«…но разбивается об лед душа, искавшая тепло.» Мартиэль
1
Быть Видящим очень трудно, тяжела его жизнь: нет в ней ни радости, ни друзей, ни любви, ни надежды. Только насмешки, страх, ненависть и презрение. Морэйно осознал это с детства. Когда его дар проявился, от него отвернулись все те, кого он любил и кому доверял. Не осталось ничего и никого, лишь прошедшее и грядущее, которые смешивались с настоящим, не позволяя порой отличать одно от другого. Он и сам часто не мог понять: сбылось или еще будет? Но иногда Морэйно точно знал: вот это сбудется. И тогда юный Видящий пытался предупредить и предотвратить грядущее, он старался быть убедительным и настойчивым, с трудом преодолевая природную застенчивость. Ему не верили, над ним смеялись, его гнали прочь. А потом, когда предсказанное сбывалось, ненавидели. После того, как однажды его чуть не забили камнями на улице, матушка запретила сыну одному покидать дом. Морэйно возражать не стал. Дома было лучше, там были книги — его верные и единственные друзья. Он много читал и жадно учился. Наставник поражался начитанности юноши, его пытливому уму и тяге к знаниям. Дома были сестры, которые всегда заботились о нем. Правда, дома была и матушка, которая, мальчик остро это чувствовал, не любила его и даже, пожалуй, боялась. Обычно она не замечала сына, который изо всех сил старался не попадаться матери на глаза. И все же не встречаться было невозможно, и иногда нелюбовь матушки прорывалась вслух. — Лучше бы ты во младенчестве умер! — горько восклицала она. И Морэйно соглашался в душе: лучше бы он умер. Но так было не всегда. Ранние годы детства остались в памяти светлыми и радостными, несмотря на многочисленные болезни. Морэйно помнил громкий смех отца, счастливую улыбку матери. Отец его был из далекой страны, по натуре вечный бродяга. Он исходил много дорог и осел в их шумном городе, увидев на ярмарке красавицу Ландис. Её золотисто-каштановые косы и ясные голубые глаза покорили сердце странника. Девушка происходила из хорошей семьи, хоть и немного обедневшей. А чужестранец был далеко не беден, к тому же искусно владел многими ремеслами. За свою бродячую жизнь он успел побывать и кузнецом, и пекарем, и травником, и купцом, и даже воином. И во всех делах сопутствовала ему удача. Открытая Соронто невдалеке от рыночной площади небольшая кузня привлекала внимание многих. Здесь ковались настоящие шедевры: ажурные решетки, увитые розами; скамейки, на которые, казалось, присели отдохнуть птички; увитые плющом подсвечники, кружевные ворота и многое-многое другое. А вскоре кузнец занялся ювелирным делом и снова преуспел. Через год самая красивая девушка города стала его женой и хозяйкой большого богатого дома. Родные радовались, подруги и соседи завидовали её счастью. Мало того, что муж богат и мастер на все руки, так еще и собой хорош — высокий, худощавый, с красивым открытым лицом. Да и характер у него был легким: Соронто никогда долго не унывал и всегда мог развеселить других. Вскоре пошли дети: дочь, сын и снова дочка. Молодой муж нашел себе новое занятие: на этот раз им стала торговля диковинками. Он обожал путешествовать, в отличие от домоседки жены. Отлучки были долгими и частыми. Отец уезжал, и мать гасла, как свеча под ледяным ветром. Дома становилось тихо, слуги ходили на цыпочках, парадные комнаты были закрыты, дети старались не шуметь. Ландис в стареньком сером платье проводила все дни либо за расходными книгами, либо в кладовых. Но прибывал гонец с радостной вестью: Соронто возвращается, и дом оживал. Матушка, смеясь, бегала из комнаты в комнату, заставляя слуг начищать хрусталь и серебро, выбивать ковры. В парадных покоях снимали с мебели чехлы, зажигали свечи, на кухне готовили самые вкусные блюда. Морэйно и его сестры были очень горды, когда мать позволяла им нарвать цветов для букетов. В день приезда мужа и отца детей облачали в лучшие одежды, матушка надевала самое нарядное платье. А потом ржание коней, громкий голос, широкие шаги, смех. И вот отец кружит по комнате раскрасневшуюся от счастья мать, вот он одаривает её дорогими безделушкам. А вот и дети на его руках. И для них у Соронто всегда есть что-то интересное, необычное и привлекательное. Диковинный цветок для Хъелли, красивая кукла для Лайи, книга для Морэйно. Потом праздничное застолье, веселье до утра. Детей отсылали спать, но они еще долго прислушивались к веселым голосам в гостиной. Наутро приходили ребятишки с улицы, для которых у Соронто тоже находились забавные вещички. Отец устраивал игры. Дети радостно резвились. Тогда Морэйно верил, что у него есть добрые и надежные друзья. Но так было не всегда. Мальчик помнил, как часто мать плакала у его кроватки, но отец всегда мог вселить в неё надежду. — Ничего, подрастет и окрепнет! — утешал он и рассказывал какую-нибудь смешную историю. Ландис не выдерживала и начинала смеяться, радовался и маленький Морэйно. Мальчик очень любил мать, хотя та всегда предпочитала сыну дочерей: очень похожую на мужа старшую Хьелли и унаследовавшую красу матери младшую Лайи. Сын же казался ей слишком странным — невысокий, худенький, с бездонными черными глазищами в пол-лица. Ландис считала его некрасивым и больше жалела, чем любила. — Вырастет и похорошеет! — снова смеялся Соронто. — Да и зачем красота мальчишке? Хотя он на моего деда похож, а тот редкий красавец был. Все девки по нему вздыхали, даже когда дедусе под сто было. И умный он был, хоть и чудной. Сказки вечно рассказывал и опасность загодя чувствовал. К нему все вокруг за советом ходили. Дед сказывал, что от эльфов ему такой дар. Дескать, в незапамятные времена влюбился по уши один квенди в хорошенькую аданет и, презрев обычаи, женился на смертной. Вот с тех пор и проявляется у некоторых потомков того эльфа чуждая смертным красота да диковинный дар: будущее видеть. Ландис фыркнула. — Глупости все это! Квенди никогда на смертных не женились, за исключением Берена и Лютиэнь. И то — это смертный её в жены взял. — А вот и женились! — притворно обиделся её недоверию супруг. — Ты же видела мой талисман, — он вытащил из-за ворота рубашки цепочку с небольшим темным камнем. — Вот — наследство эльфийское. Удачу приносит! — Нашел где-то стекляшку и хвастаешься! Как ребенок, право слово! — махнула рукой матушка. Соронто подхватил жену на руки и унес в спальню, заявив, что у него есть верное средство победить сомнения любимой. Родители ушли, а читавший на подоконнике книгу Морэйно замер. Небольшой прозрачный темный камень будил в душе странные чувства. Нестерпимо, до боли хотелось взять его в руки. С тех пор мальчик лишился покоя, днем и ночью мечтая прикоснуться к древнему талисману, подержать его в руках, рассмотреть странный знак, начертанный на нем. Он мечтал, но попросить отца не решался. Иногда судьба дает людям шанс, и мечты сбывается, но счастья не приносят. Как-то раз Соронто после утреннего омовения забыл надеть цепочку, и она осталась лежать на маленьком столике. Не веря удаче, Морэйно осторожно протянул руку. Длинные тонкие пальцы его дрожали, вдруг стало страшно: родители увидят, отец рассердится. Но искушение было слишком сильно, и он сжал в ладони вожделенный талисман. Тонкая иголочка боли пронзила сердце. Перед глазами потемнело, но вскоре тьма рассеялась, и пришли видения… Позже он узнал, что, страшно вскрикнув, упал на пол и забился в судорогах. На его крик прибежали родители. Мать рыдала, отец тихо ругался сквозь зубы. Потянулись долгие дни беспамятства. Мальчик тихо бредил, у него началась лихорадка, целители разводили руками и советовали надеяться на лучшее. Отец и мать не отходили от его постели, но Морэйно этого не видел. Пред его взором проносились иные картины. Долина с цветущими ирисами. Сколько их — и фиолетовые, и синие, и голубые, и бледно-розовые, как робкий луч зари… Плывущие по воде венки из чудесных цветов. Черноволосый, удивительной красоты, юноша, обнимающий за плечи прелестную, как рассвет, девушку. Огромный зал, высокий мужчина в черных одеждах и несколько юношей и девушек перед ним. Его губы что-то шепчут. Он приказывает, он умоляет. Одному из молодых людей он протягивает тот самый камень, что сейчас носит на груди отец Морэйно. Неожиданно все сменяется огнем пожарищ, дымом костров, текущей по клинкам кровью, лаем собак. И снова темнота. А потом боль, тоска, кровь и одиночество. Одна ужасная картина сменяет другую. И нет спасения от страшных видений. Лишь смерть избавит от них. И он зовет смерть, но она не приходит. Чьи-то усталые глаза сочувственно смотрят на него сквозь пелену тумана. — Возвращайся, мальчик, — шепчут бледные губы. — Тебе еще рано… Морэйно пришел в себя, к несказанной радости родных. Впрочем, она была недолгой. Мальчик быстро оправился от болезни, но видения продолжили являться. Любая вещь, любое слово могли внезапно вызвать множество чужих воспоминаний или картин будущего. В глазах темнело, голову сжимало раскаленным обручем, против воли вырывались слова пророчеств, и Морэйно падал без чувств. Общение с друзьями пришлось прекратить, также стало невозможно посещать наставника вместе с другими ребятами. Оставить пришлось и обучение стрельбе, фехтование и верховую езду. Морэйно боялся, что может причинить кому-нибудь вред, да и видеть бесконечные убийства было невыносимо для впечатлительного ребенка. Вот так и стали его лучшими друзьями книги, лишь сестры иногда скрашивали досуг. Матушка снова плакала, но отец не унывал: — Ничего, все пройдет! Войдет в возраст, окрепнет, совладает с даром. Я же говорил — дед у меня был неплохим предсказателем. К нему из многих мест советоваться приезжали! Не плачь, Ландис! Все наладится. Матушка доверчиво улыбалась мужу. Она все еще любила его, хоть иногда и сожалела о том, что отдала свое сердце красивому чужестранцу. Но все её сожаления были забыты, когда Соронто погиб. Перед его поездкой Морэйно мучило дурное предчувствие. Он просил отца остаться, но тот отмахнулся. — Ты еще слишком мал и даром почти не владеешь. Мало ли, что тебе почудилось! А меня ждут важные дела! Отец уехал, а сын снова свалился без чувств и провалялся в постели больше недели. О гибели Соронто от рук разбойников сообщил его друг и компаньон, он же привез тело. Ландис с воплем упала на труп мужа, билась в рыданиях, покрывала поцелуями мертвое лицо. Её еле смогли увести. Матушка рыдала до дня похорон, а вечером набросилась на сына: — Ничтожество! Жалкий придурок! Ничего не можешь! Ты даже отца не мог убедить! Как мы теперь будем жить?! Убирайся! Она ударила остолбеневшего мальчика по лицу и размахнулась для следующей пощечины. Морэйно в ужасе застыл. Его сердце разрывалось от горя, жалости и вины: он действительно не спас отца. Ударить второй раз матушка не успела, друг Соронто перехватил руку обезумевшей от горя женщины, подхватил её и унес в спальню, позвав служанок. Вернувшись, Галендир тихо сказал мальчику: — Забудь. Это не она говорила, а горе. Только забыть так и не удалось. Душу саднило до боли, а видения стали появляться еще чаще. Они терзали и мучили его, пытаясь заставить окончательно скатиться в бездну безумия. Морэйно держался из последних сил, иногда ему казалось, что кто-то родной и близкий удерживает его на краю длинными, тонкими, почти призрачными пальцами и ласково шепчет: «Держись. Настанет и твое время…»2
Через год матушка неожиданно вышла замуж за друга и компаньона отца, и жизнь мальчика снова переменилась. Отчим отнесся к пасынку с необычайной заботой и пониманием. Он нанял наставников, которые теперь приходили в их дом и давали уроки, он приносил книги, брал с собой на прогулки. И никто в присутствии Галендира не смел обидеть Морэйно. Видения и припадки пасынка отчим принимал спокойно, они почему-то не вызывали у него ни страха, ни отвращения. Матушка тоже слегка подобрела к сыну, а точнее, перестала обращать на него внимание. Сестры опять стали ласковы к своему брату. Видения приходили все реже, припадки и головные боли перестали мучить. Морэйно был почти счастлив. Он с радостью воспринял рождение младшего брата. Матушка попыталась запретить ему нянчить малыша, но Галендир отменил её запрет. Отчим совсем не был похож на отца: замкнутый, суровый и властный. Его слово было законом, даже Ландис не осмеливалась спорить с мужем. Но в то же время он был заботлив и добр. На пятнадцатый день рождения отчим отдал Морэйно отцовскую цепочку с камешком. Юноша растерялся: он никак не мог решиться взять таинственный знак. Он жаждал и боялся. — Ну, что же ты? — удивленно приподнял бровь Галендир. — Отец велел отдать его тебе, когда придет срок… Зажмурившись, юноша взял цепочку. Пальцы сами собой крепко сжали холодноватый хрусталик, сердце отчаянно забилось, предчувствуя тоску и боль, но ничего не произошло. Ночью ему приснился деревянный город, цветущая долина, сгибавшиеся под тяжестью плодов ветви яблонь. Часто в своих снах он видел этот город и его удивительных обитателей, они жили легко и радостно, и ему отчаянно хотелось попасть туда, в ту ушедшую навсегда жизнь. И он знал, что никогда не вернётся, потому что возвращаться больше некуда. Морэйно понимал, что это не его желания, а чьи-то еще. Наверно, того человека, чей знак он носил на груди. Потом снилось иное — и тоже не его. Почти каждую ночь Морэйно жил чужой жизнью, в которой были лишь горький запах осенних цветов, дым костров и бесконечное, безысходное одиночество. Подушка поутру всегда была мокрой от слез. И все же непонятный знак ему помог. Теперь стало проще отличать прошлое от будущего и не путать их с настоящим. Морэйно даже смог обучиться верховой езде и перестал бояться прикасаться к оружию, хотя научиться стрелять и фехтовать так и не решился. Но иногда видения все же накатывали внезапно, заставляя предсказывать окружающим их будущее. И тогда он снова видел страх и отвращение на лицах людей, а матушка тихо шипела, когда её не слышал муж: — Мерзкое отродье. Лучше бы ты во младенчестве умер. И сердце снова сжималось от боли. Обучиться какому-либо ремеслу Морэйно толком не смог, и в том не было его вины: из-за видений никто не пожелал взять его в ученики. К торговым и воинским делам он оказался неспособен, да и кто бы доверил их хрупкому болезненному юноше, готовому в любой момент вещать нечто странное или, хуже того, свалиться в припадке на землю. Продолжателем своего дела Галендир видел родного сына, пасынок этому был только рад, он и сам понимал, что торговля и поездки не для него. В конце концов местный целитель согласился взять Морэйно в ученики. Начитанный юноша прекрасно разбирался в травах и отменно знал их свойства. Он очень старался, наставник был доволен, но вмешались видения. После нескольких предсказаний юного травника жители потребовали его выгнать и отказались покупать составленные им снадобья. — Отравит или сглазит! Целитель со вздохом расстался с учеником. Дома матушка набросилась с руганью, но Галендир нашел пасынку новое место. На сей раз его принял своим помощником старый книжник. Переписывать книги было приятно и легко. Морэйно любил читать, ему нравилось вдыхать запах старой бумаги, чернил, ему нравилось подклеивать корешки и страницы и просто прикасаться к томикам, переживших многое и многих. И даже часто накатывавшие видения прошлого не могли до конца отравить его радость. Старик Гертас жалел своего помощника и никогда никому не рассказывал о тех странных словах, что подчас шептал в полубреду юноша. Морэйно наслаждался каждым днем, проведённым в книжной лавке. Здесь лучше, чем дома, и даже служанка Гертаса не шарахается от него, а напротив, заботится, стараясь подсунуть лучший кусок. Юноша задерживался в лавке дотемна, а иногда оставался ночевать. Словно солнечные лучи озарили его жизнь, было тепло, легко и радостно.3
Она была как звездочка, упавшая с небес — маленькая, яркая, теплая и загадочная. Нежная улыбка, темный шелк волос, лучистые глаза, в которых виделся отзвук печалей. Совсем юная и уже вдова. Приехала из дальних земель, найдя приют в этом городе. Она тоже любила читать и частенько заходила в лавку старого Гертаса. Как-то раз они встретились глазами, и промелькнула искра. Морэйно испуганно замер, руки разжались, стопка книг рассыпалась по полу. Она бросилась помогать, их руки соприкоснулись. Голова пошла кругом, она потупилась, что-то пробормотала, потом вскочила и убежала. Он напугал её. Конечно, напугал! Кто он — местный сумасшедший, а она такая чистая, робкая… Как он посмел коснуться её! Морэйно всю ночь не спал, мучаясь из-за своей оплошности. И что делать? Извиниться? Но не испугает ли он её еще сильнее? А вдруг она больше не придет в лавку? Разве он осмелится явиться к ней домой? Терзания оказались напрасны. Она пришла, она улыбалась ему, они беседовали о книгах — в этот раз и еще потом. Сколько их было, её визитов, он хранил в своем сердце каждый! Силиврен… Нежное и благоуханное имя. Силиврен… Белое сияние, озарившее его жизнь. Она тоже одинока, она, как и он, любит книги. Она столько страдала. Она его понимает! И пусть она старше на пять лет, он подрастет и женится на ней. Силиврен не будет ни в чем нуждаться. Она забудет недобрых людей, выгнавших её в холодную ночь с грудным ребенком после трагической кончины её молодого мужа. Она забудет всех, кто не помог ей. У них будут дети, и любимая перестанет грустить о смерти дочурки, хотя бедное дитя навеки останется в её памяти. Морэйно ждал, когда ему исполнится восемнадцать. Тогда он попросит у Галендира свое наследство. Отчим понимает его, он не откажет пасынку. День был ясный и солнечный, Гертас позволил уйти из лавки пораньше. Морэйно собрался навестить Силиврен и отправился домой переодеться в праздничную одежду. Тщательно расчесав волосы, расправив складки туники, начистив сапоги, он решился попросить у матушки позволения нарвать в саду букет цветов. Осторожно ступая, подошел к двери её покоев. Собрался постучать, но остановился, услышав громкий голос матери. — Как ты не понимаешь?! Я устала от него! И кто возьмет в жены моих дочерей, зная что их брат то ли безумец, то ли колдун?! — Меня мало волнуют твои девки, Ландис! Еще меньше меня волнуешь ты! — голос Галендира звучал на удивление холодно. — Но истерик я не потерплю. И запомни раз и навсегда: я запрещаю тебе оскорблять сына и обсуждать его с родными и соседями! Еще одно твое слово, и я подыщу другую хозяйку в свой дом. — Как ты смеешь?! — закричала мать. — Я все отдала тебе — деньги, дом, саму себя, я родила тебе сына — здорового, красивого ребёнка! А ты?! Ты готов избавиться от меня ради этого урода? Почему?! Галендир, почему?! — Позволь мне не сообщать тебе о своих мотивах, — с издевкой ответил отчим. — А смею я все, что захочу, и не тебе возражать мне! Дочкам я найду женихов, не волнуйся, но у старшего должна быть спокойная жизнь и счастливая семья. И мне непонятно, за что ты так ненавидишь своего ребенка, Ландис? — Он чужой! — горячо зашептала матушка. — Он зло! Он принесёт беду! О, если бы ты знал, как я проклинаю тот миг, когда родила его! Избавься от него, иначе будет худо. Прошу тебя! — её голос зазвенел и оборвался. — Суеверная дура, да еще с дырявой памятью. Я говорил, не смей обижать мальчика. Повторяю последний раз: хочешь жить — придержи язык! Звук пощечины, вскрик матери, дверь распахнулась, и Галендир широкими шагами вышел из комнаты. Пасынка он не заметил. Морэйно, ошарашенный, замер в углу. Отчим ушел, мать выла в голос. Юноша хотел было утешить её, но вспомнил полные ненависти слова. Почему? Ну почему матушка его ненавидит? Ведь он же не виноват, что таким родился. Стало так больно, что в глазах потемнело. Собрав последние силы, Морэйно выбежал в сад. Перед глазами мелькали жуткие видение — кровь, стоны умирающих, зарево пожаров, потом его окутала тьма. Очнулся, когда на землю опустились сумерки. Сад казался призрачным в лучах уходящего солнца. Отряхнув тунику от налипших комочков грязи, Морэйно в растерянности призадумался. На свидание он уже опоздал, да и не стоит пугать Силиврен, показываясь перед ней в таком виде. Наверно, ему нужно оказаться от неё. Разве может тот, кому желает смерти родная мать, сделать счастливой любимую женщину? Таким стоит бежать от всех, чтобы не отравить жизнь других своим несчастьем. Он должен помочь Силиврен найти хорошего человека и дать приданое, чтобы любимая больше никогда не знала нужды. Пошатываясь, Морэйно направился прочь из дома, оставаться в его стенах после слов матери было невыносимо. Он и раньше знал, что матушка не любит его, но полагал, что она всего лишь винила за смерть отца. А теперь?.. Теперь все изменилось — ей противен его дар и он сам, он мешает выйти замуж сестрам. Домой он больше не вернётся. Да и Галендира почему-то видеть не хотелось: уж слишком жесток он был с матушкой. А ведь она искренне любит его. Не торопясь, юноша пошел по узким улочкам города. В горле пересохло, ноги еле шли. Появиться в таком виде перед книжником значит вызвать расспросы. Он зашёл в трактир. Там было полно народу, служанки сбивались с ног, разнося подносы с едой и напитками. На юношу, заказавшего лишь воды и хлеба, внимания почти не обратили. Морэйно притулился в уголке, стараясь не попадаться никому не глаза. В трактире он был лишь два раза вместе с отчимом, к тому же днем, и столько пьяной публики никогда не видел. — Эта дура мне уже плешь проела! Лоэг, никогда не женись на дуре. Даже на красивой. Дура — она и есть дура! Эй, девка, еще вина! — Морэйно с ужасом узнал в сидевшем за столиком неподалеку от него мужчине отчима. Галендир выпил уже достаточно много, его лицо покраснело, голос сделался громким и хриплым. Стуча кружкой по столу, он изливал душу высокому худощавому мужчине с лицом, пересеченным шрамом. Явно наемник. Кажется, Морэйно его видел пару раз в кабинете отчима. — И зачем ты на ней женился? — тихо спросил Лоэг. — Ты же знал, что Ландис дура. Соронто не раз говорил, что курица была бы лучшей женой, чем его красотка. У той хотя бы такого самомнения нет. — Ты прав, друг, дура с самомнением — это худшая из дур! А моя еще и суеверная! Соронто жил с ней ради сына. Умный мужик был, жаль, нарвался на шальную стрелу! Эх, не повезло бедолаге! — И в чем заключался его ум? — А в том, что дома долго не сидел. Да у него в каждом городе по жене было, одна краше другой. Любил он красивых девок, и они его любили. Детишки тоже были. Он бы эту курицу давно оставил, кабы сынок дара не унаследовал. Соронто деда уважал, а тот ему велел, коли Видящий в роду появится, позаботиться о нем. Нелегко предсказателям жить. — И то верно, кабы не ты, прибили бы давно уже мальца. — А то! Родная курица бы и прибила! Я на ней ради мальчишки женился, да и дело прибрать не мешало к рукам. Больно удачно у Соронто пошло. — У него все удачно шло! Давай выпьем за то, чтобы ему там, где он сейчас, светло было! — Давай! Мужчины подняли кружки и, отпив, со стуком опустили на стол. Морэйно, сжавшись в комочек, слушал их разговор. Душа пылала от негодования: его отец не был таким! Он любил матушку! Он ей не изменял! — Ландис — хозяйка хорошая, была бы поумнее… Но дочки, правда, не такие глупые. Найду я им женишков! Лоэг, тебе какая больше нравится — светленькая или темненькая? Бери, приданое хорошее дам! — Рано мне еще на покой. Да и без подачек обойдусь! — Не обижайся! А девки неплохи, их бы от матери подальше… И понимающие. Как сказал, чтобы к брату хорошо относились и бредни матери не слушали, так сразу шелковые с мальчишкой стали. Просто золото, а не девки! — Да, понимающая баба — дорогого стоит! — А то! — отчим осушил еще одну кружку. — Девка, вина! Ты что, уснула?! Служанка тут же принесла поднос со всякой снедью и большой кувшин. Галендир ущипнул её пониже талии. Девица глупо захихикала и, поскользнувшись, села на колени к мужчине. Стало противно, но уйти не было сил: ноги будто приросли. Морэйно закрыл лицо руками, чтобы не видеть происходящего. Некоторое время слышались смешки, пьяное бормотание, потом снова стук кружек. — Принеси-ка еще вина, красавица! — в голосе Галендира послышались мурчащие нотки. Как у сытого кота. Морэйно зажал рот рукой: съеденный хлеб просился наружу. — Я и сыну своему наказал старшего брата не обижать и дурного о нем не говорить! А знаешь, сколько я потратил, чтобы соседям рты заткнуть! — Ага. А сколько синяков мальчишкам понаставил! — хмыкнул Лоэг. — И зачем все это? Зачем тебе, Галендир, предсказатель? Собрался его на ярмарке показывать? Или думаешь, наши темные горожане придут к нему за знанием будущего? Дед Соронто в иных краях жил… — Ты слишком мелко мыслишь! — ухмыльнулся отчим. — Мальчишка — золото, окупит в сотни раз мои расходы. Его бы подучить немного, но у нас Видящих считают колдунами и пожгли почти всех. — На севере вроде есть какие-то Говорящие с духами. Сам там не был, но слухи доходили. — На север нам не сунуться. Тамошние жители в таких лесах живут, что не пройдешь, да и чужаков не жалуют — прибьют без лишних слов и в болоте утопят. — Не-а, они сразу утопят, им мечи тупить неохота да и стрел жалко. Так что ты надумал? Или это тайна? — Тайна, но не от тебя, — Галендир понизил голос. — Подальше на юге и востоке есть места, где такие предсказатели на вес золота. Нашёл я одного королька, который мне за мальчишку неплохо заплатит. К слову сказать, немного деньжонок он мне авансом дал, но большую часть получу, когда привезу Видящего. — Ну, ты даешь?! — то ли восхитился, то ли возмутился Лоэг. — Пасынка своего продал! — Ну и что?! Там ему лучше будет. Почитать будут, заботиться, а он будущее предсказывать станет. И ему хорошо, и правителю хорошо, и мне золотишко. Там и тебе достанется. Вот восемнадцать мальчишке исполнится, и отвезу его в те дальние земли. — Так он тебе и поедет! — Ты поможешь, да еще у меня одна хитрая задумка есть… — он стал говорить еще тише, но Морэйно навострил уши. Глова была пустая, а сердце противно кололо. — Хитро придумал! — воскликнул Лоэг. — Тише ты! Самую лучшую девку нанял, сам на неё облизываюсь. Чего только не сделаешь ради неродного сыночка! — он довольно рассмеялся. — Талантливая особа! Я и сам-то не понял, что она из этих… И имя-то какое себе взяла — Силиврен. — Это я придумал! Сдерживая стон, юноша медленно поднялся из-за стола и тихо направился к двери. Это неправда! Силиврен не такая! Она чистая, добрая, она как роса поутру на цветке. Но ему надо уходить. Он сейчас пойдет к любимой и все ей расскажет. Они уйдут вместе. Ничего, он справится. Ни от отца, ни от отчима, ни от матери с сестрами ему ничего не надо. Он сам себя и Силиврен прокормит. Распрямив плечи, Морэйно направился к Силиврен. Уже наступила ночь, окна в домах были темными, и лишь одно слабо светилось, в том доме, где жила любимая. Посчитав это добрым знаком, юноша робко постучал, ему не открыли, он постучал чуть сильнее — тишина. Наверно, девушка засиделась над книгой. Он представил себе её, такую нежную и хрупкую, склонившуюся над толстым фолиантом. Осторожно ступая, Морэйно подошёл к окну, штора была не задёрнута. Силиврен и впрямь не спала. Впрочем, она и не читала. Её прекрасные темные волосы рассыпались по белоснежным плечам, и ни платье, ни сорочка не скрывали безупречной наготы её тела. Молодая женщина была не одна: сильные руки одного из наемников отчима сжимали её в страстных объятиях. Она отвечал ему не менее пылко. Не разбирая дороги, юноша бросился прочь. Он не помнил, сколько бежал и куда, очнулся, лишь натолкнувшись на чей-то покосившийся забор. Потом его долго и нудно рвало. В конец измученный, он все же сумел подняться с колен и оглядеться — окраина, здесь жили нищие, воры и все те, кто скрывался от закона. — Ишь ты, какая цыпа к нам залетела! — издевательски проговорили над ухом. — Гони денежки, красавчик! Морэйно растерялся — его окружили трое парней самого наиразбойнейшего вида. Они нагло ухмылялись, один поигрывал ножичком. — Чего застыл? Гони денежки и тряпки скидывай! Нам они нужнее, — троица дружно загоготала. В глазах потемнело. — Вы все умрёте! Ты — от кинжала друга! Тебя порвут собаки! А ты, — тонкий длинный палец Видящего указал на главаря, — окончишь свои дни на виселице! Смех оборвался. — У него в глазах тьма клубится! — тоненько взвизгнул один из грабителей. — Тикаем! Они сломя голову помчались прочь.4
Морэйно, не помня, как и зачем, пришел в лавку книжника. Наверно, некуда было больше идти, ноги шли сами. Он открыл дверь, поднялся по лестнице. Было уже утро. Старая Далфа суетилась у плиты. — И что ни говори, Гертас, а как он взглянет своими глазищами, так мне сразу не по себе. Словно сама бездна на тебя смотрит! — Нет, я больше не могу! Ну, сколько же можно! — юноша бросился бежать. — Стой, дурашка! — Морэйно и не знал, что старый Гертас так быстро бегает. Костлявые пальцы вцепились в рукав туники. — Ты чего удумал? Что с тобой? — книжник с участием и тревогой смотрел на юношу. — Я? Я ничего, — он не знал, что говорить. Да и как рассказать о том, что ты ненавистное всем ничтожество, что мать мечтает о твоей смерти, сестрам ты только мешаешь, а отчим собирается тебя продать. Про Силиврен думать было невыносимо больно. — Прости ты меня, дуру старую, — Далфа осторожно коснулась его руки. — Ну, сказала глупость! Взгляд у тебя и впрямь подчас страшный, но сам-то ты хороший мальчик. Слезы подступили к горлу и потекли из глаз. Морэйно давился рыданиями, и говорил — долго и бестолково. Однако Гертас все понял. — Значит, так, сегодня отдохнешь, а завтра отправишься в путь! — распорядился он, когда умытый юноша сидел в его кресле у окна. — Оставаться тебе здесь нельзя. К родным не ходи, они скоро тебя не хватятся, а потом я скажу, что послал тебя в соседний город за книгами. Книжник рылся в сундуке, то доставая, то убирая какую-то одежду. — Завтра один из моих поставщиков уезжает, он не местный и здесь редко бывает. Вот с ним и поедешь. Отвезет он тебя к моему другу, тоже книжнику. Учились когда-то вместе. Муилрин побольше моего знает о севере, он тебе карту даст и подскажет, куда идти. Тебя и впрямь к Говорящим надо, если они не сказка, конечно. Спорить юноша не мог, все его тело сковала необычайная слабость, в голове был туман, перед глазами плыло. Он пытался возразить, когда Гертас дал ему мешочек с деньгами, но тот прикрикнул: — Это твой заработок. Не смей отказываться! Потом его усадили на телегу. Щуплый кучерявый мужичонка хлестнул соловую лошадку, и родной город скрылся из глаз.5
Муилрин два раза прочитал письмо от своего старого друга, потом предложил юноше отдохнуть в его доме. Морэйно послушался. Почему-то все вдруг стало таким неважным, что, наверно, явись за ним отчим, он бы и за ним последовал беспрекословно. Будто сама судьба тащила его за волосы, и не было ни сил, ни желания ей сопротивляться. Так же безразлично и покорно он выслушал распоряжения друга Гертаса, взял карту и пообещал отправиться в серверные земли. — Там тебе помогут. Говорящие не сказка, они есть, и люди северных кланов не убивают всех подряд. Тебя они примут, мальчик, — в голосе Муилрина ясно слышалось сочувствие. — Хорошо, я поеду туда. В сторону земель северных кланов юный Видящий отправился с торговым караваном. Дальше ему предстояло ехать одному. Морэйно не понимал, как сможет добраться до каких-то неведомых Говорящих: окутавшее его безразличие все не отпускало, мысли вязли в тумане, чувства заледенели. Разбойники напали внезапно, охранники были убиты почти сразу, потом пришел черед купцов. Морэйно ударили по голове рукоятью меча. Очнулся он среди трупов, терзаемый головной болью. Ни карты, ни кошелька не было, но самым страшным оказалось то, что исчезла цепочка с камешком. Лишь ужасная головная боль и тошнота помешали предаться отчаянию. Наверно, он бы и умер среди разоренного каравана, если бы не отряд стражи, охотившийся как раз за теми самими разбойниками. Юношу перевязали, напоили, расспросили и отправили в близлежащий город. Карты не было, денег не было, и цепочки тоже не было. Видения, правда, после всех событий не терзали его. Какое-то время Морэйно работал помощником целителя, а потом внезапно предсказал смерть бургомистру. Целитель в тот же день велел убираться. — Уходи, если тебе дорога жизнь! — А ты? — Я-то сумею доказать, что тут ни причем. И без тебя это будет проще. Морэйно ушел. Потом был еще один городок, потом другой. Видения вернулись и терзали его с новой силой. Вскоре он опять перестал отличать прошлое и будущее от настоящего. Он уже не замечал чужих взглядов — испуганных, презрительных, сострадательных. Он жаждал лишь смерти. Как-то поздней осенью юноша покинул одно из своих временных пристанищ и ушел в лес. Сначала было очень холодно, потом он согрелся. Пришли видения, но не жуткие, а нежные и ласковые. Его словно баюкали, напевая колыбельную. Скоро все кончится. Скоро он все забудет. Как же сладко заснуть навсегда… «Не смей. Ты нужен. Тебе слишком рано. Не смей, мальчик!» — Ну-ка открой глаза! Не смей спать, придурок! Ишь ты, чего удумал! Помереть ему захотелось! Ворчливый голос и легкие пощечины не были сном. Над ним склонилось морщинистое лицо старухи. — Ишь чего удумал! В лес ушел! Дурак! — припечатала она и ловко влила в рот Морэйно горькое снадобье. Болел юноша долго и мучительно. Не спадал жар, мучил кашель, но видений не было. — Отвар я тебе дала, — пояснила старая травница, когда Видящий наконец-то смог говорить. — Он поможет. На время. В Малых урочищах юноша стал помощником местной знахарки. Нибвен была ворчлива, но добра. Сельчане относились к ней со страхом, смешанным с уважением. Так же стали относиться и к Морэйно. Здесь над ним не смеялись, просто старались держаться подальше. Потом он стал учить местных ребятишек. Наиболее прилежным и упорным был Ларен. Его мать была из хорошего рода, и что связало Финис с местным забулдыгой и неудачником, Морэйно понять не мог. — Наверно, решила, что любит. По молодости все мы чудим. Только иные знают, где остановиться, — проворчала как-то Нибвен. Рядом со знахаркой было уютно и спокойно. Её отвар помогал: видения не приходили так внезапно и не были столь навязчивыми. Потом Нибвен умерла, и знахарем стал он. Староста относился к Видящему как к необходимому злу. А в целом Морэйно жил неплохо. Сельчане в благодарность за исцеление приносили хлеб, молоко и яйца. Мясо он не ел, да и вообще ему мало было надо. Начинало казаться, что вся его жизнь так и пройдет среди лесов и болот в небольшой деревеньке. Это даже радовало, хотя и не хватало книг. Но безмятежность была кажущейся. Ориль своей красотой выделялась из всех девушек деревеньки, она чем-то даже напомнила ему Силиврен. Морэйно знал, что красавица не любит Рондора, знал, что бегает к пастуху. Предчувствие было неясным, и все же он сказал ей. — Не ходи завтра к реке! Девушка рассмеялась. Морэйно попытался убедить, смех стал еще громче, Ориль поддержали и подружки. — Да он тебя ревнует! — Не ходи, беда будет! — тоскливо протянул вслед девушке молодой знахарь. Ориль не послушалась, пошла к реке и нашла свою смерть. Морэйно даже не удивился, когда в двойном убийстве обвинили его. Не было страшно, когда вязали руки, не было больно, когда его избивали — все застили жуткие картины гибели деревеньки. Золото, рядом с которым уснула смерть, кровь на топорище, язвы, кашель, кровь, огонь, пожирающий сухое дерево частокола и домов. Он кричал, он шептал и умолял: — Беда идет! Смерть идет! Его били по лицу, ломали пальцы. — Проклятый колдун! Не поддадимся твоей власти! Он видел все так ясно, но объяснить не мог, слова застывали на губах. И на костре было не страшно — было горько, что ему не верят даже сейчас. Смерть обещала быть мучительной, но Морэйно почти был рад: несколько мгновений боли, и его больше не будет. Только ведь и они умрут! — Поверьте, — еле слышно шептали губы. А сельчане вздрагивали, думая, что колдун проклинает. Но проклинать Морэйно за свою короткую жизнь так и не научился.6
Боли не было, лишь медленное погружение в пустоту. В ней таяли звуки, исчезали краски, меркло сознание. Кто он? Что с ним? Все это становилось неважным, пустота манила, обещая желанное забвение. Скоро ничего не будет и его не будет. Никогда. И пусть! Грудь сдавило, словно тисками, боль кольнула в висок, перед глазами поплыли радужные круги. Он дернулся, стремясь вернуться в блаженное беспамятство. И снова померкли краски и чувства. Но теперь его окружало нечто — тягучее, густое, мерзкое. Отвращение охватило душу. Он снова рванулся куда-то вперед, желая уйти — далеко-далеко. Только бы не быть, не чувствовать. Он так устал… Неужели для него не найдется спокойного уголка? Нечто нехотя расползлось осклизлыми клочьями. И он увидел Тьму — бархатную, бездонную, всеобъемлющую. Где-то вдали послышалась мелодия — нежная и чарующая. На темном полотне зажглись звездочки, сначала крохотные точечки, они становились все крупнее и ярче. Они мерцали и пели — радостно и торжествующе. Серебряные, золотые, голубые и зеленые. Так вот они какие — Пути людей! Душа рванулась вперед — к звездам. Там он забудет все, там обретет покой. Песня звезд звучала все сильнее и громче. Он шагнул вперед. К ногам легла серебристая дорожка, идти по ней было легко и радостно. Шаг, еще шаг — и медленно уходит память. Боль, непонимание, отчаяние — все остается там, позади, за серой дымкой. Еще шаг, и забывается имя, лица родных… «Оглянись…» — еле слышный шепот где-то на грани тающего сознания. «Оглянись…» Против воли он обернулся. В оставленной им дали сияло маленькое пятнышко — голубовато-зелёное, окутанное серой прозрачной вуалью. «Не уходи», — мигнув, прошептало оно. — Кто ты? — сердце сжалось от тоски. — Арта. Не уходи… — Я так хочу покоя… и хоть капельку тепла… — непослушными губами прошептал он. «Покоя нет, есть лишь ничто. А тепло? Мне тоже так хотелось тепла!..» Пятнышко мигнуло. Теперь из бархатной Тьмы на него смотрели бездонные очи — серо-зеленые, прозрачные, как лесные озера. В них стыли тоска и печаль, в них таились любовь и нежность. — Не уходи… Ты уйдешь, и мне станет холоднее. Он осторожно шагнул ближе к этим дивным очам. В песни звезд послышалась печальная нота. Уйти или остаться? Впереди забвение, позади отчаяние. Он никому никогда не был нужен, кроме этого маленького мира, который сияет отраженным светом. Но зачем он ему? Слабый и беспомощный… — Ты мой хранитель! Бездонные очи смотрели с такой нежностью, что отвести взор было немыслимо. Тихий голос оставляемого Мира звучал для него громче звезд. Страшась и сомневаясь, он сделал еще один шаг назад. И снова его объяла Тьма, а потом перед глазами замелькали картины. Прошлое мешалось с будущим, и он, как и всегда, не смог бы отличить одно от другого. Цветущая долина, колосья пшеницы, спелые яблоки тянут вниз хрупкие ветви. Просыпающийся от зимнего сна лес. Венки, плывущие по воде. Резные ставни, деревянный город, залитый солнцем. Дым пожарищ, стоны, кровь. Вскинутые к небу руки в оковах, черные волосы, в один миг ставшие седыми. Разноцветные ирисы, нежный ландыш на лесной полянке. Тонкие руки держат в руках меч. Как же он тяжел для них! Заснеженные горы и высокие шпили замка, словно созданные из черного хрусталя. Лучистые глаза на измученном лице. Взмах орлиных крыльев. Дивно прекрасное лицо, изуродованное когтями птицы. Чайка, летящая над пенными волнами. Потоки лавы. Тонкие веточки полыни. Расколотое молниями небо… Картины мелькали, сменяя одна другую. И снова он видел высокого стройного мужчину в черных одеждах, его сияющие звездным светом глаза. Он не был человеком, и эльфом не был. Кто же он? «Один из Творцов этого мира, оставивший его, чтобы спасти», — ответил ему тихий голос откуда-то издалека. Творец теперь не был один, он держал за руку девочку, очень похожую на него, только глаза её были цвета солнца. И снова небо раскололи молнии. По звёздному небу мчались всадники на невиданных конях. Развевались черные плащи, сияли огнем их глаза. Рыжекудрая женщина держала на руках маленькую девочку, её обнимал за плечи высокий черноволосый мужчина с удивительно красивым, но суровым лицом. Ярко светило солнце, и по цветущему лугу бежала девушка в серебристо-зеленом платье. Разметались по плечам пепельные кудри, сияли радостью зеленые очи. Узкая, но сильная рука вкладывала меч в ножны. Высокий человек в черных одеждах шел ей навстречу. В лучистых глазах его надежда сменяла тревогу. А потом над миром встала радуга — настолько яркая, что на миг он зажмурился, а когда открыл глаза, над ним качался потолок. Потом появилось мужское лицо — нечеловечески прекрасное. Совсем недавно он видел его в своих видениях. Только сейчас серые глаза смотрели с участием. К губам поднесли чашу с пахнущим горечью отваром. Пить он не хотел. Но отказать повелительному взгляду не смог. Сделав пару глотков, он снова закрыл глаза. Кровать мерно покачивалась, потом послышалась нежная убаюкивающая песня. Он никогда не слышал её раньше, но готов был поклясться, что знал её всегда.