Впереди — нелёгкие дела, Позади — немалые печали. Но зато в душе избыток сил, В сердце поиск нового служенья. Yaga
1
Лёгкий снежок кружился на Уллхалайном — древней столицей клана Совы. Зима в этом году выдалась снежная, значит, урожай хороший будет. Снег покрывалом укутал поля, белые шапки лежали на покатых крышах деревянных домов. Красавицы-елочки набросили на свои зеленые платья ажурные пуховые платки, посверкивающие в лучах зимнего солнца. Госпожа Даррин в сопровождении служанок неспешно обходила город, проверяя, все ли в порядке. Дороги были расчищены, в домах исправно топились печи. Дым шел вверх, значит, к ночи похолодает. Стража бдила у ворот. Оставшись довольна осмотром, жена главы клана повернулась к дому мастериц. Еще утром она решила посетить урок кружевоплетения у младших девочек: посмотреть на их успехи, поддержать ласковым словом тех, у кого не ладится работа, да принести сладости к ужину. — Госпожа Даррин! Госпожа Даррин! — за ней мчался раскрасневшийся паренек без шапки и в незастёгнутой шубке. — Хонахт приехал! — Тинкхат, не бегай раздетым! Ты уже забыл, как прошлой зимой еле оправился?! — женщина строго посмотрела на паренька, а сердце в груди так и зашлось. Никогда раньше её первенец не приезжал в столицу зимой. Что же случилось? Путь до дома дался с трудом: ей хотелось бежать, а приходилось идти, правда, очень быстрым шагом. Но вот и резное высокое крыльцо, у самых ступенек — сугроб. Жена вождя на миг приостановилась: что за непорядок? Сугроб встряхнулся и открыл зеленые глаза. Да это же Волчок — приемыш Хонахта. Сын подобрал его в лесу совсем слабеньким волчонком. Экая теперь зверюга вымахала! Женщина покосилась на зверя и вошла в дом, сбрасывая на ходу шубку, подбитую темным мехом. Выскочившая служанка мгновенно подобрала одежду и сообщила, что сын госпожи в малой зале. Даррин устремилась туда. Её первенец неспешно вынимал из своего бездонного мешка какие-то склянки. — Хонахт! — госпожа Даррин с негодованием посмотрела на сына. Он ничего не ответил, лишь слегка съежился, словно хотел стать незаметным. Получилось плохо: слишком уж высоким да широкоплечим уродился старший сын вождя, и даже нелегкая учеба у Говорящего с духами не повредила его могучему здоровью. — Что ты здесь делаешь? — она твердо решила добиться от сына ответа. Его неожиданный визит в сезон холодов и буранов сильно встревожил женщину. Может, что-то случилось с Говорящим? Или недоброе поведали ему духи, и мудрый шаман решился послать своего нерадивого ученика с вестью? Но почему сын молчит, лишь расставляет на столе маленькие глиняные горшочки с мазями? Может, Хонахт заболел, и наставник отправил его домой? Дальше думать встревоженная мать просто не захотела: болезнь, при которой Говорящий, отменно сведущий в целительском искусстве, отправляет недужного домой, наверняка неисцелима. Правда, сын выглядит здоровым, хоть и смущенным. Так в чем же дело? — Почему ты молчишь?! — голос жены вождя чуть дрогнул, а рука невольно потянулась к сердцу, готовому вырваться из груди. — Думаю, матушка, — пробасил Хонахт. — Живо отвечай! — Даррин захотелось поколотить сына, ибо думать её старшенький мог очень и очень долго. — И не смей врать! Когда это было необходимо, она умела заставить слушать себя подданных, сыновей и даже супруга. И не только слушать, но и исполнять её приказания. И домом, и кланом госпожа Даррин руководила твердой рукой. — Так я это… — промямлил сынок. — Я это… того… — Я тебе сейчас дам «того»! — светло-карие глаза женщины блеснули гневом. — Ушел я от учителя! — Как?! — Даррин все-таки схватилась за грудь. — Матушка! — вскричал Хонахт, бросаясь к ней. Но почтенная жена вождя сумела справиться с минутной слабостью. Она выпрямилась и неодобрительно посмотрела на сына. Хорош! Нечего сказать! Вымахал с целый дуб, а ума так и не набрался. Более десяти лет учился полезному искусству, и вот те на! — Сегодня же вернешься! — тоном, не терпящим возражений, заявила она. Сын сделал шаг назад и уставился на мать своими большими и желтыми, как у совы, глазами. — Не вернусь! — Почему? — решила прояснить обстановку Даррин, понимая, что сын уперся, а такого упрямца, как её старшенький, свет еще не видывал. Значит, придется действовать лаской и хитростью. — Ты, матушка, не подумай, я не по горячности и легкомыслию на такое дело решился, — как всегда, когда не желал объяснять, издалека начал старшенький. — Я все обдумал. — Долго? — не без ехидства спросила мать. — Годика два, а то и три думал, — важно сообщил сыночек и со вздохом признался: — Не слышу я духов, и они меня не слышат. Вот зверье я понимаю, а духи… Дело оказалось серьезнее, чем она думала. — Ты хоть поел с дороги? Продолжать разговор дальше не было смысла. Сначала надо все обдумать, а пока просто радоваться тому, что сынок здоров и дома. — Пожевал лепешек чуток, — признался Хонахт, — да пока тебя ждал, суму разбирать принялся. Вот тут тебе настойка, а это Лини растирка для груди, отцу… Он быстро раскладывал горшочки с мазями и мешочки с травой. Каждый был снабжен тряпочкой, на который четкими округлыми буквами было написано, что и от чего. В этом весь её старшенький — аккуратный, спокойный и неторопливый. Когда необъятная сума Хонахта опустела на четверть, он сообщил, что не прочь и откушать.2
Служанки споро накрыли на стол. Старшенький, по своему обыкновению, налег на пироги с грибами, овощами да ягодами, не остались без его внимания и каши — сладкие и рассыпчатые. Пока сынок ел, Даррин размышляла. Её первенец родился в зимний погожий день. И сразу всех поразили его глаза — большие и желтые, как у Покровительницы клана. Говорящий с духами предсказал мальчику славное будущее: «Радуйся, вождь, радуйся, добрая жена, ибо Великим человеком станет сын ваш! В веках будет жить его имя!» По согласию всех старейшин первенца вождя назвали Хонахтом, в честь знаменитого предка. Мальчик рос и радовал родителей. Крепкий, здоровый, смышленый и послушный. Ходить и говорить начал рано, сам буквы изучил и стал читать. Но более всего Хонахт полюбил возиться с животными да травами. С самого раннего возраста он пропадал на огородике, а однажды даже отправился в лес. Наверно, тогда в роскошных светлых косах Даррин появились первые седые ниточки. Сынок исчез неведомо куда и лишь через неделю нашелся в лесу, играющим с медвежатами. А муж обрадовался — смелым и находчивым растет его сын. Медведей не испугался, еще и подружиться сумел. Товарищей своих по играм Хонахт обижать запретил. Отец согласился, а первенец вождя еще долго удирал в лес тайком — играть со зверятами. Вскоре дома стали появляться увечные звери да птицы. Всех их Хонахт лечил успешно. Как-то раз одна из сестренок пожелала, чтобы в цветнике у её окошек росли не только красные гвоздики, но и розовые. Юные женихи все полянки облазили, нашли у реки белые, а розовых нигде никто не видывал. Через два года розовый цветок ухитрился найти Хонахт и посадил у окон капризницы. Впрочем, сынок утверждал, что эту гвоздику он не нашел, а вырастил. В пять лет, как было принято испокон веков, мальчика отдали в школу, где учили всех детишек стольного града, невзирая на их происхождение. Грамоту, счет да начатки воинского дела каждый знать обязан. Потом, через три года, кто-то пойдет в ученики к горшечнику, кузнецу и прочим мастерам, кто-то станет учеником у воинов. Сыновья вождя и старейшин обязаны выучиться многому и в том числе непростому искусству править. Познавать науки им придется дольше всех. Правитель и его советники во многих вещах должны отменно разбираться. Девицы клана Совы тоже на лавках без дела не сидели: у них своя школа была, где грамоте, счету да домоводству учили. Справная хозяйка многое знать обязана, в том числе и целительское дело. Так с давних пор заповедано было. Хонахт науки познавал охотно, хоть и не слишком споро. Уж больно он любил все со всех сторон обсмотреть да обдумать. А вот воинское искусство ему не то чтобы не давалось, скорее неинтересно было. Тут и начались первые сложности. Заявивший отцу, что стрелять да на мечах рубиться ему скучно, Хонахт был наказан и на какое-то время взялся за ум. Но когда его сочли достойным идти на охоту вместе со взрослыми, юноша отказался, заявив, что мяса в селениях достаточно и нет нужды зверя да птицу бить. Отец чуть не побил своего наследника, но вмешался Говорящий с духами. Он сказал, что мальчик еще не дорос до охоты и надо бы подождать, а сердиться на слова дитяти не стоит, ибо то говорил не он, а духи. Они, как всем известно, любят вещать устами несмышленышей. Правда, для младенца Хонахт был слишком велик, но Гордахт сменил гнев на милость и даже отложил охоту. Зато сверстники долго дразнили сына вождя несмышленышем, но он их насмешек не замечал. А взрослые не вмешивались: в семье вождя считалось, что дети должны уметь сами постоять за себя. Хонахт на слова внимания не обращал, но драчунам отпор мог дать всегда. Даррин не раз видела, как её тихий и добродушный сын, нехотя отрываясь от своей возни со зверятами или травами, брал обидчиков за шкирку и закидывал в стог или просто слегка встряхивал. Учитывая его медвежью силушку, желающие подраться находились редко. Правда, иногда и сам Хонахт бывал зачинщиком, но лишь когда маленьких и животину обижали. Даррин навсегда запомнила, как её малыш коршуном набросился на ребят вдвое его старше, когда те полезли разорять птичье гнездо, и ведь смог отменно проучить их. Паршивцы долго синяки лечили, а зверье малое больше не обижали. Хоть и родился Хонахт в клане Совы, но подрастая все больше на медведя походил. Такой же огромный и сильный. На первый взгляд неуклюжий и добродушный, в минуту опасности он становился поразительно быстрым и ловким. Всем хорош был первенец, да одна беда: не желал становиться вождем и водить войско в походы. — Зачем нам, батюшка, на Ястребов идти войной? — как-то раз осмелился он оспорить решение отца. — Вот если они к нам заявятся, тогда можно им навалять. Гордахт был в сильнейшем бешенстве. Еле успокоила Даррин тогда мужа, а то бы прибил ослушника, не посмотрев, что сын родной. Время шло, и всё чаще задумывался вождь, кому он свой клан оставит. Разве сможет Хонахт стать достойным правителем, если не лежит у него душа? И что с ним делать, ведь не упомнят такого случая предки, чтобы не старший сын отцу наследовал. Вот Кернихт — юноша достойный, уже сейчас вождь мог во многих делах на среднего сына положиться. Но Кернихт любил старшего брата и не желал его место занимать. Что же делать? Как выбить опасную придурь из головы первенца? Даррин тоже о том размышляла и печалилась, ибо решения достойного не видела. Помог Говорящий с духами, сообщив, что Премудрая Сова повелела взять первенца вождя в ученики. Обозлившись, Гордахт поначалу не согласился. Вождь был храбр и осмеливался иногда оспаривать решения Говорящего. Случалась и так, что Мудрейший принимал его возражения. В этот раз нашла коса на камень. — Ты возвестил, Премудрый, что сын мой станет великим мужем, а что вижу я? Раз твои духи один раз обманули тебя, то могли ввести в заблуждение и второй раз! — Духи никогда не лгут, Храбрейший! — усмехнулся почтенный старец, а огромная сова на его плече мигнула желтым глазом. — Разве я обещал тебе, что сын твой станет Великим вождем? — О чем же ты тогда возвестил?! — опешил Гордахт. Даррин уже поняла, куда клонит старик, но вмешиваться не стала, хоть и не по душе ей было, что её старшенький станет Говорящим и никогда не подарит ей внуков. Достойный Мудрец — великое благо для Клана, но любая мать хочет сыну счастья. — В мире много путей, на которых можно принести пользу и достигнуть славы! Отпусти со мной сына, вождь, и он сможет сделать еще один шаг по дороге к Вечности! Сова взмахнула крыльями и ухнула. Гордахт склонил голову: это был достойный выход, и грех было им не воспользоваться. Вздохнув, Даррин стала собирать сына в путь. Говорящий жил далеко в поросших темным лесом горах. Никто и никогда без воли Мудрейшего не смог бы найти его жилища, а кто был им туда зван, тот вряд ли смог бы незваным дойти снова. Хонахт разлукой с родными, казалось, огорчен не был. Ученичество у Говорящего его вполне устраивало. Долгих десять лет учился первенец вождя. Изредка в летнюю пору приезжал он погостить домой. Частенько Мудрейший брал его с собой на советы Клана и на Великие праздники. Хонахт выглядел довольным. — Не волнуйся, матушка, мы со старцем отлично поладили, — как-то раз сказал он матери. Даррин несколько удивилась: не первый раз брал учеников Говорящий, и все они страдали от его непростого нрава и тяжкой науки. Мудрейший тоже был доволен своим подопечным. — Хороший сын растет у тебя, вождь! Воистину станет он Великим мужем! Так время и шло. Кернихт женился на достойной девушке из клана Воронов, у них родились детишки. Следом за ним обзавелись семьями и другие братья и сестры Хонахта. Даррин радовалась внукам и утешалась мыслью, что старшенькому по нраву непростая наука Говорящего. Годы пощадили жену вождя. Она сохранила гордую осанку и ясный цвет глаз, в её светлых косах седины не было заметно. Как и много лет назад, была прекрасна Даррин, но уже не светлой весенней прелестью распускающегося цветка, а зрелой красой плодородной осени. И муж её еще был крепок, и не находилось того, кто смог бы победить Гордахта в поединке. Даже отважный и умелый Кернихт ни разу так и не смог выбить меч из руки отца. Клан процветал под мудрым руководством. Все казалось устоявшимся и надежным.3
И вот явился Хонахт со своим неожиданным решением. Неразрешимых ситуаций не бывает, надо лишь хорошенько поразмыслить. Пока сын ел, Даррин уже кое-что надумала. Пусть её первенец не станет Говорящим с духами, но он хорошо разбирается в травах. Возможно, из него получится Великий Целитель? Тоже добро для Клана. К тому же Целителю можно завести семью. Надо бы найти Хонахту хорошую девушку. У Старейшины Удрухта подросла дочь — прелестная, как ромашка на лугу. Может, она приглянется её первенцу? А в клане Лис у вождя младшенькая хороша — беленькая, с веснушками, а волосы рыжие-прерыжие. Союз с Лисами им бы сейчас не помешал. Можно и у Волков невесту поискать — у Хоннара сестра еще не замужем. С ним породниться многие за честь почитают. Как-никак, Верховный вождь всех кланов Севера. Женщина с нежностью оглядела сына. Какой здоровенный вырос! Выше отца на полторы головы, а плечи-то какие! Новых рубашек нашить ему надо, а то старые не налезут. Да и на лицо недурен. Кожа чистая, глаза большие, правда, нос несколько грубоват, зато волосы хороши — мягкие, светло-каштановые и чуть курчавятся на концах. Бородку бы ему отпустить, и совсем молодец будет. Говорящий с духами и его ученики по древнему обычаю бороды да усы сбривали, зато волосы ниже лопаток отращивали. Хонахт, правда, и тут все по-своему сделал — хоть лицо и брил, но волосы короткими носил. Дескать, ему так удобнее. — Не волнуйся, мальчик! Не пошла учеба у Говорящего — другие дела найдутся. Клану нужны умные, надежные и знающие! А к Мудрейшему я вестника пошлю. Не стоило бы тебе в такую погоду бросать наставника, — слегка укорила она сына. — Да как я мог Почтеннейшего оставить?! — пробасил Хонахт. — Он сам меня отпустил и на дорогу припасов дал. И не один он — учеников у него там двое. У Даррин отлегло от сердца: ссориться с Мудрейшим было опасно. Только что же так долго почтенный старец не мог понять, что лишен её сын дара общения с духами? Мальчику уже третий десяток идет, ему семью давно пора заводить, а он все в учениках ходит. — Чему же учил тебя Говорящий так долго? Неужто не распознал он, что не доступен тебе мир невидимый? — с досадой спросила она. — Нет, матушка, наставник с самого начала знал это. Я у него книги разные читал, рассказы его слушал, никому у нас не ведомым языкам учился. Заодно и живности всякой ему развел: курочек да козочек. Еще огородик справный наладил, жилище обиходил, сов его лечил. А как уходить решился, так начал и других этим делам обучать. Нехорошо Мудрейшему в убогости жить. Окончательно обозлившаяся жена вождя услышала лишь про живность, жилище и огородик. Этот старый сивый птиц осмелился её сына себе в слуги забрать! Мальчик на него целый десяток лет спину гнул! Ну, явись он только пред её очи! Она все перья этому гаду пернатому вырвет! Она не посмотрит, что он там с духами говорит! Если надо, Даррин и сама Великую сову в свидетели призовет! Разве можно так было её мальчика забижать?! — А ты зачем так долго терпел?! — набросилась она для начала на сына. — Ты не безродный, не сирота! Надо было домой сразу же ворочаться, как ясно стало, что из учения толку не выйдет! Хонахт захлопал своими круглыми глазами. — Матушка, да я это… я ничего… Я ж разве в обиде на Мудрейшего… Он ведь меня учил всему, окромя того, что мне не давалось. Ты не думай, мне там хорошо жилось. Тут дразнятся все и косо смотрят, а наставник и ученики труды мои ценили да за них меня хвалили. — Еще бы не хвалить! Нашли себе работника и пользовались! — Да я там узнал столько всего! И Кернихту так проще было рядом с отцом по правую руку стоять. А то ведь неловко ж ему. — Пережил бы, не растаял! — отрезала Даррин. — Ничего, сынок, найдем тебе девицу по сердцу, свадебку сыграем. Отец обрадуется… Поругает немного, а потом успокоится. Гордахту надо будет весточку послать, а лучше самой встретить: муж вспыльчив, еще обидит мальчика. Виновато потупившись, сын смущенно произнес: — Попрощаться я пришел, матушка. Спасибо тебе за ласку да угощение. Сестрам да братьям от меня слова теплые скажи: пусть добром вспоминают. — Не пущу! — крикнула Даррин, хватая сына за плечи. — Куда это ты? Родных не повидал, с друзьями не погулял! А отец что скажет?! — Поймет меня батюшка, поругает сперва, а потом поймет. Говорящий весной придет и расскажет о моем пути, а мне пора, — сын мягко попытался высвободиться из рук матери. — Сам рассказывай! — приказала жена вождя, усиливая хватку. — Не то никуда не пойдешь! В погребе велю запереть! — Не велишь, — улыбнулся Хонахт. — А коли велишь, так я всю стражу раскидаю. Неожиданно для самой себя Даррин заплакала, прижавшись к широкой груди сына. Он вздохнул, осторожно погладил мать по волосам. — Ну что ты, матушка! Ты не плачь. — Ты уйдешь неведомо куда, а мне Говорящего ждать! Не ходи, сыночек! — Нельзя не ходить. Пока наст лежит идти надо, а то весной дороги развезет. Дело у меня одно есть, — начал тихо рассказывать Хонахт. — Давно я об нем думал — годика четыре, а потом с Говорящим посоветовался. Он у духов спросил. Те одобрили. Вот и начал я собираться. Хотел было сразу идти, да на родимый дом посмотреть захотелось, гостинца домашним передать. Да и нехорошо без твоего благословения на такое дело отправляться. — Что за дело-то? — Даррин выпрямилась и вытерла слезы. — Хочу я, матушка, сына Бога отыскать. Читал я книги разные да проведал, что живет он в неких черных землях среди гор высоких, около вулкана огненного. Вот туда и лежит моя дороженька. — Зачем он тебе? — старые сказки про Бога и его сына жена вождя знала отлично. Хоть и почитал их клан превыше всего свою пернатую покровительницу, но и о Боге, что некогда воздвиг дом свой высокий в далеких горах, у кланов Севера до сих пор была жива добрая память. Этот Бог дал закон, научил многим ремеслам и никогда не требовал никакой дани. Даже поклонения не просил: только завещал малых да старых не обижать, да наукам разным учиться. Бога того пленили некогда его злые собратья и отправили в некое место, где нет и быть не может ничего живого. Не смогли помочь ему люди, ибо отказался он от их помощи. Только с тех пор заветы его блюли тщательно: о детях, женах да стариках заботились, наукам учились и даже старались знания приумножить. Слышала Даррин и про сына Бога, только не ведала, где он приют свой нашел, ибо не приходил он к кланам Севера с тех давних пор ни разу. Так зачем же её непутевый первенец вознамерился отыскать его? — Есть у меня к нему два вопроса, — степенно ответил Хонахт. — Во-первых, хочу спросить, не ведает ли Высокий, зачем я такой от остальных родичей отличный уродился. Во-вторых, хочу узнать, не могу ли послужить я ему чем. — Да для чего ты сгодишься ему? — улыбнулась наивности сына жена вождя. — Он — сын Бога и сам Бог, а ты? Всего лишь человек. — Так я, матушка, мыслю, что Бог — существо могучее, но не всесильное, и простой человек ему чем-нибудь подсобить сможет. Да и нехорошо в старые времена получилось. Он нам столько всего доброго сделал, а мы его защитить не сумели. Думаю я, что не дело ему там одному среди краев безжизненных в заточении сидеть, надо бы поразмыслить да выручить его. — Да как же ты Бога от ему подобных спасти сумеешь, глупенький? Он — Великий — сам себе помочь не смог, и сын его оберечь не сумел, а ты придешь да поможешь? — Думать буду, сына его вопрошать. Глядишь, вместе что путное и сообразим, — молодой человек почесал затылок и сказал: — Есть у меня одна мыслишка: кабы все кланы да народы объединились и пошли на Запад, где его недобрые собратья живут, то, пожалуй, смогли бы они им объяснить, что не по-доброму Боги поступили. — Да разве они бы людей послушали? — А коли не послушали бы, то надо было бы их маленько побить, чтобы у них в головах чуток прояснилось и в сердце бы чувства добрые проснулись. Ну а если бы и тогда не помогло, то мы бы медлить не стали, прорвались бы в Темницу да забрали нашего Бога. Вот так и было бы верно! Даррин с улыбкой слушала сына. Наивны были его мечты, но столько убежденности было в его голосе, что жена вождя поняла: первенец её нашел свою дорогу и никогда не свернет с неё. Материнское сердце сжалось в предчувствии неминуемой разлуки: никогда больше она не увидит своего мальчика. Но Даррин была сильной женщиной, и она знала, что ей следует сделать. Жена вождя выбежала из комнаты, бросилась в опочивальню, распахнула длинный кованый сундук и из-под горы одежды вытащила меч с черной рукоятью. Клинок тоже был черный, только не матовый, а блестящий. Этот меч, судя по легендам, в давние времена вручил Бог их великому предку — Хонахту. Вернувшись, она гордо выпрямилась и, глядя сыну прямо в глаза, протянула двумя руками меч. — Некогда созданный руками Бога и врученный им Хонахту Первому, да послужит он тебе, Хонахт, во имя благого дела! Потрясенный молодой человек растерянно пробормотал: — Матушка, да зачем? А как же брат? А отец что скажет? Да я больше к дубине привык… Карие очи Даррин гневно сверкнули: — Не ради тебя, а во имя Бога даю сей меч! Пусть только попробует отказаться, дубина эдакая! До Хонахта все же дошло. Он опустился на одно колено и благоговейно принял оружие из рук матери. Коснулся губами древнего металла. Яркие сполохи света пробежали по клинку. — Клянусь никогда не обнажать меч этот на злое дело! Клянусь быть миру защитником! — Да сохранит тебя Премудрая Сова! — Даррин коснулась рукой склоненной головы сына. Жена вождя знала, что поступила правильно, Хонахту меч нужнее. Не проронив и слезинки, она собрала суму сыну в дорогу. Положила теплые варежки да носки, что вязала для него зимними вечерами, не забыла о пирожках и лепешках в дорогу. Мясо её первенец ел редко, и потому Даррин не поскупилась на связки сушеных грибов и мешочки с ягодами. Женщина держалась ровно, она улыбалась, словно не вечная разлука предстояла им. Лишь когда Хонахт закинул мешок за плечо, она попросила: — Весточку хоть пришли. — Обязательно, как доберусь да обустроюсь, так сразу и пришлю! — Как доберешься, так и присылай! — строго сказала мать, зная, как долго способен обустраиваться её сын. Сын ушел, а Даррин, поднявшись на балкон, долго-долго смотрела ему вслед. Она видела, как Хонахт вышел за ворота, надел снегоступы и, оттолкнувшись двумя палками, бодро пошел по насту. Рядом с ним резво бежал Снежок. С верхнего этажа ей отлично было видно, как пересек он замерзшую Совенку и скрылся в еловой чаще. — Сохрани его Великая Сова! Пусть у него все получится!4
С самого утра все пошло не так. Рыжая вскочила ни свет ни заря, и когда Гортхаэур пришел в спальню, то вместо вольготно раскинувшейся на постели любимой женщины увидел свернувшегося в клубок Оррика. — Муррзаммен у ньяу, — недовольно сообщил кот, приоткрыв один глаз. — Почему так рано? — раздраженно спросил майа, не ожидая ответа. — Няу знауу, я спляу. Не мешау, уйдяууу! — соблаговолил сказать Оррик и, развернувшись, с наслаждением потянулся. Совсем обнаглел! Но не ссориться же с котом? Гортхауэр вышел, хлопнув дверью. Что-то с грохотом упало, но он даже не подумал вернуться. Во-первых, падать там нечему, а во-вторых, пусть Лиссэ предупреждает заранее о своих экзаменах. Он так торопился вернуться к ней, он так мечтал разбудить её поцелуем, а вместо прекрасного лица жены увидел наглую кошачью морду. Конечно, Лиссэ не виновата, просто последнее время все шло не так. Опыты с Ульбаром и Тьелпе по созданию летающего средства зашли в тупик: все найденные варианты либо не подходили для Арты, либо требовали слишком много сил для поддержания в рабочем состоянии. Драконов создать не получилось, не получилось найти и воздушных. То ли они все развоплотились, то ли не желают быть найденными. С этих хитрых тварей станется. Один водный чего стоит! Наглейшее создание, под стать своим дружкам — Лаиртину с Таурмиром. Хорошо, что их сейчас нет в Тай-арн-Орэ, иначе бы опять пришлось чинить мастерскую или восстанавливать башню. Немного успокоившись, майа решил навестить Аллуа и почти сразу пожалел об этом. Прекрасная эллерэ была не в духе: вырванная из своего привычного окружения, она превратилась в тоскующую и вечно всем недовольную особу. Находиться с ней рядом было невыносимо. Вот и сейчас она снова завела разговор о кольцах и Хранителях. Ей бы к Гил-Галаду — вот бы спелись! Еле удержавшись от резкого ответа, Гортхауэр постарался как можно быстрее покинуть свою давнюю знакомую. Лишь понимание, как Ллуа сейчас нелегко, помешало Гортхауэру устроить ей хороший разнос. Скорее всего, встряска эллерэ бы не повредила, но Йаххи была категорически против, а майа доверял Главной Целительнице. Хотя ему очень хотелось отправить Аллуа куда-нибудь далеко и желательно лесом. Чуть не скрипя зубами, майа направился в кабинет. Надо было срочно чем-то отвлечься. И где носит эту Колючку? В дурном настроении Гортхауэр был еще со взятия нуменорцами Умбара. Город-порт было очень жаль, но винить майа мог лишь самого себя. Если бы он вовремя приструнил Наранну, этого бы не случилось. Но как же не хотелось лезть в дела людей! Однако приходится, и даже Хранители уже по уши завязли в этих проблемах. Вначале хартʼан думал, что достаточно будет лишь найти и обучить Волшебников, создать их связь с Артой. Но когда в этом мире все получалось как задумано? Нуменор, квенди, люди, затихарившиеся в Амане валар… Впрочем, о валар и Эру сейчас думать рано, главное — это Нуменор. Оставили родственнички подарочек! Пока мир во всем мире не установишь, и думать нельзя о том, чтобы покинуть Арту. А ведь он так и не видел своей дочери! И Тано наверняка влезет в какое-нибудь опасное дело. Он ведь иначе не может. Хорошо хоть Рыжая вернулась на Арту. Надо будет узнать как дела у Сайты с флотом. После потери Умбара корабли строились в потаенной бухте, обнаруженной пиратом. Пятый занимался и обучением моряков, в свободное от посещения Керанана время. Медом ему, что ли, в столице Ханатты намазано? Гортхауэр хмыкнул. Конечно, намазано: такая аппетитная красотка эта Шаннирити. Правда, наглый Пятый утверждает, что у него и в мыслях нет обижать девушку. Так в этом-то как раз никто и не сомневается: девушки на Сайту никогда не обижаются, напротив, стараются как можно дольше продлить приятное знакомство. Хотя… — майа слегка нахмурился, — Шаннирити на редкость практичная и разумная девица. Как ловко она управляет дворцом, несмотря на юный возраст! Да и маленький Арухенна обожает и слушается свою воспитательницу. С этой очаровательной пышкой Денне очень повезло. Хоть что-то хорошее в этой отвратительной истории. Гортхауэр пожал плечами: честно говоря, смерть Наранны и его старших сыновей он тоже относил к числу хорошего. Некому теперь палки в колеса вставлять. Если бы так не получилось случайно, все равно бы пришлось убрать их. Только Денна до сих пор переживает гибель родных, в особенности отца. На редкость порядочный человек и совсем не политик. И все же теперь Ханатту ему тащить на своих плечах, пока юный король не вырастет. Но ничего, у Третьего есть нужные качества, и Хэлкар поможет. Первый хоть и не интриган, но во всех придворных хитросплетениях разбирается отлично. — Ты меня искал? — Лиссэ осторожно просочилась в комнату. — Рыжик! Как я по тебе соскучился! — Гортхауэр подхватил жену на руки и закружил по комнате. — Пусти, Волчик! Ты сдурел?! — возмущалась Рыжая, но притворно. — Я не сдурел, я поумнел! — развеселился майа, целуя свою любимую Колючку. — Кто же тебя так достал, серенький? — жена нежно чмокнула его в нос. — Все понемножку, — пожаловался супруг. — Драконы не творятся, а неодушевленные предметы летать отказываются. — А твои кони? — Кони? — хмыкнул Гортхауэр, усаживаясь вместе с женой в кресло. — Кони где-то летают. Наверно. Я их с тех давних пор так и не видел. — Приручай орлов, — посоветовала Лиссэ. — Щас! Да я им перья скорее повыдергиваю! Нужны мне эти дядюшкины прихвостни! — Значит, надо искать какое-нибудь альтернативное животное. — Да Унголиант с ним, с этим животным, — отмахнулся майа. — Меня Ллуа беспокоит. Пристала опять с этими кольцами! Ведь такая была умная женщина! — Устала наша дева. Ей помереть красиво хотелось, а эти обормоты не дали! — Никуш с Хэлкаром? — Никуш с Шагнауром! Элдамириону на прекрасную эллерэ тогда, честно говоря, было наплевать. — Но зато как мудро он скрыл её воскрешение. Прямо-таки мои мысли прочитал. Сайори гораздо полезнее в качестве Верховной жрицы! — Да уж, её появление вместе с Первым в Керанане жители запомнят надолго! — А как ловко она укротила Тиарани, когда та стала обвинять брата в смерти отца и братьев! — восхищено присвистнул Гортхауэр. — Даже Сайта до сих пор восторгается, вспоминая, как молодая жрица заткнула рот сестрице Денны. — А самое мудрое то, что она забрала бедных вдовиц в Храм. Там они уже не смогут плести интриги. Да и на деток своих тлетворное влияние не окажут. — С девчонками придется что-то делать, — вздохнул майа. — Денна племяшек в жрицы не отдаст, а выдавать их замуж за местную знать — значит плодить заговоры. — Подрастут — разберемся, — ответила Рыжая. — А нашу милую Ллуа нужно как-нибудь отвлечь и развлечь. Она дернула себя за тугой локон и, хитро подмигнув, заявила: — Шагнаур собирается с объездом по всем Черным землям, с ним и Никуш поедет. Аллуа будет полезно пообщаться с нашим новым Хранителем, заодно и Мелькора вспомнят. — Къихха, я тебя обожаю! — воскликнул Гортахуэр. — Но согласится ли она? — Уговорю! — отмахнулась от его сомнений Рыжая. Майа страстно поцеловал её в губы, она обняла его и ответила на поцелуй. День явно начал исправляться. Громкий стук в дверь нарушил уединение. — И кого там валар принесли? — выругался Гортхауэр, разжимая объятия. — Хартʼан, там к тебе какой-то путник просится. Говорит, по важному делу! — сообщил Тарнгхар, начальник караула. — Из каких земель? Как звать? И что за дело? — С севера, звать Хонахт, а про дело сказал, что лишь Сыну Бога о нем поведает! — Ух ты! — восхитилась Лиссэ. — Сын Бога! Звучит-то как! Про тебя, что ль, Волчик? Поморщившись, майа распорядился: — Веди его в тронный зал, Тарнгхар! Когда воин ушел, Гортхауэр ответил: — Раз я — сын бога, то и встреча соответствующей быть должна. Придумают же эти северяне, — он усмехнулся. — Сын бога! Я думал, забыли они про нас давно, ан нет! — Хонахт… Что-то знакомое… — Лиссэ посмотрела на мужа. — В Первую Эпоху был такой воин из клана Сов, — ответил майа. — Надо думать, этот Хонахт его потомок. Пойдем, узнаем, что совенку от меня нужно.5
Вспыхнули светильники, тени расползлись по углам, оставив легкий полумрак. Гортхауэр любезно помог супруге сесть на трон, стоявший рядом с его. — И в каком я тут качестве, Сын Бога? — с легким ехидством поинтересовалась Лиссэ. — В каком, в каком, — проворчал майа. — Моей жены, разумеется. И обойдись, пожалуйста, без балагана, а то я тебя знаю. Супруга неопределённо хмыкнула. Больше ничего сказать ей он не успел, Тарнгхар ввел путника. Здоровенный широкоплечий парень в добротной одежде, с увесистым мешком за спиной, опирающийся на огромный посох, которым пришибить кого-нибудь — раз плюнуть. Следом за гостем вошел волк. Белый, с зелеными глазами. Интересная зверюга. А еще интереснее то, что у этого совенка, больше смахивающего на матерого медведя, за пазухой затаился бельчонок, а в заплечном мешка спит ящерка. Притащил зверинец! Гость тем временем огляделся и, остановив взгляд желтых глаз на Гортхауэре, степенно поклонился и с достоинством молвил: — Мир тебе и чадам и домочадцам твоим, Сын Бога! Пусть обходят тебя стороной беды, а стол ломится от снеди во всякие зимы и лета! Мир и тебе, добрая хозяйка! Да пышет жаром твоя печь да будет в доме твоем во все дни мир, покой и уют! — Мир и тебе, Хонахт! — в тон ему ответил Черный майа. — Судя по имени, ты родич тому отважному воину, что некогда защищал Твердыню Отца моего. — Верно ты говоришь! Я — Хонахт, сын вождя клана Совы Гордахта, сына Эрнорхта, который приходился сыном Кернихту, оный же в свою очередь был сыном Алтархта, чьим отцом являлся… Гортхауэр прикрыл глаза: перечисление грозило затянуться надолго. Этот медведь совиный не заткнется, пока всех родичей не назовёт, а обижать его не хотелось. Майа уже и сейчас, не глядя в незримое, чувствовал какой зеленый огонь сияет вокруг Хонахта. — Природник! — ахнула рядом Лиссэ. — Просто шикарный природник! Ты видишь? — А то, — тихо ответил супруг. — Таким огнем и Йаванна не всегда пылала. Когда наконец Хонахт перечислил всю свою родню, он снова поклонился и сообщил: — Негоже в гости без гостинца приходить. Прими от нашего клана то немного, чем мы богаты. Он снял мешок и на миг растерялся, не зная, куда положить дары. Взмахнув рукой, майа создал стол. Сын вождя возникновение мебели принял как должное и начал неспешно опустошать свою кладь. — Вот травы сушеные, в наших краях растущие, каждая при соответствующей луне сорвана. Вот грибы, что в лесах наших произрастать изволят. В этих мешочках ягоды, а тута всякие притирки, мази да настойки, коими в наших местах от многих недугов успешно лечатся. Прими и рукавички да носочки, зимними вечерами связанные, и обувку зимнюю из шерсти валяную. Не побрезгуй салфеточками да полотенчиками. — За какими кмыргами Сыну Бога средства от недугов и вся эта несметная сушеность с полотенчиками вместе? — сердито прошипел хартʼан своей супруге в ухо. — Мало ли пригодится, — хмыкнула она. — Какой запасливый парнишка! — И как он столько добра волок из своих краев дальних? — Да такой здоровяк чего хочешь и куда хочешь допрет. Ты на его посох погляди. — Уже видел. — А вот и меды мною собранные, — гость закончил вынимать дары. — Благодарю тебя, Хонахт сын Гордахта, за щедрые подношения! Изволь же сообщить, что за нужда погнала тебя в дальнюю дорогу и могу ли я тебе помочь? — вежливо осведомился Гортхаэур. Он был готов стерпеть многое, потому что такой Дар Жизни на дороге не валяется. Майа недаром вспомнил Йаванну. Конечно, её Сила была ярче, но лишь до сотворения Дерев. Пламя Жизни не сожжет, а обогреет, и благодаря ему травы растут да звери родятся. — Нужда моя, Сын Бога, велика, — не торопясь, начал рассказывать гость. — Не сразу я в путь дальний отправиться решился. Долго размышлял я о сем, с наставником советовался, книги разные мудрые читал, и после долгих раздумий оставил родимую землю да любезных родичей. Долог оказался путь мой: ни месяц и ни два шел я в Твои земли, многое повидал, чему-то подивился, чему-то ужаснулся, но все же привела меня дорожка, куда следует. Гортхауэр сжал подлокотники трона, Лиссэ фыркнула. — Обстоятельный совенок. — Скорее, медвежонок. — Не-а, медведище. Сын вождя продолжал повествование, а майа представлял сколько всего интересного сможет сотворить этот увалень, когда обучится. В конце концов, будущий Хранитель все же добрался до сути. — Есть у меня, достойнейший среди достойных, к тебе два важных дела. — Всего только два! Какое счастье! — простонал майа. — Первое дело мое такое: ведомо тебе, величайший из великих, на сем свете многое. Вот и прошу дать мне ответ, почто я такой отличный от родичей своих уродился? Не влекут меня подвиги ратные, не тянет меня по лесам ходить да зверя промышлять. Более приятно сердцу моему со всякой тварью заниматься: лечить, воспитывать, ухаживать да еще травы разные выращивать. Почему так, и, может, могу я, такой неправильный, тебе для чего-нибудь нужного сгодиться? Я бы рад был послужить сыну Бога. Черный майа даже растерялся: еще никто из будущих Хранителей не предлагал ему сам свою службу. Вот так совенок! Редкая удача! — Ведаю я, в чем твое призвание, и с радостью приму твою службу, но об этом поговорим после того, как ты о втором деле расскажешь, — Гортхаэур чуть было не добавил: и покороче, желательно. — Второе дело мое, мудрейший из мудрых, еще более важное, и думал я об нем ни год и ни два, — снова неспешно начал гость. Рыжая хихикала, прикрыв рот рукой. Майа не выдержал: — А кратко ты говорить не можешь, о неторопливейший из неторопливых?! Хонахт чуть покраснел и смущенно пробормотал: — Так я ж это… того… со всем почтением. Ты ж это… того… не просто так, а Сын Бога. Как же с тобой кратко говорить? Ты ж это… того… обидишься… — А ты это… того… попробуй, вдруг, я не обижусь? — хмыкнул хартʼан. — Ну, коли на то воля твоя, то кто я, чтобы Сыну Бога в пожеланиях его отказывать, — вздохнул гость. — Так вот, сел я однажды и задумался, долго думал… — И сколько же лет ты просидел, думая? — не выдержала Лиссэ. Хонахт удивленно посмотрел на неё и ответил: — Так я ж только начал думать сидя, а потом уже за делами продолжил. Думу-то не во всякий момент начнёшь. Так вот, думал я и надумал… Это никогда не кончится! Майа чуть не взвыл. — Надумал я, что неверно мы тогда поступили, но прошлого не вернуть, а настоящее может помочь нам изменить будущее. — Он еще и философ! — супруга откровенно веселилась. — И дабы изменить его, следует нам собраться всем вместе и восстановить справедливость. — А я думала — он предложит выпить! — Рыжик, заткнись! Я же просил не устраивать балаган. — А я его и не устраиваю, просто соответствую ситуации. — Столько всего доброго и разумного некогда сделал нам Великий Отец твой, а мы оставили его одного в заточении тяжком. — Ты хочешь разделить его одиночество? — ехидно спросил майа. Но Хонахт насмешки не заметил, все так же неторопливо продолжая: — Следует нам всем собраться воедино и отправиться Бога нашего выручать из темницы его. Гортхауэр опешил. Как это? О чем говорит этот совенок-медвежонок? — Думаешь, у тебя, простого смертного, получится богов победить? — У меня одного не получится, а коли нас много будет, то навалять мы им сумеем. Вот это да! Какой-то сын вождя какого-то северного клана решил, что сможет справиться с валар! — Так они же боги, а вы люди. — Ну и что. Боги они, знамо дело, сильны, но ведь и мы не из мочала шиты. Мы — люди упорные, настойчивые, да к тому ж изобретательные. Нам бы объединиться, а там мы и горы свернем! Слышал бы его Тано! Вот бы порадовался. — Меня и матушка на дело важное благословила: меч батюшки твоего вручила, — Хонахт осторожно и чуть неловко вытащил меч из ножен и застыл, не сообразив, что делать дальше. — Меч твой по праву! — сказал ему Гортхауэр. — Верю, что попал он в достойные руки и ты никогда не обнажишь его ради злого дела! — Дак это, конечно, — промямлил совенок. — Только мне… того… дубина привычнее. Сам ты дубина! Майа вовремя прикусил язык и покосился на сидевшую со слишком серьезным видом Лиссэ. — Раз ты все так умно придумал, то зачем ко мне пришел? — Ты ж это… сын его, да и про остальных все знаешь: как там все обстоит, как добираться. Ведь прежде чем куда-то идти, надо все об том месте вызнать хорошенько. — Верно. И как же ты думал всех людей объединить? — вопрос был весьма заковыристый. Гортхауэру было интересно узнать: как вывернется медвежонок. — Так я на твою подмогу надеялся. Дескать, посидим-подумаем. Ум хорошо, а два али три, вестимо, лучше. А вообще-то убеждением рассчитывал людей собрать. Поговорить, чтобы они того… прониклись. Иногда можно и дубиной слегка помочь. Наш Мудрейший частенько говорил, что до некоторых быстрее через пятую точку доходит, и матушка с батюшкой с ним соглашались. Ну а ежели не все убедятся, то скольких найдем, теми и обойдемся. Главное ведь не количество, а убежденность. — Хм… А может, идти никуда не надо, а я не приму участие в твоем деле? Хонахт повел плечами: — Сам справлюсь! Но одно скажу: плохой ты сын, коли отца своего в беде оставляешь! — Не спеши судить! — резко бросил майа. Слова сына вождя сильно задели его. Ведь если бы не Лиссэ, то Тано ждала бы незавидная участь. И вряд ли Гортхауэр бы смог помочь ему, потому что Сотворивший поручил беречь Арту. Или все же смог бы? Наплевал бы на все и вся, собрал людей и пошел бы войной? Как же хорошо, что не надо искать ответ на вопрос: спасти Сотворившего или исполнить его волю? — Да не терзай ты себя и его, — прошептала Рыжая, касаясь руки мужа. — Скажи, что Мелькор свободен. Пожалуй, она права: хватит испытаний и слов, пора приниматься за дело. — Не всегда всю правду говорят древние легенды. Отец мой спасен и в других мирах обретается. А заслуга в том жены моей. Но все равно благодарен я тебе за стремление твое. Благодарен и клану твоему, Тано не забывшего. — Мы на Севере все до одного о нем помним! Рад я слышать весть добрую, — торжественно произнес Хонахт и низко поклонился перед троном Лиссэ. — Благодарю тебя, жена добрая и отважная, Бога нашего погубить не давшая! — Потом он выпрямился и, глядя прямо в глаза майа, спросил: — Могу ли порадовать сородичей? — Не спеши. О сем всем ведать не стоит. Тебе я открыл эту тайну, потому что не простой ты человек и не зря тебя послал сюда твой наставник. Гортхаэур выдержал паузу, но сын вождя остался невозмутим. Так же спокоен был и его волк, просидевший весь разговор рядом с хозяином. — Ты спросил, для чего ты рожден. Отвечу: дан тебе очень сильный дар чувствовать и понимать мир животных и растений. Возможно, настанет день, когда ты и сам сможешь сотворить живое. Кстати, твои питомцы в тесноте и темноте не притомились? Показал бы, что ли? — Дак, я и тебя, и их смущать не хотел, — ответил Хонахт и что-то тихо шепнул. Бельчонок тут же уселся ему на плечо, а через миг из мешка выбралась небольшая изумрудная ящерка. — Из дома нес? — Нет, по дороге нашел. Подлечил чуток и с собой взял. Все веселее и мне, и Волчку. — Значит, Волка зовут Волчком, а белку и ящерицу? — спросила Лиссэ. — Белочка и Ящерка, — ответил сын вождя. — Просто и понятно, — хмыкнула Рыжая. — Так это ж главное, — ничуть не смутился Хонахт. — Значит, пригодится тебе мой Дар? — Да, ты пришел вовремя, и Арта примет твою службу. Твой Дар позволит тебе стать Хранителем мира и оберегать его от всевозможных бед, — ответил майа. Гость почесал затылок: — Сумею ли? — Научишься. Или отказываешься от службы? — Не затем я столь долго думал и так далеко зашел, чтобы отказаться. Мы в клане Совы слово свое крепко держим! Слово, оно меча да злата надежнее будет! Готов я служить и тебе, и Миру. Обещаю всему, что надобно, обучиться, дабы хорошо дело свое делать. — Что ж! Держи, — Гортхауэр протянул ему кольцо с небольшим изумрудом. — Оно поможет собирать силу и свяжет с миром и другими Хранителями. Хонахт взял кольцо, внимательно осмотрел, чуть ли не обнюхал, не торопясь, надел на палец, покрутил головой и спросил: — А сколько у тебя еще Хранителей и какие они? — Ты Шестой. Со временем со всеми познакомишься. — С Ульбаром и Никушем можно уже сегодня, — заметила Лиссэ. — Ульбар — наш изобретатель, а Никуш — Целитель. — Можно и сегодня, — покладисто ответил Хонахт. — А покушать у вас где-нибудь можно? А то я еще не обедал. — Можно-можно, — отозвалась Рыжая. — Сейчас пообедаем вместе, а потом знакомиться с братьями по кольцам пойдем. — Благодарю за приглашение, добрая хозяйка, — Шестой степенно поклонился. — Можно просто Лиссэ, — сообщила жена. — Сына Бога лучше называть Гортхауэром или хартʼаном. — Велика доброта твоя, Лиссэ! А Сын Бога не обидится за столь простое прозвание? — Я очень и очень обижусь, если ты еще раз назовёшь меня сыном Бога! — твёрдо произнес Гортхауэр. — Иди умываться с дороги, а потом будем обедать. Тарнгхар, проведи гостя в покои на третьем этаже!