These Inconvenient Fireworks

Л По прошествии нескольких недель, за которые все привыкли к новым людям и расписаниям, уроки начали набирать обороты. Луи слышит, как Найл репетирует с секцией духовых, когда проходит мимо музыкального класса, поскольку оркестр уже готовится к осеннему концерту, а Зейн все не затыкается о занятиях, темой которых является Вордсворт, что практически еще хуже, чем когда он рассказывает о Лиаме. Даже Гарри начинает серьезнее тренировать команду, хотя все равно находит время, чтобы каждый день проводить ланч с ними тремя. Сам же Луи выбрал для постановки пьесу Шекспира «Много шума из ничего», подумав, что лучше начать с комедии, нежели с чего-то более тяжелого. Он уже развесил листовки по школе, и пробы назначены на следующий месяц. До того момента, впрочем, ему достаточно уроков, на которых также нужно сосредоточиться. Его стратегия преподавания заключалась в том, что на начало года он ставил более активные веселые занятия, чтобы раскрепостить класс и вызвать у них желание ходить на уроки, а уже потом постепенно переходить к сценариям и письменным заданиям. Он совершил ошибку, когда начал с основ театральной теории, в первый год преподавания, и готов был застрелиться к тому времени, как они начали продираться сквозь дебри «Отелло». Никто не может сказать, что Луи Томлинсон не учится на своих ошибках. И вот сейчас, он снова сидит на своем столе, наблюдая за одним из своих классов, которые занимаются групповой импровизацией. И на самом деле это смешно. Дети все еще учатся, и допускают много неловких пауз и паникуют, но они искренне стараются. В этот момент перед ним находится Стюарт Стэндхил, имитирующий пьяную антилопу гну изо всех сил. У него замечательно это выходит, как Луи и предполагал. Он уже работал со Стюартом в своих спектаклях ранее. У парня врожденный актерский талант, как для драмы, так и для комедии. Впрочем, Луи смотрит не на это. Луи наблюдает, как он скачет, руки над головой, вытягиваясь вверх, под смех одноклассников, как растение под солнцем. Томлинсон улыбается про себя, но смотреть на это практически болезненно, потому что он знает. Он знает, и ему кажется, словно он безучастно наблюдает за собственными воспоминаниями. Он помнит, как два года назад Зейн позвонил ему, после занятий, и крайне усталым голосом рассказал, как ему пришлось вмешаться в драку в туалете для мальчиков на втором этаже, как бедного Стюарта Стэндхила избили два мальчика из его параллели. Он помнит, что мальчик умолял Зейна не докладывать об этом, и понимает это слишком хорошо. Он помнит, каково это – так сильно хотеть просто быть нормальным, он тоже в таком возрасте верил в то, что огласить тот факт, что тебя бьют, значит признать, что ты этого заслуживаешь. Он видел Стюарта в коридорах и на сцене довольно часто с тех пор, видел, как он ведет себя с друзьями и на уроках. Когда он был младше, то был более тихим, но за несколько последних лет превратился в нового человека, полного шуток, гримас и энергии. Луи слишком близко знаком с этими песнями и плясками, поскольку провел большую часть своих подростковых лет, выбрав именно такой способ защиты. Он помнит постоянную беспокойную энергию, усилия, приложенные к тому, чтобы быть «тем громким» или «тем весельчаком», чтобы никто не заметил, в чем еще он отличается. В таком возрасте тебя характеризуют чем-то одним, и ты не можешь быть «тем геем», если ты уже «клоун класса». Стюарт старался изо всех сил, и у него на самом деле выходило. Периодически у него появлялись девушки, близкие подруги, с которыми он неожиданно начинал держаться за руки в коридорах и целоваться у ее шкафчика. Однако, по большей части, Луи мог сказать, что многие догадывались. Девушки общались с ним как с другом-подружкой, что знает шесть способов придать более оригинальный вид школьным джемперам и поправляет им волосы перед проверкой микрофонов во время весеннего мюзикла. Парни, казалось, разрывались, находясь в восторге от яркости его личности, в то же время их настораживало что-то, о чем никогда не скажут вслух, по крайней мере, ему в лицо. Луи знает, что Стюарт притворяется, что не думает об этом, и сам не в курсе, все надеется, что однажды он приложит достаточно усилий, и все получится, все будет хорошо. Иногда Луи становится интересно, как долго еще продлится сходство, будет ли жизнь Стюарта развиваться как его собственная. Он задумывается, прекратит ли Стюарт врать себе, когда ему исполнится восемнадцать, будет ли он плакать в свитер матери, когда расскажет ей, и будет ли кто-то дома, чтобы позаботиться о нем. Ему интересно, была ли у него уже первая ужасная влюбленность в друга-натурала, который любит его во всех смыслах, кроме одного, нужного. Луи практически надеется, что была, надеется, что он уже избавился от крушащего ребра разочарования достаточно рано, чтобы оно не преследовало его и после выхода из подросткового возраста. Он размышляет, когда придет время, сделает ли облегчение от чувства, что он больше не скрывается, Стюарта немного безрассудным, как и его, на первые несколько лет. Разобьют ли ему сердце достаточно раз, чтобы он научился держать людей на безопасном расстоянии. И если он научится этому, он будет хорошо подготовлен, вернется к старым привычкам, – постоянно быть настороже. Он раздумывает, будет ли Стюарт таким же, как он сам, к двадцати пяти годам, уставшим владельцем кошки, чьи последние пять занятий сексом были лишь незначительными интрижками на одну ночь, что понравились ему хорошо если наполовину. И все дело в том, что он очень сильно хочет ему помочь. Он хочет усадить его за закрытыми дверями и рассказать, что это не сделает его счастливым, что далеко не только эти его черты, яркие и безопасные, стоит показывать людям. Но он также знает, что если бы кто-то сделал с ним такое в этом возрасте – если бы достучался и разбил иллюзию того, что он всех одурачил, - это, наверное, разрушило бы даже те крохи безопасности, которые он наскреб. Это бы заставило его закрыться в себе или начать огрызаться, в ужасе оттого, что кто-то видит его насквозь. К тому же, честно говоря, он не знает, как убедить кого-то в том, в чем и сам не слишком уверен. Так что он наблюдает и делает, что может, по мере своих сил. Его уроки и спектакли – безопасные для всех места, включая Стюарта, особенно его. Ну, или, по крайней мере, они безопасны настолько, насколько Луи может. Он слышал, как парочка парней в конце аудитории разговаривала о Стюарте, и потому задал каждому из них по дополнительной сотне страниц для чтения на следующий день, поскольку у них слишком много свободного времени. Он знает, что они всего лишь продолжат разговаривать вне его класса, но черт его побери, если это будет происходить в пределах этих стен. У него нет иллюзий касательно того, что он может исправить жизнь любого человека, но он точно не позволит ей стать хуже прямо у него на глазах. И он ждет что, возможно, в один день Стюарт придет к нему. Он – один из самых молодых учителей в школе, и у него есть репутация свободно мыслящего человека. И пусть Зейн утверждает, что режиссура иногда превращает его в «мудака феерических масштабов», он весьма любим учениками, по крайней мере, – для Острова Отвергнутых Игрушек, что состоит из его учеников. Он всегда максимально ясно дает понять, что он – тот, с кем всегда можно поговорить, и надеется, что этого достаточно. - И, снято! - кричит Луи, спрыгивая со стола. Стюарт замирает посреди пьяного танца самца антилопы гну. – Отлично поработали сегодня, вы все. Не боитесь выходить за рамки, мне это нравится. Наверное, все-таки не стоит больше шутить о трусах директора, мисс Харрисон, - он указывает на веснушчатую девочку за одной из первых парт, но та лишь пожимает плечами в ответ, и Луи с трудом подавляет улыбку. Его типаж. – На этом наше время вышло, похлопайте себе. Ученики аплодируют, собирают вещи и понемногу покидают класс, все еще смеясь между собой над лучшими моментами игры. Стюарт выходит одним из последних, обнимая Шелли Харрисон, и Луи легонько кивает ему, когда парень проходит мимо. Тот в замешательстве моргает, не совсем понимая, как ответить, а потом выходит в коридор, и Луи остается стоять в дверном проходе, наблюдая, как его младшая на девять лет копия направляется на ланч. ✖ Гарри потребовался всего один день, чтобы понять, что у Луи после ланча окно, и с тех пор он наведывался к нему в это время ежедневно. Иногда он просто тихо сидит, в то время как Луи проверяет работы или составляет планы уроков, но большую часть времени они разговаривают, постоянно болтают, погрузившись в уют новообретенной компании друг друга. Луи узнает, что Гарри родом из Холмс Чапла, но очутился один в Манчестере, когда его друг, который обещал съехаться с ним, в последний момент получил на работе предложение о переводе в другой город. Он бросил университет, когда ему было девятнадцать, и пробовал заниматься множеством вещей - пекарским делом, уроками права, даже пел в группе, но душа ни к чему не лежала. В конечном итоге он всегда возвращался к фотографии, так что решил, наконец, попробовать заняться ею серьезно. Сейчас он на последнем курсе обучения фотографии в университете неподалеку, где занимается по утрам. Он уже приметил себе несколько интернатур, наиболее интересующая его - в Лондоне, но он говорит так, словно не думает, что у него есть хоть какой-то шанс. Друг, с которым он должен был съехаться в Манчестере, дружит с главным физруком школы, а так как он чувствовал себя неудобно, оставив Гарри без жилья, то помог ему устроиться на работу, чтобы он мог оплачивать квартиру. Легко заметить, что Гарри любит фотографию. Он постоянно фотографирует всевозможные вещи, на телефон или на массивную камеру, которую иногда носит с собой. Луи быстро приучается убираться из кадра, когда Гарри поднимает фотоаппарат, чтобы сделать его снимок, просто так. Когда Гарри спрашивает почему, он лишь пожимает плечами: «Всего лишь оказываю тебе услугу. Я так прекрасен, что линзы лопнут. Так что можешь поблагодарить», и подмигивает, и Гарри, по большей части, примиряется с этим. И все равно, Луи остается настороже, даже когда он начинает узнавать факты о кудрявом. Он знает, что Гарри любит грибы, но ненавидит их в пицце, что его любимый фильм на самом деле «Реальная Любовь», что ему двадцать три года и каким-то образом ему удалось прожить столько и не приобрести отвращения ко всему и всем вокруг, как Луи. Он все так же любит печь всякую всячину, когда счастлив. Он любит свою сестру и звонит маме каждый день, а Луи - первый друг, который у него появился с тех пор, как он переехал в Манчестер. У него более двадцати тысяч песен в айтюнсе, из которых половину групп-исполнителей Луи никогда в жизни не слышал. Однажды, после того, как Гарри включает Луи пять песен подряд, заявляя, что это его любимые, и Луи не знает ни одной из них, это добивает его. - Ну все, - говорит Стайлс, кидая свой айпод на стол с такой силой, что Луи обеспокоился его исправностью. - Когда начнутся фестивали в следующем году, мы едем, и ты изучишь все, хочешь ты того или нет. - Я не уверен, что это необходимо... - начинает Луи, но Гарри перебивает его. - Поверь мне. Это необходимо. Мы едем на Лидс, я выбираю, на каких исполнителей мы идем, и ты будешь слушать песни, на которых нет дабстеп-ремиксов и в них нет голоса Питбуля. Луи грызет свою ручку: - Я уверен, что если поискать на YouTube достаточно хорошо, то можно найти дабстеп-ремиксы на что угодно. - Ты понял, о чем я, - смеясь, говорит Гарри. - Не пытайся выкрутиться с помощью деталей. - Ну не вижу я ничего плохого в поп-музыке, ну что мне теперь делать, - говорит Луи. Также его не привлекает прослушивание чего-то, что звучит так, словно несколько мужчин и, возможно, козел, рыдают в бороды под аккомпанемент гавайской гитары. - Я тоже! - возмущается Гарри. - Просто твои вкусы в поп-музыке также ужасны. Кэти Пэрри лучше Бийонс, Лу? Серьезно? Ты вообще человек? Это дает начало спору, который длится весь остаток окна Луи и еще несколько дней. В какой-то момент Луи признает поражение, но это лишь распаляет желание Гарри его «просвещать». Он начинает почти каждый день приносить для Луи флешки, заполненные новой музыкой. Луи лишь благодарит его и пытается не думать, что мог иметь в виду Гарри, когда говорил, что они вместе поедут на фестивали. Друзья ведь такое делают, правильно? А они теперь друзья. Так что, если Луи засыпает, слушая музыку, которую ему приносит Гарри, то он просто ведет себя как хороший друг. Исследует. Если начистоту, то некоторые песни такие скучные, что успешно помогают ему справиться с бессонницей, но он не скажет об этом Гарри. Впрочем, одну деталь о Гарри он никак не может узнать, и это начинает сводить его с ума. Не то чтобы это было очень важно. Это не должно иметь значения. Но любопытство убивает Луи. Он очень старается выяснить, не спрашивая напрямую, оставляя подсказки и шансы прокомментировать что-то, но безуспешно. Факт остается фактом: ориентация Гарри Стайлса - чертова загадка. Как-то раз, за ланчем, он смог подвести разговор к рассказам об их историях о сексе, повернув все словно бы в шутку. Зейн чрезвычайно предсказуем, описывая равное количество как мужчин, так и женщин, выглядя крайне довольным своей способностью кого-то склеить, но потом трагически добавляет, что никто из них не дотягивает до Лиама. Найл кидает салфетку ему в лицо и говорит о своем умении цеплять американок в пабах, о чем они все уже знают, и тогда начинает говорить Гарри. - Не знаю, - тянет он, пожимая плечами, глотая кусок своего сэндвича. Луи прилагает очень много усилий, чтобы не показалось, будто он вслушивается в каждое слово. – Я ни с кем не встречался, на самом-то деле, с тех пор, как мне исполнилось двадцать. - Но ты спал с людьми, - беспечно подталкивает его на развитие темы Зейн, и, судя по тому, как тот избегает смотреть в глаза, Луи понимает, что Зейн знает, какова истинная цель этого разговора. Луи, честно, иногда совсем забывает, насколько Зейн хороший друг. Нужно будет купить ему корзинку фруктов. Гарри смеется: - Да, с несколькими людьми. Ну, знаете. Ничего особенного. Никто из них не был моей родственной душой. Ну, в смысле, они все мне нравились, но ничего серьезного. Люди. Они. Черт подери этого Гарри и его дурацкую любовь к словам неопределенного пола. Луи скинет его в яму, к медведям. Ему нужно изменить подход. Если он хочет выудить информацию из Гарри, то, наверное, ему следует самому поделиться ею с ним. Он пристально смотрит на парня, чтобы запомнить и проанализировать малейшее изменение в выражении его лица. - Родственных душ не существует, Гарольд, сколько бы раз Зейн не дрочил на Лиама в душе, так что неудивительно, что ты не нашел никого такого, - он игнорирует оскорбленный вопль Малика и продолжает. – Я, как и ты, искал и обрел утешение в случайном сексе, и не нашел ни единого достойного джентльмена за многие годы. Ну, вот и все. Все сказано. Он не спускал глаз с лица Гарри все время, пока говорил, и заметил… ничего. Абсолютно ничего. Он не дрогнул, не моргнул, даже чертовой бровью не дернул. В целом, один из наиболее безболезненных и досадных каминаутов в жизни Луи. - Это потому что ты циничный мудак, - говорит Найл. Луи, наконец, переводит внимание с Гарри на него и хлопает ресницами: - О, милый, ты знаешь, как заставить девушку чувствовать себя особенной. - Откуда тебе знать, нравятся они тебе или нет, если ты даже, ну знаешь, не разговариваешь с ними? И даже не спрашиваешь их имена? – говорит Зейн. – Уже это будет улучшением, и, кстати, когда ты вообще последний раз с кем-то спал? - Ох, это, кстати, напомнило мне, Малик, как там дела у твоего отца? – Луи ухмыляется, уклоняясь от вилки, которой парень тыкает его в ответ. Все четверо смеются, и разговор продолжается уже на иные темы, что гораздо менее интересны, если спросить Луи, чем выяснение, куда Гарри всовывает свой член. Вообще, если бы парень был бы так увлечен историей Героической Судьбы Лиама и Зейна, как Гарри, то Луи решил бы, что он хотя бы немного гей. С другой стороны, Гарри – студент, студент искусств, более того, ну, если фотография считается, – и кто вообще знает, какое поведение для натуралов в этой среде считается нормальным? К тому же, если он не натурал, почему не сказал что-то, когда Луи с Зейном признались в этом? Луи смиряется с неизвестностью, что не останавливает его от пристального наблюдения за Гарри в последующие дни. Если бы он получал по десять пенсов за каждого парня, который сразу не подал виду после его каминаута, а затем начал избегать, то у него было бы минимум семьдесят пенсов, на них много не купишь, но в таком контексте – это много. Еще три – и он может купить баночку газировки в автомате на третьем этаже. Образно говоря. Но черт его подери, если в поведении Гарри можно заметить хоть одно отличие. Он все так же постоянно приходит, продолжает таскать еду из его тарелки и демонстрировать полное отсутствие чувства собственного пространства. Луи не понимает, что это за отношение, но рано или поздно узнает. Он имел дело со множеством обаятельных мужчин в прошлом, и на его опыте не было таких чистых побуждений, которые не таили бы в себе скрытых намерений. Но, до того момента, он просто будет наслаждаться обществом Гарри, выжидая, пока не раскусит его. В конце концов, он смеется над шутками Луи, чего более чем достаточно, чтобы оставить его при себе. К тому же, по правде говоря, ему нравится то, что привносит парень в их группку. До него их общение выглядело как вялые споры между Зейном и Луи, чтобы скоротать время, в то время как Найл иногда вставлял саркастическую ремарку, и все они знали, кто из них и как отреагирует на все, что они сделают. Малик с Томлинсоном были отъявленными баламутами, и когда у них не было чего-то интереснее, они переключались друг на друга. Найл был бы хорошей целью, но ему настолько все равно, что это скучно. Они отлично сработались как трио, Найл уравновешивает сумасшествие Зейна и Луи, но все стало слишком предсказуемым, а споры – неинтересными. Теперь же добавилась новая переменная, и Луи понимает, что ему нравится, что у них есть Гарри. Он никогда не знает, чью сторону он примет в очередном переругивании с Зейном, а может, и ничью, к собственному развлечению, и его присутствие приводит к более активному участию Найла. Неожиданно голоса имеют новые интонации, а смех по-настоящему удивленный. Луи даже не осознавал, что они втроем все время говорили об одном и том же, пока Гарри не сменил их пластинку. Даже не прилагая усилий, Луи вписывает Гарри в свою жизнь, и совсем не удивляется, когда видит, что он забыл свой айпод в его аудитории во вторник. У Гарри нет своей классной комнаты, так где же ему еще оставлять свои вещи? Он забирает его, когда уходит, и выбирает длинную дорогу до парковки, чтобы пройти мимо поля и отдать его, прежде чем поехать домой. Он рад, что в этот раз, по крайней мере, у него есть оправданный повод остановиться и поговорить с Гарри, а вовсе не его ноги несут его туда, против воли. До этого, он всегда лишь проходил мимо, иногда лишь небрежно помахав парню рукой, если видел, но причины подойти и поздороваться никогда не было, а Луи никогда не любил пустой болтовни. Зато изменил свой ежедневный маршрут ради взмаха руки, но он предпочитал об этом не думать. Томлинсон доходит до поля и идет к ограде. Это максимально близкое расстояние, на которое он приближался к полю во время тренировок, и он щурится на игроков, бегающих по полю, пытаясь определить, куда смотреть, чтобы найти Гарри. - Давай, Ричардс, я знаю, что ты можешь лучше, - слышит он поверх шума и глазами находит источник. Он бегает. Не просто следит, как бегут игроки, как всегда предполагал Луи, но на самом деле бегает вместе с ними, выкрикивая похвалы и команды. Луи наблюдает, как он виляет между флажками, его влажные волосы падают ему в глаза, а футболка промокла насквозь от пота. Солнце блестит на его коже. Не как в женских романах. Грязно, от грубого спорта. Луи не был готов к такому. Когда Гарри достигает последнего флажка, он поднимает голову и замечает Луи: - Еще раз! – кричит он и дует в свисток. Игроки двигаются с места, а он сам перебегает поле наискось. Он замедляется и останавливается прямо перед оградой, цепляясь пальцами за проволочные переплетения. - Что такое, Лу? – говорит он, тяжело дыша, но все так же улыбаясь. У Луи практически возникают затруднения с тем, чтобы смотреть на него так близко и прямо, все эти его мышцы, энергия и контроль. Гарри выглядит именно так, как то, для чего придуманы тела. Это охренительно опрометчиво, вот что такое. - Ты оставил это в моей аудитории. Подумал, что он понадобится тебе до завтра, - сказал Луи, протискивая айпод через промежутки в заборе. Лицо Гарри озаряется улыбкой, когда он видит предмет, и счастливо его забирает. - О, слава Богу, я решил, что потерял его, - отвечает он. – Я думал, что мне придется совершать пробежку в две мили без музыки. Вероятно, я умер бы, спасибо тебе огромное. Луи сглатывает и улыбается Гарри, словно бы в его голове сейчас не разворачивается действие в виде Гарри бегущего в замедленном темпе под музыку из Chariots of Fire. Потому что это было бы сумасшествием. - Хорошо выглядишь, - выдает он. – В смысле, э… команда. Похоже, они в хорошей форме. Гарри расплывается в улыбке и, ох, Луи нужно побыстрее убираться отсюда: - Да, мы очень усердно тренируемся. - Усердно, да. Очень усердно. Эм, ну… - начинает Луи, готовясь извиниться и сбежать. - Ты должен прийти на матч в конце этой недели, - прерывает его Гарри. - О, да, конечно, отлично звучит! – говорит Луи, потому что это лучший план выбраться отсюда как можно быстрее, и вовсе не потому, что у него проблемы с отказом неприличным парням. Не то чтобы Гарри был неприличным. О Боже. Стоп. Стоп. – Да. Ну ладно. Увидимся завтра! – говорит он и машет слегка маниакально, а затем разворачивается и мчится прочь. - До завтра! – слышит он ответ Гарри, и его румянец пропадает на полпути к дому. З Этот день уже нелегок для Зейна. Прошел лишь час с его начала, а мужчина все еще не выпил полной чашки кофе: в первый раз тот вышел слишком слабым, вторая же попытка пролилась на пассажирское сиденье его машины. Он не может заставить кучку подростков думать о мрачном романтизме и сравнивать его с трансцендентализмом без кофеина в организме. Он просто не может. И совсем не помогает тот факт, что его редактор наседает на него всю неделю с тем, чтобы он прислал законченные черновики следующих нескольких глав его книги. Он, конечно же, благодарен, что у него вообще есть редактор, и тот факт, что кто-то прочел несколько его коротких опубликованных рассказов и сказал: «мы хотим, чтобы ты написал нам книгу» все еще приводит его в экстаз, но писать по чьему-то графику очень напрягает. И она не воспримет хорошо весть о том, что он размышляет над изменением части сюжета. Главный его герой – певец, но что-то ему в этом не нравилось. Наверное, нужно было добавить еще кого-то. Два певца? Возможно, написать о двух певцах? Ему определенно нужен кофеин. Он в учительской на втором этаже, в которой замечательная кофеварка, и наконец держит в руках чашку крепкого кофе, а вокруг – никого, кто мог бы его разлить, и в этот момент Луи заходит в комнату и садится рядом с ним. Томлинсон выглядит опасно довольным, и Зейн сразу же становится подозрительным. В девяти из десяти случаев Луи выглядит так, когда он или чего-то хочет, или что-то скрывает. В те же редкие моменты, когда он просто так настолько доволен, также пугающие, так что ничего хорошего тут не будет. - Зейн, мой мальчик. Говорил ли я тебе когда-то, что ты мой любимчик? – весело тянет Луи, хлопая собеседника по спине. Ага, Зейн больше никогда не будет игнорировать свои инстинкты. - Чего ты хочешь, Томлинсон? – трагично вздыхает он. Луи хватается за грудь: - Ты же не сомневаешься в моей искренности? Разве не может человек сделать невинный комплимент своему другу, без обвинений в каких-либо скрытых мотивах? Зейн делает глоток кофе, и ему уже немного лучше, настолько, что он смеется и отпихивает друга от себя: - Человек может. Ты - нет. Луи улыбается, обнимая Зейна за плечи: - Я поражен, поражен, что ты меня в этом обвиняешь. Более того, даже ранен. Но, к счастью, я знаю, как ты можешь загладить свою вину. Многолетний опыт научил Зейна даже не пытаться продолжать борьбу с таким Луи. В последний раз, когда он попробовал, Томлинсон дулся несколько дней, и, каким-то образом, Зейн же и извинялся. Ему точно нужно больше друзей. - Хорошо, хорошо, Господи. Чего ты хочешь? - Вот это Зейн, которого я знаю и люблю, - говорит Луи. – Ты ведь свободен сегодня вечером, верно? Господи, Зейн бы очень хотел, чтобы у него было что-то запланировано, написано красным в календаре, но ничего не вспоминается и не придумывается. Нет даже совещания преподавателей кафедры английского языка, что проходит раз в две недели, и которое он всегда пропускает под разными предлогами. - Да, я свободен, - вздыхает он. Луи весело хлопает его по спине: - Уже нет! Ты идешь со мной на футбольный матч! Зейн хмурится, глядя на кофе: - Матч? Почему ты идешь… - и тогда до него доходит. – Ох, - он поворачивается и, ухмыляясь, смотрит на Луи. Слишком хорошо. - Ох. Тот сердито хмурится в ответ: - Не смотри на меня так. - Так? – говорит Зейн. – Как – так? – он берет кофейник и доливает себе кофе. – Я всего лишь рад, что маленький Луи учится играть с другими. - Пошел нахер, Малик, - говорит тот, но Зейн слышит смех за этими словами. – Слушай, он сказал об этом, и я пообещал, что пойду, но это будет странно, если я буду сидеть там один все это время, так? Я всего лишь оказываю ему услугу, вот и все. Зейн лишь поднимает брови, добавляя в чашку сахар. - Я тебя ненавижу, - бубнит Луи. Малик все так же молчит, лишь поворачивается и смотрит на Луи поверх ободка своей кружки, делая очередной глоток. - Хорошо, - говорит Луи. – Возможно, я был бы не против посмотреть, как он бегает туда-сюда по кромке поля целых девяносто минут, но тебе не обязательно быть таким засранцем. Я всего лишь человек, и ты сам сказал, что он сексуальный, - парень выжидающе поднимает на Зейна глаза. – Хорошо? Зейн ставит чашку на стол и ухмыляется: - Ладно, я пойду. Но после этого – мы в расчете. Луи фыркает: - Ты пытался спалить мою кухню, Малик, мы и близко не в расчете, - Луи поворачивается и направляется к выходу из учительской, со слишком самодовольным лицом. - Ты преувеличиваешь! – восклицает вслед ему Зейн. - Увидимся в семь, - протягивает в ответ Луи, прежде чем дверь закрывается. Зейн чертыхается и заваривает новую порцию кофе. Определенно длинный день. Малик чувствует себя идиотом, когда крадет принадлежности для рисования из своего класса, но это с лихвой компенсируется, когда Луи замечает его, на трибунах, с огромным плакатом, на котором блестящими буквами было написано «Команда, вперед!». Его лицо. Он был частично похож на ребенка, который впервые попробовал лимон, частично – на выкупанного кота. Восхитительно. Луи поднимается к нему: - Я убью тебя и скормлю твое тело Герцогине, - говорит он, вырывая плакат и засовывая его под свое сиденье, прежде чем кто-то может заметить его с ним. – И она выблюет тебя обратно, потому что ты недостоин ее пищеварительной системы. - О, привет, Зейн, спасибо тебе огромное, что пришел! – кривляется Зейн. – Ты оказал мне огромную услугу, и я тебе за это должен. Ты лучший друг, который может быть у такого мудака, как я, - он с укором смотрит на Луи. – Извини, нужно было добавить то, что ты забыл сказать. - Заткнись, - отвечает Луи. – Скоро начнется. Он отворачивается к полю, где игроки и тренеры жмут друг другу руки. Зейн замечает объект миопии Луи, одетый в белую футболку и черные брюки. Да, он все так же понимает друга. На этого парня очень и очень приятно смотреть. И он неплохой, по жизни, что всегда плюс. Конечно, у него нет ласковых коричневых глаз или ангельского терпения, как у других, более желанных мужчин, но когда это у Томлинсона вкус был таким же хорошим, как у него самого? Начинается игра, и игроки двигаются по полю. Вскоре игра захватывает Зейна, чему он приятно удивляется. Для кучки подростков они неплохи и серьезно борются. Наверное, у Гарри есть способности к тренерству. К концу первого тайма они приходят со счетом 1:1. Малик поворачивается, чтобы посмотреть на Луи, непривычно тихого все это время. Обычно, когда они смотрят футбол вместе, мужчина орет на телевизор, на игроков и на судей: - Неплохо, да? – говорит Зейн, пихая друга локтем. Луи дергается, словно пробуждаясь ото сна: - О, эм, да, - отвечает он. - Он хорош, футбол, да, - Томлинсон щурится, глядя на поле. – А где игроки? Зейн вопросительно смотрит на него, ожидая развязки. Но она не случается. - Это… сейчас перерыв, Луи. - Точно! – весело восклицает тот. – Перерыв. Да, я знал. Один из моих любимых моментов. - Ты… ты вообще смотрел игру? – изумленно спрашивает Зейн. Луи обожает футбол. Ну, Луи также ненавидит футбол, но это, честно говоря, важнейшая составляющая любви к нему. Луи делает оскорбленный вид: - Конечно! Не знаю, о чем ты говоришь. Зейн откидывается назад и складывает руки: - Хорошо. Что случилось, когда наши заработали пенальти? Забили мы или нет? Луи открывает и закрывает рот, смотрит на счет и говорит: - Конечно же, забили. Как будто могло быть иначе. Зейн, ликуя, наклоняется вперед: - У нас не было пенальти, идиот. Ты что, в коме был? Что с тобой не так? – говорит он, но Луи уже отвлекся и смотрит вниз, на край поля. Малик следит за его взглядом, и тут же все становится на свои места. Он уже видит маленькую пустую самодовольно танцующую перед его глазами ячейку в календаре в его голове, под песню «Падение Луи Томлинсона». - Ох, я понял, - ухмыляясь, говорит он. – Это кома похоти, - Гарри яро жестикулирует перед игроками, рисуя в воздухе тактику игры, рукава его футболки закатаны вверх. Кажется, Луи скоро начнет пускать слюнки. – Чувак, да ты вообще не понимаешь, что происходит, да? - Пошел к черту, - парирует Луи, все еще не отводя глаз от Гарри. Он даже немного улыбается, бедный идиот. – Он сексуальный, у меня есть глаза. Тут нечего понимать. - У меня тоже есть глаза, если ты вдруг забыл, - говорит Зейн. - И я никогда не видел тебя таким, неважно, насколько сексуальным был парень, - он щелкает друга по уху и улыбается, когда тот ругается. – Мне из достоверных источников известно, что я очень привлекателен, но ты никогда не игнорировал футбол, чтобы так на меня пялиться. И ни на кого из тех парней, которых ты трахал и бездушно забывал, если уж на то пошло. Луи трет ухо: - Я не бездушный, мудак. Не моя вина, что столько мужчин просто… не заслуживают внимания. В любом случае, ты не понимаешь, о чем говоришь. Я всего лишь любуюсь им, эстетика. К несчастью, именно в этот момент Гарри поднимает взгляд на трибуны. Он замечает Луи и счастливо машет ему рукой, улыбаясь как идиот. Томлинсон машет в ответ, выражение его лица ярче солнца под флуоресцентными лампами стадиона. Обычно Зейн был бы в восторге от подтверждения того, что он прав, видя, что Луи так бездумно рад, но на мгновение он чувствует ужасную грусть. Луи поклялся избегать отношений, где замешаны чувства, еще до того, как они с Зейном встретились, так что он вовсе не врал, что никогда не видел его таким. Малик раньше даже не осознавал, как редко Луи ведет себя легко, непринужденно и счастливо. Это восхитительно и грустно, даже пугающе, и ему на самом деле очень интересно, на самом ли деле Луи не понимает, что происходит, или всего лишь прикидывается. Томлинсон не любит говорить об отношениях, что были у него до переезда в Манчестер, но Зейн знает, что он молчит об этом не просто так. Парень ерошит Луи волосы, заодно сбив его очки: - Да-да, конечно, - говорит он и пытается отогнать свои тревоги подальше, по крайней мере, до конца матча. И у него выходит, он продолжает наслаждаться игрой, больше не думая о том, что его лучший друг сейчас медленно спускается из своей стратосферы разочарованного в романтике и летит навстречу суровой реальности Гарри Стайлса. К восьмидесятой минуте Зейн поворачивается к Луи и видит, что тот смотрит на Гарри так, словно сам Томлинсон – голодающий на необитаемом острове, а кудрявый только что превратился в огромный танцующий стэйк, и да, опять смешно. - Знаешь, Луи, - ехидно говорит Зейн. – Есть такое место, называется «интернет», так вот там ты можешь посмотреть на любых привлекательных мужчин. Даже бесплатно. И некоторые даже без трусов. - Отвали, - мечтательно отвечает тот. Они побеждают со счетом 3:2, впрочем, Зейн сомневается, что Луи может назвать эти цифры даже под дулом пистолета. - Пошли, я хочу поздороваться с Хазом, - говорит Томлинсон, когда толпа начинает подниматься и покидать трибуны. - Хазом? - спрашивает Зейн, поворачиваясь и блокируя Луи проход. – С каких это пор вы перешли на прозвища? - Двигайся, - отвечает тот, игнорируя и отпихивая его в сторону. Они спускаются с трибун, направляясь к ограде, что отделяет болельщиков от поля. Когда они подходят, Гарри подбегает к ним, попутно похлопав парочку игроков по спине, прежде чем останавливается напротив. - Привет, я так рад, что ты смог прийти, - говорит он, раскрасневшийся от победы. – Ты тоже, Зейн, спасибо огромнейшее. - Да не вопрос, дружище, - отвечает Малик, делая вид, что хотя бы десятая часть внимания в разговоре уделяется ему. – Твои ребята показали класс. - О да, они были круты, - говорит Луи, лжец. – Великолепны. Гарри широко ему улыбается. Зейна тошнит. - Ну, всегда помогает знание того, что на трибунах поддерживают знакомые лица, - добавляет Стайлс. – А вы двое, в общем-то, единственные, с кем я дружу, ну, кроме Найла. Так что, серьезно, спасибо. - Всегда к твоим услугам, - отвечает Луи, и Зейн мгновенно видит перспективы на свое будущее, наполненное вечерами, проведенными на неудобных пластиковых сидениях рядом с пускающим слюни Луи. В задницу все. Ему придется искать, чем занять вечера, исключительно ради самозащиты. Гарри запускает руку в свои дурацкие волосы и виновато поднимает взгляд на Луи: - Мне очень-очень жаль, но нужно пойти и помочь с послематчевым разбором. Это, эм, моя работа, - с сожалением улыбается он. - Да, нет, все в порядке, - отвечает Луи. – Иди, поздравь их. Шагая спиной вперед, Гарри отдает им обоим честь: - Увидимся завтра? – говорит он, глядя на Луи. - Да, конечно, - отвечает тот, и Зейн не может не закатить глаза при виде того, как его щеки розовеют. – Завтра, - он наблюдает, как Стайлс отворачивается и уходит вместе с оставшимися игроками. Луи поворачивается и смотрит на Зейна с грустным и жалким удовлетворением в глазах: - Видишь? Это было идеально-платоническое дружеское взаимодействие. Зейн молча глазеет на него, а затем поворачивается и направляется на парковку. - Что? – восклицает Луи. Они все прокляты. – Зейн, ты придумываешь себе неизвестно что! - Обречен. Л - То, что тебе не нравится вкусное, делает тебя не крутым, а снобом, - говорит Гарри, опуская руку на дырокол, словно делает ударение на этом. Они в аудитории Луи, а на парте перед ними лежали бумаги. Гарри всегда доставал Луи с просьбами разрешить ему помогать мужчине с работой, что было бы очень мило, только в понимании кудрявого «помощь» часто состояла в том, что он разыгрывал сценки, написанные учениками для практики, говоря разными смешными голосами. Это облегчало проверку, но не делало ее быстрее. Сегодня, поскольку Луи завален мелкими заданиями, он отправил Гарри пробивать дырочки в листах сценария «Много шума из ничего», а Луи переплетает их. Это научит его вести себя хорошо. - Не то чтобы я не люблю вкусное, - говорит Луи. Он выравнивает стопку листов и продевает ее в кольца. – Мне просто не нравится то, от чего меня потом тошнит по дороге домой. - Так называемые «напитки для девочек» сделаны из солнца и алкоголя, - отвечает Гарри, дырявя очередную партию листов. – И если тебе они не нравятся, это лишь доказывает, что у тебя аллергия на счастье. Луи закатывает глаза: - Ты хочешь сказать, что ты – один из тех людей, что вечно вышагивают по пабу с этими коктейлями в больших бокалах с маленьким зонтиком? - Да, на случай маленького ливня, - логично отвечает Гарри. Он устраивает небольшую пантомиму, словно держит маленький зонтик над головой. И, черт, что это? Господи, это настолько мило, что Луи даже не может съязвить в ответ. Кто этот человек? Откуда он? Возможно, есть какой-то волшебный тропический остров, где с деревьев падают Гарри Стайлсы, как кокосы? - Справедливо, - говорит Луи, пряча смех за сценарием второго акта. – И все же, у хорошего скотча есть свои преимущества. - У игры в бинго на круизных лайнерах тоже есть свои преимущества, но, поскольку мне не миллион лет, я пас. Луи издал оскорбленный звук: - И что ты этим хотел сейчас сказать? - Я хотел сказать что скотч – как и все другие коричневые напитки, - сказал он, отвращено корча рожицу, словно ребенок. – Для людей, которые стары и скучны, и без воображения. Так что никто из нас не должен их пить. - Значит, я должен быть как ты, зарабатывать себе диабет? – парировал Луи. - Конечно, ты же не пьешь такое, потому что заботишься о здоровье, - поддразнил Гарри, тыкая его под ребра дыроколом. – Конечно. - Ладно, хорошо, - сдается Луи. – Иногда я могу выпить мохито, под настроение. - Хороший выбор. И название произносится забавно. Мо-хи-то, - Гарри перекатывает слово на языке, выделяя каждую гласную. Томлинсон думает, что это весьма приятный звук. - Моооо-хиииии-тоооо, - пробует он. Ладно, веселое слово. Гарри улыбается и отвечает. - Моооооооооооо-хито. - Мо-хиииииииииии-то. - Мохито-мохито-мохито. - Мо-хи-ТООООООО, - это звучит почти как крик, который Луи обрывает, когда видит Найла, что озадаченно стоит в дверном проеме. Непонятно, как долго он там стоит. Все трое молча смотрят друг на друга. Найл хмурится: - Мохито? – спрашивает он. - Мохито, - уверенно отвечает Гарри. Хоран смотрит на Луи, в поисках подтверждения. - Мохито, мохито, - быстро говорит он, кивая. Найл кивает и удовлетворенно уходит. Луи смотрит ему вслед, а затем поворачивается к Гарри. Тот пожимает плечами, пытаясь скрыть улыбку, и возвращается к пробиванию дырок. Они прикидываются меньше минуты, и когда Гарри тихо-тихо шепчет «мохито», Луи съезжает со стула под стол и смеется до слез. Это не первый раз, когда «помощь» Стайлса приводит к тому, что Луи полу-смеется, полу-плачет под своим столом, и так же не последний. С ходом семестра большая часть их персональных проектов становится совместной, в какой-то момент, и Гарри помогает Томлинсону, когда бы тот не попросил, в то же время он его и отвлекает. Это работает и наоборот. Луи все так же не может ни в чем ему отказать, и походы на футбол – это далеко не все. Гарри посмотрел какой-то дурацкий американский фильм и решил, что им нужно организовать мойку машин, чтобы собрать денег на покупку новой формы для команды, и вот Луи обнаруживает себя на парковке, в октябре, с подкатанными до колен брюками и небольшим набором губок. Он не любит даже мыть за собой посуду. Кажется, это выходит из-под контроля. Впрочем, опять же, Найл и Зейн также вызвались добровольцами, когда Гарри упомянул, что ему нужно еще несколько человек, чтобы все вышло, так что Луи делает это лишь по доброте душевной. Чтобы помочь другу. И, знаете там, дух школы, все такое. К тому же, солнце дает повод надеть его новые «авиаторы», и это всего лишь работа на благо общества. Так что субботний день состоит из наполнения ведер, передачи бутылочек с моющим средством и общего наблюдения, потому что, как бы ни хотел Луи делать что-то ради Гарри, он не снизойдет до мытья чужих машин. Кроме того, ребята из команды сами практически со всем справляются. Много парней без футболок, которые кидают друг в друга губки и пену, несмотря на прохладный воздух. Сам Луи считает, что это все очень гомоэротично, но он никогда до конца не понимал мышление гетеросексуальных парней, тем более – спортсменов-подростков. Гарри и Зейн ходят между машинами, напоминая всем куда ехать, иногда помогая, а Найл установил колонки чуть поодаль, и включил микс из новой попсы и Jay-Z, для работы. Кто-то из игроков, видимо, кому-то рассказал о мероприятии, поскольку час спустя появления Зейна, на обочине парковки начала собираться кучка девушек, которые наблюдали за происходящим как хихикающие гипергормональные ястребы. Поток машин стабильный, и к полудню они собрали внушительную сумму, больше, чем половину задуманной. К тому же, Гарри не снял футболки, что Луи считает еще одним достижением. Кто бы там из святых ни хранил его от публичного возбуждения, Томлинсон его должник. Он начинает думать, что они могут обойтись без происшествий. Этой мысли не суждено оправдаться, когда Гарри подходит к нему, слоняющемуся около шланга и освежительных напитков. Да, наливать воду в ведра – это вызывает жажду. - Луи, - говорит кудрявый, глядя куда-то вдаль за плечо Зейна. – А какая машина у пожарника Зейна? - Что-то скучное и надежное, я думаю, - говорит ему Луи. Он так занят, наполняя ведро пеной, что даже не обращает внимания на возможный подтекст, но затем… - О Боже, нет. Он следит за взглядом Гарри и видит темно-серый внедорожник, стоящий в очереди за несколькими машинами, щурится, чтобы рассмотреть водителя, и, конечно же, видит симпатичное, милое, улыбающееся окружающему миру лицо. Конечно же, он не мог пропустить возможность для благотворительности. Только Зейн мог влюбиться в наиболее чуткого человека на всем полушарии. - У Зейна будет припадок, - говорит Луи. – Он даже не в своих узких джинсах. - Нам нужно что-то сделать, - говорит Гарри, широко распахивая глаза. – Ты можешь написать ему сообщение? Ну, типа того «любовь всей твоей жизни тут, наверное, тебе стоит прекратить корчить рожи, когда моешь шины? - Не могу, он отдал мне свой телефон, чтобы не намочить, - отвечает Луи, доставая аппарат из заднего кармана, чтобы продемонстрировать его Стайлсу. - Черт, - восклицает тот, но тут же его лицо расплывается в улыбке, которую Томлинсон расшифровывает как опасность. - О нет, - говорит он. - У меня есть идея, - заявляет Стайлс, доставая свой телефон. – Иди, приведи Найла, пусть он притащит стереосистему сюда. Луи знает, что он должен спросить, но энтузиазм Гарри заражает его, и он действует не задумываясь. Найл скептически смотрит на Томлинсона, когда тот озвучивает просьбу, но как только слышит, что это ради судьбы Зейна, а так же чтобы над ним поржать, он охотно тащит технику куда нужно. Темно-серый внедорожник продвинулся в очереди, но Луи думает, что у них есть время, чтобы осуществить задуманное Гарри. - Отлично, Найл, ты лучший, - говорит кудрявый, когда видит, что они приближаются. – Я могу подключить свой телефон к колонкам? Найл пожимает плечами: - Да, конечно, - он берет в руки аппарат и начинает подключать шнуры. Луи поворачивается к кудрявому: - Просветишь, что ты задумал? Гарри коварно улыбается: - Мы устраиваем Зейну конкурс мокрых маек для одного, - отвечает тот, глядя на очередь машин. – Черт, почти пора. Луи, сверни шланг и включи воду. Найл, телефон готов? Луи видит, что последний поднимает большие пальцы рук вверх, и двигается, чтобы выполнить указания. Гарри берет свой телефон, занося палец над кнопкой: - Луи, когда я скажу – отпусти крючок и облей Зейна. - Будет сделано, капитан, - говорит Луи, улыбаясь. Он и сам думал, что Зейна стоило бы окатить водой и до этого, в ситуациях с Лиамом, но это даже лучше. Гарри, похоже, гений. Все трое пристально следят за Маликом, пока тот заканчивает работу над машиной, которая перед внедорожником, даже не подозревая, что его ожидает. Он подходит к водительскому окошку и что-то говорит, отчего женщина внутри смеется, затем указывает ей направление, где она может сделать пожертвование, где стоят парни из команды Гарри. Машина заводится, трогается и… - Сейчас, - говорит Гарри. Луи спускает крючок на шланге и направляет его прямо Зейну в спину. Струя воды ударяет его прямо между лопаток, от чего белая футболка мгновенно промокает насквозь. Следуя какому-то ужасному инстинкту, парень поворачивается, пытаясь закрыться руками, но это приводит лишь к тому, что и передняя часть тоже вся насквозь мокрая. Когда он выглядит весь хорошо пропитанным водой, Луи опускает шланг, удовлетворенно оглядывая свою работу. Зейн лишь смотрит на него, в глазах – смертельные угрозы, а в волосах – вода. - Прости, Зейн! – весело говорит Луи. – Не справился со шлангом! - Ага, Луи, я заметил, - кричит Зейн в ответ, и Томлинсон знает, что лишь тот факт, что вокруг них – студенты, сдерживает его от добавления «ебанный ты мудак» к уже сказанному. Он поворачивается к ним спиной, начинает снимать промокшую футболку, и Гарри нажимает на воспроизведение. На мгновение, какое-то счастливое мгновение, Луи думает, что есть что-то такое, эта судьба, в которую так верит Зейн, потому что в это мгновение все выстраивается идеально. Первые аккорды “Rock You Like a Hurricane” раздаются над парковкой, полуденное солнце пробивается из-за тучи и освещает его со спины и, ладно, вау. Зейн трясет волосами как раз в тот момент, когда гитара вступает в полную мощь, и если бы Луи не знал, он поклялся бы, что тот двигается словно в замедленной съемке. Это самое дурацкое, что Томлинсон когда-либо видел, но, в то же время, самое лучшее. А потом Зейн поднимает взгляд. - Блять, - тихо ругается Луи, оглядываясь. Гарри прижал кулак ко рту, в ожидании, и он переводит взгляд с Томлинсона на Зейна, потом на Лиама, и снова по очереди. Найл, рядом, шепчет «да, да», широко распахнув глаза. Зейн не двигается полсекунды. Он смотрит на Лиама. Тот смотрит на него, а после машет рукой. Этого, видимо, достаточно, чтобы Зейн вышел из своего ступора. Он меняется, от головы до кончиков пальцев на ногах. Закидывает футболку на плечо, слегка виляет бедрами. Оставшееся расстояние он преодолевает словно кот. Сучка голодна, кричат Scorpions, и Луи как нельзя более согласен. Зейн дефилирует к окну внедорожника Лиама, мягко опирается на бок машины и приветствует владельца. Лиам, в свою очередь, смотрит широко распахнутыми глазами, но, похоже, все так же пытается поддерживать нормальный разговор, к счастью. Музыка гремит и, черт, это круто. Не отводя глаз от разворачивающегося перед ними шоу, Гарри сжимает ладонь Найла, крепко ее тряся, а потом повторяя то же самое с Луи: - Джентльмены, сегодня у нас много поводов для гордости. Луи видит, как Зейн напрягает грудные мышцы. Победа такого масштаба заслуживает напитков. Он протягивает руку в холодильник и вытаскивает баночку газировки, после чего открывает ее. - Вы двое официально приняты в состав для весеннего мюзикла, потому что это лучшая постановка, которую когда-либо видела эта школа, - говорит он. Отсалютовав им газировкой, он отпил из нее. - Не думаю, что этот парень готов к тому, насколько чистой станет его машина, - глубокомысленно отметил Найл. - О, я уверен, что Зейн позаботится обо всех расщелинах, - добавляет Гарри, и Луи давится напитком. Лиам что-то говорит, и Зейн устраивает целое шоу, смеясь над этим, потирая живот, словно это самое смешное, что он слышал в своей жизни. Когда же парень убирает руку, на коже виден развод грязи, охватывающий половину его талии, слишком идеальный для случайности. Малик смотрит вниз и смеется вновь, а затем наклоняется к ведру, берет тряпку и выжимает ее на себя, прежде чем начинает медленно, тщательно тереть ею себя. - Господь Всемогущий, - говорит Найл, прижав руки к лицу. Гарри зарывается лицом в плечо Луи. - Вы наблюдаете Зейна в естественных для него условиях, - говорит Луи голосом экскурсовода. – Брачный период Зейна – невероятно восхитительное зрелище. Посмотрите, как тщательно он смазывает и готовит свое тело для партнера. Прекрасно. - Это сильнее меня, - говорит Найл. – Я. Я не был готов, - он вытаскивает телефон и начинает фотографировать. - Это лучшее, что я когда-либо делал, - говорит Гарри, впиваясь пальцами в бок Луи. – Как думаешь, это работает? - Сложно сказать, - отвечает Луи. – Этот конкретный вид Печальных Пожарников часто устойчив к источаемым Зейном феромонам. - Природа изумительна, - говорит Гарри. Судя по всему, у Гарри есть целый плейлист рока восьмидесятых на его айфоне. Луи задумывается, что вызвало потребность в нем, но, на самом деле, зная Гарри, это вовсе не должно удивлять. Он, наверное, провел лето за границей выступая в каком-то нудистском цирке длинноволосых металлистов, ну или типа того. “Rock You Like a Hurricane” сменилась “Here I Go Again”, и какая-то часть Луи ожидает, что Зейн залезет на капот машины Лиама и начнет ерзать. Впрочем, он благодарен другу, что тот не стал этого делать, поскольку девушки, что стоят неподалеку, кажется, уже бьются в конвульсиях, а ему не хотелось бы окатывать и их из шланга. Им с Зейном многое сходит с рук, но за это их, скорее всего, все же уволят. Малик же продолжает, моя машину Лиама так, словно это съемка на чертов календарь. Луи задумывается, неужели Гарри случайно нашел способ излечить Зейна от его безнадежности по отношению к Лиаму. Это определенно имеет смысл, если задуматься. Две основные силы, что лежат в основе всех действий Зейна – его тщеславие и раздутый романтизм, а это бесплатное шоу соединяет их в вершину сексуального мастерства Зейна Малика. Луи пытается понять, почему он никогда не думал об этом раньше. - Ты думаешь обязательно так оттопыривать задницу, когда моешь шины? – спрашивает Найл, склонив голову набок, словно он смотрит увлекательную передачу по телевизору. - Техника – самое важное для того, чтобы хорошо все вылизать, - говорит Луи, и Найл складывается пополам от смеха. Выражение лица Гарри – что-то среднее, между лицами гордого родителя и оскорбленной монашки. Однако они оба отвлекаются, когда Зейн выпрямляется, погружает губку в ведро с мыльной пеной и начинает водить ею себе по лицу и шее. Он встряхивает волосами словно вымокшая собака, и брызги летят во все стороны, после чего парень запускает руку в волосы, чтобы убрать с лица челку. Пена медленно скользит по его торсу, оставляя после себя блестящие дорожки, что пересекают его татуировки. Где-то на фоне орет «Def Leppard». Посыпь меня сахаром*, правда. - Совсем не тонкий намек, - сглатывает Гарри. – Однако эффективный, - и Луи слишком ошеломлен, чтобы даже пытаться интерпретировать это. - Господи, мне кажется, даже я почувствовал что-то, - говорит Найл. – Отличная работа. - Будем надеяться, сработало, - суммирует Луи, - потому что, похоже, время Зейна вышло, - каждый дюйм машины Лиама сверкает, и очередь за ней выйдет из-под контроля, если он продолжит стоять. Гарри машет другим парням заниматься другими машинами, чтобы удержать их вне радиуса поражения Зейна, но все равно слишком многие ждали, пока последний закончит. Гарри тяжело вздыхает и берет в руки телефон: - Что ж, это было весело, - говорит он и выключает музыку. Зейн, разговаривавший с Лиамом, абсурдно выгнувшись к машине, выглядит марионеткой, у которой резко обрезали веревочки, и его поза сразу становится обыкновенной. Он оглядывается на Луи, который кивает головой в сторону очереди, что собирается за машиной. Зейн корчит недовольную гримасу, но поворачивается обратно к Лиаму, указывая в направлении места, где совершаются пожертвования. Лиам энергично кивает и трогается. Вместо того, чтобы перейти к следующей машине, Зейн подбегает к троице. - Расскажи мне, Джессика Симпсон, разве предназначена твоя обувь для того, чтобы в ней ходить? - Пошел нахуй, где шланг? – говорит Зейн, ежась и оглядываясь по сторонам. – У меня столько пены в глазах, Господи. Луи протягивает шланг, но отдергивает его обратно, прежде чем Зейн успевает схватить. - Значит, ты утверждаешь, что рисковал остаться слепым, вешаясь на этого парня, - говорит Луи. Гарри и Найл смеются так сильно, что кажется, еще чуть-чуть - и обмочатся. - Луи, отвали, на самом деле жжет, - Малик вырывает шланг из рук Луи и начинает вымывать пену из глаз. – Иди, отвлеки его, я не могу позволить ему увидеть меня в таком виде, - говорит он, набирая в ладони воды и умываясь. - Ты что, серье... – начинает Луи, но Гарри вмешивается. - Ты можешь собрать разведданные, Лу, давай, - и он прав, хорошо. К счастью, к пожертвованиям тоже очередь, так что у Луи есть время добраться туда до того, как Лиам уедет. Он подходит к окошку со стороны водителя и наклоняется, пытаясь выглядеть нормально-дружелюбно, а не я-наслаждаюсь-твоим-дискомфортом-дружелюбно. - Привет, - говорит он, улыбаясь. - Привет, - отвечает Лиам. Его лицо, замечает Томлинсон, очень интересного оттенка красного, но, за исключением этого, он ведет себя так, будто произошедшее – совершенно обыденная вещь для того, кто просто хотел помыть и отполировать машину. – Я думаю, эм, тут я должен сделать пожертвование, так? - Да, прямо вон там, - говорит Луи, показывая на группку подростков впереди. – Мы благодарны за твой вклад. - Отлично, спасибо, - отвечает Лиам. – Я рад помочь. Бедный парень. Бедный, ничего не подозревающий, парень. Он трогается, и Луи видит, как тот достает кошелек, отсчитывает несколько купюр, останавливается, а потом вываливает все содержимое в коробочку. * - имеется в виду одноименная песня группы «Def Leppard» - Pour Some Sugar on Me, что играет в этот момент на фоне.