Внеплановая практика

      Холод. Единственное, что ощутила я, когда открыла глаза, это холод. Не помню, что было до этого холода. Не могу сказать, сколько уже находилась в отключке, но сильное головокружение напоминало, что некоторое время я точно была без сознания. В висках ощущалось довольно резкое покалывание, но я с трудом приподняла голову, чтобы хоть как-то осмотреться. Сомнений не было, я очнулась в подвале «Dream»: облезлые стены с обрывками каких-то старых плакатов; темная плитка на полу, местами отколотая и потрескавшаяся; низкий потолок с единственной лампочкой в углу без плафона. Подо мной узкая кровать, застеленная тонкой простыней, края которой я с отчаянием сжимала в пальцах, пытаясь справиться со своей координацией. В эти несколько секунд с момента пробуждения мной владели лишь дикий страх и холод. Кажется, я онемела. Кажется, я не чувствую своего тела, а лишь могу бесцельно вращать зрачками, пытаясь увидеть какой-либо путь к выходу. Хочется закричать, позвать хоть кого-нибудь, но во рту пересохло настолько, что я даже губ разомкнуть не смогла. — Вот и очнулась, спящая красавица! — ликующий голос Магрицкого разогнал очередную пелену тумана в моем сознании, вынудив вновь всмотреться и прислушаться. — Уже подумал, что переборщил с этим успокоительным… Ты так нервничала, бедняжка. — Отпусти… — прошептала я пересохшими губами, с усилием оторвав ладонь от простыни и прижав ее к животу. — Конечно же, отпущу! Лишь подарю тебе самый ценный подарок, о каком ты даже и мечтать не могла. Еще благодарить меня будешь. Да-да, я ведь благороден в отличие от тебя. За твои опрометчивые поступки ты заслуживаешь наказания и даже смерти, а у меня рука не поднимается расправиться с тобой и забыть как страшный сон.       Искоса замечаю его широкую фигуру, загораживающую единственный источник света в этой комнате. Его образ плывет перед глазами, но я лишь крепче прижимаю ладонь к животу, ощущая тепло под пальцами, отчего становится спокойнее. — Чего ты хочешь? — шепчу я, окончательно теряя голос и охрипнув. — Отпусти, я сделала все, что могла… — Ну, нет, у тебя не получится одурачить меня, как Макса! Ты должна вынести урок из всей этой истории, так ведь? А главное, я сделаю для тебя очень важный подарок. Знаешь какой? — Магрицкий медлит, выдерживая театральную паузу, а мне хочется плюнуть ему в лицо, если бы было чем. — Я подарю тебе свободу! — Что?.. — не понимаю я, судорожно сжимая и разжимая пальцы, комкая края простыни. — Ты снова станешь свободной! — улыбка растекается по его лицу, а взгляд становится каким-то диким, лихорадочным и безумным. — Ты ведь об этом мечтала, да? Ты же постоянно требовала свободы! Вот я и решил, черт с ним, с клубом, с Левиным. Ты же страдаешь от всего этого…       Его интонация пугает меня, но слепая надежда затаилась в сердце, отчего оно гулко застучало в груди. — Я смогу уйти? — Конечно! — казалось, он радуется этому решению больше, чем я. — Конечно, я позволю тебе уйти, но только после того, как обретешь свободу!       Не понимаю. Не могу внять, к чему он ведет. Не в силах рассмотреть, что за предмет он берет с тумбочки, стоящей у двери. И только, когда Магрицкий приблизился, я отчетливо разглядела в его руке шприц, наполненный какой-то мутной жидкостью. — Не надо… — просипела я, пытаясь закричать во все горло, но вышел лишь едва слышный сиплый стон. — Не бойся, милая, это будет почти безболезненно. Позже придет врач и осмотрит тебя. Главное, это свобода! Так ведь?       Пытаюсь кричать, махать руками и ногами, но мое тело не слушается. Из глаз покатились слезы, когда Магрицкий воткнул иглу в вену на моей руке, справившись со мной, как с больным котенком. Взгляд мой остановился на жидкости в шприце, которая быстро опускалась вниз, скользя по шкале, затем исчезая в игле и растворяясь в моих венах. Пальцы сжались на рукавах пиджака Магрицкого, постепенно ослабевая, отпуская его руки. — Теперь спи, моя красавица, — голос его звучит, как через воду, а образ стирается, заменяемый мутными расплывчатыми тенями. — Завтра ты проснешься совершенно другой! Я дарю тебе то, чего у тебя давно уже не было. Теперь ты свободна!

***

      Эта боль была неожиданной. Кажется, я закричала, не приходя в сознание. Широко распахнув глаза, я обхватила себя руками, сжавшись в комок. Закусила зубами губы так, что заныла челюсть. Спазм острой боли пронзил меня, пустив дрожь по коже, холодом сковав тело. Это был первый резкий удар изнутри. Задышав прерывисто и шумно, я, не моргая, всматривалась вперед себя в кромешную темноту, ожидая повторного удара. И он наступил… — Нет!.. — не верю, что мне это удалось, но я закричала, перевернувшись на спину и прижав ладони к низу живота, пытаясь сохранить то тепло, что еще теплилось там, но поспешно ускользало. — Пожалуйста…       «Это будет почти безболезненно»…       «И обретешь свободу»…       Кажется, я плачу. Кажется, что по щекам текут кровавые слезы, от которых задыхаюсь, но не могу сдержать их. Затихаю после очередного болевого удара, прислушиваясь к себе, пытаясь ощутить дорогое мне тепло где-то в глубине себя. Закрываю глаза на мгновенье и слышу детский плач.       Сейчас мы плакали вместе. Хотелось протянуть руки и схватить этот маленький рыдающий комочек, но меня от него будто стеной оградили. Хватаюсь на ощупь, но драгоценное тепло просачивается сквозь пальцы, сменяясь холодом и болью. — Останься… — в бессознательном бреду шепчу я, уже не обращая внимания на ту боль, что разрывала меня изнутри. — Останься, пожалуйста…       Минута покоя. Такие жалкие секунды затишья, позволяющие мне чувствовать зябкий импульс тепла. Превозмогая усталость и болезненный сон, я выдавила из себя улыбку, чувствуя, что сейчас борюсь за жизнь своего малыша вместе с ним. Отчаянная попытка сохранить тепло кажется мне выигрышной. Прижимаю ладони к животу, стараясь обнять, защитить маленькую жизнь, за которую боролась.       Закрывала глаза и видела нас вместе. Маленькие ручки, кукольные пальчики… Вот веду тебя за ручку в садик, потом забираю из школы и мы вместе идем на детскую площадку, а затем в кафе, есть мороженое. Ты улыбаешься мне, называя мамой, и мне так тепло от одного твоего взгляда. Ты самый красивый ребенок из всех, что я когда-либо видела. Вы так похожи. Твой папа будет счастлив.       Нас не разлучат. Я не позволю…       Удар резкий, от которого сократились все мышцы и резко ослабли руки, пригвоздил меня к поверхности кровати. Взгляд замер, концентрируясь на какой-то невидимой точке в потолке. Губы приоткрылись, жадно перехватив глоток воздуха, от которого стало лишь больнее. Спазмически прогнулась в пояснице, почувствовав, как за секунду намокли виски и лоб от внезапно проявившейся испарины. Прижала ладони к животу, не ощутив ответного тепла. Пустота. Пустота и отчаяние. Обхватывая себя руками, сильнее прижимая их к себе, я пыталась уловить хотя бы слабый отклик того тепла, что чувствовала совсем недавно. Но лишь холод коснулся кончиков пальцев. А еще мгновенье спустя я почувствовала, как частичка жизни выходит из меня. Сжав простынь в кулаках, ощутила на пальцах что-то вязкое и мокрое. Я лежала в огромной луже крови, которая пропитала одежду, простынь и матрац этой проклятой кровати. Окровавленными ладонями я закрыла лицо, беззвучно зарыдав, сжавшись в комок, обратившись в боль целиком. Я уже не слышала детский плач. Я уже ничего не чувствовала. Пустота заполнила меня полностью, навсегда загасив то тепло, которое никогда не забуду... Которое спасти так и не смогла.

***

      Меня разбудил солнечный свет. С трудом приподняв тяжелые веки, я несколько раз сморгнула, отгоняя пелену зыбучего тумана, в котором, казалось, прибывала очень долго. Меня уже не окружало убранство подвала, на этот раз я очнулась в комнате второго этажа клуба. Чистая постель подо мной источала легкий аромат освежителя для белья, а комната с большими окнами была заполнена солнцем, которое я уже не надеялась увидеть. Судорожно вспоминая последние свои ощущения, я прижала ладони к животу и тут же безвольно опустила руки. Все кончено.       Едва не заскулив от безысходности и отчаяния, я стиснула зубы, чувствуя, как по щекам покатились горячие струйки слез. Видимо, меня услышали потому, как еще через несколько минут до меня донесся звук приближающихся шагов из-за приоткрытой двери, в проем которой пробивался солнечный свет. — Как ты? — Макс вошел в комнату, закрыв за собой дверь. — Ночью тебя осмотрел врач, сказал, что беспокоиться не о чем. — Беспокоиться не о чем?! — голос еще не до конца вернулся ко мне, но я не могла сейчас молчать, а потому пришлось напрячься так, что выступили вены на шее. — Что вы сделали со мной?! Что вы, мать твою, натворили?! — Успокойся и не кричи! — Макс сел рядом со мной на кровать, потерев пальцами виски, затем посмотрел мне в глаза. — У тебя был небольшой срок. Магрицкий сделал тебе инъекцию, способствующую вызвать преждевременные роды. И, похоже, ее оказалось вполне достаточно. Учитывая то, на каком сроке ты находилась, у тебя случился выкидыш. — Сукины дети… — прошептала я, сжав голову руками, зарывшись пальцами в спутанные волосы. — За что? Что вам сделал этот ребенок?! Ведь он еще даже не родился… — Я здесь ни при чем! — Макс резко поднялся с кровати, механически начиная мерить комнату шагами. — Ты сама виновата! Решила сбежать, чего делать не стоило. Магрицкий… Он ведь не отпускает, запомни!       Кажется, Макс сам был немного под впечатлением действий своего приятеля, но сейчас я ненавидела его не меньше, чем Магрицкого. Я замолчала, судорожно сжимая и разжимая пальцы, еще до конца не осознавая, что потеряла ребенка. Потеряла ребенка Дани. — Вот, — Макс бросил на прикроватную тумбочку стопку денежных купюр. — Магрицкий передал это для тебя. — Что это? — из груди вырвался истеричный смех, а глаза налились кровью от ненависти к этому миру, который создал чудовище, подобное Магрицкому. — Это плата? За что? За ребенка? За жизнь ни в чем не повинной крошки? Вы сволочи, Макс! Вы ублюдки! — Скажи спасибо, что сама жива осталась! — вскипел Макс, схватив меня за плечи и крепко сжав их руками. — Не сходи с ума! Все, что сделано, то сделано, слышишь?       Отмахнувшись от его рук, я схватила деньги с тумбочки и со всей яростью, что клокотала сейчас во мне, начала рвать их на мелкие клочки, орошая пол в комнате. — Что ж, твое право… — промямлил Макс, казалось, не зная как справиться со мной и с моими эмоциями. — Кстати, приведи себя в порядок, сутки проспала как-никак… Внизу тебя ждет гость. — Что?.. — я подрываюсь с кровати, едва не падая на пол оттого, что, кажется, разучилась ходить. — Он здесь?! Что он знает, Макс? Что вы сказали ему?       Я схватила Макса за рукав, впившись взглядом в его глаза, ожидая ответа, как возмездия за все содеянное. Я не выдержу этого удара. Лучше бы я умерла за эти сутки вместе со своим малышом. — Ничего! — Макс скинул мои руки со своей одежды, оправив и без того идеальный воротник рубашки. — Он ищет тебя. И ты сама расскажешь ему все то, что посчитаешь нужным. А теперь тебе стоит принять душ и переодеться. Быть может, лучше все решить прямо здесь и сейчас, пока у тебя еще есть на это силы. Чувствую, позже ты позволишь себе сломаться и на какой-либо разговор будешь уже не способна.       Он, как железный человек, просчитывал все за меня на несколько шагов вперед. Он решал, что будет лучше для меня за меня. Он и Магрицкий посчитали, что ребенок мне не нужен. Они решили, что нужно освободить меня от этого отягощающего обстоятельства. Они приняли решение подарить мне свободу.       Но я не чувствую свободы. Сейчас я вообще ничего не чувствую. Застыла возле кровати, невидящим пустым взглядом вглядываясь в фигуру Макса, ощущая такой неистовый холод внутри, пустоту настолько зябкую и пробирающую, что почувствовать еще хоть что-то: будь то ненависть, грусть или боль — я была просто не способна.       Макс подошел к шкафу, занимавшему большую часть стены напротив кровати. Распахнув его, он недолго думая, извлек оттуда какую-то футболку неопределенных размеров и джинсы. — Переоденься, думаю, твоему учителю ни к чему видеть тебя в таком виде, — бросив одежду на кровать, сообщил Макс. — Хотя, если ты не в состоянии, я могу сказать ему, что тебя здесь нет. — Нет, я встречусь с ним… — продолжая стоять каменным изваянием, тихо отозвалась я. — Только помни: мы в одной упряжке. Думаю, тебе стоит взвесить каждое слово, что будешь говорить ему. Магрицкий же простил тебя. Он еще непременно захочет обсудить с тобой некоторые детали, когда вернется из небольшой командировки. Как понимаешь, с твоими познаниями оборотной стороны работы клуба не стоит трепать языком все, что в голову придет. — Я свободна?       Макс помедлил, вглядевшись в мое бледное отчужденное лицо. Что-то сейчас сбивало с него привычную спесь, отчего он не казался таким уж равнодушным и безучастным, каким привыкла видеть его я. — Да, — подтвердил он, отвернувшись от меня и выходя из комнаты. — Спускайся вниз, когда закончишь, а я пока попытаюсь отвлечь твоего гостя разговорами о прекрасной погоде.