Мгрыха каким-то неведомым образом умудрялась вовремя затыкать ему рот. Университет тоже не оставил Элдамириона равнодушным, но более всего его поразило то, что оное заведение возглавляет Лиссэ. Впрочем, он снова промолчал, лишь брови поползли кверху. Если так будет продолжаться, то они наверняка окажутся под его шевелюрой. Пока Гортхауэр был доволен. Пленник оправдывал его ожидания, и даже лекция Тиниара, если не кривить душой, пошла ему на пользу. Еще больше пользы принесла встреча с Келебримбором и Нарви в их мастерской. Тьелпе был зол, у него что-то не получалось. Увидев кучу народа, он обозлился еще больше. — Комнату диковинок показывай, а не мастерские! Ходят тут всякие и мешают работать! Помог бы лучше! — Тише, тише, — успокаивающе проговорил гном. — Артано, ты бы и впрямь шел своей дорогой. Видишь, у нас тут с Келебримбором кое-что не ладится. Черный майа насторожился: гном никогда не отличался терпением, да и от помощи отказывался редко. Что-то они замыслили. Если бы не нуменорец, стоило бы этих изобретателей тщательно расспросить, но не при пленнике же с ними ругаться. — Ты тот самый Келебримбор — внук Феанора? — нуменорец все же не сумел удержаться от вопроса. — А что, еще какие-то были? — мастер был совсем не любезен, ему хотелось вернуться к работе. — Но ведь тебя?.. — Знаю, знаю, убили! Вот и не мешай покойнику делом заниматься, — Келебримбор воспользовался моментом и выставил незваных гостей вон. — Мастер не любит, когда ему мешают. Впрочем, он довольно-таки сдержан, — заметила Лиссэ. — Я бы на его месте чем-нибудь в нас зашвырнула. — Угу, огненным шаром, — хмыкнул майа. — Но ты же Повелитель! — потрясённо произнес полководец. — В Нуменоре никто не посмел бы так обращаться с королем. — Мы, слава Эа, не в Нуменоре, — отрезал Гортхауэр. — А у работающего всегда больше прав перед праздношатающимися! Элдамирион прикусил губу, но глаза у него были как плошки. Как бы умом не тронулся, они же на Острове привыкли к ритуалам, к почтению. Что и говорить, близость Амана отрицательно влияет. Скоро совсем погрязнут в роскоши, лести, гордыне и праздности.3
Вечером Лиссэ задумчиво сообщила: — Он мне не нравится. Гортхауэр сразу же понял о ком речь. — И чем тебе Элдамирион не угодил? Вел себя прилично, не набрасывался ни на кого с оскорблениями и кулаками. Очень достойный представитель Трёх родов. Среди них редко встречаются настолько вежливые и рассудительные. — Твой нуменорец полагает, что женщина - лишь тень супруга! — глаза рыжей нехорошо блеснули. — Когда он тебе такое сказал? — майа удивился. Элдамириона он ни на миг одного не оставлял: рассудительности все же в нем было не так много, а от человека, поставленного на грань, можно ожидать всего. — Он мне ничего не говорил. Достаточно было его взгляда на меня и Мгрыху, когда ты сказал, что я возглавляю университет, а моя подруга - Школу! Твой кандидат в маги из тех, кто считает, что женщина должна заниматься лишь детьми и домом! — супруга возмущённо фыркнула. Оррик выгнул спину дугой и зашипел. А Гортхауэр подумал, что Элдамирион в чем-то прав. Он представил Лиссэ, встречающую его вечером с улыбкой на пороге. Смех детей, треск дров в камине, запах пирогов. Покой, уют, счастье! В такой дом приятно возвращаться из похода. И любые трудности переносятся легче, когда знаешь, что тебя ждет любимая, что она не спит, напевая песенки у детской кроватки. Видение было настолько сладостным, что майа тряхнул головой, чтобы вырваться из пленительных грез. И тут же осознал, что если рыжую надолго запереть дома у детской кроватки, то его будут встречать не пирогами с улыбками, а скандалом. Настоящим, а не теми шуточными сценами, что они с женой иногда так любили изображать: один подначивал, другая подыгрывала, и наоборот. Нет, Лиссэ, занимающаяся только домом и детьми, слишком опасна. К тому же, ему тогда придется взять на себя руководство университетом. Майа даже похолодел от такой мысли. Нет и нет, у него жена — друг и соратник, и его это вполне устраивает. А нуменорец не прав, как и все нуменорцы. И вообще, рыжая верно говорит: все они там, на Острове, шовинисты. Знать бы еще, что означает это слово? Майа обнял жену за плечи. Лиссэ извернулась и чмокнула его в кончик носа. — Волчик, ты такой забавный! — рассмеялась она.4
А наутро их с Элдамирионом ждала дальняя дорога. Поехали они вдвоем, Гортхауэр нарочно не стал брать сопровождающих. Нуменорец все равно ничего ему сделать не сможет, даже если захочет. Не сможет он и убежать. Тоненькая и незаметная ниточка чар надёжно держит пленника на длинном, но крепком поводке: время для доверия еще не пришло. Элдамирион заинтригован, он растерян, но не убежден. Черный майа не желал проиграть в этой сложной игре. Арте нужен полководец, и сейчас, узнавая его с каждым днем все больше и больше, харт’ан убеждался в верности своего выбора. Нуменорец станет первым Хранителем, первым магом. Он рожден для этого, и есть еще что-то, что связывает его с миром. Черные земли раскрывались перед Элдамирионом постепенно. Сначала бесплодная пустыня сменилась горами с редкими зелеными долинами, потом пошли склоны, поросшие лесами, за ними поля, степи, леса и снова горы с цветущими долинами, с быстрыми речушками, с солеными озерами. Встречались поселения иртхи, деревеньки и города людей, а также квенди, большей частью прибывших из Эрегиона. С Гортхауэром полководец почти не разговаривал. Элдамирион следовал совету смотреть самому. Иногда он задавал вопросы жителям Черных земель. Те дивились, но отвечали дружелюбно и охотно. Гость харт’ана заслуживал доброго отношения, даже если он такой невежественный. Наконец они прибыли в Ханнату. Здесь Элдамириону стало легче и труднее одновременно. С одной стороны, уклад жизни в этой стране, в отличие от Черных земель, был более привычен: знать и бедняки, господа и слуги. Пусть даже обычаи, одежда, архитектура и природа иные. С другой стороны, принять, что те, кого ты считал низшими, такие же люди, как и твои соплеменники, было нелегко. А когда майа начал посещать больных и увечных, стало совсем тяжко. Гортхауэр специально старался приходить с визитом к воинам, получившим ранения в битвах с Нуменором, а также к беженцам и выкупленным рабам. Обгоревший и лишившийся зрения мальчишка. Мать сумела спасти младшего из своих шести детей, когда воины врага подожгли деревню. С какой надеждой смотрела она на целителя из Черных земель и как благодарила потом, когда к сыну вернулось зрение. Старик с переломанными ногами. Разграбив дом и убив родных, его просто выбросили из окна. Спасла старшая внучка. О том, что её изнасиловали, она постаралась забыть. Ей некогда было плакать, она осталась без дома и денег с маленькой дочкой и калекой-дедом. Гортхауэр сумел вылечить старика и накинуть легкую дымку на тяжкие воспоминания, дал он и денег. А сколько еще было слез и горя! И не всем майа мог помочь. Девчушка со сломанным позвоночником, её он все же сумел исцелить. А что было делать с сошедшей с ума невестой, на глазах у которой убили жениха, а потом её саму пустили по кругу? Стереть память? Сотворенный Мелькора умел это делать, но не любил. Тано бы смог исцелить, он, увы, не Тано. Но все-таки кое-что умеет. Задержаться пришлось надолго. Всю ночь после первого визита к пострадавшей Элдамирион просидел, глядя в огонь камина. Утром в его темных волосах появились серебряные нити, а в запавших глазах застыла вина — темная, неизбывная. Наверно, нуменорца можно было бы пожалеть, но не получалось. Пусть смотрит на дело рук своих! Гортхауэр частично сумел вернуть рассудок бедняжке, но окончательно вылечить не получилось. Возможно, время ей поможет, возможно, стоит показать её Тиниару. Братец рыжей хоть и не целитель, но душевные раны врачевать умеет отменно. И снова была дорога, и снова были нуждающиеся в помощи. И с каждым днем серебряных прядей в волосах его спутника становилось все больше и больше.5
Красный шар солнца таял, коснувшись горных вершин. Облака светились малиновым, лиловым и золотисто-палевым светом, но темное небо казалось низким и зловещим. Напряженной была и тишина в малом кабинете харт’ана. Лишь Оррик, растянувшись на коленях Лиссэ, безмятежно мурчал. Сама рыжая тоже выглядела довольной и спокойной, только кривоватая улыбка выдавала её чувства. Гортхауэр, вальяжно развалившись в кресле, цепко всматривался в лицо своего гостя поневоле. Сейчас Элдамирион выглядел более уставшим и измученным, чем при первой встрече. Лицо осунулось, глаза ввалились, посеревшие губы плотно сжаты. Когда молчание стало невыносимым, майа, побарабанив пальцами по столу, спросил: — Увиденного достаточно, или что-то еще показать? — Достаточно, — глухо ответил полководец. — И что теперь? В его вопросе не было ни вызова, ни растерянности, лишь обреченность: он уже сам вынес себе приговор. — Как сам решишь! — равнодушно бросил майа. — То есть?! — поразился нуменорец. — Выбирай сам, чего ты заслуживаешь! — Смерти! — твердо ответил Меч Нуменора и бесстрашно посмотрел в холодные глаза Повелителя. — Вот как? И за что же? — насмешку майа и не подумал скрыть, хотя смешно ему не было. Все так ожидаемо, что даже немного скучно. — За все то, что я причинил невинным людям! — В смерть сбежать решил? Легко отделаться? Хорошо придумано! — хмыкнул Гортхауэр. — А что ты от него ждал? — ядовито спросила рыжая и презрительно сказала: — Он же из высших, а они всегда только о себе беспокоятся. Нуменорец дернулся, как от пощечины. Лицо его стало еще белее. — А что еще я могу сделать?! — выкрикнул он, сжав руки. — Что?! — Да, с воображением у него слабовато, — тихо заметила Лиссэ, обращаясь исключительно к мужу, — зато голос сильный и гонору через край. — Твоя смерть ничего не исправит! Война не закончится! — майа холодно посмотрел на пленника. — Ханнатцы увидят справедливость! — яростно проговорил Элдамирион. — Они смогут отомстить! Нет, с воображением у него хорошо, это с соображением слабовато. — Месть разрушает душу, а народ Ханатты мне слишком дорог, чтобы я обрек их на подобное. Перебьются без такой справедливости! Хочешь умереть — убей себя сам! Майа достал кинжал и бросил нуменорцу. Тот поймал его, провел пальцами по острому клинку. — Если я вернусь, то могу попробовать остановить войну. Поговорю с Атанамиром, — полководец и сам не верил своим словам. И правильно делал: кто же теперь его слушать будет, да и раньше бы не стали. Так Гортхауэр и сказал: — Эта война выгодна Острову, а ты дал нуменорцам почувствовать вкус победы. Они не отступятся. Пусть не так умело, как при тебе, но они будут воевать дальше. — Ты ведь многое можешь! Почему не остановишь эту войну? — Я-то много могу! Но почему я должен расхлебывать кашу, которую заварил, в том числе, и ты?! — майа так и впился взглядом в лицо нуменорца. Тот опустил глаза. — Я не хотел такого. Я хотел счастья для всех народов, но моя цель оказалось ложной, моя Звезда меня обманула… — Какая звезда? — снова вмешалась в беседу Лиссэ. — Я был еще так мал. Древние сказания… Бессонная ночь… Хотелось чуда… В окно заглянула звезда… Ночь была так хороша, а мир казался таким хрупким. Я так хотел защитить его и поклялся! Звезда ответила! — нуменорец вдруг рассмеялся. — Я думал, это Элберет! — Ты поклялся Варде? — настороженно спросил Гортхауэр. Этого еще не хватало. Все планы насмарку. — Нет, я клялся Арде, но думал, что Гилтониэль меня услышала. Вот ведь болван! Поклялся неизвестно кому и вообразил невесть что! Майа выругался сквозь зубы, хотя и был доволен. — Ты молодец, Элдамирион! — похвалила пленника рыжая. — Поклялся миру хранить его и тут же развязал войну. Всегда так делай! Пути к цели должны быть нестандартными, а то вдруг враги догадаются о ней! — Я думал, что, уничтожив Зло, спасу мир, — нуменорец уже оправдывался. — Я не хотел… — Не хотел, но сделал! — жёстко сказал майа. — Не зная ничего о мире, ты решил, что знаешь, что оному миру нужно! Думать никогда не пытался?! — Теперь уже поздно думать, — прозвучало очень горько. Элдамириону — гордому и бесстрашному человеку — сейчас приходилось нелегко. — Думать никогда не поздно! А умереть - самое легкое и бессмысленное! Как же твоя клятва миру? Кто будет хранить его? — Какой теперь из меня хранитель?! Я стольких погубил… — Понятно, — протянул харт’ан и припечатал: — Клясться легко, а вот сдержать клятву, редко кому по силам. Что ж, Арте не привыкать к предательству! — Я не предатель! — нуменорец вскочил с кресла. — Что я должен делать? Скажи! Что?! — Сейчас защитить Ханнату! — Черный майа тоже встал. — Потом будет видно! — Как я смогу защитить?! — Научи воевать, возглавь оборону. Сможешь пойти против своих? Во имя Мира? Элдамирион вздрогнул, отвел взгляд, руки его бессильно упали. — Это справедливо… Наверно… Но как я… Гортхауэр посмотрел на него понимающе, голос майа был исполнен участия и сочувствия. — Быть ненавидимым и презираемым своими и чужими — страшно. Тебе будут плевать в спину в Ханнате, тебя будут проклинать в Нуменоре. К тебе будут подсылать убийц… Кто я такой, чтобы подвергать человека таким мукам?! Забудь этот разговор, Элдамирион! Я отпускаю тебя. В Нуменор дорога закрыта, но Арта велика. Найдется место и для тебя. Я дам денег, коня, охрану… А хочешь оставайся в Черных землях. Найдешь себе хорошую девушку, построишь дом… Нуменорец непонимающе посмотрел на его: — Ты отпускаешь меня? — Конечно, — Гортхауэр открыто и дружелюбно улыбнулся. — Ты больше не опасен, а убивать я не люблю. — Но моя клятва? Ханатта? — он никак не мог поверить в такое великодушие. Вот и не надо мерить всех по себе. — Ханатту защитит кто-нибудь другой. Конечно, пройдет время, погибнут люди, но они всегда гибнут: больше, меньше — какая разница! А клялся ты еще совсем несмышленым, Арта простит тебя. Нельзя требовать от человека, свыше его сил. Я понимаю, что такой воли, такой жертвенности и убежденности сейчас уже ни в ком не найдешь. Время великих героев прошло, если оно и было это время. Иди, ты свободен! — Нет! Я натворил — мне отвечать! Никто другой не должен платить за меня! — Ты человек, ты слаб, разве ты выдержишь? — Сколько сумею — столько сделаю. Но примут ли меня в Ханнате… после всего? — Примут как моего посланника. И слова дурного в лицо не скажут. А от яда и кинжала тоже есть средство, тем более, что ты не простой человек! — Потомок Элроса? — усмехнулся Элдамирион. — Но от яда и кинжала кровь майар, эльдар и людей не спасает! — Я говорю о другой силе, — майа снова сел в кресло и сложил ладони домиком. — Ты никогда не чувствовал странного напряжения или раздражения? — Серо-зеленый туман перед глазами не плыл? Плесенью не пахло в самый погожий день? — начала расспрашивать Лиссэ. — Плыл и плесенью пахло… Что это было? — голос нуменорца прозвучал тревожно. — Магия или Дар! — ответил ему майа. — Научившись обращаться с ним, ты проживешь долго, убить тебя станет невозможно. Он защитит тебя и послужит на благо Арты. Полководец буквально упал в кресло. Впечатлений и открытий для одного раза на него свалилось слишком много. Гортхауэр с некоторым опасением посмотрел на нуменорца: выдержит ли? Выдержит, он сильный духом, а иные на роль Хранителя и не годятся. — Ты спрашивал, зачем я ковал кольца? Настало время ответить, — майа положил перед собой тоненькое колечко из непонятного металла. — Вот это кольцо служит накопителем, помогая начинающему магу собрать и сохранить силу. А главное, оно создает связь с Артой, со мной и остальными Хранителями. Связь, а не путы. Сейчас в кольце есть капелька силы Арты, потом ты добавишь свою. Нахмурившись, Элдамирион посмотрел на кольцо: — Есть еще хранители? Кто они? — Пока их нет. Первым должен стать ты. Потом придут другие. Один волшебник у меня уже есть, он целитель, он собирает силу в кольцо, только на роль Первого не годится. — Значит, ты лгал, утверждая, что отпустишь меня! Значит, я нужен тебе… — Я никогда не лгу! — Гортхауэр гневно сверкнул глазами. — Ты можешь убираться хоть сию минуту, все предложения и обещания в силе. Ты не единственный такой на белом свете. Придет другой и станет Первым. Я не собираюсь никого уговаривать хранить мир. Уходи! Конечно, Элдамирион никуда не ушел, даже из кресла не вылез. С людьми всегда так: будешь предлагать — начнут нос воротить, будешь гнать в шею — сделают все, чтобы остаться. — Я не отказываюсь, я хочу понять! — теперь уже нуменорец сверкал глазами. Отличный предводитель из него выйдет, когда обучится немного. — Все же тебе лучше уйти! Хранитель — это навсегда. Вечная память, вечная вина, вечный долг, вечная боль! Ты не сможешь уйти на Пути людей! Ты не выдержишь такой ноши! Уходи, я даже могу слегка приглушить остроту твоих воспоминаний. Ты видел — я умею. — Я выдержу! Не сомневайся! — брошено было с такой гордостью, что любой владыка обзавидовался бы такому высокомерию. — Но примет ли тебя Арта? — майа добавил в голос сомнения. — То есть? — растерялся Элдамирион. — Кольцо может надеть не каждый, — наставительно заговорил Гортхауэр. — Его нельзя надеть по приказу, из страха или из расчета. Чувства должны быть искренними, иначе сила, заключенная в нем, сожжет. Подумай, стоит ли рисковать. Такая смерть будет мучительна, тебе никто не сможет помочь. Нуменорец встал, взял кольцо и твердо сказал: — Если я недостоин — лучше мне умереть. Если же Арта примет меня, то всю свою жизнь, свою душу, свою силу я отдам ради служения миру! Перед Эа и Артой я клянусь служить миру вечно! Тонкое колечко легко скользнуло на палец. — Очень торжественно и трогательно получилось, я чуть не прослезилась, — сообщила Лиссэ, Оррик поддержал её громким мявом. Неожиданный ветер разогнал облака, солнце вспыхнуло ярко-алым, темные спирали на небе окрасились в розовые, малиновые и палевые тона. Их пронзали тонкие золотые и серебряные нити. Так продолжалось пару минут, а потом наступила темнота. Майа зажег светильники. — Арта приняла тебя! — спокойно сказал он. — Теперь многому предстоит научиться.