Минувшее меня объемлет живо.. А.С.Пушкин
1
Обмолвки, обрывки, легенды, сказки… Она тщательно впитывала сведения. Как и следовало ожидать, кладезем информации оказался Кэннир, помогла и его невеста. Владыка уже давно дозволил гостье поездки по своим землям, конечно, с надежной охраной. Лиссэ радостно пользовалась предоставленной ей возможностью. Где она только не побывала за зиму и весну, только у орков не была. И как выяснилось, некая долина все же осталась сокрытой от её глаз. Вот туда она и отправилась. Горькие стебли полыни качает ветер. Полынь, ковыль, чернобыльник… дальше маки. Черные маки. Целое море бархатных черных маков с красной сердцевиной внутри… Они шепчут… в них память… Её можно услышать… Можно увидеть… И прижавшись к этим скалам, можно тоже увидеть и услышать… Здесь все пронизано памятью… Она горька как полынь… она манит… и от неё так щемит сердце… Когда-то здесь был город… Ажурные мосты, резные арки, причудливая резьба на стенах домов… кружево… деревянное… серебряное… и люди… Совсем другие… Легкие… способные мыслью в небо взлететь. Им все было по плечу… Любое дело становилось песней в их руках, а любая песня меняла весь мир вокруг… Лишь одной они не знали! Той, что могла бы их защитить… Жить, не зная зла. Жить, не зная ненависти! Где же ты, наука убивать? Здесь тебе не было места! Теперь здесь только маки… теперь здесь только память… Лаан Галломэ… А дальше замок… Был… Где его защитники? Нет их… Маки и память. Полынь и ковыль… Песок и ветер… Изорвано черное знамя, брошено в кровь. На черном крови не видно… Аннифируэль смахнула пару слезинок и тряхнула рыжей головой. Что же ты наделал, Учитель?! Что же ты не защитил их? Что же ты позволил растоптать свою лучшую песню? Такого уже не будет. Никогда не будет! Это место затягивало и ранило… Здесь так легко было остановиться сердцу. Лиссэ понимала это, она могла отгородиться от этих голосов, услышать и увидеть, и не ранить свою душу до смерти. Но и ей было нехорошо, но и ей было больно… Она вернулась в Аст Ахэ. А куда теперь еще было ей возвращаться?2
- Ты была там?! - как черный росчерк на синем просвете окна. Аннифируэль вздрогнула. Не ожидала увидеть его в своей комнате. Зачем он ждал её? Солнце было таким ярким, а небо синим. Он казался ей здесь таким же неуместным, как память о маках. Высокий мужчина с рваными ранами на узком лице, седые волосы, черные одежды, обожженные руки. Непроглядная зимняя ночь кровью плачет… Что за бред! Тьфу! - И там была и не там была! Я много где была! - женщина, не смущаясь, сбросила на стул темно-зеленый плащ. Кажется, это она здесь неуместна в своем рыжем платье. Мелькор молчал. - Была там! Была! Чудные такие цветочки! – с досадой бросила она. – Ну, что мне теперь, плакать? Не могу я долго плакать! Не могу и не хочу. - Не надо плакать… Просто ты все хочешь потрогать своими руками… Вот и потрогала… - Мелькор медленно пошел к двери. - А я не жалею! Красиво там было! И песни красивые. Я услышала. Такие не для меня, но я услышала и увидела… Лаан Галломэ… - Лаан Галломэ… - его голос эхом, и словно бы не для неё, а для себя. Мысли вслух. – Я ведь их всех помню. И резной мост, и мастеров, и детей... Всех помню. Кажется, скажу слово, и они опять будут. Но не получается… Только начну говорить и все… уходит… Трещинами идет узор и распадается на кусочки… Словно не было… Никогда не было… - Изначальный уже стоял у двери, словно не решаясь выйти. - Было! И будет! Пока помнят! Хоть один помнит! Все они будут! - ей показалось, что она крикнула, но Лиссэ всего лишь прошептала. - Ты ведь тоже что-то помнишь?! Что-то хранишь? - дейе и не заметила, как он подошёл так близко. Его руки крыльями взметнулись над ней, словно защищая от боли и прошлого. Но разве можно защитить от памяти? Да и нужно ли? Он угадал, она помнила. Наверно, одна. Ей было тогда шесть лет. Малые Лисовища. Деревенька. Двенадцать дворов. Тридцать человек. Было… когда-то… Осталась одна рыжая девочка. Серая гнилая лихоманка пришла внезапно. Старенький знахарь делал что мог, но от серой лихоманки спасенья не было. Выживала лишь четверть из заболевших, заболевали почти все. Выжившие выглядели ужасно: язвы покрывали тело, кто-то лишался зрения, кто-то ума. Болезнь была на диво заразна, а откуда возникала, не ведал никто. Просто приходила, чтобы собрать богатый урожай. Маленькая Анфиса слышала, будто её могут лечить эльфы и маги, только ни магов, ни эльфов в Малых Лисовищах не было. Староста, как положено, послал весточку в близлежащий город. Слабенькие магические средства связи тогда были даже в самой захудалой деревеньке. Нежить лезла из разломов, а впереди еще была большая война с соседями. Наверно, это и решило участь Малых Лисовищ. А может быть, то, что случилось, случилось бы в любом случае. Кто ж теперь знает? На месяц про них забыли. За это время похоронили умерших, подсчитали выживших. Осталось лишь семь человек. Старый знахарь, Фискин дед, маленький Миха, сама Фиска да две бабы и одна девка. Одна баба от болезни лишилась ума, другая окосела, дед Фиски почти совсем обезножел. Мих особо не пострадал, как и шестнадцатилетняя Марфутка. Знахарь и Фиска так и не заболели. Старичок сказал девочке, что видно её смешанная кровь спасла. Оборотни и орки лихоманкой не болеют. Про орков Анфиска ничего не знала, а вот оборотни в родне были. Кажись, материн дед не устоял перед раскосой красавицей из Рысьегорья. Та и оставила ему сыночка, не унаследовавшего её дара или проклятия. Единого мнения по поводу оборотней тогда еще не было. Кто-то считал их нечистью, подлежащей уничтожению, а кто-то разумной расой. Второй подход победил. Но это будет потом. А пока Мих с Фиской радовались тому, что живы. Тоненькая как тростиночка, вся беленькая, голубоглазая Марфутка оплакивала матушку и бабку и чуточку печалилась из-за еле заметных шрамиков на виске, оставленных болезнью. Утром ранним, когда еще над лесом висел густой туман, пришли солдаты с магом. Дед и знахарь загнали Фиску и Миха в каменный погреб, Марфутка и бабы лезть туда отказались. Они радовались пришедшим людям и надеялись на помощь. Фиска тоже не хотела лезть, но дед замахнулся ухватом и страшно прикрикнул. От его голоса у девчонки ушла душа в пятки – так и скатилась по лесенке в холодную тьму. Что было дальше, вспоминать не хотелось – ни тогда, ни после. Лечить и помогать никто не собирался. На лекарство нужны большие силы и деньги, а где их взять, когда того и гляди война, да и нечисть всюду лезет. А расползется зараза по государству, кто ж тогда в нем останется? Деревеньку окружили солдаты, маг воздел руки. Лето было сухим, весело горели избушки от магического огня, весело и бездымно. Сунувшихся было прочь людей расстреляли, а кто так и сгорел. Фиска с Михом, наглотавшиеся дыма, через два дня вылезли с большим трудом из погреба. Хорошо, в погребе запасы на зиму хранились, а то без питья бы померли там. Лишь черные трубы печные торчали на месте деревеньки и ничего боле. Фиска и Мих пытались добраться до соседних погребов. Из-под одного черного еще теплого завала послышался им стон. Дорыться они сумели. Марфутку знахарь спасти сумел, прикрыв собой, а сам уже отходил. Глядя почему-то побелевшими глазами на Фиску, сказал: - Иди в стольный град в Школу. Будешь учиться. Не говори только, откуда ты, - закашлялся и затих. Осторожно выбрались из бывшей деревеньки под вечер. Шли лесом, таясь. Недолго шли. Сучок под Марфуткиной ногой треснул. Упала деревенская красавица носом в мох сырой. Лежит, лишь из спины изящная стрела торчит с белым опереньем, а чуть поодаль Мих с такой же в глазу. Эльфы промахов не знают. Лишь Фиску не услышал меткий стрелок. До города стольного она дошла. Ей повезло – в Школу приняли. Мэтр Гилмантий, тогдашний глава учебного заведения, распознал недюжинную силу в перемазанной и перепуганной девчонке. Не сдержавшись, Фиска все рассказала ему про маменьку и папеньку, про дедушек и родную деревеньку. И всю его мантию слезами измочила. Гилмантий не выдал, лишь прижал к себе крепче да по головке погладил. А потом не забылось - затерялось в круговороте дней. Мала она была еще, слишком мала. Но ведь до сих пор всех помнила - всех из Малых Лисовищ. А от деревеньки ничего не осталось. Как-то побывав в тех местах, мистрис и следов не смогла сыскать, так, чуть заметный фон витал над лесом. Прочитала она тогда все нужные слова поминальные, только никто из жителей ни нежитью, ни нечистью не стал. Наверно, мало грешили или что-то еще их хранило. Может, помнил кто?! Только кроме нее и некому. - Все из моей памяти вытащил? - пробормотала Лиссэ, уткнувшись носом Мелькору в грудь. - Нет, я так не делаю, - рука осторожно коснулась её пышных волос. - Если захочешь, сама расскажешь, но я же и так вижу, что тебе есть, что помнить. - Оно всем есть, - вздохнула дейе, вывертываясь из кольца его рук. Нечего на чужой груди греться. – Поди и забыть заставить можешь? - Никогда! - Вот и хорошо! Я бы свои горькие за тысячу сладких не отдала, - она начала поправлять растрепавшуюся прическу. – Там у меня все просто было. Болезнь пришла заразная, а потом пришли солдаты с магом и всех оставшихся… того. Пепелище лишь. Я и осталась одна. Мала была – вот и сумела спрятаться. Изначальный молчал, лишь в глазах потемневших чернота плескалась. - Лекарство от болезни редкое, помогает слабо, сил нужно много, а там война, нечисть – вот и получилось. Одни, что ль, мои Лисовища такие были? – она словно оправдывала тех. А что проку обвинять? Кто знает, как поступила бы она? Никто. Ведь пока с таким не столкнешься – не узнаешь. Лучше бы и не сталкиваться. – Я хотела целительницей стать, чтобы все болезни излечить - не сбылось. Дар не тот. Толку от меня не будет в целительстве. Да и нежить надо было кому-то убивать… - Убивать не для женщины, - голос глухой. - А если у меня такой дар?! Ведь чем больше нежити изгнать или убить, тем больше в живых останется, тем больше хлеба будет, болезней тех же излечится… - зачастила дейе. - Каждый делает, что может. К тому же я маг-практик, или как у нас в деревнях говорят - ведьма с дипломом. То есть, и вылечить что простое могу, и заговорить, и сглаз с порчей снять, кладбище успокоить, тучку малую пригнать в засуху… Много чего могу. Полезная я женщина. Теперь других учу. Только сейчас не учу, - Лиссэ скривилась. - Может, здесь кого-нибудь сможешь научить. Только у нас ведь нежити нет. А что это - нежить? - Неживое и немертвое. Оно ходит, убивает и жрет, но оно не живое. Ему лишь бы утробу набить. Бывает, и из других миров какие-то чужие твари лезут. Если они разумны, то им можно помочь вернуться. Тех обычно нечистью зовут. Их обычно возвращают, если договорятся. Хуже всего свои - из-за дурости и злобы возникшие. Есть такая теория, что все они - порождение нашей ненависти, зависти, жадности. Всего дурного и сорного, что копим в себе и распространяем на других. Из брошенной, обесчещенной, погубленной девушки родится упыриха и уведет обидчика со всей семьей. Оставленный под дерево замерзать ребенок станет привидением или еще чем похуже. Либо наше зло, либо чья-то злая воля. Кладбище, где все обряды проведены, где умерших любили и помнят, ни один некромант не поднимет. Разговор получился каким-то очень горьким. Но друг другу они стали ближе. Надолго ли? ______________________________________________________________ История Лиссэ во многом повторяет историю Вольхи у Громыко.