Диск луны кажется красным, Знай — мечтать очень опасно, Но поздно, нет пути назад — слышится вой, И в темноте глаза горят бирюзой... Эпидемия
Густой дурман постепенно рассеивался. Его склизкие щупальца отступали под покров тьмы, оставляя на белоснежной шерсти едва заметные, серовато-бурые капли. Изувеченный лес сменился молодой порослью. Совсем юные деревца застенчиво шелестели гладкими листочками, приветствуя, казалось, заплутавшего зверя. В янтарных глазах играли блики вновь родившегося солнца, что пробуждало в Лаурионе глубоко дремавшую до сей поры память, память первородных волков, память вольных предков. Могучие лапы сами несли серебряного волка по тайным тропам, о существовании которых он не мог знать. Чуткие уши услаждало робкое пение птиц. Подобно торжественным фанфарам звучало оно после оглушающей тишины умирающего лесного царства. На границе Лихолесья дышалось легче. Лаурион держал свой путь на юг, углубляясь в нетронутые заразой земли Рованиона. Мелкие притоки Быстротечной говорливо звенели, питая восточную оконечность Диких Земель. К закату сильный зверь, влекомый беззвучным зовом, достиг глубокого оврага, вгрызающегося в податливую твердь лесистого холма. Розовые лучи рубиновой сетью опалили горизонт, поя усталую долину последними каплями света. Голосистые птахи смолкли, устраиваясь в своих гнёздах на ночь. А ночные жители этих мест, наоборот, завели неслышную песнь. Где-то под холмом хрустнула сухая ветка. Лаурион навострил уши, оборачиваясь на едва уловимый звук. Жёлтые щёлки глаз настороженно вспыхнули, выдавая интерес. Слабый запах мускуса и солёного ветра слегка коснулся чёрного носа. Серебряный волк поднял массивную голову, принюхиваясь. Тревожно ухнула сова, вспорхнув с ветки полувековой ели. «Я не гость в этих местах, хоть никогда здесь не был. Пришла пора поприветствовать забытых родичей». Лаурион плавно двинулся в сторону одевшейся в туман возвышенности. Чем ближе становился молчаливый зверь к загадочной цели, тем явственнее ощущал необъяснимый трепет. Два солнечных блика мелькнули в закатной тени под разлапистой елью. Глухой писк нарушил тишину. Лау ускорил шаг. Колкие иголки придержали любопытную морду. Мотнув головой, полуварг отпрянул назад, но не отступил окончательно. Меж тёмно-зелёных ветвей, прикрывающих устланное прошлогодними иголками подножие холма, бился в корявых тисках маленький светло-серый щенок. Он жалобно поскуливал, тщетно пытаясь выбраться из древесных объятий, но толстые корни держали крепко, не давая своей жертве ни единого шанса на спасение. Заметив недвижимого и тихого, будто призрак, зверя, малыш испуганно дёрнулся, пронзительно взвизгнув. Серебряный волк спокойно наклонился к притихшему щенку, истратившему на последний рывок оставшиеся силы. Зверёныш лишь учащённо дышал, не сводя с чужака пристального взгляда светло-жёлтых глаз-бусинок. Лаурион внимательно осмотрел запутавшегося в корнях ели волчонка. Помогая себе лапами, он вцепился в жёсткую, отдающую тленом и смолой древесину. Приноровившись, рванул намертво сплетённые корни. Раз, второй, третий... Присыпанный серой пылью маленький комок выкатился прямиком под лапы белого волка. Устало распластавшись на влажной от вечерней росы траве, он доверчиво ткнулся Лауриону в нос, ошарашив полуварга безграничным доверием. Гигантский зверь принюхался: больше не пахло страхом, который до этого источал щенок. Маленький пленник испытующе смотрел на спасителя, словно ожидая чего-то. Лау огляделся: в спустившихся сумерках загустевала ночь, покрывшая синью засыпающую равнину. «Идём, — прозвучало в голове у белого волка. От неожиданности он встрепенулся, а шерсть на загривке угрожающе приподнялась. — Не стоит бояться, брат». Лопоухий щенок тонко тявкнул, привлекая внимание старшего сородича. Полуварг изумлённо покосился на него. Малыш радостно задрал хвост и, оббежав холм, уже пронзительно взвыл, призывая Лауриона следовать за ним. Серебряный зверь осторожно потрусил вслед за скрывшимся из виду волчонком. «Не видение ли он? Быть может, дурман зелёного морока отравил меня?» Что-то подсказывало Лауриону — он должен следовать указываемому пути до конца. Стало совсем темно, но сумеречному жителю ночь не явилась помехой. Округа стремительно одевалась в шерстяную шаль седой полуночи. Чуткие уши Лауриона не слышали ничего. Янтарные глаза сосредоточенно следили за маячащим недалеко впереди побелевшим комком. Варг внутри волка беспокойно дёрнулся и в страхе оскалил пасть. Слабый звёздный свет начертил серебряную нить, заструившуюся меж отлогих пригорков. Выбравшись из оврага, серовато-белый щенок наступил на неё и рванул вперёд ещё стремительнее. Лаурион прибавил шагу, чтобы поспеть за ним. «Стой... Стой, маленький негодник!» Но дерзкий волчонок, будто в насмешку, только ускорил темп, заставив белого волка перейти на бег. Знакомое и до боли любимое ощущение завладело могучим зверем. Вскинувшаяся было в нём чёрная тень растаяла, как дым под напором свежего ночного ветра, дыхание участилось, кровь ускорила свой бег. Лаурион стал нагонять волчонка. Рывок, ещё один, и вот он уже готов подхватить того за шкирку. Острые зубы звучно клацнули, поймав воздух. Густой сизо-серый туман неожиданно накрыл ошеломлённого зверя с головой. Зловеще ухнула сова. Зажглись янтарём волчьи глаза напротив. Сморгнув пелену липкого страха, Лаурион увидел перед собой иссохший труп огромного белоснежного волка, над которым возвышался матёрый зверь, один жёлтый глаз которого закрылся навсегда. Он глухо рычал, выгнув спину, и пристально смотрел на незнакомца. Вокруг стали попарно зажигаться бирюзовые и, реже, золотистые огоньки. Стая первородных пришла выбрать нового вожака. Воздух наполнился мускусом и солью. Зажгло глаза, защипало нос. Сова крикнула в третий раз и смолкла, быть может, навечно. Матёрый яростно взвыл, бросаясь на противника. Лаурион лишь утробно рыкнул, уворачиваясь от смертоносных клыков, и молниеносно перешёл в атаку, не оставляя первородному ни единого шанса.***
Покачиваясь на горячих волнах жара, она медленно плыла в неизвестность, ощущая сильнейшую боль, сковывающую тело. Её непрестанно мутило, но при этом одолевающий до одури голод заставлял еле теплящееся сознание держаться на плаву. Звуки слились в незнакомый сонм, воздух набирался в лёгкие очень медленно и был густ, словно патока. Каждый вдох отдавался сильным звоном в ушах, а при мысли о следующем она ощущала панический страх. Хотелось сдаться. Просто закрыть глаза, застыть навсегда, подобно камню, которому неведомы боль и тревога. Тревога. Каждое мгновение было пропитано ею. Неизвестность чёрной пеленою накрыла разум. Кто она? Почему находится в Озёрном городе? Где её дом? Неизвестно. Скрюченная годами старуха обнаружила полумёртвую девочку на берегу реки. Будучи местной целительницей, пожилая женщина собирала там лекарственные травы. Целую седмицу она не отходила от бедняжки, приютив её в своём маленьком ветхом домике на окраине города. Та находилась в полубессознательном состоянии и почти ничего не говорила, ограничиваясь отрывистыми фразами, смысл которых целительница не понимала. Старая женщина наивно полагала, что её гостья — потерявшийся ребёнок, с которым произошло страшное несчастье, забросившее далеко от родных мест. Она и не подозревала кого на самом деле спасла. К началу второй недели незнакомка, благодаря усилиям Эрны, так звали старушку, начала поправляться. Тело постепенно приходило в норму, но разум отказывался повиноваться бедняжке. Она забыла себя. К большой радости целительницы, девочка знала общее наречие и довольно бойко на нём говорила. Лекарша называла её Ренэйт, что означало «рождённая заново», и всем стала говорить, будто это её внучка, хотя каждый житель Эсгарота знал: у Эрны-травницы не было детей. Но допытываться не стали. Сама целительница появилась в Озёрном городе только десять лет назад... Мало ли какая судьба скрывалась за добродушным сморщенным лицом? Ренэйт оказалась очень молчаливой, замкнутой и скрытной. Она никогда не проявляла своих чувств, редко улыбалась, и всё же иногда старушка замечала: «Нос и глаза опухли, покраснели. Опять, значит, плакала тайком». Запах гвоздик, витавший в жилище старой врачевательницы, успокаивал Рэнэйт, а привкус кислой вишни въелся в язык, став её постоянным спутником. Эрна отпаивала подопечную настоем из целебных трав, который боролся с жаром и облегчал боль. Они стали частыми вечерними гостьями её названной внучки.***
— Куда ты собралась, деточка?! Тебе ещё рано подыматься с постели! — причитала Эрна, пытаясь уложить упрямицу обратно в кровать. — Мне надоело лежать без дела! — противилась больная. — Я в порядке и больше не хочу быть бесполезной обузой! — покачнувшись, просипела Ренэйт. — Да что ты такое говоришь! — вскипела лекарша, всплеснув руками. — Твои ступни не до конца зажили! Хочешь, чтобы зараза попала в ранки? Тогда у меня появится мёртвая обуза! — выпалила она. Отметив, как округлились и без того большие глаза Ренэйт, целительница добавила более мягко. — А уж с бесполезной я как-нибудь управлюсь. Недовольно поджав губы, больная всё же поддалась и оставила бесплодные попытки встать на ноги. Но стоило Эрне отлучиться на базарную площадь, она выскользнула из дома.***
«OST The Witcher 3: Wild Hunt — Va faill» Алые лучи заходящего солнца золотили бирюзу вечернего неба. Лёгкий ветерок освежал, придавая сил измученной скиталице. Прогнившие доски ветхого помоста сменились прочным дубом, и Ренэйт зашагала вперёд более уверенно. В нос ударил запах рыбы, дёгтя и чего-то сладкого. Вокруг суетились люди, но они не замечали маленькую девочку в поношенном синем платьице. Только необычайно длинная коса из густых волос выдавала в ней чужачку. Необычной формы уши лукаво прятались в светлых локонах, охранявших свою обладательницу от любопытных взглядов. Коротко вскрикнула птица, заставив Ренэйт непроизвольно коснуться огромной шишки, также незаметно прикрытой пышной шевелюрой. Слабая боль вновь вернулась вместе с первыми сумерками. Она ещё немного погуляла по переулкам Озёрного города, стянула запечённое в карамели яблоко на палочке. Сладость оказалась необычайно вкусной. Может человек, приготовивший её, постарался на славу, но что-то подсказывало конопатой воришке, что дело было совершенно не в этом. Облизывая липкие губы, Ренэйт широко улыбалась, позабыв на миг свои горести. «Сегодня особенный вечер», — крутилась в голове непонятно с чего возникшая мысль. Юлой вилась она, приводя в движение заснувшую память. Устало повели плечами забытые грёзы, пустившись в плавный танец. То ли воспоминания, то ли мечты всплывали в голове: женский голос, поющий колыбельную, огненный гигант с огромным хлыстом, волчий вой, щелчки заводных игрушек, треск камина, а ещё сильные руки, нежно гладящие по волосам, запрокидывающие голову, и сладость на губах, только совсем не карамельная. Проходя мимо прилавков, устланных незамысловатыми гобеленами, беглянка, полностью ушедшая в себя, наткнулась на большого белого пса, вертящегося у прохожих под ногами. Чёрный нос, уши торчком, жёлтые глаза... Голову пронзила резкая боль, и она, пошатнувшись, ухватилась за прилавок. Белый пёс потрусил дальше, ловко петляя по хитросплетениям деревянных улиц. Глубоко вздохнув, Ренэйт медленно открыла глаза: перед её взором предстал старинный гобелен. Суровые лица невозмутимо взирали с него, заглядывая, казалось, в самую душу. Необъяснимое тепло вдруг разлилось в груди. Последний луч солнца золотой россыпью упал на бирюзовое полотно, рассекая серый туман завладевающего окрестностями вечера. Она обернулась ему навстречу и увидела вздымавшуюся громадину, впившуюся острой вершиной в свинцовое небо. А местный люд тем временем толпился около дома Бургомистра, оживлённо обсуждая последние известия: «Вернулся Король Подгорный. Наследник Трора. Сбывается древнее пророчество, а значит, скоро Эсгарот разбогатеет, как встарь!» Как и любая легенда, она несла в себе предостережение, но только его никто не хотел вспоминать. Почти никто. Город кипел, разнося по докам сплетни. Воды Долгого Озера были спокойны до поры до времени. Всеобщее ликование докатилось и до внучки старой травницы. Она уже было собиралась вернуться обратно под крышу, пропахшую гвоздиками, однако бурный людской поток увлёк её и выбросил у западной стороны большого богатого дома, чьи лоджии выходили прямиком на пристань, где красовалась аляпистая статуя золотого пузатого градоправителя. Неодобрительно покосившись на уродливое изваяние, Ренэйт оглянулась вокруг. Эта часть города была ей совершенно незнакома. В животе неприятно похолодело. Осмотревшись, она заметила на одной из лоджий возвышающегося перед ней особняка янтарный огонёк. Пламя заманчиво переливалось, то потухая, то вспыхивая вновь, — кто-то вышел покурить трубку перед сном. Как светоч надежды трепетали искры, тая в резко спустившейся мгле, но их света хватило, чтобы выхватить из тьмы коренастый силуэт. Подобно ледяному зимнему ветру, его пристальный взгляд заморозил её волю, лишил дара речи. Внезапно огонёк, окутанный белёсым дымом, устремился вниз. Выйдя из оцепенения, Ренэйт с неожиданной для самой себя ловкостью скользнула вперёд и, перегнувшись через перила моста, поймала трубку. Маленькое пламя в её руках едва теплилось, умирая. — Живи, — робкий шёпот пересохших губ сорвался, бережно целуя огонёк. Тяжёлые шаги заставили её обернуться. Огонёк потух, но теперь улицу освещал мерцающий свет фонаря, который он держал в руках. Светлые волосы до плеч, усы-косички и те самые руки. Она узнала его.***
Ночное небо Эсгарота красовалось жемчужным ожерельем из звёзд, водивших хоровод над спящим городом. Утихла буря восторга, возникшая после появления давних соседей. Озеро мирно спало, лишь кое-где вспыхивал и тут же погасал плеск его холодных вод, которыми начал завладевать первый лёд. Давно погасли окна ветхих рыбацких домишек, простой люд уже видел десятый сон, а в добротном двухэтажном особняке Бургомиста всё не унимался праздник: хвалебные песни, крикливая музыка, весёлый шум, доносящиеся из больших окон. Пьяные вопли мешали серебряному светилу соткать мерцающее покрывало синих грёз. — Katha ringi? Всё ещё холодно? Нилоэла невольно дрогнула и коротко выдохнула, погружаясь в спасительное тепло любимых рук: — Guli. Немного. Светловолосый гном загадочно ухмыльнулся, крепче сжимая в объятиях свою драгоценность. Они стояли друг за другом на небольшой деревянной веранде, выходившей на север. Утопающая в иссиня-чёрном тумане Одинокая гора едва виднелась на горизонте. С неба, кружась, падали снежинки и умирали, даря холодящие поцелуи зимы. Говорить не хотелось совсем. Слов было много — ненужных, пустых слов, чьё звучание не сравнить с красноречивой тишиной. — Ni nawud, kau nin karban hei. Я думал, что мы расстались навсегда, — хриплый шёпот разорвал стройный поток её мыслей, которые только начали выстраиваться в ряд. Нило недовольно поёрзала, прижимаясь виском к шершавой скуле гнома, и закрыла глаза. — La lu. Ещё не время, — сонно протянула она. Фили мгновенно напрягся. Он медленно отстранился, но не убрал рук с девичьей талии. Нилоэла, почувствовав это, поспешно обернулась назад. — Lawar? Имя Фили на кхуздуле. Означает «золотой свет», — её голос плавно растёкся, сливаясь с ночной тишиной. — Lu beth, kau el isat — ir minulin Lenin syad. Только не говори, что всегда знала: рано или поздно наши дороги разойдутся, — точно в бреду пробормотал гном, утыкаясь носом в золотую макушку и снова притягивая Нило к себе, словно боясь, что расстаться придётся прямо сейчас. Её волосы пахли летом, полевыми травами и чем-то ещё. — Ma ka gman. Sha asara. Ты и сам знал. С самого начала, — горько ответила девушка, поморщившись от влажного прикосновения снежинки: белое облачко мгновенно растаяло, едва коснувшись носа. — Ayadda kum. Ezge kallab Idre-Daira. Nin ndore… Надвигается буря. Её тень уже накрыла Средиземье. И даже если мы переживём её... — Umu. Нет, — Фили властно накрыл губы Нилоэлы своей ладонью. Она грустно улыбнулась и поцеловала его руку. Гном внезапно замер, а затем серьёзным тоном спросил: — Ta razar? Это яблоко? Нило на миг задержала дыхание. Повернувшись в пол-оборота, она медленно произнесла, втайне надеясь, что правильно поняла вопрос: — Spanlot. Ромашка. Принц облегчённо вздохнул, приглаживая взъерошенные волосы девушки, которые совсем побелели, покрываясь снежной вуалью. Звезды погасли, и Одинокая гора, погрузившись в ночную тень, полностью исчезла из виду. — Grabil sha alat men mbawet razat mania. Uhu razat gu peresud! После истории с бочками меня повсюду преследует яблочный дух. Больше ни одного яблока в рот не возьму! Нилоэла звонко рассмеялась. Развернувшись окончательно, она убрала светлую прядку, выбившуюся из косицы, гному за ухо. Загадочно улыбаясь, произнесла: — Lir ma henul lubukhs! Однажды ты вновь их полюбишь! — Weire taras umu! Ни за что на свете! — воскликнул Фили, приподнимая девушку. Нило почувствовала, что пол уходит из-под ног, и невольно вцепилась в плечи принца, покрытые кольчужными кольцами. Порезавшись, она закусила губу и упрямо выдавила: — Lubukhs! Полюбишь! — Голова немного закружилась, но Нилоэла не отвела искрящегося взгляда от смеющихся голубых глаз. На их дне клубились отчаянный страх и пережитая боль, заточённые в узы из смеха. — Men lananubukhs meny. Я люблю только тебя. — Сердце Нило ухнуло вниз, как и она сама. Обвив руками его напряжённую шею, девушка порывисто прильнула к жадным губам принца, и красные солёные капли подарили Фили цепочку из жидких рубинов. Спустя несколько минут гном, нежно поглаживая возлюбленную по щеке, прерывисто произнёс: — Tulta khor Kili. Hu lu suk. Пойду проведаю Кили. Он ведь совсем не умеет пить. Девушка лишь рассеянно кивнула, поглаживая потеплевшее железо на груди у принца. Фили ушёл, а Нило, кутаясь в ветхую шаль, дарованную ей милостью Бургомистра, ещё стояла на погружённой в полумрак лоджии. Сморгнув с помутневших глаз дымчатую пелену, она вернулась обратно под казавшуюся гостеприимной крышу. «Надо проверить, как там Бильбо», — вспомнила Нилоэла об так некстати заболевшем кузене.***
Жар у кузена спал, и Бильбо наконец-то смог спокойно уснуть впервые за долгое время. Тихо прикрыв за собой дверь, Нило бесшумно выскользнула в пропахший обветшавшей роскошью коридор. Мелкие пылинки витали в затхлом воздухе. Искрясь в красноватом отблеске старомодных светильников, они походили на огненных светлячков — коснись и обожжёшься. Старый особняк был погружён в тяжёлое забытье и, казалось, затих до утра. Устало улыбаясь, Нилоэла начала спускаться на второй этаж. Стремясь как можно скорее добраться до своей комнаты, которая располагалась рядом с главной лестницей, зигзагом прорезающей дом, она едва дотрагивалась до скрипучих ступенек, отвечающих хриплым ворчанием на малейшее прикосновение. Прорезавший вязкую тишину глухой звук удара заставил её застыть на месте. Тёплое дерево резных перил вмиг стало ледяным, а собственный вдох показался оглушительно громким. Кто-то упорно боролся там, внизу. Бухнула, расколовшись, одна из бесчисленных мраморных статуй хозяина особняка. — Вяжи его, — скороговоркой произнёс некто, скрытый ночным мороком. Нилоэла мгновенно насторожилась. Она втайне надеялась, что эта странная возня окажется не чем иным, как продолжением пьяного людского кутежа, однако девушка ошибалась. Мерзкий хруст и последовавший за ним сдавленный стон заставили Нило резко перегнуться через перила, не заботясь о собственной безопасности. Единственный настенный светильник, разгоняющий чернильный мрак на первом этаже, лишь устало чадил, не давая точно разглядеть происходящее: две долговязые плотные тени пытались сладить с третьей, которая была намного ниже их. Первая тень одной рукой держалась за лицо, а второй вцепилась в плечо своей жертвы, не переставая грязно ругаться: — Хватит скулить! Лучше помоги проводить нашего гостя в подвал! — прошипела другая тень. — Он разбил мне нос! — раздалось жалобное, едва внятное хныканье. — И зачем только Бургомистру понадобился этот гномий выродок?! — Твоё какое дело?! Мы только руки на нём нагреем, а остальное не важно! Услышав эти слова, пленник вновь рванулся вперёд с неистовой силой, но, видимо, был слишком одурманен, потому что стоило ему вырваться из рук противников, как он завалился на правый бок и, протаранив лёгкую цветастую ширму, упал навзничь рядом с лестницей. Зажглось доселе забытое пламя в светло-карих глазах. Там, внизу, абсолютно беспомощный лежал Фили, а два дородных стражника приближались к нему. Сухая половица скрипнула, выдав Нило с головой. Пронзительный крик застрял в груди, запечатался острой болью. В голове вспыхнул цветастой бурей фейерверк и потух, часто пульсируя где-то у виска.***
«Боль теперь не отступит никогда», — думала Нилоэла, бездумно разглядывая почерневший от времени и сырости потолок подвала. Она методично накручивала кончик длинной, порядком растрепавшейся косы на указательный палец, бесстрастно следя за тем, как оклемавшийся Фили метался у запертой наглухо двери. — Зря, — коротко бросила девушка, заставив гнома остановиться. — Ты предлагаешь просто сидеть и ждать, что каким-то чудом нам подвернётся случай выбраться отсюда?! — вскрикнул принц, раздосадовано саданув по крепкому дубу кулаком. — Нет, — спокойно ответила Нилоэла, мучительно поморщившись. — Но твои метания не принесут пользы. Фили шумно выдохнул и отвернулся. Всё тело жутко ныло, в голове до сих пор висел лёгкий туман, путая мысли, что очень раздражало молодого гнома. Создавшаяся ситуация угнетала его, а духота подземелья мешала прийти в себя. Он скинул кольчужную рубаху, которая тяготила, будто железные цепи, и остался в одной сорочке, грязной и местами мокрой от пота. В левом углу темницы стояла пузатая бочка, до верха наполненная дождевой водой. Фили торопливо подошёл к ней, окунул ноющие руки в тёмную прохладу, ополоснул лицо и зачерпнул немного, чтобы напиться. Проворные капельки влаги скатывались по напряжённым мышцам, облачая натренированное тело в блестящие доспехи. Нило неотступно следила за ним, а внутри неё незаметно рос алый монстр. Он краснел и ширился, забивая грудь, ища подступы к сердцу, а назойливая боль глумливо скалилась, впиваясь острыми клыками в голову. Низ живота свело щемящей судорогой, колени задрожали. Сидя на влажной подгнившей соломе, девушка откинулась назад и прислонилась пылающей макушкой к мокрой деревянной стене, зажмурилась, настороженно прислушиваясь к редким всплескам воды. — Тебе надо успокоиться, — непонятно кому сказала Нилоэла. Её голос изменился, стал низким и глухим. Фили недоумённо обернулся, окинув девушку встревоженным взглядом. — Nilo… — позвал гном. Она медленно открыла глаза и странно улыбнулась. — Что с тобой? Нилоэла печально вздохнула и опустила взгляд, пряча красноватые отблески пламени, трепещущие на дне души. — Ничего... Переплети мне косу, — внезапно попросила она, поворачиваясь к нему спиной и расплетая волосы. Золотистые пряди в слабом освещении масляного фонаря отливали медью. Волнистое покрывало, ловящее скупые крупицы света, накрыло скованную несчастьями спину. Запах сырости на мгновение перебила свежесть лета, полевых трав и луговых цветов. От оглушающего рокота сотряслись стены. Посыпалась с потолка многолетняя пыль. Фили взволнованно заозирался по сторонам. Наверху послышались крики и топот множества ног. Гном стремглав дёрнулся было к двери, но в этот момент особняк сотряс удар невиданной силы. Стены подвала застонали, принимая на себя тяжесть обвалившихся этажей. Бурый туман застелил всё вокруг. Безумный рёв разъярённого дракона гремел, не смолкая. Бывшая темница стала самым безопасным местом на многие мили вокруг. Отойдя от первого потрясения, скрючившийся на земляном полу гном подполз к сжавшейся в комок Нилоэле, обнял её за плечи и встряхнул что есть сил. Она мотнула присыпанной пылью головой. Плавно повела затёкшими от долгого лежания плечами, огляделась. Фили отпустил её. В одном из углов монолитного когда-то потолка теперь зиял узкий лаз. Единственный путь к рискованной свободе, ведь там, во внешнем мире, сейчас полыхало безумие. — Тебе нужно выбираться! Спасайся! — кричал светловолосый принц, а Нило казалось, что он шепчет. Девушка подняла голову вверх, прищурилась. Ржавое пламя трепыхало снаружи жалящими щупальцами. Его жадные голодные отблески проникали и в их безопасное укрытие. «Ещё не время, — подумала Нилоэла. — Так глупо». Она развернулась к оторопевшему гному спиной и провела по своим спутавшимся волосам руками. — Веснушка… Девушка слегка повернулась на зов. Языки проклятого пламени теперь освещали мрачное узилище вместо масляного фонаря. Жуткие тени играли на отсыревших стенах, сливаясь в уродливую маску смерти. Нежный профиль очертили бледные краски. На опущенных ресницах покоились потускневшие грёзы прошлого. Гном осторожно коснулся на удивление мягких волос, стряхивая с них серую вуаль. Ласково дотронулся тыльной стороной ладони до ледяной щеки. Нило неторопливо открыла глаза. Яркий костёр опалил обнажённую кожу подгорного принца. Он послушно сплёл длинные пряди в роскошную пшеничную косу. Точно так же расплёл тугую шнуровку льняного корсета. Мучительно долго длилась эта памятная ночь. Непроходящая боль окропила многих, растворилась в водах Долгого Озера, став навсегда живым воспоминание, которое с каждым рассветом будет возвращаться вновь, оставляя на сердце незаживающие рубцы. В долине полыхало пламя. Оно выросло там подобно гигантскому бриллианту и продолжало расти до тех пор, пока не закрыло собой всё небо. Подол небес тлел, когда Нило выбралась на поверхность. Вокруг всё ещё бесновался огонь. Его вечно голодное чрево устремилось на север, прямиком к Одинокой горе, но, клубясь, потухло в ледяных озёрных объятиях. Нилоэла слышала душераздирающие крики людей и животных, задыхалась от гари и крови, смерти и пламени. Всё смешалось в один безумный нескончаемый кошмар. Елейный голос, шипя, звал её к воде: «Вода потушит пожар, что полыхает внутри тебя! Окунись в воды Долгого Озера!» Споткнувшись обо что-то мягкое, Нило кулём свалилась в странно спокойный омут. Защипало кожу, мгновенно заложило уши. Воздух вышибло из лёгких. Но смерть не приходила. Кружила вокруг, подобно хищнику, но не нападала. «Ну. Давай же», — устало подумала девушка. «Ещё не время», — зловеще прошипел некто. Нилоэла с трудом подняла отяжелевшие веки. Глаза тут же нестерпимо зажгло, но на миг она успела увидеть огромное янтарное око. Его пронизывающий немигающий взгляд опалил душу, вытащил наружу потаённые страхи, вспоил монстра, который из алого превратился в багрового. Нило медленно выбралась из воды. В потемневших глазах отразилось ночное небо, с которого угрожающе скалился белый волк. Гигантский звёздный рой: тысячи могучих солнц воссияли с потрясающим великолепием, ещё более холодным и устрашающим в своём жутком равнодушии, чем жестокий ветер, пронизывающий холодный, уродливо-сумрачный мир.