«А весною я в ненастье не верю, И капелей не боюсь моросящих. А весной линяют разные звери. Не линяет только солнечный зайчик.» Н. Матвеева
1
— Не подходи! Чего ты ко мне прицепился? — выкрикнула Тинни, обернувшись лицом к своему преследователю. Мужчина ничего не ответил. Он медленно шел к ней с обнаженным мечом. Почему-то в спину удиравшему со всех ног менестрелю он не выстрелил, хотя лук у него был отменный, да и в колчане стрел полно. Благородный слишком, что ли? Но легче от этого предположения не стало. Тинни была шустрая и быстрая, но убежать от эльфа она бы не сумела. А именно эльфом и оказался её неожиданный враг. Чем не угодил перворождённому менестрель в таверне, она так и не поняла. Может ему не понравилась песня? Или сам исполнитель? Прослушав пару куплетов, невесть зачем припершийся в общий зал эльф холодно сказал: «Зло!» и достал меч. Благосклонно слушавшие немудреную песенку постояльцы уткнулись в свои тарелки, трактирщик сделал вид, что оглох. Незадачливому исполнителю пришлось делать ноги. Сколько раз ей приходилась удирать, Тинни и сосчитать бы не смогла, но на этот раз удача от неё отвернулась. Она была буквально загнана в тупик. Сзади высокая каменная стена — ни щелочки, чтобы просочиться, ни щербинок, чтобы вскарабкаться наверх. Да и не успеет она. А впереди эльф. Девушка прижалась спиной к стене, закрывая полой плаща лютню. Меча не было, да и не помог бы он против перворожденного, большинство из которых весьма искусны в воинском ремесле. Высокий, стройный, красивый — глаз не отвести. Точеные черты лица, золотые волосы крупными локонами на плечи падают, пальцы длинные, тонкие, крепко сжимают рукоять. А глаза — утонешь, если бы не их взгляд. Холодный, оценивающий. Пощады не жди. — Дяденька эльф, не убивайте меня! Я хороший! — умоляюще проговорила она, незаметно пытаясь разорвать подкладку куртки. Холодная усмешка тронула красивые губы. — Ты служишь Тьме! — Да не служу я никому! Я ради пропитания выступаю! Кушать же хочется, это вам, бессмертным, хорошо! Проклятые нитки оказались слишком прочными. Тинни чуть не заплакала. Надеяться и так не на что, а тут еще… — Тебе ничто не поможет, прислужник Зла! — он сделал еще шаг навстречу. — Не прислужник я! Ты что, глухой?! И вообще, девушка я — честная и порядочная! — закричала Тинни. — А яблоки и булки не в счет! Перворожденный приостановился и опустил меч. Видно, своим заявлением она его озадачила. Невысокая, худенькая и угловатая, с неровно обрезанными волосами неопределённого цвета, в потертой мужской одежде Тинни походила на мальчишку. И даже более тонкие черты лица не наводили людей на мысль, что перед ними девушка. Тинни уже давно выдавала себя за юношу: бродить по дорогам парнишке проще, чем девчонке. Красавицей она никогда не была, а наряд сводил на нет и ту капельку миловидности, которая досталась ей от считавшейся редкой красавицей матери. Впрочем, и досталось там совсем чуть-чуть, все остальное унаследовал брат. Вот уж кто был хорош собой. По сравнению с братом этот ушастый — страхолюдина. Вон глаза какие злые! Наконец-то девушке удалось разодрать шов. Теперь осталось лишь надеть кольцо. Брат говорил, что оно волшебное, и еще что-то, только она не слушала. Запомнилось лишь, что колечко досталось ему от волшебника и само оно непростое. Впрочем, брату кольцо не помогло, но, может, потому, что он его так и не надел? — Отрекись от Тьмы, отдай мерзкое творение черных рук и убирайся! — возвестил эльф. — Отрекусь, отрекусь! — торопливо проговорила она. — Не нужна мне тьма, пусть свет всегда будет! — Лютню давай! — З-зачем? — Тинни крепче прижала к себе музыкальный инструмент. Лютня была её кормилицей, и единственной вещью оставшейся от семьи, да и привыкла она к ней за все странствия. — Творение Врага следует сжечь! — Не отдам! — девушка вцепилась в лютню еще сильнее и наконец-то надела на палец кольцо, пожелав, чтобы оно избавило её от эльфа. На миг стало холодно, потом жарко, перед глазами поплыл туман — и все… осталось по-прежнему. Тот же городишко, злобный ушастый с мечом перед ней, а за спиной шершавая кладка крепостной стены. На глазах выступили слезы — обманули! Теперь спасения нет. — Ты выбрала! — Перворождённый поднял меч. — Я визжать буду! — прошептала Тинни, закрывая глаза. Пальцы коснулись черного прохладного дерева. «Вот и все, подружка! Настал наш последний час!» Не будет она визжать, лучше они сыграют — в последний раз. Пальцы привычно коснулись струн. Девушка хотела исполнить нечто разудалое, но лютня словно сама запела. Тинни была готова поклясться, что никогда не слышала такой чарующей мелодии, и уж точно в её голове она бы не родилась. Вот брат, пожалуй, смог бы такое сочинить… Девушка играла, а удара и боли все не было. Девушка открыла глаза. Перворождённый стоял, опустив меч, и потрясенно смотрел куда-то вдаль. Потом вдруг оружие выпало из его рук, а сам он со сдавленным стоном бросился прочь. Тинни вздохнула, отшвырнула ногой в канаву меч и помчалась в другую сторону. А то вдруг этот злобный эльф передумает и снова решит её убить? По щекам текли слезы обиды. Говорили, что эльфы добрые и всем помогают, но, оказывается, врут сказки. Как же обидно! И что она ему сделала?!2
Покинув оказавшийся столь негостеприимным город, Тинни отправилась ночевать в лес. Звери не люди, просто так обижать не будут и вопить на бедного менестреля, что он «Зло», тоже не станут. Напротив, когда она устроилась под деревом на куче валежника и, взяв в руки лютню, тихонечко заиграла, вокруг стали собираться лесные жители: и зайцы, и лисы, и ежики, даже мишка приперся. И никто никого не обижал, а все дружно внимали нехитрой песенке. На миг Тинни таким чудесам подивилась: никогда прежде не случалось подобного, а потом махнула рукой — пусть слушают, раз им хочется. Впрочем, её раньше и прибить не пытались. Менестрель нежно погладила черное дерево. — Подружка моя верная, куда ж я без тебя? Только ты и осталась, — смахнув слезу со щеки, Тинни запела что-то озорное и залихватское, и лютня её подержала. Да так здорово у них получилось, что белочки на дереве весело запрыгали, а волчата принялись играть друг с другом. Дед, помнится, ругался, говоря, что сей музыкальный инструмент требует почтительного отношения, и играть на нем всякую чепуху, к тому же неприличную, не стоит. И чего неприличного он услышал в её песенках? Вон, в деревнях да трактирах Тинни всегда с восторгом слушают. Да и лютня не возражает. Может, устала она от возвышенных баллад да грустных песнопений, а может, просто веселья захотелось. Все равно плакать смысла нет: что случилось, того не исправить, а горевать о будущих бедах и вовсе дело пустое. Вдруг они тебя стороной обойдут, а не обойдут, тогда и думать будем. — Правда, подружка? И лютня, кажется, что-то утвердительно пропела в ответ. Тинни чтила деда и опасалась, а еще она очень любила и уважала старшего брата и, будь он жив, даже не осмелилась бы прикоснуться к этим серебряным струнам. Но брата убили, и кольцо ему не помогло, и ей тоже не помогло. Или помогло? Девушка посмотрела на тоненький ободок на пальце. Тот был почти невесом и незаметен. Ладно, поношу пока! Отчий дом Тинни покинула уже давно, удрав к брату. Ей тоже хотелось странствовать, а не ублажать бестолкового мужа. А к этому все и шло. Матушка в тот год всерьез вознамерилась выдать старшую дочь замуж: иначе никто младших не возьмет. Но Тинни решила иначе и напросилась в спутницы к брату. Лиирнир любил сестру. Обнаружив её на постоялом дворе, сначала хотел вернуть домой, но Тинни заявила, что все равно сбежит и будет одна путешествовать. Брат смилостивился, решив, что уж лучше он за озорной девчонкой присмотрит, а то еще попадет в беду. Опасно девушкам одним бродить по дорогам. Но ни в какую беду она не попала, мужской наряд и мальчишеские замашки не позволяли даже самому наблюдательному взору разглядеть в ней девушку. Брат вначале пытался заставить её носить платье, но, поняв, что мужская одежда охраняет его сестру надежнее самого острого меча, смирился. Впрочем, меча у Лиирнира не было, только лютня, подаренная дедом в знак признания его музыкальных талантов и одобрения его пути менестреля. Матушка, помнится, целую неделю на деда даже не смотрела. Не такой доли желала она своему умному да красивому первенцу. Надеялась, что займется он либо торговыми делами, раз уж так странствовать ему полюбилось, либо, как его отец и дед, будет музыкальные инструменты изготавливать, семейное дело продолжит. Но не сбылось. Дед заявил, что Дар отвергать нельзя: лютня в руках внука запела, а она не каждому отзывается. Черная лютня была семейной реликвией, с давних времен хранилась. Говорили, что сотворил её великий волшебник и вручил в дар одному из учеников своих — талантливейшему менестрелю. Тот долго бродил по свету, песней сердца радовал и души к свету звал, не давая в косности и пороке погрязнуть. И встретил он однажды дивной доброты девушку, и полюбили они друг друга. Вот от них и идет славный род мастеров да менестрелей. И обязательно хоть раз в столетие рождается тот, в чьих руках запоет черная лютня, и уведет нового менестреля вдаль дорога, как и предка его, чтобы нес он людям свет истины и жар души своей. И пусть нелегок будет его путь, но зато исполнен любви и милосердия. В детстве Тинни обожала эту легенду и мечтала, что лютня выберет её. Потом за играми мечты позабылись. Старшая дочь уважаемых всеми людей оказалась на редкость шаловливой девчонкой, из тех, кого заря выгнала и заря загнала. Сладить с ней никто не мог: и пороли, и в погребе запирали, и обеда лишали, а она все равно удирала. Лазала со своими дружками по садам-огородам, бегала в Черный лес за речку, воровала булки на рынке, просила подаяние в соседнем городе, пела озорные песенки, да такие, что матушка, раз услышав, чувств лишилась. А еще с малых лет Тинни дралась, как мальчишка, носила штаны и коротко обрезала волосы. Нос её был вечно обветрен, лоб поцарапан, щеки измазаны грязью, костяшки на пальцах сбиты до крови. Ни за что не признать в отчаянном сорванце девчонку, да и мальчишки её считали своим парнем и с легкостью шли за ней на очередную проказу. Матушка плакала, отец утешал, что в возраст войдет и остепенится, дед утверждал, что нужно пороть почаще. — Как пороть, если её не поймаешь? — резонно возражала матушка. Отец же был категорически против битья. — Я сам без плетки вырос и всех своих шестерых детей без порки воспитаю. Впрочем, пятеро были весьма приличными ребятишками, особенно Лиирнир, с детских лет отличавшийся редким умом и способностями к самым разным наукам. А уж как красив был брат! Строен и высок, волосы каштановые мягкими волнами на плечи падают, глаза зеленые, как озера лесные, брови темные да тонкие, а ресницы длинные, пушистые — любая девушка обзавидуется. Хорош был брат, все девицы на него заглядывались. Тинни же выросла мелкая, щупленькая, с веснушками, волосы прямые, непослушные и непонятного цвета, черты мелкие, нос кривоват, рот великоват, ресницы слишком светлые, а груди почти нет. Кто на такую посмотрит? Да она и сама не хотела, чтоб смотрели. И все же матушка нашла ей жениха — степенного купца, на двадцать лет старше, вдовца бездетного. Нашла да засадила дочь за вышивку, пытаясь пробелы в воспитании исправить. Тинни отмыли, в платье нарядили, волосы расчесали. Подальше отошли — скривились. Еще раз прическу сделали, другое платье надели. Снова посмотрели — снова скривились да рукой махнули: не сделаешь из галки канарейку. Впрочем, брат её всегда воробышком звал и колокольчиком. — Тинни, Тинни, звонкий бубенчик-колокольчик. Воробышек серенький да шустренький! Лиирнир её любил и понимал, потому и оставил рядом с собой, зная, что вольной птичке в клетке тошно будет. Да и не удержит этого воробышка ни одна клетка. Тинни и впрямь знакомства с будущим супругом не дождалась. Только служанки отвернулись, она пяльцы под стол, а сама в окно. Потом в мальчишескую одежду переоделась, лицо сажей измазала и понеслась в даль светлую за братом, который по зову души странствовать ушел. Лиирнир весточку домой отправил, чтоб не печалились родные о судьбе неразумной девчонки. Кажется, они только обрадовались, узнав, что от такой обузы избавились. По крайней мере, за пять лет, что бродила она с братом по дорогам Средиземья, никаких попыток вернуть блудную дочь родители не предприняли. Хорошо они жили, вольно. Брат в городах песни пел, такие, что душа переворачивалась и в небо летела. Тинни иногда ему помогала, выступая там, где публика погрубее. О том, что они брат и сестра, люди не догадывались, считая щуплого мальчишку помощником или учеником господина менестреля. Тинни вела их дела, хранила у себя все деньги. Брат был слишком добр и прост, а её обмануть никому не удавалось. Она торговалась на рынке, нанимала комнаты. Лиирнир подчас ругался: — Тинни, мне стыдно! Мы же не бедные, что ты из-за каждого медяка торгуешься? — Мы, может, и не бедные, но и они не голодают, — фыркала сестра. — А обсчитывать нас я никому не позволю. Лиирнир смирялся. — Хозяюшка ты моя! Потом брату встретился волшебник и подарил кольцо, которое Лиирнир по обыкновению отдал на сохранение сестре. — Может, наденешь, раз волшебное? — сестра в задумчивости повертела в руках безделушку. — Нет, не готов я пока. Ответственность слишком большая, — брат говорил что-то еще, но она не запомнила: неинтересно было. Вот если бы самой на настоящего волшебника посмотреть! А рассказы о каких-то древних событиях… Кому они нужны? — Ты прямо дикарка, — ворчал Лиирнир. — Еле читать и писать выучилась, да и то пишешь, как курица левой лапой. — Зато считаю хорошо! — она показывала брату язык. — Замуж бы тебя, — вздыхал он. — Не дело девице в мужской одежде ходить. Девушке дом нужен, уют… — Ага-ага, — кивала Тинни, — и куча деток по лавкам. Нетушки, уж лучше я по лесам да горам бродить буду. Так и пришлось бродить по лесам да горам, по городам да селам. Но счастливое время вскоре закончилось. В одной из уличных драк, вступившись за незнакомую девушку, погиб её брат. Лиирнир был слишком благороден и честен. Тинни потом казнила себя за то, что не оказалась рядом. Она-то многие хитрости и приемы знала, хоть и мелкая, а не возьмешь — угрем выскользнет, и бить в нужное место умела. Лиирнир об этих её талантах не знал, иначе бы устыдил сестру: дескать, бесчестно. А при чем тут честь? В уличной да трактирной драке главное — живым остаться. Вот она и осталась, а брат нет. Девушка печально провела по струнам, лютня вздрогнула, но выдала что-то жизнеутверждающее. И все-то она понимает. Вот она точно волшебная, а кольцо… Да пусть пока на пальце побудет. Тинни снова заиграла, а про ободок из светлого металла и думать забыла. Взять в руки лютню после смерти брата девушка решилась не сразу. Возможно, надо было бы вернуть её в родной дом: пусть снова ждет своего часа. Тинни придумала бы, как передать инструмент и не попасться самой. Только вот прикоснулась к струнам и поняла, что никому не отдаст: так чарующе запела лютня. Она сочувствовала, утешала, она стала настоящей подругой — верной, мудрой, все понимающей. Теперь Тинни не была больше одна: было с кем поделиться своими мечтами, планами, надеждами, было и кому поплакаться. Потому и готова была девушка погибнуть, но не отдать лютню злобному эльфу. Друзей ведь не предают! Эту ночь и следующие она провела в лесу и потом еще долго обходила города самой дальней дорогой. Пропитание добывала выступлениями в деревнях. Слушали её всегда с удовольствием. Невзрачный мальчишка-менестрель умел развеселить да потешить народ на праздниках, умел и утешить в горестях. Не гнушалась Тинни и по хозяйству помочь людям: с дитем посидеть, скот на пастбище сводить, огород прополоть, забор поправить. В её руках любая работа спорилась. После того эльфа её больше никто тронуть не пытался. Лишь раз, когда ехала она с торговым обозом, напали на них разбойники, многих поубивали, но купцы отбиться сумели. И Тинни уцелела, хоть и получила крепко по голове, но, теряя сознание, сумела лютню собой прикрыть и в овраг откатиться. К ночи девушка пришла в себя, удивилась, что выжила, и пошла дальше. Где только она не бывала, столько дорог исходила, столько всего увидала, столько легенд услыхала. Особенно одно сказание ей в душу запало: что есть на свете белом волшебник-менестрель. Ходит он по миру и песни поет, где споет — там людям радость да благоденствие. На свадьбе сыграет — молодые будут жить в любви да согласии, ребенку плачущему колыбельную споет — уснет чадо. Вдову утешит — боль от потери стихнет. Говорили, что ликом менестрель прекрасен, свет так и исходит от него. Тинни мечтала увидеть такое чудо, но волшебник-менестрель пока на её пути не встречался. Вечно ей не везет, ну и ладно! Зато у неё есть замечательная подружка, с которой даже злобные эльфы не страшны.3
Долго ли, коротко ли бродила Тинни по городам и весям, она и сама сказать бы не смогла. Зиму сменяла весна, за ней шло лето, потом наступала осень с яркими багряными красками, за ней снова приходила зима — то снежная и морозная, то теплая и дождливая, в зависимости от того, в какие края заводила девушку дорога. Обошла она всё Средиземье, лишь в те края, где эльфы жили, не заглядывала. Побывала менестрель и в северных землях, пожила среди странных людей, называвших свои кланы именами животных. Несмотря на суровый климат, житье там было привольное — ни разбойников, ни бродяг. Северяне жили мирно и дружно, уважая друг друга да закон свой соблюдая. Мальчишку-менестреля там встретили тепло, кормили до отвала. Тинни всю зиму у них в свое удовольствие прожила. Можно было и подольше задержаться у этих хлебосольных людей, но дорога снова позвала вдаль. Спела прощальную песню лютня, и девушка пошагала дальше вслед за солнцем, ветром и луной. Куда дорога заведёт, туда и придет. Посетила Тинни и южные земли — жаркий и таинственный Харад, или Ханнату, как называли свою страну её обитатели. Обычаи там оказались еще более чудными, чем на Севере, да и порядка было поменьше. Хотя жители своего нынешнего государя и его родича, Хранителя Ханатты, очень хвалили, утверждая, что при них чуть ли не истинное благоденствие на их земли снизошло. Упоминали и какого-то посланника солнца, а также огнекудрую супругу его. Тинни слушала и пела свои немудренные песенки. А потом снова отправилась в путь. Опять прошлась по срединным землям и добрела до мрачных гор, за которыми, по слухам, скрывалось царство Зла, в коем правил могучий Черный властелин со своими прислужниками — некими древними королями, что, надев волшебные кольца, превратились в зловещих призраков, летающих под покровом ночи на злобных тварях и сеющих ужас. Ни тварей злобных, ни призраков за весь свой долгий путь по миру Тинни ни разу не встретила, а посему не очень в них верила. Сказки частенько врут: прекрасный светлый эльф оказался недобрым и кровожадным, мерзкие урухи мало чем в своих повадках отличались от людей-разбойников — так же грабили и убивали, не ведая жалости. Возможно, и нет за Изгарными горами да Черными Вратами никакого коварного Властелина, но посмотреть на те земли не мешало бы. В той же Ханнате утверждали, что там живет очень трудолюбивый народ, да к тому же водятся настоящие волшебники, и даже школы для них есть. Учиться на волшебника Тинни не собиралась, а вот увидеть настоящего чародея давно мечтала. Долго бродила она у темных скал, упорно пыталась на них взобраться, но дороги не нашла, как и никаких врат не увидела. Снова наврали! Одни пустомели кругом. Вздохнув, девушка достала лютню и коснулась струн. — Ты чего тут забыл? — прозвучал чей-то не слишком дружелюбный голос. — Я в Мордор хотел попасть, но, видно, он только в некоторых пустых головах существует! — Тинни оглянулась в поисках невидимого собеседника, но никого не обнаружила. Голос будто из скалы шел. — Это точно — Мордор только в пустых головах, а вот Черные земли и впрямь имеются. — В пустых головах ничего быть не может, даже Мордора, — тихо прошипел рядом второй невидимка. — Заткнись! Мы в карауле стоим! — Вот и стой! А ты треплешься! И раскрываешь наше расположение! Голоса начали выяснять отношения. Неужто они призраки? — Эй вы, караульные! Потом наговоритесь! — возмутилась Тинни. — Вы бы лучше меня в свои невидимые Врата пропустили. — А зачем тебе туда? — Хочу на тех, кто там живет, посмотреть да песни свои им спеть! — Черному Властелину, что ль, петь собрался, менестрель? — ехидно поинтересовался первый из невидимок — А хоть бы и ему! — с вызовом ответила девушка. — Вызвался — значит, споешь! — раздался третий голос — низкий и хрипловатый. — Только глаза тебе завязать придется. Не испугаешься? — А чего мне бояться?! Валяйте — завязывайте! Чуть ли не из самой скалы шагнули двое в плащах под цвет зелени и в страхолюдных масках. Кто-то мог бы счесть их за истинное лицо, но у Тинни был острый глаз. Один из караульных ловко завязал менестрелю глаза и потянул вслед за собой. Жаль, она не увидит, как проходят сквозь каменную твердь. Прохода девушка не увидела и не почувствовала: ловкие чародеи в этих землях водятся. Вон какое крутое колдунство придумали! Потом её осторожно, но быстро вели путаной дорогой. Пусть был не близким, но и не слишком дальним: Тинни не успела ни устать, ни соскучиться. Хотя соскучиться ей точно не грозило, двое её спутников весело переругивались всю дорогу. Второй упрекал первого в легкомыслии, а тот утверждал, что от излишней серьёзности можно покрыться мхом и плесенью. — Ты скоро станешь аки тролль столетний — такой же неповоротливый и замшелый! — А тебя харт’ан все же отправит копать выгребные ямы! — Ха! Подумаешь! Ямы — это легко, тем более, что у Ульбара есть чудесное средство… — Если ты его применишь, то тебя тонким слоем на хлеб намажут! — Не намажут! Главное, чтобы матушка не узнала, а то у неё рука больно тяжелая. — А батюшку не опасаешься? — ехидно спросил второй. Первый вздохнул: — Да, уж лучше на хлеб, а то отец своими укорами замучает. Странные в у них в семье отношения: обычно жалуются на крепкую руку отцов и опасаются матушкиных причитаний, а тут все наоборот. Кто же они, эти караульные? Люди или орки? В Ханнате говорили, что орки Черных земель иные, чем свирепые и глупые урухи. Наконец они пришли. Тинни услышала чей-то суровый голос: — Почему покинули пост? — Нас Иррагнур отправил сопровождать менестреля! Он собрался петь для Властелина! — Иррагнур? — произнесли с издевкой. — Никак нет, хагра! Менестрель! — Развяжите ему глаза и отправляйтесь на пост! — А певца проводить? — Отставить разговорчики! Кругом! Шагом марш! Раздались быстрые и четкие шаги. Повязка слетела с глаз Тинни, она тряхнула головой и осмотрелась. Перед ней возвышался замок — огромный, величественный и в то же время удивительно изящный. От потрясающего сочетания мощи и изысканности девушка ахнула. — Какой большой и красивый! Это в нем Черный Властелин живет? — И в нем тоже, — загадочно ответил высокий, крепкий, чуть седоватый мужчина в легком доспехе и по-отечески заботливо спросил: — Сейчас к нему пойдешь или накормить тебя сперва? — Не-а, я сыт и не устал. — Тогда пошли! Ты не теряйся, харт’ан не обидит. — А я никогда не теряюсь! — ответила Тинни, поправляя свой потрепанный плащ. Ажурные арки, просторные коридоры, широкие лестницы с резными перилами, а вот и зал — просторный, с устремленными в темную высь колоннами. В чашах-светильниках сияет ярко-белое пламя. В центре высокий простой трон из черного то ли дерева, то ли камня. Он пуст, хотя народу в зале хватает. Несколько мужчин и женщина в синем платье. Лицо её красиво, хоть и надменно, темно-синие глаза так и обжигают холодом. Рядом с ней черноволосый бледный юноша в черной мантии. Его очи удивительно глубоки, будто бездна. Но смотрит он, в отличие от своей соседки, печально и ласково. Чуть поодаль от них стоят двое, тоже в чёрном и тоже черноволосые. Один очень высокий, белолицый и сероглазый, глядит холодно и строго. Другой смуглый с золотой прядью в волосах, его глаза излучают тепло, хоть губы плотно сжаты. С другой стороны еще двое — один могучий с желтыми глазами, второй рыжий с наглым прищуром. Наемник или разбойник. И точно плут и мошенник. Но кто же из них Черный властелин? Наверно, тот высокий с холодным, бледным лицом. Тинни гордо выпрямилась и собралась представиться, но не успела. — А вот и наш новый братишка! — насмешливо произнес рыжий. — Наконец-то и Девятый к нам добрался, — дружелюбно сказал тот, у кого в волосах горела золотая прядь. — Мальчики, на вас затмение нашло? — протянула синеглазая. — Это не братишка, а уличная девка, из канавы вылезшая! — Сама ты из канавы! — возмутилась Тинни. — Не груби, девчонка. Попала в приличное общество, так и веди себя соответственно. — А ты не учи! Нашлась воспитательница! — Да ты хоть знаешь, с кем говоришь, оборванка?! — Почему же не знаю? С выдрой крашеной! — фыркнула менестрель, сразу подметившая, что гордая дама подкрашивает волосы. — Да как ты смеешь?! — ахнула синеглазая. — Что, правда глаза колет? — насмешливо поинтересовалась девушка. — Немедленно замолчи, маленькая дрянь! — гордячка сделала шаг навстречу. — Крашенная выдра! Крашенная выдра! — пропела Тинни и показала язык. Красотка не выдержала и, бросившись на девушку, вцепилась ей в волосы. — Игмильбет, опомнись! — сероглазый ухватил даму за плечи. — Сестра, успокойся! — бросился к красавице худощавый юноша в черной мантии. — Не ругайтесь, девочки, — крепко прижав к себе трепыхающуюся Тинни, пробасил похожий на медведя мужчина. — На Игмильбет обижаться не стоит — она не со зла, а по привычке. — Видал я такие привычки… — прошипела менестрель. — Ссориться нельзя, вы теперь сёстры! А родичи должны жить дружно, равно как и иные разумные существа, — продолжал увещевать желтоглазый, а Тинни никак не могла понять, о каких сёстрах и родичах он говорит. — Вечно Хонахт с Хэлкаром все веселье испортят! — вздохнул рыжий. — А такая могла знатная драчка получиться!4
— Что за безобразие здесь происходит? — раздался бесстрастный мужской голос, и сразу же воцарилась тишина. Синеглазая выпрямилась так, словно черенок от лопаты проглотила. Сайта скривился. В залу вошли двое — мужчина и женщина — высокие, стройные, белокожие, с удивительно красивыми лицами. Они были поразительно похожи и в то же время разнились, как день и ночь. В рыжих волосах женщины, казалось, заблудилось пламя, глаза цвета густого меда лучились теплом, на ярко-алых губах играла лукавая улыбка. Платье поражало взор пестротой красок — оранжевые, красные, желтые и зеленые. Прямые черные волосы мужчины спускались до середины спины, светлые глаза смотрели строго, лишь где-то в глубине их чудилась усмешка. Одежда чернотой могла поспорить с цветом волос, лишь по краю серебром расшита. Они точно не люди и не эльфы. Но кто? Тинни, как зачарованная, смотрела на вошедших. — Я спрашиваю, что здесь происходит? — так же негромко повторил мужчина. — Уже ничего, харт’ан, — спокойно ответил сероглазый, кажется, Хэлкар. — А могла бы быть такая шикарная драчка, — печально сказал рыжий. — Сайта! Не надо! — воскликнул худенький юноша в черном. — Подумаешь! В кои-то веки Игмильбет собралась проявить свою пылкость, а её так жестоко обломали. — Это было недоразумение! — холодно произнесла гордячка. — Больше подобное не повторится. — Это верно, ведь нас уже девять, и больше тебе не придется вострить когти, приветствуя новенького, — все так же с печалью в голосе и усмешкой в глазах проговорил Сайта. — Помолчи! — бросил ему названный харт’аном и обратился к Тинни. — Зачем ты сюда пришла? Под его испытующим взглядом девушке захотелось сжаться в комочек или испариться, но она резко тряхнула головой. — В этих краях прежде не была, песен здесь не пела. Вот и решила себя показать и на других посмотреть! — она отвела полу плаща, прикрывавшую музыкальный инструмент. — Лютня Тано, — задумчиво произнес черноволосый и протянул руку. — Дай-ка сюда! — Еще чего! — вскинулась девушка. — Лютня моя, никаких танов я не знаю и знать не желаю. Лапы свои грязные убери, а то как дам в глаз! Мужчина расхохотался. Его спутница тоже засмеялась, а синеглазая что-то прошипела под нос и плотнее сжала губы. — Не боишься? — отсмеявшись, спросил харт’ан. — Боюсь, — честно призналась Тинни, предположившая, что раз этот явно главный смеётся, то бить её пока не будут. — Только лютня дороже. — Экая ты отчаянная, — усмехнулся мужчина. — А кольцо у тебя откуда? — Какое еще кольцо? — То, что носишь на руке. — Ах, это! Брат на хранение дал, — Тинни посмотрела на светлый тонкий ободок. А она уже и думать о нем забыла. И как этот нечеловек его разглядел? — И где теперь твой брат? — Нет его больше, — менестрель шмыгнула носом. Сколько времени прошло, а Лиирнира до сих пор так не хватает. — Значит, мальчишка-менестрель твой подарок так и не надел, — тихо сказала харт’ану его спутница. — Ну, ошибся, — буркнул под нос мужчина. — Так это ты тот самый волшебник?! — вдруг сообразила девушка, всегда отличавшаяся очень острым слухом. — Надо же, как повезло — настоящего волшебника увидеть! А Черный Властелин тогда где? — И он тоже тут, — развесился вдруг харт’ан. — Прямо перед тобой! — Ух ты! — восхитилась Тинни. — И волшебник, и властелин — какой же ты разносторонний. — Он у нас такой! — захихикала рыжекудрая. — А волшебников тут вообще пруд пруди. Почитай, все, кто в этой зале. — Вот это да! — девушка от восторга захлопала в ладоши. — А вы какое волшебство творите? А в лягушек превращать умеете? А дождь наколдовать? А платье и карету? Ну, покажите какое-нибудь чудо! — Ишь ты какая, — хмыкнул Властелин. — Не успев воды попросить, уже ночевать пристроилась. — Тебе что, места жалко? Вон какая хоромина огроменная! — Нет, это невыносимо! — прошептала гордячка, подняв к потолку очи. — Неужели она будет хранительницей? — Она уже ею стала, — тихо ответил ей Хэлкар. — Кем это я стала? — подозрительно спросила девушка. А то кто их этих волшебников да властелинов знает: не успеешь к ним прийти, как превратят тебя в нечто непотребное. — Хранительницей Мира, — сообщил Властелин. — Как это? Я и не собиралась! — Тинни вытаращила глаза. — Кольцо носишь — значит, Арта тебя приняла. — Какая еще Арта? — Мир, — со вздохом ответил харт’ан. — И кто тебя только воспитывал? — Дорога! — Оно и видно: девка из канавы! — фыркнула синеглазая. — Да я тебе щас как дам! — попыталась шагнуть к ней менестрель, но ноги будто к полу приросли. — Игмильбет, — Властелин укоризненно посмотрел на гордячку, — где же твоя справедливость? Под его взглядом синеглазая слегка порозовела и опустила глаза. Худенький юноша тихонько сжал ей руку, щека его дернулась. — Я тоже была неправа, — неожиданно даже для самой себя сказала Тинни. — Просто… — Просто так получилось, — продолжила рыжекудрая. — Надо бы нам всем познакомиться, раз уж ты теперь одна из Девяти. — Еще чего! Я вам согласия не давала, а кольцо вообще сниму! — возмутилась девушка и, вспомнив о том, что говорили о Мордоре, добавила: — А то еще с вами тут призраком станешь! — Не станешь! Уж как я старался изобрести средство для создания временной бесплотности или хотя бы невидимости, — в разговор вмешался влетевший в зал высокий, худой, черноволосый молодой человек в потрепанной мантии неопределённого цвета. Его длинный нос был в зеленых пятнах, щеку украшала синяя полоса. — Уж сколько я сил потратил, но мои разработки… — Оказались бессмысленными, — пробасил желтоглазый. — Не волнуйся, сестренка, тебя тут никто не обидит. И служим мы только миру. — И никто насильно держать тебя здесь не будет, а с кольцом делай что захочешь, — безразлично произнёс Властелин. — Твое кольцо — твое дело. — А тебе его не жаль? — Надо будет — новое сделаю. — Не спеши снимать, — вдруг обратился к ней Хэлкар. — Погости у нас, посмотри вокруг, подумай: может, и понравится здесь. Его бледные губы тронула еле заметная улыбка, потом она коснулась глаз, и Тинни неожиданно поняла: совсем он не холодный, напротив, сердце у него горячее и душа светлая. — Я подумаю, — ответно улыбнулась менестрель. — Кстати, меня Тинни зовут, а тебя Хэлкар, да? — Да, а Властелина зовут Гортхауэр, его жену — Лиссэ, — он медленно прошел по залу, называя ей собравшихся. — Игмильбет — Судья. Синеглазая холодно кивнула. Нашлась тоже судья — выдра крашеная. Тинни прикусила язычок, а взглянув на худенького юношу рядом с гордой дамой, почувствовала, что краска прилила к щекам: так печально и всезнающе он смотрел на неё своими огромными темными глазами. — Наш Видящий — Морэйно, — представил его Хэлкар. Юноша поклонился. — Денна — принц Ханнаты, а заодно и волшебник Земли. Поклон принца был так церемонен, что Тинни стало неудобно из-за своей мужской одежды, поцарапанных рук и обветренного лица, впрочем, ненадолго. — Ульбар — ученый, маг воздуха. Им оказался тот самый худой и длинноносый, который вещал нечто странное о призраках. И хоть выглядел он каким-то оборванцем, приветствие его явно отвечало всем требованиям этикета, насколько помнила эту глупую науку Тинни. — Сайта — авантюрист и маг воды. Рыжий хитро подмигнул. — Держись меня, сестрёнка! Мы с тобой им всем покажем. Девушка рассмеялась в ответ: рыжий ей понравился, но сначала лучше всех хорошенько узнать, а уж потом дружбу заводить. — Хонахт — волшебник природы. Могучий человек с желтыми глазами крепко пожал руку девушки. — А вот наконец-то и Никуш, — Хэлкар подвел её к только что появившемуся светловолосому молодому человеку в зеленых одеждах. — Наш Целитель. — Тинни — менестрель, — девушка сама протянула руку. Никуш чем-то напомнил ей брата, хоть и внешне был совсем не похож, но у него была такая же добрая и чуточку смущенная улыбка. — Рад, что ты пришла к нам, — очень серьезно ответил Целитель. — Теперь ты всех знаешь, — сказал ей Хэлкар, подведя к Властелину. — Не всех, — улыбнулся Гортхауэр. — К тому же следует добавить, что Хэлкар — наш Вождь и Первый из Девяти. — Это правильно! — заявила Тинни. — Он истинный предводитель, я даже подумала, что это он Властелин. — Вот видишь, Гортхауэр, какой у нас Хэлкар внушительный, даже за майа его принимают, — улыбнулась Лиссэ. — И это правильно, как заметила наша гостья, — очень серьезно сообщил харт’ан. — Ведь настанет день, когда Хэлкар заменит меня. — Он тоже станет властелином? — быстро спросила Тинни. — И все будут служить ему, а не тебе? — Мне никто не служит, Тинни, я сам служу — Арте, то есть Миру, но наш мир создан для людей, и именно им хранить его и решать его судьбу. — То есть ты не правишь? А чего делаешь? — Учу жить в мире с Артой, понимать её, понимать себя. И тебе тоже придется еще долго учиться, прежде чем ты станешь настоящей Хранительницей. — Я учиться не буду, я уже взрослая! — Взрослая она! — хмыкнул Гортхауэр. — Я от Предначальной эпохи счет своих лет веду, но все равно учусь до сих пор, а она — нашлась всезнайка! — Я не всезнайка! Мне просто учиться скучно! — Не боись, — снова подмигнул ей рыжий. — У нас все очень весело. — Там видно будет, — Тинни дернула плечом. — Вообще я сюда петь пришла, а не науки познавать. — Ну так пой! Кто же тебе мешает, — сказал Черный Властелин. — Давно я лютни Тано не слышал. — Да кто такой этот Тано? — заинтересовалась Тинни. — Поживешь у нас и узнаешь! — усмехнулась Лиссэ. Менестрель пожала плечами, взяла в руки свой музыкальный инструмент и призадумалась: что же им спеть такое, чтобы они поняли… Чего поняли, она так и не додумала, лютня тихо запела под её пальцами — песню чарующую, печальную и в то же время дарующую надежду. И хотя вначале Тинни собиралась спеть для Черного властелина, высокомерной Игмильбет и других нечто разудалое и развеселое, но, глядя на враз ставшие серьёзными и задумчивыми лица, поняла, что лютня подсказала ей самую подходящую мелодию. Менестрель и сама не понимала, о чем она поет, о чем тоскует, на что надеется, но песня лилась и завораживала душу. И в какой-то момент девушке показалось, что замок подпевает ей. Но разве такое могло быть? Наверно, почудилось…5
Крепкие пальцы с обломанными ногтями осторожно дотронулись до струн лютни, которая еще помнила прикосновения Тано. Разве она могла забыть своего Творца? Мелькор в каждое творение вкладывал душу. Каждому, с кем сводила его судьба, он щедро дарил жар своего сердца, не задумываясь и не ожидая награды. Когда-то Гортхауэр очень переживал из-за неумения Сотворившего думать о себе, когда-то он до одури боялся, что Тано отдаст всего себя и растает, как дым. Когда-то он корил Мелькора за его удивительную душевную щедрость, стремился оградить, уберечь и видел в глазах самого дорого для него существа обиду и непонимание: «Разве так можно, таирни? Разве можно думать о себе?». Однако спустя столетия майа отчетливо понял, что только так и надо жить, отдавая себя целиком и ничего не ожидая взамен. Именно это и есть жизнь, а все остальное — лишь жалкое прозябание. Любить, верить, надеяться и бесконечно жертвовать собой. Нет, не жертвовать, потому что разве это жертва — когда ты следуешь зову своей души, своему предназначению? Когда-то Гортхауэр думал, что мир остался глух к отдавшему всего себя во имя его. Но Эа с лихвой отплатила тому, кто не пожалел себя ради Арты, тому, кто никогда не ждал ни награды, ни даже милосердия. Эа дала Мелькору новые крылья, цель, смысл и силу. Теперь далеко, за тысячи миров отсюда, Тано снова учит, творит и щедро раздает другим тепло своего сердца. Иначе он не может, иначе ему не жить. Гортхауэр сознавал, что он все же иной, что слишком много в нем рассудка и недоверия, но в этот момент, слушая песню Девятой, он понимал своего Сотворившего как никогда прежде. Эта смешная девчонка пробудила прошлое, её удивительная музыка растревожила душу. Отдав кольцо Лиирниру, майа ошибся, но Арта оказалась мудрее, хотя мальчишку-менестреля было откровенно жаль. Такой же чистый и светлый, как его сестра, только он напоминал лунный свет, а она похожа на солнечный зайчик — игривый, шустрый и радостный. Её дар светел и ярок, словно солнце, он способен согреть многих и не только согреть: при необходимости может и обжечь, пробуждая уснувшую или заледеневшую душу. Гортхауэр уже давно чувствовал, что с Девятым происходит что-то не то, но выяснить не мог: кольцо или сама Арта, а может, и лютня скрывали последнего Хранителя от его взгляда. Разумеется, при желании Черный майа сумел бы дотянуться до владельца последнего кольца. Но он решил не торопиться: все равно однажды Дар приведёт Хранителя в Черные земли. Так и случилось, только вместо удивительно похожего на ученика Тано юноши-менестреля появилась девчушка с забавным именем Тинни, то есть колокольчик. Она и впрямь такая же звонкая. А брат её еще и воробышком звал, и внешне она настоящий воробышек — маленькая, невзрачная, юркая, упорная и нахальная. Игмильбет до драки довела. Настолько вывести из себя Седьмую даже Сайте не удавалось, а худенькая девчонка сумела. Впрочем, учитывая, сколько времени она бродит по дорогам Арты, девочкой называть её все же не стоит. Хотя вряд ли она сама понимает, насколько её внешний вид не соответствует возрасту. Кольцо сохранило Тинни вечно юной. Появление в Тай-арн-Орэ нового Хранителя Гортхауэр почувствовал сразу же, но встречать торопиться не стал. Пусть остальные восемь сперва познакомятся с новой сестренкой. Мужской наряд не скрыл от майа истинной сути вошедшего в замок менестреля, да и кольцо он заметил сразу, просто решил испытать девушку. Испытание Девятая выдержала успешно и повеселила Властелина изрядно: в глаз ему, кажется, еще никто дать не обещал. Непросто с ней будет, зато весело. Чарующая мелодия наполняла зал, вторил ей чудесный голос — удивительно чистый и звонкий, как горный ручей, как весенняя капель, как звон хрустальных льдинок. Немудреная песенка о лесных цветах звучала неожиданно проникновенно: она наполняла сердца тоской и надеждой, она будила память, заставляла сжиматься сердце. И вот перед глазами уже встают давно минувшие времена: цветущие сады Лаан-Галломэ, нежные и строгие ирисы, плывущие по воде венки, зарево пожарищ, кровь, обагрившая землю. Первая кровь, первая война, первая смерть. Печаль и тоска, снежные вихри, волчий вой и серебристая луна. И снова надежда, яркие глаза Тано, вздымающиеся вверх шпили Аст-Ахэ, высокие горы, дремучие леса, бескрайние поля и прозрачные озера. И снова война, разлуки, потери, непонимание. И опять надежда. Душистые цветы шиповника, алые губы Лиссэ, её лучистые очи… Гортхауэр, не отводя глаз от Девятой, нашел руку жены и крепко сжал, она еле слышно вздохнула и прислонилась к его плечу. Он знал, что любимая разделяет сейчас и его воспоминания, и его чувства. Хранители тоже потрясённо смотрели на менестреля. Хэлкар плотнее сжал побелевшие губы, в его серых глазах, казалось, бушевало пламя. По лицам Денны, Никуша и Морэйно катились слезы. Хонахт и Ульбар словно оцепенели, глядя на менестреля. Игмильбет кусала губы и комкала в руках платочек. Даже Сайта забыл о своих шуточках. А замок пел, вторя песни Девятой, пел так, как когда-то Твердыня подпевала своему Творцу. Вот она — истинная Хранительница, несущая радость и печаль, надежду и утешение, вот та, что способна пробудить самое чёрствое сердце, научить его любви и состраданию. Нет, она не будет вечно лить слезы, как Ниенна, она будет и шутить, и смеяться, но её дар не слабее, а может, даже и сильнее, чем у одной из айнур. Певица вдруг замолчала, смолк и голос лютни, а слушатели все еще стояли зачарованные, не в силах прийти в себя. И тут Тинни снова прикоснулась к струнам, и зазвучала иная мелодия — разудалая, веселая, плясовая. Странный выбор: после торжественной и печальной — быстрая и радостная. И в то же время удивительно верный — ведь печали проходят, и жизнь снова берет свое. Лиссэ вдруг раскинула руки и пошла по кругу — все быстрее и быстрее. Следом за ней выскочил Сайта и такие коленца выкидывать начал, что ахнешь. Майа не стерпел, подхватил жену под руку и закружил в бешеной пляске. Затем в круг вышел Хонахт, и сошлись они с пиратом в своеобразном танцевальном поединке. Каждый по-своему был хорош: быстрый, гибкий Сайта и неторопливый, могучий Хонахт. Кто кого из них переплясал бы, наверно, даже Лиссэ затруднилась бы сказать, но Тинни запела новую песню. На этот раз медленную и изысканную. Пятый и природник отошли в сторону, а майа повел Лиссэ в церемонном танце. Неожиданно к ним присоединились Хэлкар и Игмильбет. Судя по слаженности и отточенности их движений, подобный танец был известен в Нуменоре. Мелодия становилась все быстрее и быстрее, и вот уже Первый закружил прекрасную аданет, обхватив правой рукой за талию. Майа последовал его примеру. Остальные в такт хлопали в ладоши. Этот милый воробышек отлично чувствует, что и когда надо петь. Впрочем, какой же она воробышек с таким удивительным голосом? Она соловушка — Тьолль бы её надо назвать, хотя Тинни подходит больше. Майа чуть нахмурился, вспомнив девушку, принёсшую столько боли ему и Тано. Лютиэнь Тинувиэль. Соловушкой прозвал её смертный, осмелившийся полюбить эльфийскую принцессу и сумевший добиться взаимности. Почему дочь гордого народа влюбилась в бродягу? Женское сердце полно загадок. Впрочем, возможно, на то была воля Эру. Гортхауэр выругался сквозь зубы. — Лютиэнь, что ли, вспомнил? — Лиссэ будто услышала его мысли. — Её. Впрочем, теперь у Арты своя соловушка, хоть и не так собой хороша. — Зато очень практична, — хмыкнула жена. Майа кивнул. Поразительное создание эта Тинни: дивный голос, изумительный талант, невероятно чуткая душа и некоторая наивность сочетались в ней с озорством, нахальством и необычайно крепкой деловой хваткой. Эту особу не проведёшь, её никакие Замыслы не запутают. Пожалуй, с Девятой им повезло. — Зато наша Игмильбет внешне очень напоминает дочь Тингола, — еле слышно шепнула Лиссэ. — По крайней мере, так считает Тиниар. — Ха! Откуда ему знать? — фыркнул Гортхауэр и тут же признался: — И впрямь похожа, только её холодность мешает это увидеть. К чему бы такое странное сочетание? — Поживем — увидим, хотя Морэйно что-то чует. Спроси его. — Не буду, сочтет нужным — скажет сам. Он очень неплохо научился понимать, что следует рассказывать, а что нет. — У будущего много дорог. — Да, и эти дороги привели к нам потомков Моро и первого Хонахта, а также наследницу одного из лучших менестрелей Твердыни. И внука Аллуа, — он посмотрел на Денну. — У которой не так давно родились две дочери, — заметила Лиссэ. — Повезло ей с Шагнауром, — кивнул майа, искренне радующийся за подругу далеких дней. Ллуа заслужила своё счастье после стольких веков тревог и печалей. У Тиниара и Мгрыхи отличный сын — чуткий и основательный. Наконец-то Солнечная дева смогла сбросить свои заботы на крепкие мужские плечи. Танец закончился, и зазвучала новая мелодия — нежная, кокетливая, шаловливая, как котенок. Прелестная песенка про любовь, и снова столько чувства, что невозможно остаться равнодушным к мелодии и словам. — Редкая певунья, — произнес Хэлкар. — Сильный и необычный дар, — добавила Игмильбет. Гортхауэр даже удивился теплоте, прозвучавшей в голосе Седьмой. — С ней нелегко придется, но она нам нужна. — Справимся, — сказала Лиссэ. — Не впервой. — В талантах харт’ана и хар-ману я и не думаю сомневаться, — аданет снова вернулась к привычной для неё манере общения. — Только как же с таким голосом в ней не распознали девушку? — тихо поинтересовался Денна. — Думаю, она этого не хотела и пела на тон ниже, к тому же её мальчишеский вид всех путал, — привел свои соображения Гортхауэр, умолчав, что помочь могли и кольцо с лютней. А чистый серебряный голос все плыл и плыл под сводами замка, и на сердце у каждого из обитателей становилось радостнее и спокойнее. И уже не только хранители внимали её песням, в тронный зал пришли и Мгрыха с Тиниаром, и Йаххи с Келебримбором, и многие другие из тех, кто услышал дивный голос. Не только замок пел вместе с Девятой, подпевали ей и горы, и леса, и речки, и чудилось Гортхауэру, что сама Арта поет сейчас вместе с волшебницей, дарующей радость, надежду и утешение.