These Inconvenient Fireworks

Л - Род Стюарт, - говорит Гарри. Луи пялится на содержимое своего холодильника, удерживая телефон у уха плечом. Всего несколько мгновений назад он стоял тут же и пытался припомнить, как давно он купил тот сыр, фета, и тут позвонил Гарри, успешно переключая на себя все внимание мужчины. - Что? - Род Стюарт, - повторяет Гарри. – Я был прав. Это точно был Род Стюарт, не Барни Манилоу. Луи облокачивается на дверцу холодильника, пытаясь подавить улыбку: - Боже, Гарольд, это было недели две назад. - Да, но я только что вспомнил и поискал в гугле, - говорит ему Гарри. Луи практически видит, как он пожимает плечами, самодовольно ухмыляясь, и очень рад тому, что он не может видеть его собственную улыбку. - Ну, надеюсь, ты доволен собой, - отвечает он. В итоге он берет с полки банку вишен, закрывает дверцу бедром, и, по пути к кухонной стойке, скручивает крышку. - Доволен, - отвечает Гарри, затем понижает голос и хрипло тянет строки: - Если тебе нужно мое тееело, и ты думаешь, что я сексуааален, давай, милый, скажи мне об эээтом.* Луи зажмуривается на мгновение, но сразу же парирует: - Ты позвонил мне только для того, чтобы спеть мне серенаду тягучим страстным голосом Не Барри Манилоу? - Ну, в принципе, да, - отвечает парень. – И тут еще очень много песен Не Барри Манилоу, так что тебе стоит устроиться поудобнее. Шоу предстоит долгое. Луи ставит банку на стойку и облокачивается на нее же: - Да ладно? – Герцогиня запрыгивает на столешницу, и мужчина бездумно гладит ее. - Ага, - тянет Гарри. Остановиться Томлинсон не может: - Значит, ты будешь не давать мне спать всю ночь? – мурлыкает он. В ответ слышно, как Гарри шумно вдыхает, и это может значить, что он дальше засмеется, но узнать не выходит, так как Герцогиня лапой сбивает банку с вишнями со стойки. Она падает на пол с громким грохотом и превращается в лужу стекла, вишен и сиропа, которая растекается опасно быстро. - Черт, черт, черт, - говорит Луи, прыгая через всю кухню, чтобы взять полотенце с мойки. Герцогиня лишь смотрит на него, зло размахивая хвостом. - Лу? – настороженный голос Стайлса напоминает мужчине, что он все еще удерживает свой телефон между ухом и плечом. – Ты в порядке? Что случилось? Господи, ему нужно сначала промокнуть сироп или смести стекло? - Черт! Хаз, мне нужно идти, моя кошка только что скинула банку на пол, та разбилась и теперь повсюду это дерьмо. - Ты обут? - Нет, - ему нужна для этого швабра? У него вообще есть швабра? - Ты хотя бы в носках? – голос Гарри снова появляется в его голове. Луи кривится, отчасти из-за липкого дерьма на полу, отчасти из-за вопроса: - Ты вообще когда-то видел меня в носках? На том конце линии Гарри вздыхает: - Вот видишь, именно поэтому их нужно носить. - Серьезно? Поэтому? – он замирает, засунув голову под мойку в поисках мочалки. – И часто с тобой такое случается? - Просто будь осторожен, - отвечает Гарри, тихо смеясь. Достав мочалку и резиновые перчатки, он выпрямился: - Хазза, если я умудрюсь серьезно пораниться разбитой банкой, значит я того заслуживаю, - он надевает перчатки и начинает выбирать крупные куски стекла, выбрасывая их в мусор. – Но я могу на самом деле порезаться, если буду отвлекаться, так что мне пора. - Пока, - беспечно прощается Стайлс, и Луи убирает телефон от уха и сбрасывает вызов. Когда он заканчивает со стеклом и начинает промокать сироп, то переводит взгляд вверх и видит, что Герцогиня наблюдает за ним, прижав уши и все так же мотая хвостом. - Что? – спрашивает он, щурясь. – Что бы это значило, м? Герцогиня лишь гордо задирает нос и косится на него. - О, не начинай, - говорит Луи. – Слушай, только потому, что он мне нравится как личность, а еще он очень сексуальный, и может меня рассмешить, а иногда мне хочется утопиться из-за него в канале, не означает, что он меня привлекает. Она чуть наклоняет голову набок и смотрит на него с жалостью и снисходительностью, и это оскорбительно от того, кто ходит в туалет в коробку. Луи показывает на нее пальцем в резиновой перчатке: - Прекрати так на меня смотреть. Герцогиня грациозно гладит его лапой. На ее морде написано что-то вроде «Я уже смирилась с тем, что мой хозяин – жалкий идиот». - Откуда бы тебе знать, а? – зыркает Луи. – Что ты вообще знаешь о человеческих эмоциях? Ты, блять, кошка, у тебя даже нет чувств. Она медленно опускает лапку, словно ей нанесли глубокую рану, и Томлинсон сразу чувствует себя виноватым: - Ладно, я не должен был этого говорить, прости меня, - произносит он, переступая через лужу, и протягивает руку, чтобы погладить кошку. Та отстраняется, зыркнув на него. – Прости меня! Не надо так на меня смотреть, Господи. Вот, - он поднимает игрушку с пола и машет ею перед ее безучастной мордой. – Ты хочешь этот маленький звенящий пуховой шарик на палочке? Смотри, это твоя любимая игрушка. Герцогиня продолжает смотреть на него так, будто он – ее блевотина на коврике. - О, черт подери, ну не дуйся, - говорит он, опуская игрушку. – Ладно, хорошо. Возможно, он мне нравится. Совсем немножко. Выражение кошачьей морды остается все таким же пофигистичным, и Луи в отчаянии стонет. Его кошка – засранка, но она не ошибается. Дело в том, что он знает, что чувствует к Гарри. Он знает это уже несколько недель, и даже, наверное, дольше. Он не идиот, как бы ни думала его кошка. Он знает это головокружительное, беспокойное чувство в пальцах и электрическое тепло в груди, и что значит тот факт, что в голове шумит каждый раз, когда Гарри произносит его имя. Но одно дело знать что-то о себе, а другое – на самом деле это признать и принять последствия, и последнее ему совершенно не интересно. Ему двадцать пять, и он давно решил, что больше не может позволить себе такие чувства. Они всегда заканчиваются одним и тем же. Пока он ничего с этим не делает, никак не называет это и не воплощает в жизнь, это не имеет значения. Это может остаться лишь между его костей, та невысказанность, которая ничего не меняет или не заставляет его забыть о том, почему он выстроил всю эту защиту вокруг себя, в первую очередь. И если он иногда улыбается без причины, когда думает о Гарри, то это никого не касается, кроме него самого. Но Герцогиня продолжает смотреть на него, и, черт подери, он никогда не простит себе тот единственный раз, когда уезжал из города и оставил кошку маме. Поскольку он более чем уверен, что этот взгляд был перенят от последней. - Ладно, он мне очень нравится! – повышает голос он. – Я сильно запал на Гарри. Теперь довольна? Этого ты добивалась? Он опирается на стойку, держа рукой в резиновой перчатке голову и прилипая ступнями к полу, принужденный к честности собственной кошкой. Герцогиня издает довольный звук и спрыгивает на пол, оставляя за собой цепочку розовых липких следов, ведущих прочь из кухни. ✖ После мойки машин они подначивали Зейна несколько дней, вспоминая его выступление и внушительную сумму пожертвования Лиама, предлагая ему начать карьеру стриптизера, поскольку это, очевидно, принесет хорошую выгоду. Впрочем, когда, спустя несколько дней, Лиам даже не заглянул, они бросили это дело, списав такую большую сумму на абсурдную доброту его души. Зейн вновь стал выглядеть истощенным и трагичным. Как обычно, серьезно. И, по традиции, когда Зейн погружается в особо глубокую печаль, Луи организовывает «Ночь Грустных Фильмов». Наверное, это как-то связано с любовью Малика к возвышенной драме и трагической романтике, но когда он лежит на диване с бутылкой вина и рыдает над парочкой возлюбленных, что судьбой предназначены друг для друга, ему сразу становится лучше. Неважно. Луи ненавидит такое дерьмо в обычные дни, но за компанию он сможет вытерпеть. К тому же, если это заставит Зейна перестать бродить по коридорам, словно он в новелле Бронте, и твиттить что-то типа «любить тебя было больно х ты – все, чего я хотел :(», то оно того стоит. Гарри отсутствовал несколько дней, слишком занятый работой над своим большим проектом для занятий, чтобы приходить после обеда, но он соглашается участвовать, как только Луи пишет ему об этом. Он утверждает, что «Титаник» - второй его любимый фильм, и предлагает принести свой диск, и Луи должен был это предвидеть. Как всегда, Найл соглашается, лишь когда ему обещают бесплатное пиво и начос, и, в итоге, они вчетвером договариваются встретиться в пятницу вечером у Зейна дома. Луи на полпути к квартире Малика, когда слышит за собой быстрые шаги, и успевает лишь подумать «о, блять, меня сейчас ограбят», прежде чем бросает сумку и поворачивается, в результате чего в его руках оказывается слишком много Гарри Стайлса. Столкновение отбрасывает его на несколько шагов назад, и он рефлекторно хватается за талию Гарри, вцепляясь в его футболку. О Господи. Наверное, ограбление было бы более милосердным. - Привет! – восклицает Гарри. Луи уверен, что какая-то часть волос парня сейчас у него во рту. Он сосредотачивается на этом, потому что если он задумается над ощущением рук Стайлса вокруг себя и над тем, как прижаты их тела, он может не выбраться из этого переулка. - Привет, - выдавливает он. Гарри отпускает его, отходя на пару шагов, в то время как Луи восстанавливает свое равновесие. – Прости, - улыбается он. – Давно тебя не видел. Луи игнорирует румянец, который так и норовит окрасить его щеки: - Как проект? - Великолепно! – говорит Стайлс. – Получил сегодня отзыв, мой профессор в восторге. - В таком случае, у него есть вкус, - отвечает Луи, и то, как улыбается Гарри, заставляет мужчину гордиться собой. Они шагают рядом, у кудрявого в руках несколько пакетов, а у Луи на плече сумка. Просто идти рядом с Гарри, разговаривать о его проекте здорово, и парень излучает позитивную энергию, так что Луи и сам начинает себя чувствовать легкомысленным. Когда Зейн открывает дверь, он одет в одну из самых старых своих толстовок поверх растянутой майки, выглядя как самая жалкая версия самого себя. - Оууу, - говорит Луи. – Посмотрите на мою любимую грустную кучку стирки. - Ты принес вино? – вместо приветствия вопрошает Зейн. Луи проходит внутрь, и Гарри следует сразу за ним: - Да. Три бутылки. Скажи мне, что ты меня любишь. - Я ненавижу тебя меньше, чем ненавижу все остальное сейчас, - отвечает он. Забрав одну из бутылок, он направляется на кухню, где Найл около стойки уже посыпает горой сыра свои начос. - Слава Богу, вы тут, - говорит он. – Еще пять минут наедине с ним, и я бы покончил жизнь самоубийством. - Я эмоционален, - пылко говорит Зейн. Луи протягивает руку и аккуратно забирает у него штопор, решая, что сегодня не стоит разрешать ему дотрагиваться до того, что может стать орудием убийства. - Я принес фильм и попкорн, - говорит Гарри, выгружая сумки. – А еще конфеты, которые можно смешать с попкорном. - Я люблю тебя, - говорит Найл, забрасывая начос и выхватывая у Гарри упаковку конфет. Тот широко улыбается. - Почему ты никогда так со мной не говоришь? – дуется Луи, обращаясь к Зейну. - Потому что ты скотина, - отвечает тот. Луи подмигивает ему и забирает бутылку обратно, начиная ее открывать. – Ты в оскорбительно хорошем настроении. - Прости, - говорит Гарри, все так же улыбаясь. – Просто один из тех дней, когда такое чувство, будто горы можешь свернуть, знаешь? - Нет, - отвечает Зейн. Луи открывает бутылку, пока Гарри и Найл борются за микроволновку, и Зейн выхватывает ее из рук друга, не обращая внимания на бокалы на стойке, вместо этого начинает пить прямо из горла. Он падает с нею на диван, и Томлинсон вздыхает. Правило «Ночи Грустных Фильмов» номер один: убедиться, что у Зейна своя бутылка. Он уходит на минутку в ванную, а когда возвращается, то видит, что все переместились в гостиную, и меню диска уже запущено на телевизоре, и на повторе играет «My Heart Will Go On». Луи любит Селин Дион, настолько, насколько может ее любить боготворящий театр гей, но одна мелодия уже заставляет его сцепить зубы. Что не сделаешь для друзей, боже мой. Найл уже занял единственное кресло и расположился с пивом между коленей и тарелкой с чипсами на подлокотнике, и Луи интересно, насколько грязным будет его телефон в конце, после постоянной игры в «Bejeweled» жирными от начос пальцами на протяжении всего фильма. На одной стороне дивана в позу эмбриона свернулся Зейн, с личным вином, а на другой раскинулся Гарри, положив ноги на кофейный столик. Единственное свободное место – узкое пространство между Зейном и Гарри, и Луи чувствует, как его желудок выделывает чудеса, когда он осознает, что ему придется провести следующие три часа в темноте, прижавшись к Стайлсу. - Занял тебе место, - он хлопает по свободному участку. Луи переступает через ноги парня и скептически осматривает так называемое место: - Вы двое серьезно недооцениваете количество места, которое нужно моей заднице. - Никто не недооценивает твою задницу, - говорит Гарри. Он закидывает ногу на Луи как только тот садится рядом, и, вау, жизнь того была бы гораздо проще, если бы он не знал, как это – ощущать мускулы бедер Стайлса на собственных. Луи сглатывает, смотрит в телевизор и пихает Зейна в задницу пультом: - Готов? Тот издает непонятный стонущий звук в ответ, который Луи принимает за да. Начальные аккорды наполняют комнату, смешиваясь с громким жеванием Найла, доносящимся со стороны кресла. «Титаник» понравился Луи, когда тот посмотрел его впервые, но куча младших сестер и три года дружбы с Зейном Маликом убили малейшие крохи любви к этому фильму. К этому моменту, следующие три часа будут для него больше испытанием, нежели чем-либо иным. Как правило, он бы развлек себя едкими комментариями по ходу действия, но пробовать это сейчас - значит рисковать лишиться головы от рук Зейна, ну или хотя бы выслушивать его нытье. Поэтому мужчина старается максимально сосредоточиться на едва-едва совершеннолетнем Леонардо ДиКаприо. Хотя бы это никогда не надоедает. Гарри, должно быть, видел фильм еще больше раз, чем Луи, но он и правда не шутил по поводу того, что он – один из его любимых. Порядком заскучав, Томлинсон посвящает наблюдению за кудрявым больше времени, чем самому фильму, восторгаясь его беззвучным проговариванием половины реплик вместе с героями. Когда дело доходит до сцены с сексом, Гарри громко шепчет: «Поцелуй меня, Джек!»** вместе с Кейт Уинслет, бросаясь в сторону, на шею Луи, словно у него закружилась голова. Из-за этого последнему приходится вцепиться в бедро кудрявого, чтобы они не свалились, и тот начинает хихикать, откидываясь обратно на диван, но оставляя одну руку вокруг плеч Томлинсона. Тот смотрит вниз, на свои колени, на ногу, которую Гарри на них закинул, на свою руку на его бедре. Они всегда были тактильны друг с другом, но это, в основном, тычки, шлепки да локти в бок, но ничего подобного данной ситуации. Наверное, Гарри просто в хорошем настроении, - думает Луи, потому что это единственный возможный вариант, с которым может справиться его нервная система. Ему хочется откинуться, потянуться обратно к прикосновению, опрокинуть его на спину и оседлать, хочется вскочить и убежать так быстро, как только может, но он не делает ничего. Он не знает, чего от него хочет Гарри, а даже если бы знал, он не может решить, какой из вариантов больше пугает. Вместо этого, он просто оставляет свою руку, где она и лежит, и возвращается к просмотру фильма, чувствуя, как слегка дергаются пальцы парня на его плече. Они сидят так, наблюдая за сексом Джека и Розы, рука Гарри обнимает его, а рука самого Луи – на бедре кудрявого, и ему приходится максимально себя сдерживать, чтобы не вонзить в него пальцы, когда рука Розы скользит вниз по стеклу. Когда чертов корабль начинает тонуть, Луи отвлекает себя от Гарри, присуждая очки за прыжки в воду тем, кто бросается в океан, беззвучно ставя 10 тому, кто ударяется о винт. Его садистское наслаждение, впрочем, прерывает Кейт Уинслет, жертвенная дура, и он больше не может молчать. - Ох, да ладно! – кричит Луи на экран. – Он красивый, детка, но не настолько же. - Ты шутишь? – ахает Гарри, поворачиваясь к нему. – Это же практически лучшая часть фильма! Луи показывает на экран, где парочка обнимается: - Ты прыгаешь, я прыгаю? Это самое абсурдное, что я когда-либо слышал в своей жизни. Она могла выжить! - Она выжила! – возражает Гарри. - Да, еле-еле, - усмехается Луи. – Она была в порядке, в безопасности и тепле на спасательной шлюпке, и вдруг прыгнула обратно на утопающий корабль, в результате чего чуть не замерзла до смерти на двери. Она дура. - Это было во имя любви! – отвечает Гарри, взмахивая руками так сильно, что почти сносит свой попкорн. - Много ж ей хорошего любовь принесла, - говорит Луи. – Он ведь все равно умер, верно? - Дело не в этом, - парирует Гарри. – У них больше ничего не было, кроме друг друга. Она не могла просто бросить его. Без разницы – умерли бы они или выжили бы, пока они вместе. Луи закатывает глаза: - Это бред. Ты всегда спасаешься сам. - Может, вы заткнетесь? – огрызается Зейн из своего угла дивана, где он все еще баюкает бутылку вина. – Я не слышу. Луи кидает в него подушку, но откидывается обратно на диван, концентрируясь вновь на Лео ДиКаприо. Конечно же, это не тот спор, в котором они с Гарри когда-либо согласятся друг с другом. Гарри – идеальный образец оптимизма детей цветов, и Луи – это Луи, и что ж. Это глупо, но в желудке какое-то беспокойное, пугающее чувство, и оно напоминает ревность. Луи пытается отодвинуть его на задворки сознания, но оно все возвращается горечью на корне языка. Он все слышит это в голове, «пока они вместе», и будто бы где-то у него под кожей сидит заноза. Как Гарри может так думать? Луи не представляет себе жизнь, в которой сможет руководствоваться чем-то, кроме инстинкта самосохранения. Должно быть, это мило – иметь роскошь так думать. Позволить себе риск верить в возможность мира, где вещи на самом деле так работают, где все к лучшему. Когда в жизни есть дни, в которые ты способен сделать что угодно, вместо бесконечной череды будней, в которые ты чувствуешь себя так, словно ты ничего не сделал, чтобы заслужить такое счастье. Гарри не понимает этого. У него душа нараспашку, потому что он даже не понимает, что на самом деле представляет собой мир. Иногда что-то происходит не по какой-то причине. Иногда жизнь просто бессмысленная сука, и люди ранят тебя просто потому, что они могут. Иногда ты влюбляешься в человека или в мечту о том, кем ты когда-то станешь, но это приводит лишь к тому, что ты превращаешься во что-то, что ненавидишь сам, хрупкие кости и каменные стены. Из мыслей его вырывает движение, которое он замечает краешком глаза – Гарри поднимает свой телефон. Луи закрывает лицо рукой как раз в тот момент, когда он слышит ненастоящий звук закрытия затвора камеры: - Не поймал, - говорит он, выглядывая меж пальцев. - Я не понимаю, почему ты не даешь мне сфотографировать тебя, - отвечает Гарри, надувая губы, и Луи смеется. - Ну, я не могу позволить тебе обнаружить, что я вампир, верно? – говорит он, утешительно хлопая Стайлса по бедру. Он поворачивается обратно к телевизору и пытается не думать о том, что Гарри может увидеть в его глазах, если когда-то застанет врасплох. ✖ Когда Луи только переехал в Манчестер, осень всегда была наиболее тяжелым временем года. Дома, в Донкастере, когда он был младше, то проводил это время года на улице, бегая со Стэном наперегонки, от пенсионеров, которые кричали им вслед из окон, или борясь с сестрами в кучах листьев. Он помнит запах дров и корицы, колючие шерстяные свитера, которые мама покупала к первым морозам; дерево на углу улицы, на которой они жили, что окрашивалось в яркий глубокий красный цвет. Лето было веселым, но осень была домом. Даже сейчас, спустя несколько лет, иногда становится сложно стряхнуть с себя ностальгию по дому, когда температура падает, и листья начинают меняться, но теперь Манчестер тоже дом. Манчестер - это Зейн, звонящий из маникюрного салона, чтобы спросить название фильма, которое он не может вспомнить, и Найл, который ставит ему подножку посреди коридора, и толпа подростков, что смотрят на него так, словно бы у него есть ответы. Манчестер - это квартира, которая пахнет им, и Герцогиня, что свернулась в промежутке между сушилкой и стеной. Манчестер - это парень с кудрявыми волосами и камерой на шее. Так что октябрь превращается в ноябрь, и ноябрь продолжается. Репетиции спектакля стартуют, наконец, трижды в неделю по будням, и иногда один раз на выходных. Ученики, судя по всему, очень хорошо понимают материал, и мужчина рад, что все хоть что-то смыслят в Шекспире. Томлинсон так никогда и не поладил с учителем искусств, после того инцидента с печью для обжига, так что с декорациями всегда помогает Зейн, и Найл участвует, когда начинается работа с освещением и микрофонами. Гарри тоже приходит регулярно, как всегда отчаянно желающий помочь, чем угодно. Луи с гордостью наблюдает за тем, как все складно проходит, и его надежды на успех премьеры, перед рождественскими каникулами, крайне велики. Большая часть школы, впрочем, не загадывает настолько далеко. В данный момент большая часть учеников и преподавателей сосредоточена на окончании месяца. Приближается школьная ярмарка, на первых выходных ноября, которую организовывает самоуправление их школы совместно с двумя соседними, чтобы собрать денег. Это происходит впервые, и вся школа бурлит волнением. Ярмарка займет парковку на половину недели, с установкой всех аттракционов, игр и кабинок, и это все, о чем дети говорят на уроках. Луи легко представляет себе свой восторг от такого в их возрасте, но он уже давно перерос это. - Ты идешь? – как-то спрашивает Гарри, сидя на столе в классе Луи, листая папку со своими материалами. Луи поднимает на него взгляд, пытаясь не отвлечься на движения его пальцев: - Не планировал, на самом деле. Гарри корчит обиженную рожицу: - Давай же, будет весело! – говорит он. – Я иду. - Я не знаю, - отвечает Луи, пытаясь понять, почему он чувствует себя в меньшинстве, если они тут только вдвоем с Гарри. – У меня много работ на проверку на эти выходные. - У тебя всегда много работ на проверку, - возражает Гарри. – Ты можешь их отложить на один вечер. Пожалуйста? Я хочу, чтобы ты пришел, - он выглядит таким серьезным, таким увлеченным, и Луи не может сказать нет. Не тогда, когда Стайлс так хочет его там видеть. - Ладно, хорошо, - сдается Луи. – Я пойду. Гарри победно вскидывает кулак в воздух, и два дня спустя Томлинсон стоит перед будкой, где продаются билеты, пытаясь понять, как он умудрился дать себя в это втянуть. Он платит члену самоуправления необходимые пять фунтов и кладет в карман ленту купонов, которые получает взамен. Он медленно заходит на территорию, слегка ошеломленный огромным разнообразием звуков и видов вокруг. Да, он тут по принуждению, но не может не признать, что школа проделала впечатляющую работу. Повсюду всевозможные игры, запахи жареной еды витают в воздухе, и даже несколько аттракционов. Колесо обозрения, впрочем, выглядит довольно хлипко в постполуденном солнце, так что Луи отправляет его в категорию «не участвовать». Мужчина достает телефон и пишет Гарри сообщение я тут. где ты? Он засовывает телефон обратно в карман и в ожидании ответа идет прогуливаться около разнообразных палаток с едой. Луи уверен, что ничего из предложенного не будет полезно ни для его бедер, ни для артерий, но никто не запрещает ему посмотреть. Когда он доходит до карамельных яблок, что-то тяжело врезается ему в спину, отчего он с трудом удерживается на ногах. Издав идиотский вскрик, он выскальзывает из неожиданно сильной хватки пары меньших рук, и когда оборачивается, то видит Найла Хорана, который улыбается ему как идиот. - Луи, дружище. Это – лучшее, что когда-либо делала эта школа, - маниакально говорит парень, на которого, видимо, не действует выражение снисхождения на лице Томлинсона. Найл сильно сжимает его лицо руками, будто собирается поведать величайший секрет жизни: - У них есть жареное масло. Жареное. Масло. Он коротко и пугающе смеется, и пропадает, убегая в толпу. Луи шокировано дотрагивается до своего лица. На нем следы жира – там, где были руки Найла. О, Хоран заплатит за это. Неограниченное количество вредной еды, конечно, придало ему питаемую салом неуязвимость, но никто не может покуситься на цвет лица Луи Томлинсона и выжить, чтобы поведать об этом. Из мстительных грез его вырывает вибрация телефона. бросаю кольца!!!!!!, написано в сообщении от Гарри. Как у Луи вышло окружить себя стольким количество людей, которые в таком искреннем восторге от этого всего? Он вздыхает и лавирует сквозь толпу, пока не находит Гарри, бросающего кольца, как и сказал. Под пальто на нем красный шарф, а сумка с камерой висит через плечо, и он выглядел бы творческой уважаемой личностью двадцати с чем-то лет, если бы не был так сосредоточен на детском развлечении. Луи подавляет смешок, наблюдая, как парень жует свою нижнюю губу, сосредоточившись на следующем броске. - Чемпион по метанию колец Гарольд Стайлс готовится к финальному броску, - объявляет Луи своим лучшим тоном ведущего. Гарри удивленно смотрит вверх, но после улыбается, увидев кто это. Он переводит взгляд обратно на игру, нахмурив брови, подыгрывая. – Он нацелен на золото, - продолжает Луи, - и все зависит от этого, последнего броска легендарного… Гарри бросает кольцо, которое отскакивает от горлышек бутылок. - Нет! – громко кричит Луи, вскидывая руки и пугая парочку учеников неподалеку. – Какой промах! Вы можете только представить шок фанатов и прочих, тех, кто смотрит дома! Какая ужасная ошибка! О, человечество… - но тут Гарри оказывается вплотную рядом с ним и закрывает ему рот ладонью, смеясь. - Ладно, ладно, я понял тебя, - говорит он, улыбаясь. – Прекрати заставлять меня чувствовать себя еще хуже. Он убирает руку ото рта Луи, и мужчина игнорирует тот факт, что он все еще чувствует легкий румянец на щеках от неожиданного контакта. Не первый раз в жизни (и даже за сегодняшний день) он благодарит Бога за свою способность оставаться загорелым. Он быстро оправляется, показывая Гарри язык. - Я, - тот заговорщицки наклоняется вперед, - удивительно ужасен в этой игре. Пытаюсь выиграть уже десять минут, потратил половину купонов. Луи поднимает брови: - Тут наверняка есть занятия получше. Найл очень ярко расхваливал достоинства жареного масла. Гарри улыбается и пожимает плечами: - Это весело. И когда я выиграю, а я это сделаю, - говорит он, указывая пальцем на Томлинсона, - моя победа будет еще слаще. Он отрывает еще один купон и отдает ученице, чтобы начать новый раунд. Девушка дает ему еще три кольца, с выражением такой утомленности всем этим, что Луи не может не восхититься. - Есть какая-то трагическая и одновременно романтическая притягательность в игре, которая заведомо проигрышна, - говорит Луи, облокачиваясь на хлипкие стенки палатки. Он подмигивает девушке, которая секунду тупо пялится на него, прежде чем возвращается к своему телефону. Фыркая, Гарри готовится к следующей попытке: - Ты знаешь, что можно радоваться вещам без иронии, правда? – он бросает кольцо и тихо ругается, когда оно пролетает мимо бутылок. Парень смотрит на Луи со смехом и заботой в глазах: - Даже полезно. - Ах, да, радость без иронии, - говорит Луи, глядя в даль. – Когда-то мы были знакомы, в беспечные дни моей юности. Гарри тыкает в него кольцом: - Я сломаю твой цинизм. Я выиграю один из этих призов для тебя, и тебе придется признать, что в мире случаются хорошие вещи. Луи фыркает: - Если ты на самом деле сможешь выиграть мне что-то, то я торжественно клянусь попытаться искренне насладиться этой ярмаркой. - Вызов принят, - говорит Гарри, принимая спортивную позицию, прежде чем бросает второе кольцо. Опять промазал. – Да блять, - говорит он и сразу же извиняется. – Как может эта игра быть такой сложной? Я ущербный? - Я уже сказал тебе, юный Гарольд. Эта игра – мошенничество, и ты напрасно тратишь свое время. Что более важно – ты напрасно тратишь мое время, - отвечает Луи. - Даже в такие игры все равно можно выиграть, Томмо, - говорит Стайлс. Затем берет последнее кольцо пальцами и располагает его перед ртом Луи: - Дуй. Тот смотрит в ответ: - Ты не серьезно. Гарри лишь легонько дотрагивается кольцом к губам мужчины, выжидающе и решительно глядя на него: - Дуй. Луи нужно притвориться, что взгляд Гарри не вызывает взрывы у него в мозгу, так что он закатывает глаза и выдыхает, выпятив губы. Улыбаясь так, словно он уже победил, Стайлс поворачивается обратно к игре, глубоко вдыхает и бросает кольцо. Луи смотрит, как оно вращается, вращается и приземляется с тихим звоном вокруг горлышка одной из бутылок. - Да! – кричит Гарри, вскидывая руки вверх, с чистейшим наслаждением. – Победа моя! - Что, - выдавливает из себя Луи. - Мне кажется, я заработал приз, нет? – спрашивает кудрявый у девочки в палатке. Та кивает и щелкает жвачкой: - Выбирайте, - говорит она, показывая рукой на полку за собой. - Думаю, я возьму того великолепного плюшевого медведя, спасибо, - делает выбор Гарри. Когда девушка протягивает ему игрушку, он сразу поворачивается к Луи, который все еще смотрит на кольцо, что лежит вокруг бутылки. Сработало. Гарри выиграл. Бог есть, и он мудак. Гарри протягивает довольно большого медведя в руки Томлинсону: - Прости, Лу, - говорит он с ухмылкой, которая показывает, что он совсем не чувствует себя виноватым, - похоже тебе придется сегодня побыть счастливым, хочешь ты того или нет. Луи беспомощно ахает, прижимает по-дурацки большого медведя к груди и пытается собраться. Гарри хочет счастливого, искреннего Луи? Ладно. Хорошо. - Ну, уговор есть уговор, - говорит он. – Навстречу каким приключениям дальше, о бесстрашный лидер? - О нет, прекрати, - грозит пальцем кудрявый. – Ты все еще издеваешься, и уговор был не таким. Я не хочу, чтобы ты начинал нести чушь или что-то имитировал, - мягко улыбается он. – Просто расслабься и наслаждайся. Думаешь, ты можешь это сделать? – он тыкает Луи локтем в бок. – Думаешь, это вообще реально? Луи вздыхает и прижимает медведя ближе. По крайней мере, хотя бы он не заставляет его что-то делать. Или чувствовать. - Да, - тихо говорит он в мягкий мех. Гарри улыбается так, словно все его дни рождения настали одновременно: - Прекрасно, - он хватает Томлинсона за бицепс и начинает двигаться в направлении киосков с едой. – А теперь, что ты там говорил про жареное масло? Они прогуливаются между разными палатками с закусками, разглядывая витрины, и Гарри покупает зажаренные Орео за два купона. Он, к счастью, не пытается заставить Луи попробовать эту ужасную субстанцию, но улыбается, когда тот с радостью впивается в сосиску. - Я знаю, что не должен есть это, - говорит Томлинсон, вытирая большим пальцем жир с нижней губы. – И я знаю, что в них полно всякого дерьма, типа анусов поросенка, но они слишком классные, чтобы от них отказаться. - О, я знаю, что ты имеешь в виду, - улыбается ему Гарри. Луи пронзает яркая вспышка мечтательных мыслей, когда он представляет, что именно мог иметь в виду парень. Последнее, о чем он успевает подумать – стоп, он намекает, что во мне полно анусов поросенка, - прежде чем его поток мыслей прерывается Найлом, что развалился на скамье. - Что делаешь, Найлер? – протягивает он. Хоран открывает глаза и зыркает на Луи. Его лицо совершенно умиротворено. - Перевариваю, - отвечает он. Прищуривается. – Откуда этот медведь? - Я выиграл его для Луи, бросая кольца, - гордо отвечает Гарри, и в присутствии кого-то еще это звучит специфически, двусмысленно. Луи замирает, в ожидании реакции Найла. - Мило, - отвечает тот, закрывая глаза. И, возможно, он не увидел в этом ничего такого, или слишком расслаблен, чтобы заботиться об этом, но Луи знает, что кто-то другой обязательно начал бы задавать вопросы. Начал бы смотреть на Луи в поисках ответов и замечать правду, что видна даже в том, как он идет, придвигаясь ближе к Гарри с каждым шагом. Он жалкий мудак, даже его кошка об этом знает, и единственное, почему это не вылезло наружу сейчас, – взаимозависимые отношения Найла с едой. - Я пытаюсь, - отвечает Гарри, поворачиваясь, чтобы улыбнуться Луи, и это почти слишком. – Ты можешь вернуть услугу, кстати, - отмечает он. - Что, выиграть тебе что-то? – удивленно спрашивает Томлинсон. - Ну, только если ты не сомневаешься в том, что ты сможешь, - Гарри смотрит на Луи, невинность с широко распахнутыми глазами, и последний принимает жар в желудке за дух соперничества, и вовсе ни за что иное. - Я тебя прошу, Стайлс, будто бы ты можешь со мной сравниться. Давай вернемся к играм, я выиграю тебе столько мягких игрушек, что ты в них задохнешься. - Это обещание? – поднимает бровь Гарри, и серьезно, к черту его. - Это угроза, - понижает голос Луи, пытаясь выглядеть максимально пугающе, насколько это возможно с огромным плюшевым мишкой в руках. Стайлс смеется в ответ: - Справедливо. Тогда иди выбирай игру, а я встречусь с тобой там, - говорит он, - мне нужно в туалет, а тебе, я думаю, нужно какое-то время, чтобы разыграться. - Я живу игрой, - кричит Луи вслед удаляющейся спине Стайлса. Он вздыхает, как только парень пропадает из виду. - Меня тошнит от вас двоих, - сонно говорит Найл со скамьи, все так же с закрытыми глазами. - Это все, наверное, кебабы, которыми ты напихивался до этого, - отвечает ему Луи. И вдобавок кидает в него остатками своей сосиски. Пять минут спустя он обнаруживает себя перед палаткой с шариками и дартсом, где он пытается попасть хотя бы в один. - И неожиданно я стал гораздо лучшего мнения о своих навыках с кольцами, - говорит голос позади него, и к этому моменту Луи знает его достаточно хорошо, чтобы даже не оборачиваться. - Не сейчас, Стайлс, я пытаюсь сосредоточиться, - отвечает он. Он прикусывает кончик языка и пытается внимательно следить за шариком перед собой, а вовсе не за Гарри, который проходит рядом и опирается бедром о край палатки. В каждой руке у него по облаку сладкой ваты. Одна для него самого, одна для Луи. К черту это все. - Остался один дротик, - отмечает Гарри. – Напряжение предельно. - Ты насмехаешься над моими стремлениями, - говорит Луи. – Некоторые люди очень серьезно воспринимают этот спорт, лопанье шариков. - Я серьезен, - отвечает Стайлс. – Как же иначе я смогу заполучить одного из этих мишек? - Выиграв его, ты, ленивая задница, - говорит Луи. Он примеряется, поправляет очки, прицеливается… И феерично промазывает, дротик улетает гораздо левее, потому что Гарри выбирает именно этот момент, чтобы невозмутимо слизнуть кристаллизованный сахар со своего длинного изящного пальца. - Кажется, мне придется, - говорит парень. Он ухмыляется, когда Луи поворачивается, чтобы посмотреть на него, и мужчина может практически поклясться, что все это было специально. - Никто не любит умников, - изрекает Луи и выхватывает сладкую вату из рук кудрявого. - Пожалуйста, - отвечает тот, откусывая огромную часть собственной. Когда он заговаривает вновь, маленькие мягкие кусочки разлетаются повсюду. – Ну, ладно, мы нашли Найла. Где Зейн? - Вон там, меж возбужденных масс, - отвечает Луи, указывая на выстроившуюся очередь. - Ах, все еще его очередь? – спрашивает Гарри, выбирая кусочки ваты из своей челки. - Похоже на то, о, несчастный, - говорит Томлинсон с театральным вздохом. – Знаешь, я думаю, он предложил эту идею в шутку, как в том фильме, который он любит. Ну, пересказ Шекспира. Но людям эта идея очень понравилась. Гарри фыркает: - Интересно, почему, - очередь огромная, вся из учениц, учительниц и даже нескольких мам. – Думаешь, у нас еще есть шанс? Вроде бы продвигается быстро. - Шанс? Да я буду прокладывать путь локтями, если нужно, - отвечает Луи и быстро шагает по парковке, и Гарри не отстает от него. В очереди Луи оглядывается по сторонам, наблюдая. Стайлс прав, движение идет весьма быстро, в основном из-за строгого правила «поцелуй только в щеку». Луи замечает где-то половину своих актрис в очереди, от волнения хихикающих одна другой, и мысленно делает себе заметку напомнить Зейну одеться максимально непривлекательно в следующий раз, когда он придет помогать с декорациями на репетиции. Гарри кивает головой на кучку парней, выстроившихся поодаль: - Тут некоторые мои ребята наблюдают за шоу. Думаешь, они ревнуют? Луи окидывает их взглядом и замечает, что не все смотрят на девушек: - Ревнуют кого? – с иронией спрашивает он. Выпучив глаза, Стайлс снова смотрит на своих игроков: - Ты же не думаешь… интересно, - говорит он. Луи лишь надеется, что рыжий паренек научится контролировать себя, если хочет казаться хотя бы минимально неуловимым. Прежде чем парень может еще что-то добавить, подходит их очередь. Зейн выглядит только лишь умеренно настроенным убивать, обе его щеки покрыты несколькими слоями губных помад и блесков, до тех пор, пока он не поднимает взгляд, чтобы увидеть следующего посетителя. Абсолютное отчаяние, что появляется на его лице при виде их двоих, заставляет Луи гордиться собой. - Давайте покончим с этим быстро, ага, - смирившись, говорит он. - Моя любовь! – восклицает Луи, сажая медведя на пол. – Мы так долго были разделены судьбой, но этому конец! По крайней мере, я нашел тебя вновь, и никто нас больше не разлучит, - он подбегает к палатке Зейна, и руки последнего взлетаю в воздух, словно бы кто-то пролил на него что-то мерзкое. - Поклянись, что оставишь всех этих притворщиков и останешься со мной навечно, - продолжает Луи, широко жестикулируя перед изумленной очередью, что за ним. Гарри, в свою очередь, громко ржет. – Поклянись мне, моя единственная. Свет в моей жизни, радость моих глаз, Зейнита. Зейн смотрит на него с безмятежным лицом, и это пугало бы, если бы Луи не обладал иммунитетом к угрозам от мужчин с отпечатками губ на лице: - Я посвящу жизнь тому, чтобы твои останки были настолько малы, насколько это возможно, - говорит он. - Я согласен, - отвечает Луи. Он поднимается, отрывает купончик и зажимает его между зубами. Мужчина поднимает брови, многозначительно глядя сначала на Зейна, а затем на купончик. Боже, он великолепен. - Даже не надейся, блять, - отвечает Малик и вырывает бумажку руками. Он хватает Луи за щеки и грубо целует его в лоб, прежде чем отпихивает в сторону: - Следующий! Луи стоит в сторонке, в то время как Гарри подходит, смиренно протягивает Зейну купон, а затем прыгает на него и валит на пол. Наблюдая, как они борются в грязи, в то время, как оскорбленные посетители смотрят, Луи поздравляет себя с выбором друзей и поднимает медведя обратно на руки. Когда Зейн, наконец, высвобождается, он взъерошенный, но улыбается. Он выпихивает Гарри из палатки в сторону Луи, который ловит парня за плечи рукой, которой не держит медведя. Его пальцы хватаются за воротник пальто Гарри, и последний смотрит ему прямо в глаза, в то время как они оба стараются не упасть, смеясь. Да, Луи все же нравятся эти люди, немного. Зейн возвращается обратно на стул, но его останавливает один из учителей математики со второго этажа в здании Луи. Его имя начинается на «Б», но точно вспомнить не может, поскольку Гарри прижимается к нему, уже расположившись под рукой. Брэдли? Беннет? Бенджамин? Как бы его не звали, Малик счастлив видеть его. - Твоя смена закончилась, Малик, - говорит он, хлопая Зейна по плечу. Толпа издает разочарованный стон, и Луи видит, как одна девочка гневно бросает на землю свое мороженое, когда Зейн поднимается, а учитель математики занимает его место. Бернард? Барри? - Спасибо, Джордж, - говорит Зейн, и ладно, нельзя быть победителем во всем. – Удачи, - Джордж салютует Зейну, когда тот проходит мимо Гарри и Луи. - И куда ты направляешься? – кричит ему вслед последний. Зейн поворачивается, но продолжает пятиться. - Я собираюсь, эм, проверить аттракционы. Ну, что они соответствуют правилам безопасности, знаете там, - говорит он, краснея. – На всякий случай. - Ты стал скучным! – кричит ему вслед Луи. Гарри, все так же под мышкой у Томлинсона, лишь показывает язык. Луи, по неведомым ему самому причинам, легонько двигает лбом ему в висок. – Куда дальше? – спрашивает он, и Гарри пожимает плечами. - Ты все еще не выиграл мне приз, - отмечает он, и Томлинсон закидывает голову назад и стонет. Они возвращаются обратно к играм, и Луи тратит около получаса и практически все купоны, чтобы узнать что он, оказывается, не слишком-то хорош во всех них. Гарри отвратительный помощник, шепчет в ухо Луи, когда тот стреляет уток и загораживает ему обзор, когда он пытается прикрепить хвост осла на место. С завязанными глазами, Луи врезается прямо в Стайлса, и тот лишь смеется. Томлинсон вздыхает и поднимает повязку: - Знаешь, я бы мог тебе выиграть что-то, если бы ты прекратил мне мешать. Ты работаешь против своих же интересов. Гарри улыбается и опускает повязку обратно: - Я сложный мужчина, - говорит он, раскручивая Луи опять. - Ты сложный мудак, - бормочет Луи, но все равно ищет осла. Наконец, несколько провалов спустя остается последний купон. Он протягивает его Гарри: - Последняя попытка выиграть. Как мне стоит потратить его? – парень задумчиво смотрит, затем качает головой. - Не на приз. Идем, нужно найти остальных, я хочу общее фото. Гарри пишет сообщение Найлу, а Луи – Зейну, и пять минут спустя они собираются у колеса обозрения. Оно освещено сейчас, огоньки мигают в темнеющем вечернем небе. Луи вспоминает, каким хлипким выглядело оно днем, и думает, когда же оно стало привлекать. Томлинсон поворачивается к Зейну, чтобы сказать об этом, но отвлекается на мрачное выражение его лица: - Боже, что за дерьмо тебе подсунули в сладкую вату? – спрашивает он, тыкая Зейна в живот. Тот вздыхает: - Ничего, просто… я проверил все в этом месте, и абсолютно каждая мелочь соответствует правилам, - он кивает на колесо, - ни одного чертового незакрученного болта, чего уж говорить о пожарной безопасности. - Мне жаль, дружище, - говорит Гарри. – Из хорошего – Луи абсолютный неудачник во всех играх. Луи кивает: - Это так. Он может поклясться, что видит, как начес Зейна встрепенулся: - Серьезно? - Это стыд для всей человеческой расы, - признает он. - Это значительно повысило мне настроение, - говорит Зейн. Гарри хлопает его по плечу. - Отлично, мы же не можем допустить, чтобы ты плакал на фотографиях, - говорит Найл. Гарри машет проходящей мимо ученице и отдает ей свою камеру. Все четверо выстраиваются, Зейн рядом с Луи, который рядом с Гарри, который рядом с Найлом, руки на плечах друг у друга, несмотря на то, что одна из конечностей Луи держит медведя. - Три, два, один, - говорит девушка, и когда срабатывает вспышка, Луи поднимает медведя перед своим лицом. Гарри бьет его по затылку: - Мудак, - нежно говорит он и направляется за своей камерой, благодаря девушку. Он смотрит на цифровой дисплей и смеется. – О, эта отправится на стену, - когда остальные пытаются заглянуть на экранчик тоже, он прячет его, отбиваясь: - Увидите, когда я их напечатаю, отстаньте. Найл потягивается и отрыгивает: - Ладно, господа, я домой, - он проходит мимо них и треплет всех по голове, даже медведя. – Я собираюсь спать очень долго, и это будет великолепно. Увидимся в понедельник! – он машет и уходит в направлении парковки, в то время как все вдогонку прощаются с ним. - Я тоже, пожалуй, все, - говорит Зейн, переминаясь с ноги на ногу. - Оу, Зейн, - дуется Гарри. – Я разрешу тебе победить меня на том аттракционе, «проверь свою силу», если останешься. - Я ценю предложение, но нет, - Малик достает пачку сигарет из куртки и отправляет одну меж губ. – С меня достаточно восторгов на этот вечер, - он прикуривает и делает глубокую затяжку, ту, которую он практиковал перед зеркалом, Луи видел это. - Ну, как хочешь, - говорит Луи. – Только знай, что если ты сожжешь свою квартиру в меланхолической ярости, я не пущу тебя спать на свой диван. - Спасибо, - отвечает Малик и уходит. Они наблюдают, как он удаляется. - Сотня людей выстроилась сегодня, чтобы поцеловать его, а он все еще чувствует себя ничтожно, - говорит Луи. – Не могу понять, это должно вызывать раздражение или поражать. - Да нет, я понимаю его. Не считается, если это не тот самый человек, - отвечает Гарри, улыбаясь уголками губ. – Ты готов потратить последний купончик? - Всегда готов, Гарольд, - отмечает Луи, пихая плечо кудрявого своим. – Каков план? Гарри лишь указывает на колесо обозрения, и желудок Луи скручивается, словно животное из длинного воздушного шарика: - Подходящее место для завершения вечера, да? – Луи лишь кивает. Очередь двигается достаточно быстро, чтобы он не успел даже попытаться вспомнить, когда в последний раз был взволнован катанием на чертовом колесе. Когда они доходят до контролера, она останавливает их: - По трое в кабинку. Гарри забирает медведя из рук Луи: - Он – наш третий, - и протягивает девушке два своих купона, стремительно проходя мимо нее и таща Луи с собой за руку, так что последний только и успевает протянуть ей свой купончик, прежде чем его втягивают в кабинку. Гарри сажает медведя на дальнее место, сам садится посередине, оставляя Томлинсону место у дверцы. - Уютно, - шутит тот, устраиваясь, в то время как работник пристегивает их. Колесо начинает вращаться, поднимая их вверх, и Луи вновь пронзает резкое, точное озарение. В этот раз, впрочем, он не переживает о том, что думают другие. Каждая частичка его самого сфокусирована на этой узкой скамье на колесе обозрения, на крепком теле Гарри, прижатом к нему, и том факте, что ему некуда бежать, даже дюйма расстояния нет между ним и боковой частью кабинки. Лишь он и Гарри, и огромный медведь, и все вещи, которые он боится, что не сможет удержать в себе. - Ты ведь не боишься высоты или чего-то такого, правда? – Луи поворачивается и видит, что Гарри обеспокоенно смотрит на него, и мужчина в замешательстве, пока не понимает, что крепко сцепил руки у себя на коленях, до белизны костяшек. Он заставляет себя расслабиться: - Нет, не переживай, - весело говорит он, и Гарри медленно улыбается, и это убивает. Он не боится высоты, но был на достаточном количестве спектаклей, чтобы распознать свои нервы. Они тихо сидят, наблюдая за открывающимся видом, кабинка поднимается все выше и выше, буйство звуков и красок стихает под ними. Луи кладет свои руки на колени и удерживает их неподвижно, наблюдая, как безмятежны руки Гарри поверх пристегивающих их ремней. Они так близко, и так просто дотянуться и переплести пальцы вместе. Он может представить широкую и теплую ладонь Гарри в своей, его липкие от сахара пальцы на тыльной стороне ладони мужчины и, о Господи, когда он, в последний раз, хотел держать кого-то за руку? Запертый в маленьком, ограниченном пространстве, он не может продолжать игнорировать то, что чувствовал весь вечер. Луи сидит на карусели с парнем, который заставляет его нервничать, и он не чувствовал ничего подобного с семнадцатилетнего возраста. Когда они достигают вершины, кабинка со скрипом останавливается, и они наедине со звездами и огнями Манчестера. Луи смотрит на городской вид и впитывает тепло сидящего рядом с ним парня, и думает, как странно не хотеть быть где-то в другом месте или с кем-то иным. Он не знает, как справиться с этим. Наверное, он знал, но это в прошлом. Он громко откашливается, и Гарри смотрит на него: - Плачу тебе пенни, чтобы ты рассказал, о чем думаешь. - Почему? – спрашивает Гарри, словно Томлинсон знает ответы на любые вопросы, особенно с ним. - Немного скучно сидеть тут, в тишине, - говорит Луи, с максимальной легкостью, на которую способен. Он должен был догадаться, что не стоило верить своему голосу, такому же слабому и дрожащему, как и все прочее в нем. Гарри лишь мягко качает головой, не отводя глаз: - Мне не скучно, - говорит он и вновь смотрит на город, улыбаясь. – И тебе не скучно. Луи смотрит в одну точку на горизонте и пытается не обращать внимание на неуверенную работу своих легких: - Думаю, не скучно. Он решается на еще один взгляд на Гарри, и это почти вышибает из него дух. Он в профиль, рядом с Луи, смотрит вдаль, такой близкий, такой теплый и такой чертовски красивый. Огни колеса обозрения идеально его освещают, касаются кончиков его ресниц, изгиба верхней губы и места, где его волосы падают на висок и закручиваются у скулы, создавая ему розово-желтый нимб вокруг кудрей. Луи хочет поцеловать его сильнее, чем когда-либо кого-либо в своей жизни. Аттракцион снова начинает двигаться, и мужчина отводит взгляд. Они не заговаривают до конца круга. Каждое нервное окончание тела Луи оголено, от спины до кончиков пальцев, напряжено до предела, в попытке дотянуться до Гарри. Ощущение, словно в последнюю секунду перед ударом электричества, прежде чем молния пронзит расстояние между ними, и Луи не может этого допустить. Так что он держит свои руки у себя на коленках. К моменту, когда он выходит из кабинки, в ногах ощущение, будто после марафона. Гарри выкарабкивается оттуда вслед за ним, таща за собой медведя за лапу, и Луи не может не улыбнуться при виде этого. - К сожалению, боюсь, что на этом вечер для меня закончен, - говорит он, максимально непринужденно, после возвращения на твердую землю. - Все хорошее… - выдает Гарри. Он берет медведя обратно на руки, и вместе они направляются к парковке. Луи смотрит на свою обувь и подстраивается под медленные шаги Стайлса, притворяясь, для собственного благоразумия, что это был просто вечер с хорошим другом, и больше ничего, что он не хочет ничего иного. И это было весело, правда. Гарри был прав. - Это было здорово, - неожиданно говорит Луи. Он не помнит, чтобы решал заговорить, но уже слишком поздно. – Я, эм. Я рад, что пришел, - он толкает парня локтем, отчего тот немного отлетает вбок. – Даже если ты меня вынудил это сделать. Гарри смеется и легко пихает в ответ: - Всегда пожалуйста. И за медведя тоже. Он протягивает его Луи, слегка потряхивая его, и плюшевые ноги весело болтаются, и мужчина берет его, глядя на парня свысока: - Не больше, чем я заслуживаю. Гарри смеется вновь: - Именно. Они идут в тишине какое-то мгновение, прежде чем парень поворачивается и говорит: - Я рад, что встретил тебя. Слова повисают в воздухе между ними, и Луи хочет зацепиться за них тоже, засунуть их себе под пальто и сохранить. Когда-нибудь он перестанет удивляться вещам, которые Гарри произносит вслух. - Да? – говорит он. - Да, - подтверждает Гарри, довольный собой. Луи не может справиться с улыбкой, что появляется на его лице, в то время, как они продолжают идти: - Хорошо, - и тут он замечает, что они подходят к краю парковки, и останавливается: - Где ты припарковался, Хазза? Тот останавливается: - Там, до этого, - показывает он через плечо большим пальцем. – Я шел за тобой. Луи тихо смеется: - А я в той стороне, - машет он в противоположном направлении. – Я думал, это я за тобой шел. - Ох, - говорит Гарри, тоже смеясь, потирая рукой затылок: - Наверное, тут нам тогда и придется разделиться, - он пинает камушек. - Да, я, ну… - Луи ищет слова, которые не выдадут его. – Увидимся в понедельник тогда. Гарри кивает: - Да, в понедельник, - он смотрит на Томлинсона, нахмурив брови, словно пытается что-то решить. - Ну, - говорит Луи, - пока. - Пока, - отвечает Стайлс, но не двигается, все так же глядя на мужчину. Освещение парковки откидывает длинные тени на лице Гарри, и они так близко, что Томлинсон может пересчитать их все. Он думает об осени и доме, о семнадцатилетнем себе и вере в вещи, которые он сейчас не называет по имени даже в голове. Он думает о цветных огоньках и руках Гарри, и, словно он вновь на колесе обозрения, один, что-то маленькое, нависающее над чем-то гораздо большим, чем он сам. Вот край, вот он, и он не может остановить себя от движения к нему, все ближе и ближе. Он глубоко вдыхает, открывает рот, закрывает его вновь, после чего поворачивается на пятках и уходит прочь. Он спешит к машине, боясь обернуться, и гравий шуршит «идиот, идиот, идиот» у него под ногами. * - строчка из песни Rod Stewart - Do Ya Think I'm Sexy, которая имелась в виду ранее. ** - в оригинале работы, как и в оригинальной озвучке фильма, используется фраза “Put your hands on me, Jack!”, что переводится как «Дотронься до меня, Джек!», но в русском дубляже фильма звучит именно указанная в переводе фраза.