Два, три, четыре... Тишина. И снова: пять, шесть, семь...
Мои пальцы вонзились в тонкую кожу плеч блондина. Он, запрокинув голову, хватал губами воздух и так смешно, по-детски хмурился, когда восемь-девять-десять почти без остановки. Я легко входил в него, а он выгибался в такт каждому моему движению.Одиннадцать, двенадцать, тринадцать.
Мои пальцы оставляли неглубокие борозды на его светлой коже, но он будто бы и не замечал этого, его губы были чертовски манящими. Я неотрывно следил за ними: как они жадно приоткрываются, обнажая идеально белые зубы, как он с легким стоном втягивает в себя воздух и торопливо проводит языком по уже пересохшим алым-алым губам. Удары становятся сильнее, настойчивее. Его дрожащие руки прикасаются к моей груди, заставляя меня вспыхнуть от острого приступа нежности. Он прекрасен в этот миг, и мне хочется покрепче прижать его к себе, чтобы почувствовать мимолетное тепло его тела. Чтобы услышать еще один страстный стон, который он уже не в силах будет подавить. Чтобы уловить его сбившееся дыхание, от которого темнеет в глазах и хочется еще. Сильнее, глубже, быстрее. Хочется, чтобы он задыхался, в перерывах между стонами беспомощно выкрикивая мое имя. Чтобы увидеть его резко распахнувшиеся, затуманенные глаза, и совершенно счастливую улыбку, застывшую на его губах. Алых-алых...Двадцать... Двадцать один... Двадцать два...
Хочется вечно целовать эти губы, наслаждаясь тем, как он настойчиво прижимается ко мне, стараясь ни на мгновение не разорвать поцелуй. Его пальцы плавно скользят вниз по моей спине, а я уже в который раз схожу с ума от того, насколько же он, черт возьми, прекрасен. Но вот он отстраняется от моих губ, довольно улыбаясь моим же протестующим стонам. И, изо всех сил стараясь сделать хоть что-нибудь со своей светящейся от счастья физиономией, он серьезно смотрит мне прямо в глаза, а я все еще упрямо не свожу взгляда с его припухших от поцелуев губ. — Я тебя люб... Если моя крыша когда-нибудь и съезжала, то это случилось точно в этот момент. Не дожидаясь его уверенного «лю», я жадно впился в губы этого самого прекрасного на земле парня. Он улыбался сквозь поцелуй, и без слов услышав мое восторженное «Я тоже!»Двадцать три. Двадцать четыре... Двадцать пять... Двадцать шесть...
Глухие удары начинают мешать мне, они снова и снова врезаются в мою грудь, проносятся по всему телу и затихают, чтобы через несколько секунд снова вонзиться в меня. Блондин взволнованно смотрит на меня, касаясь ладонями моих щек. Он, кажется, даже заплакал, встряхивая меня, выкрикивая мое имя, стараясь отыскать в разбросанной по всей комнате одежде телефон. Он захлебывался в слезах, судорожно сжимал мою руку, умоляя меня не умирать.Двадцать семь... Двадцать восемь. Двадцать девять.
Он исчезал, превращался в мутный, едва различимый силуэт где-то там, вдалеке. Я тянул к нему руки, содрогаясь от боли с каждым новым ударом. С каждым новым, срывающимся на горестный стон: «Мартин, пожалуйста, держись!»Тридцать.
Я рывком вскочил с кровати. Пот холодными, липкими каплями катился по моей спине, а я весь дрожал, пытаясь сделать выдох. Казалось, все внутри меня превратилось в выжженную солнцем и ужасом пустыню. Пальцы снова приобретали чувствительность, и я с отвращением отбросил в сторону шелковую простыню, скомканную и мокрую от пота и слёз. Удары затихли, сливаясь с моим учащенным сердцебиением. Шесть тридцать. Первые лучи солнца уже настойчиво пытаются пробиться сквозь легкую ткань штор гостиничного номера. Где-то там, четырьмя этажами ниже, зашумели первые автомобили. Нетерпеливый автобус наконец-то разбудил сонный Лондон и, размеренно зашуршав шинами по вечно влажному от тумана асфальту, вдохнул в просыпающийся город очередную порцию гари. Я наконец-то огляделся по сторонам, безрезультатно стараясь сохранить в памяти остатки тающего сна. На соседней односпальной кровати мирно сопел вчерашний черноволосый незнакомец. Он почти с головой укутался в шелковые простыни и, временами недовольно переворачиваясь с одного бока на другой, все еще спал. Может быть, его тоже мучают кошмары? Я сочувственно посмотрел на парня и, как обычно прошептав утреннюю молитву, вышел на небольшой балкончик, захватив с собой старую черно-белую фотографию, которую всегда оставлял у изголовья кровати. Наступало утро.