Рождённый Волком: Вслед за Луной

             

Music: Zeromancer – Cupola Жизнь всегда воздает сторицею. Всегда, не то невозможно было бы жить.

      Огрубевший снег неохотно пропускал вперёд путников, скрипел, крошился, резал острыми краями истоптанные сапоги. Его не волновало, насколько длинную дорогу осилили рыжие волки-оборотни, придя с южных тёплых равнин к лютым морозам. Он просто желал лежать нетронутым до весны, укрывая от стужи спящую землю. Низко склонившееся над остроконечными верхушками елей зимнее солнце золотило его бесконечным ковром.       Волчья стая продвигалась клином: впереди всех Тивид, следом самые сильные и молодые, а дальше, уже по утоптанными ими тропами, двигались измождённые и старые. Между, словно в кольце, шёл Тэкорин, ведя за руку огрызающегося на окружающих волков Теалиса. Шёл молча, ступая след в след за вождём точо и ни слова не говоря, лишь ласково шепча иногда что-то малышу. Иногда, почти незаметно со стороны, голова в маске поворачивалась назад, оглядываясь на молодых волков, тянувших на стянутых еловых ветках слепого старика, чьи лёгкие убивал кашель и холод. Рагон Мош уже стоял одной ногой на пороге Тропы, сотканной из неиссякаемых звёзд на ночном небосклоне; другой ногой старик упрямо цеплялся за землю, не желая бросать свою стаю, пока она не обретёт спокойствие. Когда молодой шаман попытался напоить его душистыми настоями, Рагон Мош лишь улыбался и качал головой. Он прожил отмеренное, потерял все силы и ждёт, когда сможет вновь обернуться волчьим обличьем, теперь уже навсегда, когда его охватит вкус свободы и взвоет взмолодевший бесстрашный охотник в небесных лесах.       Ниос и ещё три точо попарно тянули носилки по снегу, изредка сменяясь для отдыха. Со дня поединка альфа едва ли десяток слов сказал Тэкорину, но каждую ночь ложился рядом, отвернувшись лицом, и прислушивался к ровному дыханию. Причина молчания крылась не в гневе или в обиде, а в разговоре с отцом. Тивид взял с сына клятву, что тот не притронется к шаману до прихода к священным тотемам. Взамен Ниос получил слово, что Тэкорину никто не причинит вред.       Из-за вмешательства шамана в поединок в Круге жизни и смерти Тивид отказался вернуть серого волчонка племени сейови. Не помогли ни угрозы врагов, ни увещания своих. И теперь, всего лишь в полдня пути, Айови, Аррен, Кайлин, Ален и ещё с десяток чёрных волков неотступно следовали за отрядом точо. Остальные, вместе с Френесом и Мааром, ушли восстанавливать селение и искать своих омег и волчат в горах.       Сиррен угрюмым призраком шёл позади стаи точо. Он метался чужаком среди своих и не чувствовал себя своим среди чужих. Изгой. Его не гнали от костра рыжие волки, но и делиться едой не спешили. Не приглашали к разговору, замолкали и недоверчиво косились на смутно-бледную беспризорную тень.       Опасаясь лунного безумия, Сиррен держался от родителей подальше и ближе к брату-шаману, находя себе единственно достойное дело — защищать.       Спал Орин мало, почти ничего, а потом до рассвета бодрствовал, смотря в огонь. Рядом без сна лежал его альфа; то рычал, то скулил в кошмарах тоскующий по Айови волчонок; кашлял и беспокойно ворочался Рагон Мош. В конце концов шаман поднимался, кутая кости в меховые покрывала, и беседовал с Тэкорином, тихо-тихо, что только чуткий слух Ниоса мог уловить их вопросы и ответы.       Рагон Мош спрашивал о Мурэта Моки, о его жизни и смерти, а Тэкорин передавал ему давным-давно завещанные для шамана рыжих волков слова. Мудрый наставник знавал многое, и хотя сила Орина превосходила его, но опытом благословенный Духами волчонок сильно уступал. Никто не мог сосчитать, сколько заходов и восходов видел Мурэта Моки, сколько царапин и ран он получил от жизни — а уж сколько из них исцелило время, а сколько осталось на сердце и седой шкуре!       После рассказов Орина старый точо засыпал мирным сном, и часто таким вот безмятежно спящим его волокли на ветках дальше, к Тотемам. Они пересекли Красную реку вброд, чуть выше по течению которой осталось полуразрушенное селение чевейо. Учуяв родные земли, Теалис стал злее, даже бросился на одного из рыжих волков, подошедшего слишком близко. Клыки у малыша оказались острые, а челюсти крепкими: сомкнувшись — насильно не разжать. Орин едва смог утихомирить волчонка. Тот воин больше не подходил, лишь выслушивал шутки сородичей и с яростью смотрел на Теалиса и Орина, баюкая прокушенную руку.       — Ты убил его родителей, — коротко бросил шаман ему напоследок. Спокойно, как и всегда. — Теалис оставил кровную метку, чтобы ты помнил: когда он вырастет, то откусит всю руку.       Хотя Орина называли тем, кто спасёт их от лунного проклятья, рыжие волки недолюбливали его и зубоскалили в его сторону. То ли молодость их смущала, то ли хладнокровие, с которым тот общался с ними. А может быть, то, что Ниос предъявил на него права и вначале привёл как своего омегу, а не шамана. Их злил обман, который устроили сейови и Орин. И ещё более их злило, что шаман прервал священный поединок. Пусть даже победа вряд ли склонялась на сторону Ниоса и точо, но они не могли простить такое вмешательство.       Шаман не печалился, а если и да — под маской никто этого не увидел. Над головой мчались тяжёлые пенистые облака, полные снега, оставались позади и они, и густые леса, короткие степные проходы. Красная река, не сворачивая, бежала по равнине, мимо возвышающихся скалистых гор, укрытых еловой накидкой. Где-то перед ними стояли зимой и летом потускневшие деревянные столбы с вырезанными оскаленными мордами Предков. С каждым днём они становились всё ближе, и точо едва хватало выдержки, чтобы не помчаться вперёд быстроногими волками, побросав вещи, стариков и больных. Даже сейови, следовавшие по пятам, с каким-то жгучим нетерпением ожидали конец пути, когда должно произойти нечто. Нечто, ради чего Мурэта Моки некогда предрекал великое будущее белоснежному волчонку с голубыми, словно небо, глазами.       В Круге жизни и смерти лежала нетронутая снежная пелена, следы животных проходили мимо, даже птицы не садились, предпочитая прыгать за незримой чертой. Молча взирали на потомков вырезанные искусной рукой деревянные изваяния. Серый Волк укрылся снегом и стал почти самим собой — Белым Волком, потрескалось основание Рыжего Волка. Здесь царили тишина и спокойствие.       Лагерь точо поставили там же, где и в прошлый раз. Много лет сюда приходили скитальцы, ища совета и мудрости, собирались племена, решая вопросы мира и войны, здесь умирали и рождались заново. Рагон Мош, презрев болезнь, встал, отступившись от протянутой руки Орина, и сам прошёл в круг к духам. Шаманы ушли, никто их не удерживал, но и не пошёл следом. Альфы принялись ставить времянки по приказу Тивида. Хмуря седые брови, вождь смотрел на шаманов, молящихся среди Тотемов, и что-то раздражённо шептал под нос.       В сумерках зажглись яркие костры, у Красной реки, чуть дальше, вспыхнули соседи — сейови благополучно добрались и устроились на ночлег. Всё больше взглядов оборачивалось к шаманам, не спешившим возвращаться. У Рагон Моша словно открылись неизведанные силы, даже кашель не донимал его. Ниос, не отрывающий взгляда от своего омеги, заметил, как едва заметно шелохнулось в поклоне пламя костров, за чертой Круга пронеслись седые тени. Шаманы, один придерживая другого, почти сразу вернулись к племени.       Сиррен первым бросился к Рагон Мошу, следом, отставая на миг, — Ниос. Лицо старика осунулось, глаза застилала белёсая хмарь, бесчисленные морщины оголодало вгрызлись в кожу. Ниос испугался, что шаман прямо сейчас упадёт и обратится волком — теперь уже навсегда.       Не упал благодаря Орину. Но помощь от подбежавших альф принял, уселся и тяжко вздохнул, прикрыв веками пустой взгляд.       — Как ты? — обеспокоенно спросил Ниос. Рагон Мош устало качнул головой и поднял сухую руку к открытому рту. Он не смог выдавить и слова, захлебнувшись кашлем. Маленький Теалис пробрался ему под руку и прижался к бедру, тоскливо смотря на старика. Тивид потребовал напоить шамана горячим бульоном, и Сиррен, не подпустив никого, принялся кормить Рагон Моша.       Ниос посмотрел на чёрную маску, под которой прятался его омега. Порой ему нестерпимо хотелось кинуть её в огонь.       — Может, ты нам поведаешь, что сказали вам Духи? — не озаботившись почтением к пращурам, прорычал альфа.       От костра раздались одобрительные оклики. Орин склонил голову, словно раздумывая, пришло ли время говорить. А может, и о чём-то другом, но Ниос остро почувствовал растерянность и печаль, которая крылась под непроницаемой маской. Не столь пронзительное отчаяние Рагон Моша, но всё же заметное. Никто другой не ощутил перемену в шамане.       — Поведаю, — поднялся Орин и прошёл на свет костра, чтобы каждый в племени мог его увидеть и услышать. Позади застыл Ниос, скрестив руки на груди. В воцарившейся тиши шаман прямо посмотрел на Тивида и обратился к нему: — Анэтивиидор, вождь племени точо. Вы пришли за мной по воле Духов, чтобы я помог избавиться от проклятья той, что создала волчьи племена. Из-за сотворённого вашим предком зла вы лишились милости Луны. Каждый раз, когда она смотрит с небесного ложа на вас, гнев её передаётся вам, сильнейший, во много крат. И снять проклятье можно, лишь когда её сила ослабевает, когда она заново рождается из тьмы. Через три дня наступит новолуние, и проклятье можно будет снять.       Восторженный гул разнёсся в ночи. Раньше, чем следовало, потому что шаман так же напряжённо, глядя на вождя, стоял и ожидал тишины.       — Но всё в мире требует платы, — продолжил Орин. — Сохраняя жизнь, мы выбираем смерть для добычи. Наша смерть дарует жизнь другим. Проклятье можно снять, но за это придётся заплатить.       Шаман замолчал.       — И что же это? — угрюмо спросил Тивид, не заставив себя ждать.       — Вы никогда больше не обратитесь волками. Ваши дети не родятся волками и не обернутся волками после смерти. Никто — ни вы, ни ваши дети, ни дети ваших детей.       Точо, все до единого, побледнели и молча взирали на шамана, который принёс страшную весть. Даже Ниос ощутил, как в груди покрывается льдом только недавно горячее, яростно бьющееся сердце. Оно замерло, ударило и словно бухнуло вниз, под ноги.       Лишиться звериной сущности, чтобы избавиться от безумия, — худшего наказания для оборотня и не придумаешь! Медленно среди точо поднималась волна злого ропота. Они вскакивали друг за другом, свирепые, с горящими отчаянием глазами, потрясая проклятьями скрытой за облаками Луне.       — Я отказываюсь! — заявил кто-то, перекрикивая остальных. — Пусть лучше я буду сходить с ума под Луной, чем откажусь от части себя!       — Мы рождены волками и ими умрём! — подхватил клик другой. Единым воем вознеслась ритуальная молитва, высоко дрожа под облаками. С затрепетавших еловых макушек укоризненно осыпались снежные шапки.       — Проклятье едино, — сказал Орин. Спокойный голос не повысился, но каждый расслышал слова. Ниос шагнул ближе, встав несокрушимой скалой за правым плечом омеги. — Я не выбираю, кому его оставить, кому — нет. Если я снимаю проклятье, то и ваши омеги, и ваши дети, далеко на южных равнинах, будут очищены от него. Никому не избежать расплаты. Вашим проводником по жизни станет Солнце, возьмёт под крыло и будет растить ваших сыновей. Оно будет милосерднее суровой Луны и наших звериных пращуров, но принесёт свою справедливость.       Отвернувшись от рыжей стаи, Орин наскочил на тихо стоявшего за спиной Ниоса. Альфа мгновенно поймал его, схватив за плечи, едва заметно для других задержал прикосновение и близость, но всё же отшагнул прочь. Шаман успел углядеть недовольство и желание, мелькнувшее на лице волка, и попытался утихомирить подпрыгнувшее сердце.       Тем более что на руках Сиррена совершал свои последние вздохи старый шаман. Его лёгкие судорожно сжимались, не желая продлевать чуть тлевшую жизнь.       — Я слушался древних заветов, — прошелестел его голос. Орин присел рядом и низко склонился, чтобы услышать его слова, крепко обхватив сухую руку. — Я слабоволен, я мечтал увидеть, как моё племя станет свободно от немилости Луны и будет мирно жить с другими племенами, растить достойных сыновей и набираться мудрости, сберегая знания прадедов. Но обречь себя на посмертие и скитаться иными дорогами... Там, на Тропе Предков, меня ждёт Мурэта Моки, я даже вижу его улыбку, изъеденную суровыми зимами. Я слаб, но я не хочу разделять судьбу моего проклятого племени... Я был рождён волком и я...       И без того пустые глаза старика потускнели, из них ушла последняя жизнь. Почти сразу захрустели кости, ломаясь и искривляя тело старика. Вытянулись мохнатые лапы и хвост, скрючилось и выправилось туловище, покрытое густой свалявшейся сединой. Будь шерсть чуть белее — и вылитый вихо, не зря их порой принимают за души умерших, которые за свою мудрость и справедливость получили вторую жизнь прежде небесного пути.       — Ты родился волком и умер волком, Рагон Мош. Пусть Луна освещает твой путь по Тропе Предков, — искренне пожелал старику Орин. Рядом прощались теми же словами Ниос, Сиррен, Тивид, даже просопел по-своему что-то маленький Теалис и отодвинулся от мёртвого тела, обтянутого человеческой одеждой.       — Что будет со мной? — спросил погодя Сиррен. Он смотрел на брата, желая услышать, что судьба проклятых точо пройдёт мимо него.       — То же, что и со всеми, — непреклонно предрёк ему Орин. — Ты больше никогда не станешь волком, только во сне тебя будут преследовать охота и ветер свободы на снежных равнинах, безудержные погони за бизонами и оленями. Но, — уже мягче, как заботливый брат, добавил шаман, — ты справишься и рядом будет тот, кто всегда поддержит. Айови бы умер без своего волчьего духа, а ты встанешь и пойдёшь дальше.       Хотя Орин и пытался утешить брата, но видно, слова не дошли до него. Сиррен безучастно смотрел на того, кто недавно назывался Рагон Мошем, погладил седую всклоченную шерсть. Шаман получил успокоение. Вероятно, если поднять голову и присмотреться, то можно заметить блеск новорождённой звезды, чей свет едва заметен из-за ярких соседних светил, приветствующих её в небесных лесах и степях.       Но вверх Сиррен не посмотрел. Так с опущенной головой и поднялся, на ходу стягивая мешавшуюся одежду и оборачиваясь волком. Белоснежный зверь зарычал на приблизившихся к нему точо, оттолкнулся мощными лапами и быстро исчез среди разлапистых елей.       — А что станет с тобой? — проводив взглядом волка, спросил Ниос и обернулся к Орину.       — Где-то, в северных и южных степях, в дремучих лесах и в непроходимых горах, родятся волчата, и моя сила и благословение наших Предков перейдут к ним, — сказал Орин, и Ниос мог бы поклясться, что омега ни капли не печалится. — А я перестану быть шаманом.       Снежный волк мчался, не смотря по сторонам. Поначалу ему хотелось прибежать к Кайлину, отцу, который всегда утешит и направит, но гордость и отчаянье увели его прочь. Он сейчас не хотел видеть близких, рассказывать им о том, что судьба их разводит разными дорогами.       Куда он побредёт после новолуния? Среди сейови он уже не будет ни воином, ни охотником. Ему нечего будет предложить омеге: ни вступить в Круг жизни и смерти, ни в бой за право обладать выбранным волком. Осесть в викава и дряхлеть, считая проходящие смены зимы и лета? Или податься в Бесцветное племя, к Адэхи, брату его отца, в племя, где не смотрят на увечья и цвет шкуры?       Больно скрутились внутренности. Неужели он увечный? Сиррена и Айови всегда считали достойными сыновьями вождя, сильными и смелыми. И вот всего за несколько дней он лишился всего. Силы и гордости волка, семьи, племени...       К сейови он не вернётся, разве что проститься. А потом подастся в торгующие скитальцы, как Шаарсан Ноа. Будет бродить от одной стаи к другой, обменивая товары и передавая вести. Бесцельно существуя, пока какие-нибудь неземные силы не сжалятся и не подарят беспросветную смерть.       Словно из ниоткуда раздался близкий зов. Сиррен не остановился, хотя и узнал. Но от рыжего волка так легко было не отделаться. Упорством он пошёл в отца, неукротимого Адэхи, который презрел увечья своего альфы и посчитал его достойным себя. Волк выскочил прямо под ноги белому зверю, и тот, не успев замедлить бег, споткнулся и покатился вместе с ним в сугроб. Разозлившийся Сиррен отпихнул лапами помеху, угрожающе зарычал, но Ален не послушался.       В какой момент их схватка из серьёзной свары переросла в игру, волки не заметили. Борясь в снегу, проваливающемся, как лёд, под их тяжестью в уютные сугробы, Сиррен забыл о злости, азартно желая выиграть у обнаглевшего омеги. В конце концов Ален оказался под ним, но не заскулил побеждённым, а выжидающе затих.       Белый волк поднялся, махнул хвостом и оглядел ночные просторы. До новолуния осталось всего ничего. И только недавно Сиррен думал, что одиночество ему приятнее, присутствие Алена не давило на него. Омега не знал, что происходит в душе у белого волка, но не спрашивал.       Сиррен выбрался из сугроба. Ален пристально следил за ним зелёными беспокойными глазами, отряхнулся и одним прыжком оказался рядом. Присел и вновь глянул на белого волка. Сиррен молча потрусил вперёд, Ален — его тенью.