Придёт пора найти ту тропку в глубине, что мчится к солнцу и луне. Дж. Р. Р. Толкин
Саунд: «Annette Focks (OST Ostwind) — Erinnerungsfotos» Поздний апрель. Такое долгожданное время природы — по-настоящему весеннее, по-новому живое. Уже не ударяют внезапные заморозки, грозя уничтожить первые посевы. Проталины на лугах стремительно исчезают, обнажая новорождённую зелень. Зимы одеяло сменяется на матери-земле лёгким покрывалом первоцветов. Всё ещё хранит зимнее дыхание лес. И пусть река холодна, неся в себе сапфиры льда, но солнце уже греет по-летнему, превращая последние усилия мороза в лужицы талой воды. Робкое нашёптывание мартовской капели сменяется гулкой, напористой песней апреля. Её подхватывают крылатые путешественники, что возвращаются в родной край. На разные лады звучит весть о возрождении. Наливаются жизнью почки на деревьях. Небо прозрачное и спокойное, где-то на дне оврага журчит ручей. Цокают конские копыта; громыхает, подпрыгивая, телега. Слабость, как после долгой болезни, не покидала тело. Сердце билось ровно, однообразно, — только для того, чтобы кровь не замедляла бег. Из года в год всё труднее было очнуться от зимней спячки. Белый свет слепил; лучше быть в темноте, где тусклое пламя свечи озаряло пожелтевшие от времени страницы. Ночные тени — верные спутники Нилоэлы. Они не покидали её даже днём, оставляя свой отпечаток под круглыми, словно луны, глазами. «Читать, больше... читать не переставая, чтоб прямо за столом провалиться в сон без кошмаров», — таковы были горестные мысли девушки. Смерть наследила в душе, грязные шрамы не смыть. Затереть, оставляя пыльные рубцы, — всё, что остаётся. Семь лет прошло со смерти дедушки Тука. Ноющая боль между рёбрами не затихала — становилась глуше, но не пропадала. Ночное чтение и лесные прогулки с волком, как капли влаги в знойный день, даровали недолгое облегчение. Родня уже отчаялась вернуть Нилоэлу к жизни. «Если есть кого любить и о ком заботиться — хандра не проймёт», — говаривала умудрённая годами Доннамира. Все знали, что у Нило есть жених. Но свадьба откладывалась. Поначалу Домерик стремился выстроить собственные смиалы, куда было бы не стыдно привести невесту. Затем налаживал прибыльное дело, дабы обеспечивать семью. Юноша всё ещё надеялся, что спустя время Нило оттает. «Вряд ли мне под силу одолеть уныние, заевшее её, — думал он порой. — Жизнь должна взять своё. Всё будет как прежде». Хоббит ошибался. Нило стала ещё более замкнутой. Если когда-то излишняя закрытость создавала манящий покров загадки, то теперь тонкое полотно огрубело, превратилось в плотный занавес. Первые годы Праудфут часто приезжал в Тукборо из отстроенной Белоземи. Тогда Нилоэла на время приходила в себя — любовь, забота и внимание творили чудеса. Но стоило Домерику покинуть Великие Смиалы, как девушка постепенно снова погружалась в пучину мрачных мыслей. Так пролетал за годом год. Теперь жених навещал Нило только по праздникам, а в остальное время они писали друг другу сухие, редкие письма. Влюблённые стали отдаляться. Частым гостем Великих Смиалов сделался Бильбо Бэггинс. Они с Нилоэлой стали добрыми друзьями. Подолгу обсуждая прочитанные книги, вместе сочиняли истории и стихи. Кузен по ниточке помогал распутывать клубок из чувства вины, беспомощности и бессильной злобы. Настроения Нило отражались на Лаурионе. Он стал более раздражительным и нервным. Часто случались вспышки беспричинной ярости. Остановить его могла только жестокость. Нилоэла привыкла пускать в дело длинный арапник, изготовленный из бычьей кожи. Срываясь на крик, щёлкая кнутом, она била Лауриона по чувствительным местам, отгоняя от всякого, кто имел несчастье встать на пути у разъярённого зверя. Полуварг словно вытягивал из хозяйки ненависть. После таких «усмирений» Нило поражалась сама себе: «Как я сделала это? Неужели столько мрака в душе? Я же не способна на подобную жестокость!» Но ответа дать не могла... Со временем Лау перестал к себе кого-либо подпускать кроме хозяйки. Прекратились катания на полуварге. Местные собаки, поджав хвосты, прятались по углам, когда он проносился мимо. Движения Лауриона стали резки и порывисты: не осталось следа былой размеренности, плавности, исчезла грациозность. Он стал бегать намного дольше, чем раньше. Остервенело разрезая воздух, волк мог часами рыскать по округе, не уставая. Нило не могла выдержать новый темп жизни своего подопечного. Не хватало сил — ни душевных, ни физических. Хоть они и совершали совместные пробежки, как и прежде, но чаще полуварг оставлял хозяйку глубоко в лесу, в безопасном дупле того самого дуба, где много лет назад провёл ночь Бильбо Беггинс. Нилоэла либо спала в уютном гнёздышке, где витал едва уловимый запах сердцевины дерева — горьковато-сладкий с дразнящими кислыми нотками, — либо читала, лёжа на одной из раскидистых веток. Выпустив пар, Лаурион возвращался за ней. Скребя саблеподобными когтями дерево и поскуливая, он сообщал о себе. Волк не выл со времени похорон Геронтиуса. Щемящее урчание сделалось его голосом: низкий, утробный клёкот нарастал, клубился, как заточённый в кузнице пар, и вырывался наружу, обдавая жаром. «Раскалённым вихрем» нарекли его жители Тукборо, и стремительно росло их недовольство таким соседством. Усталый путник остановил повозку у красной круглой двери. Будто бы с трудом слез с сиденья — все движения старцу давались нелегко. Но так могло показаться только на первый взгляд. Скрытый пламень питал скитальца. Нет-нет, да и проскальзывала нехарактерная для человека подобного возраста лёгкость. Он подошёл прямиком к двери и постучал. На настойчивый стук открыла пышнотелая темноволосая хоббитянка. — Доброго дня, Джемина! — произнёс старец. Едва заметная улыбка тронула его губы, но мгновенно скрылась в густой седой бороде. — И вам... — недоверчиво откликнулась та. — Я Гендальф, — представился гость, — друг твоего покойного дедушки, — надтреснутым голосом добавил он. — А-а-а... — протянула хоббитянка, вспоминая. — Давненько вы не заглядывали. — Да, — виновато признался старик, — дела, знаешь ли... Как поживаете? Всё ли благополучно? — Всё идёт своим чередом, — туманно ответила она, склонив голову. И тут же пожаловалась: — Вот только зверь совсем неуправляемый стал. — А что же Нилоэла? — осведомился гость. — Совсем пропадает, — с деланным сочувствием промолвила Джемина. — Чахнет с каждым днём... Женишка-то её и след простыл! Не иначе как повеселее невеста подвернулась, — в голосе хоббитянки прозвучало плохо скрываемое злорадство. — Отведи меня к ней, — вежливо, но твёрдо попросил Гендальф. И тут же солнечный летний день на миг потерял яркие краски и тёплый свет. — Она в библиотеке, — скороговоркой пробормотала Джемина, спеша скрыться в многочисленных туннелях Великих Смиалов от пронзительного взора старого мага. Библиотека находилась далеко в глубине норы. В просторном помещении было прохладно: в углу размеренно тикали, поблёскивая бронзой, высокие старинные часы. Мягкие подушки на широких кушетках, книги вдоль стен, толстый ковёр с ярким цветочным узором. На одной из кушеток примостилась хрупкая фигурка: стройные ноги согнуты в коленях, голова обессиленно склонилась на грудь. Левой рукой спящая бережно придерживала зачитанную до дыр книгу, а правой рукой едва касалась запотевшего стакана с ледяным чаем, что стоял на полу. Гендальф, стараясь не разбудить Нилоэлу, осторожно присел в соседнее кресло и раскурил трубку. Вскоре к спящей девушке потянулись зеленовато светящиеся колечки ароматного дыма и закружились над головой. Будто первые звёзды в сумерках мерцали они, заставляя чудеса оживать. Изумрудные посланцы волшебства нанизывались на слишком длинные волосы Нило. Скоро она оказалась укрыта светящимся покрывалом и напоминала спящую принцессу из старинной сказки. Её напряжённое лицо постепенно преобразилось: лоб больше не хмурился, складка между бровей разгладилась, напряжённо сжатые губы дрогнули. Умиротворённо улыбаясь, она сладко потянулась и открыла глаза. Встречая посмеивающийся взор Серого мага, девушка отогнала остатки сна. Ещё не веря своим глазам, Нилоэла села, медленно откладывая книгу. — Здравствуй, Нило, — нарушил молчание волшебник. Она выжидательно осмотрела гостя. — Здравствуйте, — хрипловатым эхом зазвучал её голос. — Как ты? Казалось бы, простой вопрос, но Нилоэла не знала, что ответить. Вымученно улыбаясь одними уголками губ, произнесла всё так же тихо: — Никак... пусто, — попыталась объяснить, прикладывая руку туда, где глухо стучало сердце. Гендальф обратил внимание на внешний вид девушки: спутанные ото сна густые золотые волосы отросли ниже колен. Когда Нилоэла лежала, их длина не бросалась в глаза очень резко. Теперь же они поражали своим видом: окутывая хоббитянку переливающимся саваном, создавали резкий контраст с бледным, почти белым лицом. Фамильные веснушки поблёкли и стали незаметны, потрескавшиеся губы горели лихорадочным огнём. Под безразличными глазами прочно обосновались ночные тени. — Так больше продолжаться не может! — строго выговорил маг. — Прошло уже семь лет! Ты разрушаешь себя, губишь Лауриона! Нилоэла, пойми, тебе нужно двигаться дальше, нужно найти смысл, цель... — Но как понять где искать?! — вдруг вспыхнула она, резко выпрямляясь. — Это ведь не книга, в ней нет оглавления, — девушка выжидающе потянулась к Гендальфу, её взгляд забегал по сторонам. — Ты права. Жизнь — это не книга, её подсказки не столь очевидны. Нужно научиться видеть их, хоть это и не просто, — маг выпустил из курительной трубки пару дымных колечек, и они присоединились к остальным, уже медленно парившим под потолком комнаты. — Посмотри вокруг, дитя, — загадочно воззвал волшебник. — Посмотри на мир, что лежит перед тобой! Лишь тогда ты сможешь по-настоящему проникнуться им, когда он глубоко пропитает тебя, твою кровь и вместе с ней миллион раз за день обернётся в твоих жилах. Тогда... — Гендальф многозначительно взглянул на Нилоэлу, — только тогда ты поймёшь где искать...***
Саунд: «Two Steps From Hell — Cassandra» Чудесный весенний день. На цветущей яблоне щебечет неутомимая птаха. Цветы на дереве столь густы, что кажется, будто облако опустилось с небес и осело на его ветви. Белые лепестки, подобно дождю, сыплются вниз, когда ветер касается зелёных ветвей. Далеко вокруг разносится нежное благоухание. Гулкий кафель не поглощал звуки шагов. Доннамира и хоббит-гость двигались в направлении одной из спален. — Она, должно быть, уже встала, — сообщила гостю Доннамира. — Если спит, я подожду, когда проснётся, — ответил ей собеседник. — Нет, что ты! — отмахнулась хоббитянка. — Разбужу! Негоже валяться в постели до обеда. — Лишние хлопоты, — возразил он. Нилоэла резко открыла глаза. Рывком села на постели. — Тролль тебя разбери! — нервно пробормотала она, озираясь в поисках кофты, которую можно было бы накинуть поверх ночной рубашки. Голоса приближались. «Как же я проспала, — судорожно подумала Нило, взлохмачивая и без того спутанную шевелюру. — Ведь ещё вчера тётушка заикнулась о госте, что прибудет к обеду!» Она обречённо устремила взгляд на дверь — вот-вот должен был раздаться требовательный стук. Мгновенно вскочила с кровати, ещё раз бегло осмотрела комнату. Безрезультатно. Времени рыться в шкафу не осталось — это только добавит шуму. — Вâ, bâ, bâ. Нет, нет, нет, — повторяла Нилоэла осипшим ото сна голосом, крутясь по комнате и озираясь по сторонам. «Только не ещё один, якобы просто на чай, приглашённый парень. Так и норовят сбыть замуж! Ну что за семейка!» — заводясь, мыслила Нило. Подозрительная тишина заставила закончить тщетные поиски. Девушка медленно попятилась к открытому настежь окну. На призыв Доннамиры открыть никто не откликнулся. Сверкая голыми пятками, Нилоэла в одних панталонах и ночной рубашке неслась в строну весеннего леса. Утренний воздух приятно холодил, наполняя свежестью, смывал остатки тумана сновидений. Нечёсаная копна золотистых волос развевалась за спиной. Нестриженая чёлка упала на лицо, закрывая глаза, мешая бежать. Днём ранее после долгих уговоров Доннамира всё-таки добралась с ножницами до непокорной гривы и укоротила её. Но чёлку девушка отвоевала. Волосы у Нило росли стремительно. Не успеешь оглянуться, как снова стоит затевать стрижку. Сейчас их длина была чуть выше поясницы. Долгое время Нилоэла не позволяла прикасаться к себе, и волосы отросли по щиколотку. Такой и увидал её Гендальф в свой недавний визит. Бесшумно, словно ночная тень, беглянку нагнал гигантский волк. Петляя, мчались они в глубь чащи. И пусть ноги истерзал неистовый бег, а грудь надрывалась, не справляясь с напором весеннего воздуха, лицо хоббитянки озаряла сумасшедшая улыбка. Где-то в глуши леса была едва слышна мелодичная поступь родника. Под навесом молодой листвы, не скрывшись от солнечных лучей, переливались его воды. Лаурион и Нилоэла завершили бешеный забег. Волк окунул передние лапы в водный поток, жадно лакая прохладную влагу. Его мощная грудь тяжело вздымалась, тело всё ещё было напряжено. Нило опустилась на колени и набрала в горящие ладони прозрачную жидкость. Подннесла её к пылающим губам и медленно, растягивая, выпила. Жизненные силы обновлённой природы заструились в венах. Зачерпывая ещё и ещё, девушка жадно впитывала «кровь земли», стараясь не пропустить ни капли. Рубашка и панталоны выпачкались в вязкой грязи, но Нилоэле было всё равно — она никак не могла утолить жажду. Не выдержав, она забралась на корягу, покрытую липким, скользящим под ступнями мхом. Лау беспокойно обернулся. Нилоэла сделала несколько неуверенных шагов в сторону родника. Девушка хотела прыгнуть в золотисто-тёмную прохладу, однако поскользнулась и полетела вниз к заточенным потоком камням. Острые клыки в мгновение ока сомкнулись на воротнике ночной рубашки, и Нило зависла в воздухе, раскачиваясь вперёд-назад. Её сердце замерло в холодном испуге. — Спасибо, родной... — выдохнула Нилоэла. — Что бы я без тебя делала? Утробно урча, волк осторожно попятился назад, бережно неся в зубах хозяйку, словно сука непослушного щенка. Нилоэла расслабилась. В этот момент полуварг, найдя место поудобнее, упёрся задними лапами в подсохшие валуны и совершил прыжок в манящую глубь. Фонтан брызг взвился над родником, своим плеском заглушая крик долгожданного триумфа. Нилоэла и Лаурион всплыли на поверхность. Девушка заботливо пригладила взъерошенную холку гиганта. Обнимая мощную шею, взволнованно прошептала: — Ещё раз спасибо...***
Саунд: «Faun — Mit Dem Wind» — Несносная девчонка! И где тебя варги носят?! — гневный голос Доннамиры Боффин раздавался во дворе Великих Смиалов, словно громовой раскат. Эта пышнотелая хоббитянка с копной кудрей, тронутых изморозью времени, была способна вселить чувство стыдливого страха одним своим рассерженным видом. Уперев руки в боки, стояла она у круглой красной двери с медной ручкой посередине. — Тётушка До, как я люблю ваши остроты! — необычно высоким голосом воскликнула чумазая Нилоэла, спрыгивая с Лауриона. — Ещё и дерзишь?! — не на шутку распалилась хоббитянка. Волк, чуя что дело пахнет жареным, поспешил скрыться. — Будет вам, тётя До, — сказала Нилоэла, поднимая руки в примирительном жесте, и этим только добавила масла в огонь. — Сколько раз повторять, не называй меня тётя До! — срываясь на визг, завопила Доннамира. — А вы знаете, — попыталась сменить взрывную тему девушка, — что в нашем лесу есть настоящий волшебный родник! Я будто заново родилась, выкупавшись в нём! — И вымазалась вся хуже свиньи! — не меняя гнев на милость, заметила Доннамира. — Зато снова жить хочется, любить и верить! — с придыханием промолвила Нило и, разведя в стороны руки, начала кружиться. — Прекрати! - потребовала тётя До, но девушку было уже не остановить: поднимая вокруг себя столб коричневатой пыли она всё крутилась, распахнув объятия и пытаясь обнять весь мир. — Хватит... я кому говорю! — предприняла безрезультатную попытку грозная хоббитянка. Но Нилоэла ничего не слышала, погрузившись в давно забытое чувство свободы — такое пьянящее, окрыляющее. Слетела с души шелуха отчаяния, обнажая свежую сердцевину надежды. Бывшие некогда белыми рубашка и панталоны превратились в грязные, потрёпанные тряпки, молочная кожа приобрела коричневато-землистый «загар», и только чуть присыпанные дорожной пылью светлые волосы да счастливая улыбка не давали Нилоэле обрести окончательную схожесть с орчонком. Не замечая никого и ничего вокруг, неслась она в направлении входа в нору. Доннамире оставалось только поражённо вжаться в стену. Неожиданно дверь распахнулась, и маленький неистовый вихрь влетел в холл, попутно захватывая ошеломлённую тётушку До и того, кто на свою беду впустил его в дом. Глухой хлопок — все трое оказались распластанными на холодном кафеле. Торопливо приподнимаясь, Нилоэла откинула с лица нечёсаные волосы. Тот третий, кого она сбила с ног, лежал рядом, схватившись за нос и приглушённо постанывал. — Бильбо? — неуверенно позвала Нило. — Ну, здравствуй, сестрёнка... — последовал гнусавый ответ.***
Весь следующий день Нилоэла и Бильбо провели у родника. Постелив пёстрый плед, сшитый из разномастных кусков ткани, они наслаждались лесной прохладой. Нос Бильбо ещё немного побаливал, но жизнерадостный хоббит уже не обращал на него никакого внимания. Нилоэла в качестве извинения испекла кузену целую корзину его любимых кексов с изюмом. В довесок они порядком опустошили одну из кладовых, дабы устроить импровизированный пикник, поэтому настроение у Беггинса было приподнятым. Когда половина припасов была уничтожена, а остужающая глубина родника больше не манила погрузиться в себя, Нилоэла предложила: — Хочешь увидеть Тукборо так, как ещё ни разу не видел? Разомлевшего Бильбо предстоящая перспектива заставила отказать настойчивому сну. — Как же это? — Следуй за мной! — Нилоэла не спешила раскрывать карты. — Помню этот дуб, — спустя пару часов лесной прогулки отметил хоббит. — Здорово он меня выручил... Нило, засучив рукава рубахи мужского покроя, с разбегу забралась на нижнюю ветвь исполина. Поднявшись, она оглянулась на замешкавшегося кузена. — Полезли! — прокричала она, указывая рукой вверх. — Эм... может не стоит? — робко возразил Бильбо. — Стоит, поверь мне, — уверенно произнесла девушка. Пару минут родственники играли в «гляделки». Наконец, хоббит, не выдержал: — Ладно! Но я сто лет не лазал по деревьям! — Вот и вспомнишь молодость, — задорно отозвалась Нилоэла. «Восхождение на дубовую гору» обычно занимало у Нило от силы минут пятнадцать. Она излазила древесного гиганта вдоль и поперёк, но сегодня пришлось потратить целых полчаса на привычное занятие. Бильбо очень тщательно выбирал место куда поставить ногу, несколько раз подтягивался, пробуя на прочность ветви, и, прежде чем перелезть с одной на другую, не единожды осматривал её. Оказавшись наконец на вершине, им открылся пейзаж, вид которого захватывал дух и трогал сердце: заходящее солнце золотило необозримые, покрытые молодой порослью луга. Отражаясь в ещё не пересохших лужах, лучи света наполняли пространство серебристыми солнечными зайчиками; алое небо пестрело синими разводами, будто холст небрежного художника. Зажигались яркие огни в окнах роскошных смиалов; кирпичные или деревянные домики семей победнее светились скромнее. Однако везде, без исключения, царил светлый вечер. Улицы Тукборо были залиты мягким сиянием садовых фонарей. Даже после заката казалось, что солнечный свет ещё клубится по земле, укрывая владения хоббитов светящимся покрывалом. Нилоэла молча всматривалась в даль, старалась запечатлеть в памяти каждый холм, каждую улочку, — будто не наступит завтра. Сегодня ночью две постели в Великих Смиалах пустовали. А в пустом сарае под сенью старой мельницы, крылья которой тихо поскрипывали над головой, словно отсчитывая пролетающие годы, две фигурки свернулись калачиком на прошлогоднем сене. Их сон не тревожили шорохи зверьков и насекомых, шелест редкой листвы и еле слышные звуки ночи, — ведь третья тень несла вахту у входа. Прохладе весенней ночи, что ещё хранила зимние нотки, не под силу заставить тень уйти со своего поста. Ей не страшен холод, она — сама часть его.***
25 апреля 2941 год. Шир. Тукборо. — Теперь жду в гости тебя! — Бильбо Бэггинс закинул на спину свой походный рюкзак. — И никаких отговорок. — Приеду... как-нибудь обязательно, — сказала Нилоэла, отводя взгляд. — Ну вот, опять, — начал выговаривать ей кузен. — Снова за старое? Снова грустишь? — Нет! — немедленно возразила Нило. — Просто... — девушка замялась, не объясняя причину своей нерешительности. — Домерик, — расставил точки над «и» Бильбо. Девушка согласно кивнула и, опустив глаза, начала нервно теребить пурпурную ленточку, обхватывающую тонкое запястье. Символ любви обтрепался от времени, выгорел, потерял былую красоту. Узелки превратились в два жёстких чёрных шарика — не развязать. Только резать. А нужно ли? Этим вопросом Нилоэла мучилась давно. — Вам нужно поговорить, — строго вымолвил кузен. — Ты же знаешь, что это необходимо! Нило! Ты меня слушаешь? — хоббит порывисто схватил кузину за плечи; её взгляд стал совсем отсутствующим, подёрнулся пеленой прошлого. — Нилоэла! — Бильбо требовательно встряхнул девушку. — Да... да, я знаю, — слабо отозвалась она, будто выплывая из омута тягостных воспоминаний. И добавила окрепшим голосом: — Я обязательно встречусь с ним. Уверенным жестом Нило высвободилась из отрезвляющих объятий. Сжимая ладони кузена, заглянула в его взволнованные глаза: — Не беспокойся, Бильбо. Я обязательно в скором времени навещу тебя. И поговорю с Домериком. Он ведь сейчас живёт по соседству? — Да, гостит у своей двоюродной тётушки... Ну, тогда увидимся, — тепло улыбаясь произнёс Бэггинс. Развернувшись, он широким шагом направился в сторону Хоббитона. — До скорого! — крикнула Нилоэла ему вслед. Стоило Бильбо скрыться за поворотом, как Нило овладело жгучее беспокойство. Всё валилось из рук, ни одно дело не спорилось. Даже вечерняя пробежка с Лаурионом не помогла ей избавиться от тягучего чувства. Ночью она металась по постели, силясь уснуть. Промаявшись до предрассветного часа, Нило наконец приняла решение. Откопав на самом дне платяного сундука походный рюкзак, подаренный ещё дедушкой Геронтиусом, хоббитянка принялась собираться в путь. Вместительный мешок поглотил почти весь немудрёный гардероб: сменное бельё, пять белых рубашек, пару тёмно-болотных бриджей, любимый густо-зелёный жакет. Подумав, Нилоэла разбавила чисто мужской туалет одним-единственным платьем цвета молодой листвы с малахитово-янтарными оборками. Его так любил дедушка... Вслед за одеждой в наполовину заполненный рюкзак последовали: небольшой мешочек с монетами, деревянная расчёска, кусок брусничного мыла, старое серебряное зеркало и две коробки миндального печенья — в подарок кузену. Собравшись, Нилоэла в последний раз оглядела свою комнату: безупречный порядок, царивший вокруг, поверг её в уныние. Разложенные по полочкам вещи, заправленная без единой складки кровать, — идеальная жизнь, идеальная клетка. «Бежать не оглядываясь» — принятое утром решение усилилось. Выпрыгнув из растворённого в ночь окна, девушка приземлилась на спину своего четвероногого друга. — Навстречу приключениям, — шепнула Нило Лауриону. Тот в ответ лишь довольно пророкотал.