These Inconvenient Fireworks

Л Ладно, возможно “хренов конченый имбецил” было немного грубовато, и, возможно, “если бы я хотел настолько некомпетентного специалиста, я бы нанял свою гребаную кошку” - немного некорректный выбор слов. Может быть, Луи немножко занесло. Правда, если бы эта скотина изначально выполнила свое задание, этот вопрос даже не возник бы, так что он все равно жертва, в этом случае. Однако факт остается фактом: до премьеры “Бриолина” две недели, у Луи готова лишь половина декораций, а, собственно, художник по декорациям только что послал его нахуй. Это не хорошо. Это очень, очень плохо. Он делает утром объявление, что во время ланча будет обязательное собрание для актеров и команды в его классе, и проводит остаток времени до него, пытаясь не сойти с ума. Он сосредотачивается на написании планов, записывая, что сделано и что еще осталось, составляя список за списком и молясь богам любительского театра, чтобы он уложился в бюджет. Наконец, наступает ланч, и все собираются - даже Гарри, Зейн и Найл стоят в конце аудитории - и Луи делает шаг вперед и прочищает горло: - Добрый день, леди и джентльмены, - говорит он. - Вы все выглядите отдохнувшими и милыми. В толпе раздаются смешки, и на другом конце комнаты Стайлс подмигивает и поправляет волосы. Луи прикладывает немало усилий, чтобы не улыбнуться в ответ. Он профессионал, черт подери. - Уверен, вам всем интересно, почему я краду ваше драгоценное время ланча, так что я приступаю сразу к делу, - продолжает он. - Сегодня я говорил с мистером Коллинзом, нашим художником по декорациям. Вы, возможно, заметили, что он не совсем придерживался графика. К сожалению, учитывая тот факт, что он некомпетентный идиот, - мужчина вдыхает, прежде чем продолжает, - больше он с нами не работает. Судя по тому, что никто не вскакивает из-за столов в панике, Луи понимает, что никто в этой комнате не осознает, что это для них значит. - Также, к сожалению, я не знаю никого, кто бы занялся этим, так что мне придется взять и это на себя, - говорит он, вышагивая перед своим столом. - Это означает, что отныне если я не тут, я в театре, работаю над декорациями. К счастью, почти все самые крупные части уже построены, но работы еще предостаточно. Так что я призываю вас присоединиться. Мужчина наклоняется и берет со своего стола планировки декораций, разворачивает их на доске и прикрепляет за уголки. В театре у него есть трехмерная модель, но пока и этого достаточно. - Я выделил уже готовые части красным, - поясняет он, указывая на различные уровни и платформы, которые он отметил. - Они уже построены, но еще не разукрашены или не задрапированы. Это, в основном, большие элементы. Но есть еще вот это, - он берет лист со стола и прикрепляет его рядом с планами, проводя пальцем до низа, чтобы показать, как много на нем написано. - Это список остального. Довольно много мебели уже готово, но нам еще нужно сделать окна и двери, и построить парочку машин, а затем все покрасить и задрапировать, сзади и спереди. К тому же, нам нужно заменить две осветительные конструкции, что потребует больших усилий по подъему грузов. Луи делает шаг назад, позволяя всем переварить информацию на мгновение, прежде чем становится перед столом вновь: - У нас есть две недели до премьеры и неделя до того момента, когда все декорации должны быть выстроены так, чтобы мы смогли репетировать с ними. У нас есть чертежи, материалы, мужская сила. Я знаю, по крайней мере, некоторые из вас хоть немного знакомы с работой по дереву, чтобы держать в руках гвоздомет и никого им не убить. Мне ужасно не хочется просить вас, но мне нужна ваша помощь. Я видел вас всех на репетициях. Я знаю, что вы переживаете об успехе этой постановки так же сильно, как и я. Поэтому… что думаете? Поднимите руки? Кто из вас думает, что сможет найти время прийти поработать над декорациями? Луи сам поднимает руку и задерживает дыхание, надеясь, что будет хотя бы десяток желающих пожертвовать одним-двумя вечерами. На деле же в воздух взлетают десятки рук, и дублеров, и актеров первого плана, и помощников по постановке. И в конце комнаты, Гарри, Зейн и Найл тоже держат руки в воздухе. Иногда он забывает, что не одинок в своем деле. - Великолепно, - улыбаясь, произносит он. Он прикрепляет расписание и лист для записи, где перечислены часы и дни, когда он работает, у двери, и все записываются при выходе, заполняя страницы обещаниями помочь. Он также объявляет, что к их девятичасовой репетиции в субботу он добавляет время для работы над декорациям после нее. И, похоже, все воспринимают эту новость вполне оптимистично, о счастье. После репетиции этим вечером он едет домой один, попрощавшись с Гарри на парковке. Если бы они поехали вместе, это закончилось бы сексом, что, скорее всего, помогло бы ему немного расслабиться, но еще больше ему нужно выспаться. Стайлс жалобно смотрит на него, садясь в машину, но Луи видит, что тот и сам не слишком сопротивляется. Он учится, работает и помогает с мюзиклом. Ему, наверное, нужен отдых даже больше, чем Томлинсону. Поскольку секс отпадает, мужчина обращается к следующему в списке методу для расслабления - вино и телевизор. Они выручали его много лет, и сейчас тоже не подведут. Он усаживается на диван с бутылкой Шираз, Герцогиней и головной болью от стресса, которая должна пройти после двух или трех бокалов. Его телефон звонит в тот момент, когда он кричит на Икс-фактор. Обычно, в таком случае, он бы его проигнорировал, но когда он смотрит на экран, то видит, что это Стэн, что значит - тот занят тем же самым. Он принимает вызов и кричит, не тратя времени на приветствия: - Ты тоже видишь этот пиздец? - Я вижу это, но не верю, блять! - кричит Стэн в ответ. - Она - лучшее, что было на этом шоу за многие годы, не могли проголосовать против нее. Не может быть! - Разве что эта страна еще более идиотская, чем я думал, - отвечает Томлинсон, забирая со стола свой бокал и делая большой глоток. - Это идиотизм. - Полный идиотизм, - соглашается Стэн. - Господи, я не уверен даже, что буду досматривать его. - Конечно, будешь, - лишь смеется Луи, глядя на титры. - Да, ты прав, наверное, - хмыкает в ответ Стэн. - И все равно я буду смотреть его с возмущением. Если этот мудак с мелированием победит, я разобью телевизор ногой. - Ладно, - говорит Луи, облокачиваясь на диван, - но потом не беги ко мне, рыдая, с просьбой записать тебе Top Gear. - Клянусь своей честью, - отвечает Стэн. Томлинсон слышит, как тот откусывает что-то и жует, прежде чем продолжает. - Ну, Лу, теперь, когда я обманом заставил тебя поговорить со мной по телефону, поймав на уловку с телешоу, не просветишь меня о своей жизни? О которой я ничего не знаю. Луи запускает руку в волосы и смеется. Он не может отрицать, что был чертовски занят с… всегда, ладно, но в последнее время - особенно. Он не помнит, когда они последний раз общались со Стэном, и молча благодарит кого-то за друзей, которые находят время, чтобы отследить, куда он пропал. - Что ты хочешь знать? - спрашивает он, зная, что Стен услышит “упс, я дурак, прости” в его голосе. - А что ты можешь сказать? - отвечает он, и Луи ложится на диван. Это займет много времени. Он говорит об уроках, рассказывает истории о самых ужасных ответах на экзаменационные вопросы и о том разе, когда девочка упала в обморок во время упражнения на импровизацию, и никто не понимал, что она не играет, целых пять минут. Он рассказывает о той ужасной неделе, когда его дурацкая машина сломалась - снова - и ему пришлось столкнуться с ужасами общественного транспорта. Он рассказывает про мюзикл, про Герцогиню и свою маму. Он рассказывает о Зейне и его бесконечной погоне за Лиамом, которую Стэн почему-то поддерживает. Он почти рассказывает об инциденте с дракой в баре, но потом вспоминает, с чего он начался, и решает умолчать о нем. Вообще-то, он полностью умалчивает о Гарри, вспоминая о заметочках Стэна на Рождество и зная, что голос все равно его выдаст, если он упомянет парня. Он беззвучно поздравляет себя с тем, как искусно зацензурил все связанное со Стайлсом, когда голос друга прерывает его мысли: - Так ты, значит, все так же видишься с Гарри? Луи давится и чуть не проливает вино на пол. Только многолетний опыт выпивания в лежачем положении спасает его: - Что? Как… что? - Ну, - отвечает Стэн, - если бы вы не встречались, или все бы закончилось совсем плохо, ты бы весь разговор ныл об этом и стонал о том, что ты прав, что любви больше нет, и почему тебя никто не слушает, бла бла бла, убейте меня пожалуйста. А ты этого не делаешь, так что у вас все еще все хорошо, так? Луи морщится, слыша, как его так кратко характеризуют. Неужели он настолько скучный? - Да, у нас все так же… что-то есть. И я все еще позитивен касательно всей ситуации. - Ну, передавай привет своей “ситуации” от меня, ага? - фыркает Стэн. - Ты должен привезти его как-нибудь в Донкастер. Я уверен, твоей семье он понравится. - Мы не… это не для нас, правда, - говорит Луи, изо всех сил пытаясь не представлять Гарри на кухне своей матери. - У нас ничего серьезного, все так же. - Ну, чем бы это ни было, или было, или каким бы идиотом ты ни был, я рад, - устало и честно говорит друг, с интонацией, в которой он стал так отвратительно хорош за прошедшие годы. - Ты звучишь очень довольно, Лу. Правда. - Да? - переспрашивает тот, не в состоянии ответить иначе. Остальные могут отмахнуться, но не Стэн. Стэн знает многое, ладно? Особенно о нем. Однажды в выпускном классе Луи пришел в школу, и друг знал, что у него умерла кошка еще до того, как он ему рассказал. Это пугает, и это, наверное, единственный способ для Томлинсона узнать что-то о себе. И не только это. Стэн единственный, кто знает о каждой части жизни Луи до того момента, пока он не собрался и не сбежал из Донкастера, все вещи, что случились с ним в промежутке между восемнадцатью и двадцатью двумя, что окислили и очернили его внутренности. Он, наверное, единственный, кто по-настоящему знает, что это будет значить, если человек сделает Томлинсона счастливым. Он единственный, кто понимает важность этого. Так что, если Стэн думает, что Гарри хорош для него, возможно, в этом что-то есть. - Да, - говорит тот. - Не знаю, ты говоришь о своей жизни с большим восторгом, чем я слышал от тебя за долгие годы. Регулярный секс с очень милым и очень сексуальным парнем здорово помогает с этим, похоже, хотя я не могу быть уверенным. - Отвали, - смеется Луи, но, впрочем, это ведь правда. - Твой голос тоже звучит отлично, у тебя есть какие-то тайные поклонники, о которых мне нужно знать? - Неа, я все еще жду, пока ты женишься на мне, как настоящий джентльмен, - шутит Стэн, и Томлинсон больше никогда не будет делать такие перерывы в разговорах с ним. Они говорят до полуночи, Луи периодически совершает походы на кухню за чем-нибудь пожевать. Остаток разговора состоит, в основном, из жалоб на бред по телевизору и шуток, понятным только им, которые Луи не смог бы объяснить кому-то, даже если бы попытался. Это тот тип разговора, который тянется несколько часов, и никто этого даже не замечает. Говорить со Стэном здорово, потому что перед ним не нужно притворяться. Все просто, их только двое. Честно говоря, очень часто он чувствует себя так и с Гарри, и, может быть, именно поэтому Стэну так легко унюхать их с кудрявым отношения - он уже знает, каким становится Луи, когда ему комфортно с кем-то. Он на середине воспоминания о каком-то смущающем моменте, случившимся со Стэном, когда им было по четырнадцать, когда телефон пиликает у уха, и он переключает разговор на громкую связь, чтобы прочесть сообщение. Оно от Гарри, и мужчина улыбается еще до того, как открывает его: был в душе и чуть не подскользнулся и не убился, потому что вспомнил, что ты недавно сказал про авокадо, и не мог прекратить смеяться. хотел напомнить, что у тебя прекрасное чувство юмора, ты мне очень нравишься, а еще я сейчас голый ;) хх Стэн, должно быть, услышал довольный звук, который издал мужчина, потому что он спрашивает понимающим тоном: - Ничем не хочешь поделиться? - Неа, - нагло отвечает Луи, что само за себя говорит. Друг лишь смеется, и мужчина улыбается в ответ, хотя тот и не может его видеть. - Говори что хочешь, Лу, - говорит Стэн. - Ладно, я смотрю на время, и мне пора бы отпускать тебя, чтобы ты отдохнул перед новым адом, что ждет тебя завтра, - Луи смотрит на телефон и согласно бормочет. Он даже не осознавал, насколько поздно уже. - Было очень приятно с тобой поговорить, - продолжает Стэн. - Взаимно, - отвечает Луи, и это правда. - И я обещаю, что буду не такой задницей и не буду делать таких промежутков в звонках. - Я очень на это надеюсь, сволочь, - язвит мужчина. Затем он замолкает, и Томлинсон слышит, как тот думает. - И, серьезно, я рад слышать, что ты так счастлив. Береги себя, Лу. Позволь себе побыть счастливым, хоть немножко, да? - Совсем размяк, Стэнли, - улыбаясь, подкалывает Луи. - Заткнись, - отвечает тот. - Ты худший в мире. Томлинсон кладет трубку смеясь, и идет в ванную, чтобы почистить зубы и подготовиться к отходу ко сну. Герцогиня сидит на тумбочке у раковины и толкается головой ему в живот. - Привет, милая, - говорит мужчина, почесывая большим пальцем ее между ушей. Кошка мурлычет, и Луи улыбается, а когда поднимает глаза и видит свое отражение в зеркале, то почти не узнает человека, что смотрит на него оттуда. Тот человек не жалкий, не уставший и не напряженный. Он мягче, его глаза теплее, он более счастливый. Он выглядит младше, его плечи не так сгорблены. Он выглядит хорошо. Мысленно, Томлинсон возвращается к сказанному другом, “позволить себе побыть счастливым”, и думает, что если Гарри делает с ним такое, возможно, не нужно так бояться. Когда он смотрит на положение дел под таким углом, из ситуации, что сложилась в последнее время, это не так сложно увидеть. Впервые за многие годы что-то, что вновь вытаскивает наружу старые, пыльные кусочки его души, не может быть очень плохим, верно? Все это время он ждал какого-то подвоха, говорил себе, что пока он контролирует все, ему не будет больно, когда Гарри неизбежно пресытится им, но что, если это не случится? Что, если Гарри не уйдет? Луи закрывает глаза и включает воду, слушая знакомый шум труб через стены, и решает на сегодня завязать с мыслями. ✖ Репетиции в субботу всегда, абсолютно всегда - сумасшествие. Есть в них особый вид истерии, эдакая смесь летнего лагеря, ночной смены, нахождения в изоляции и музыкального театра, все это смешивается в огромный клубок безумия. Луи всегда их ждет, даже несмотря на то, что они выматывают, потому что всегда хорошо выполнить множество дел за раз. Ну и, конечно, плюс все это безумие, всегда происходит что-то очень смешное, а по прошествии половины репетиции они усаживаются на сцене и все вместе едят пиццу. Это именно то, по чему скучает Луи в выступлениях - быть частью команды. Технически, режиссер тоже относится к команде, но есть что-то в том, чтобы быть маленькой шестеренкой в механизме, в том, как ты связан с другими, когда вы находитесь на одном уровне, создаете что-то, это нельзя ни с чем сравнить. Он скучает по тому чувству доверия и привязанности, которое приходит с поздними длинными репетициями и выступлениями с друзьями. Он скучает по тому времени, когда он был частью чего-то большего, чем просто себя. Впрочем, давать детям это ощущение почти так же здорово, так что он справится. К тому же, у него есть работа и мюзикл, который нужно поставить, и хреновы декорации, что нужно закончить. Репетиция должна начаться в девять утра и закончиться в шесть вечера, что значит, у Луи будет четыре часа с детьми, после чего он больше не имеет права задерживать их тут. За эти четыре часа они должны сделать столько, сколько возможно, с максимальным количеством мужской силы. Вдобавок к актерам и команде, Найл привлек нескольких ребят из оркестра, а Зейн - из клуба искусств, и Гарри уговорил нескольких ребят из команды, которые еще не задействованы в постановке. Он хочет сказать, что его друзья абсолютно невероятные, но он так же предлагает бесплатную пиццу всем, кто приходит помочь, так что он не думает, что ученики являются исключительно по доброте душевной. В какой-то момент он отводит кудрявую девочку из оркестра в сторону, что играет одну из первых партий, чтобы поблагодарить ее, и та лишь смотрит на него с непониманием в глазах: “Он попросил нас”, говорит она, указывая на Найла. “Он легенда, мы сделаем все, что бы он ни попросил”. Луи мысленно делает себе отметку спросить у парня, как он превращает учеников в послушных солдатиков. Единственный, кто находится тут по доброте душевной, это Лиам, который прислал Зейну сообщение чуть раньше на неделе, чтобы сказать, что у него наконец будет выходной, и спросить, нужна ли Луи еще помощь. Зейн волновался из-за этого всю неделю, однако был удивительно тихим. Томлинсон предполагает, что тот просто пишет поэмы о бескорыстной душе Лиама в своем молескине, который всегда держит в кармане кожаной куртки. Он может только представлять, что Малик сделает, когда Лиам таки появится вечером, как они договорились. Но это будет позже, а пока Луи нужно сосредоточиться на репетиции. Он может использовать перспективу смеха над Зейном как поощрение, чтобы пережить этот, судя по всему, очень-очень длинный день. Дополнительной помощи не будет до шести, но Гарри, Найл и Зейн будут тут весь день, пытаясь самим сделать максимальный объем работы, который могут, пока Томлинсон проводит репетицию. Костюмов не будет до понедельника, но зато уже все актеры знают свой текст давным-давно, и даже почти не путаются в ногах во время танцевальных номеров. Постановка выглядит отлично, и он невероятно благодарен актерам и команде за это. Если бы у него были лишние деньги в бюджете, он бы купил им торт или что-то типа того. Ладно, в общем. Девять утра. Луи вздыхает и оставляет стол, над которым работал, за кулисами. Выходя оттуда, он окидывает взглядом картину перед глазами. Оркестровая яма полна ребят Найла, ей-богу, святые. Он даже не думает, что их волнует он сам, а вот в том, что за Найлом они последуют даже в ад, он уверен. Если приставить руку козырьком к глазам, можно заметить самого Хорана и Гарри в кабинке звукорежиссера, разбирающихся с управлением светом. Перед Зейном на полу лежит занавес, и он выставляет банки с краской и валики. Актеры и команда слоняются вокруг, полусонные, но живые и в наличии, что уже хорошо. Все идет по плану. Луи издает довольный звук и подходит к центральной сцене. Пора приступать к работе. По правде говоря, репетиция проходит лучше, чем Луи мог даже надеяться. Все проходит именно так, как и всегда в субботу, но все так хороши, что даже со всем хаосом, что происходит вокруг, он поправляет ребят всего пару раз и просто прогоняет с ними весь мюзикл столько раз, сколько может влезть в девять часов. Он отдает должное Стюарту, который принял свою главную мужскую роль близко к сердцу, и взял на себя также лидерство среди актеров, потому что его энергия заразительна, и он заставляет других чувствовать себя лучше, всего лишь играя с ними. Он повсюду: напоминает слова, когда другие забывают их, помогает ребятам Гарри, когда они не могут справиться с особо сложной частью танца. Луи видит, как тот показывает Майку Кендаллу одну из самых запутанных комбинаций шагов, и чувствует себя очень гордым из-за этого. В то же время, вокруг них части декораций медленно собираются. Гарри и Найл уже сделали все необходимое, чтобы поднять наверх осветительные конструкции, как только сцену прекратят использовать на сегодня, а Зейн закончил со множеством основной покраски и перешел к деталям и теням. Он отправил кудрявого куда-то за сцену, чтобы тот закончил с одной из машин для декораций, поскольку Хоран занят обсуждением кое-каких изменений с группой. Все собирается в одно целое, и у Луи не было времени еще перевести дыхание, но ему начинает казаться, что у них и правда все выйдет. Зейн пропадает где-то в половине шестого, и Томлинсон находит его в раздевалке для мальчиков, где он прильнул к зеркалу и истерично что-то делает с волосами. Точно, он ведь почти забыл. Лиам должен приехать где-то через полчаса. Он облокачивается на дверной проем, наблюдая за грустным спектаклем: - Готовишься к штурму пляжей, детка? - Заткнись, - отвечает тот, даже не удостаивая его взглядом. - Если ему нравятся парни, обещаю, он уже хочет тебя, - говорит Луи, и Малик закатывает глаза, - а если не хочет, то смена прически не изменит его решения. Зейн надувает губы, глядя в зеркало: - Это успокаивает меня, - произносит он, поворачиваясь и проходя мимо него к двери. - И ты знаешь, что тут дело не в сексе. Это романтика, Томмо, - он играет бровями, а затем исчезает за кулисами. - Если кто-то трахнется на моих декорациях, я оторву тебе яйца, Малик! - кричит ему вслед Луи. Услышав тихое аханье позади себя, он поворачивается и видит шокированную десятиклассницу, которая только что вышла из женской раздевалки: - Тебе разве не нужно быть в оркестровой яме? Иди, иди, - говорит он, делая прогоняющие жесты руками. Она поспешно удаляется, выглядя слегка оскорбленной. В шесть Луи заканчивает репетицию речью о том, как он гордится всеми, а затем дает пятнадцатиминутный перерыв, прежде чем разделяет все проекты между учениками и организовывает их для работы над декорациями. Появляется внушительное количество ребят Гарри, как и дополнительные ученики из оркестра Найла и из творческой студии Зейна, так что из всех вместе выходит довольно большая команда. Дети с художественным талантом получают задание по раскрашиванию, в то время как все, кто способен поднимать что-то, помогает с осветительными конструкциями, а остальные получают степлеры, молотки и измерительные ленты. Не считая часа, который Зейн тратит на страдания, поскольку Лиам прислал сообщение, что его неожиданно вызвали, так что он не сможет прийти еще какое-то время, вечер весьма продуктивен. Собирая детей на последнюю благодарственную речь, Луи чувствует себя вполне уверенным в силах, отпуская их по домам после нее. Но долго это не длится. Когда дети уходят, и они остаются вчетвером, все открыто для них, и очень хорошо видно, сколь многое еще нужно сделать. Как это вообще возможно? Как может оставаться так много? Это что, какая-то шутка космоса? Ты заканчиваешь одну часть декораций, а взамен появляются две новые? Они когда-нибудь закончат вообще, или он раньше умрет от истощения и старости? Если бы бутафорские машины полностью функционировали, Луи на полном серьезе бы задумался, не лечь ли на пол и не упросить ли Гарри переехать его. Он смотрит на Зейна, который смотрит на Найла, который смотрит на Гарри, который вновь смотрит на него, и они просто стоят и разглядывают декорации. Просто. Разглядывают. - Мне заказать еще пиццы? - спрашивает Хоран. Именно после этого, в конце концов, они оказываются лежащими на спинах часом позже, наполовину съеденные пиццы по всей сцене, и ни капли прогресса с момента ухода детей. Луи лежит на барной стойке для содовой, которую они построили для сцены в кафе, головой удобно устроившись на куче ткани, которая в какой-то момент должна превратиться в занавески. Он, возможно, никогда не сдвинется с этого места. Конечно, именно в этот момент двери в театр распахиваются, и прибывает кавалерия. - Привет! - восклицает Лиам, с улыбкой шагая к сцене. - Извините, что я опоздал! Он одет в клетчатую фланелевую рубашку поверх белой футболки, на нем рабочие ботинки, и он выглядит свежим, словно гребаная утренняя роса. На нем нет пояса с инструментами, но зато есть потрепанная сумка с ними, из кожи и полотна, что висит на его плече. Зейн выглядит слишком уставшим, чтобы сделать что-то большее, кроме как приобрести непривлекательный оттенок красного и слегка подавиться пиццей. Луи вздыхает. Он очень ждал этой возможности, чтобы поиздеваться над Маликом, но уже не уверен, способен ли на это сейчас. Он абсолютно истощен и чувствует себя слегка неполноценным лишь глядя на Лиама, и он использует последние крупицы своей энергии. Лиам уже стоит перед сценой, улыбаясь им, и потирает руки. Никто не двигается. - С чего вы хотите, чтобы я начал? - спрашивает он Луи. - Я не знаю, - отвечает тот больше космосу, чем конкретно Лиаму. - Я даже не знаю. - Извини, - говорит Зейн, прочистив трахею от пиццы. - Мы тут с девяти утра. И немножко мертвы. - Зато все выглядит здорово! - восклицает Пейн. Он запрыгивает на сцену, и с такого близкого расстояния Луи видит, как мужчина излучает энергию. Это больно. - Еще несколько часов работы, и все будет готово, - все четверо дружно стонут в ответ. - Ой, да ладно, - продолжает тот. - Это не будет так уж ужасно. Мы можем сделать все веселее. Вот, начнем с этого… - он подходит к незаконченному столу и берется за одну сторону. - Найл, бери с другой стороны, да? Найл? Тот лишь смотрит в ответ. - Зейн, соберись, - говорит Луи. Тот лишь слабо машет рукой. - Ладно, - произносит Лиам, бросая свою сумку на пол и наклоняясь, чтобы ее расстегнуть. - Я подозревал, что эта проблема может возникнуть. К счастью, у нас есть способ, как справиться с таким в моей отрасли работы. Пейн достает упаковку из шести банок Ред Булла и ставит ее на сцену, перед собой. Ну что же. Это интересный поворот событий. Несколько банок и сорок пять минут спустя, Луи должен признать, что у него открылось второе дыхание. И третье. И четвертое. Вообще-то, он гребаное торнадо, как и остальные, заправленные смесью химикатов, усталости и энергии друг друга. Он пытается как-то разобраться со схемами декораций, но вокруг царит свистопляска, Найл где-то на стропилах, и повсюду виднеются жирные пятна от пиццы, которой Гарри бросается во всех. - Какой бросок! - восклицает Луи голосом комментатора, когда кусок пиццы врезается Зейну в щеку. - Прямо в лицо Зейну Малику! Великолепно! - пицца сползает и шлепается сыром на пол. - И он приземляется! О, счет будет замечательным! - Я бы хотел поблагодарить свою маму, - говорит Гарри, прикладывая руку к груди. Откуда-то сверху Найл начинает петь “Боже, Храни королеву”. - А также Луи Томлинсона, чья задница вдохновляла меня даже в самые смутные времена. - А я-то думал, что это все моя невероятная личность, - произносит мужчина. - Лу, нет в мире человека, личность которого могла бы превзойти твою задницу, - подмигивает Стайлс, - извини, что огорчил, - Луи корчит рожицу, делая вид, что разочарован, прежде чем щипает кудрявого за сосок, довольный тем, как тот визжит и бьет его по руке. Томлинсон смотрит по сторонам, в поисках новой жертвы, и находит Зейна у сцены, оттирающего с лица соус от пиццы салфеткой, с гримасой, выражающей смесь слепой собачьей преданности и абсолютной паники. Луи подходит ближе, чтобы получше рассмотреть его, но по мере приближения лучше ничего не становится. - Что с лицом? - щурится мужчина и тыкает Малика в щеку. - Ты выглядишь так, будто тебя сейчас стошнит. - Луи, - говорит тот, - Лиам тут. - Да, я знаю, Зейн, - отвечает Томлинсон. - Он тут уже где-то час. - Нет, но, - возражает Малик. - Он тут. И, с этими, с инструментами. И делает что-то. О боже. - У тебя сейчас будет удар? - спрашивает Луи, когда друг переворачивает вторую банку с краской за последние десять секунд. Похоже, тот потерял контроль над своими руками. И лицом тоже. Это вообще возможно - выглядеть потрясенным до ужаса и возбужденным одновременно? - Он такой сексуальный, - говорит Зейн. - Он такой сексуальный, а из-за Ред Булла у меня чересчур быстро бьется сердце, и я умру. И он такой милый, так хорошо работает руками, конструирует, и о боже мой, чтоэтовообщетакое. Голос Малика превращается в какой-то писк, который могут расслышать только некоторые собаки, и Луи оборачивается через плечо и видит, что Лиам надевает на себя пояс с инструментами, после того, как достал его из сумки. Пояс подходит к его ботинкам. О, Томлинсон будет стебаться над другом неделями. - Я, - произносит тот, но выдает только серию бессвязных чихающих звуков. Луи хватает пульверизатор с чистой водой из разнообразных принадлежностей для рисования, и прыскает прямо в лицо. - Соберись, - говорит Луи, пока друг плюется и вытирает лицо о рукава. - Эй, Зейн, - зовет Лиам, и тот замирает на месте. - Покажешь, какую часть нужно ошкурить? - Да! - восклицает мужчина, поднимаясь на ноги. - Еще бы, - бормочет Луи, наблюдая, как друг спешит затащить Лиама за собой на сцену, посылая ему лишь слегка убийственный взгляд, на что мужчина лишь высовывает язык. Он раздумывает, не сказать ли, что у того на лице пятно краски, но решает, что не стоит. Потому что это весело. И потому что его отвлекают руки Гарри на его талии и подбородок на плече. - Это прекрасно, - прыскает Стайлс. - Это даже лучше, чем автомойка, и нам даже ничего не нужно делать. Ты видел лицо Зейна? Я забиваю место друга жениха. - Черта с два, - смеется Луи, поворачиваясь и перекатываясь на носки, чтобы оказаться как раз лицом к лицу с Гарри, и руки того все так же на его талии. - Это место мое, ты, незваный гость. Я знаю Зейна гораздо дольше. Тебе не позволяется просто ворваться и заменить меня. У нас есть прошлое. - Да, - коварно улыбается кудрявый, - но я гораздо больше поддерживаю их невероятный роман. К тому же, - добавляет он, наклоняясь ближе к уху Луи, - ты будешь выглядеть лучше меня в платье подружки невесты, - он уклоняется от удара Томлинсона, спрыгивая со сцены и направляясь к кладовке, где спрятаны все инструменты и доступ к панелям контроля. - Куда ты? - спрашивает Луи, не в силах стереть улыбку с лица. Да, с его ногами платье ему пойдет, это правда. Вот только это не у него есть опыт носки юбок. - Включу отопление сильнее, - шепчет Гарри. - Посмотрим, можно ли снять с него эту рубашку. Луи запрокидывает голову и смеется: - Ты плохой человек, Гарри Стайлс, - тот лишь смеется и бежит прочь. Как всегда, Томлинсон уделяет несколько секунд, чтобы понаблюдать за ним, а затем поворачивается к сцене вновь, чтобы оценить ущерб. Зейн указывает на части бутафорской двери, которые нужно ошкурить, так чтобы никто из актеров не загнал себе занозы. Лиам серьезно кивает, вытаскивая кусок наждачки из кармана пояса, и приступает к работе. Луи видит наверняка, чем он привлекает, с такими плечами, с закатанными рукавами и мило скривленным лицом, но не может не сказать, что понимает реакцию Зейна на все это, как тот не двигается, не моргая наблюдает за его руками. Спустя пятнадцать секунд дыхания ртом, он приходит в себя и выходит из транса, возвращаясь к разрисовыванию фонов с другой стороны. Это не слишком большое достижение, поскольку он все равно не может провести больше минуты, чтобы не посмотреть на мужчину вновь. Тот же, похоже, полностью сосредоточен на улучшении двери, не выказывая даже малейшего признака, что он заметил взгляды Зейна. Они отлично подходят друг другу в слепоте, значит, поскольку Малик даже не понимает, что левое его колено в краске вот уже полторы минуты. Он совершенно сойдет с ума, когда поймет, что испортил эти джинсы, но сейчас он вряд ли способен что-то заметить. Лиам стряхивает с плеч клетчатую рубашку - Гарри будет чрезвычайно доволен - и Зейн издает звук кошки, которую запустили в мусоропровод. Луи слышит его через весь театр, но Пейн даже не поднимает глаз, слишком сосредоточенный на своем задании. Томлинсон хочет сдать его для опытов. Впрочем, он может потратить не так много времени на наблюдение за полной безнадежностью Зейна, так что вскоре он возвращается к своим занавескам, а так же доделывает руль на одной из машин, чтобы тот на самом деле крутился. Гарри заканчивает с освещением и присоединяется к ним на сцене, взволнованно пихая Луи и указывая на сокращение количества одежды на Лиаме без малейшей скрытности. Зейн выходит из своего транса как раз на достаточное время, чтобы заметить это, и бросает тряпку, которая прилетает Стайлсу прямо в лицо, оставляя на нем след голубой краски. Тот лишь бросает ее обратно и приступает к работе над платформой для песни “Beauty School Dropout”. Проходит около часа активной работы, Луи чувствует, что энергия покидает его, и открывает еще одну банку Рэд Булла. Зейн, похоже, тоже выдыхается, поскольку падает на спину посреди сцены и начинает стонать: - Это слишком, - говорит он, глядя на рампы. - Смерть была бы милосерднее. - Смерть, Зейн, серьезно? Это можно организовать, - произносит Луи, делая глоток энергетика. Убийство потребует большего количества энергии, чем у него есть сейчас. - Этого ты хочешь? Ты этого на самом деле хочешь? - О, - говорит Зейн, начиная улыбаться. - Я расскажу тебе, чего я хочу. Чего я хочу на самом деле. Из ниоткуда, верхняя часть Гарри перевешивается через край декорации, над которой он работает, и парень смотрит на Малика вверх ногами: - А ты расскажи мне, чего хочешь ты, чего на самом деле хочешь ты. - О, я расскажу тебе, чего я хочу, чего я хочу на самом деле, - парирует Зейн, поднимаясь на ноги. Найл драматично бросает вниз свою кисть: - А ты расскажи мне, чего хочешь ты, чего на самом деле хочешь ты. - Я хочу ха, - тянет Зейн, двигая бедрами, - я хочу ха, я хочу ха, я хочу ха, я правда хочу развлечься по полной, ах. И прежде, чем Луи понимает, что происходит, они все поют припев “Если ты хочешь быть моим возлюбленным, ты должен стать моим другом”, и Малик тянет в конце эхо фальцетом “должен стать моим другом”, и у них выходит так гармонично, будто инстинктивно. Гарри вскакивает на ноги, чтобы двигать бедрами, и Найл плавно перемещается к Лиаму, а Луи подпевает так громко, как только может “Брать слишком легко, но такова жизнь!” Неожиданно один голос перекрывает другие, и Луи прекращает танцевать, когда понимает, что это Лиам, поставив ногу на ящик краски, поет от всей души: - Как ты относишься к тому, что теперь ты знаешь, что я чувствую? Говоришь, ты справишься с моей любовью? Ты это серьёзно? Луи находит глазами Зейна, который уронил свою коробку с кистями на пол, и они рассыпались. - Нифига себе, - говорит Найл. - Чувак, да ты умеешь петь. Лиам краснеет, и Луи сочувствует Зейну - это так умилительно: - Спасибо, дружище. - Нет, правда, - продолжает Найл. - Это впечатляет. - Я не настолько хорош, как Зейн, и тому подобное, - отвечает Лиам. Зейн просто стоит и беззвучно двигает ртом, словно умирающая рыба, пока Гарри не сжаливается над ним и не накрывает его голову старой простыней. После этого весь вечер они впятером что-то поют, и их голоса создают прекрасную гармонию в любой песне, от The Beatles до Джастина Бибера. Луи был за то, чтобы принять Лиама в семью еще с Рождества, но сейчас, похоже, он на самом деле влился, Найл подстрекает его на дуэт песни Бубле, а Гарри восторженно хлопает, когда оказывается, что у Пейна получается битбокс. Томлинсон всегда думал о навязчивой идее Зейна как о развлечении, но внезапно понимает, что очень хочет, чтобы у них все получилось. Это весьма приятная мысль - Лиам с Зейном, а он с Гарри, и Найл с его ненормальностью будет держать их вместе. Кажется, все может выйти. Впрочем, в нем сейчас достаточно химикатов, чтобы убить небольшую лошадь, поэтому мало ли что он думает. И все равно время проходит гораздо быстрее, когда они все вместе, впятером, работают, и пусть они не заканчивают абсолютно все, но доделывают достаточно много. Так что когда Гарри говорит, что ему нужно домой, чтобы немного поспать, прежде чем он займется печатью фотографий для проекта, Луи даже не паникует по поводу оставшейся работы, а лишь взъерошивает парню волосы. Лиаму тоже пора, и Томлинсон делает вид, что не слышит тихий стон Зейна, когда первый снимает свой пояс с инструментами и кладет его обратно в сумку. Он сохранит этот конкретный унизительный момент на ту пору, когда тот действительно пригодится. - Ну ладно тогда, - говорит Гарри, с улыбкой чмокая Луи в вымазанный краской лоб. - Удачи с остальным, милый. Он присоединяется к Лиаму и направляется по проходу к главному выходу, а Луи наблюдает, как тот виляет бедрами, и как свет в театре освещает его, и это просто… это просто. Просто иногда он смотрит на Гарри и чувствует, что тот гораздо больше, чем просто парень. Будто он бесконечен. Просто иногда ему хочется взять каждую глупую песню о любви, которую он когда-либо слышал, и переписать их все так, чтобы они были о кудрявом парне, что пахнет травой, а затем петь их, пока легкие не сдадутся. Просто иногда, просыпаясь утром, когда Гарри обнимает его за талию, зарывшись носом в основание шеи, он думает, что становится ближе к тому человеку, которым хотел бы быть. Просто он счастлив, и в бреду, даже уже в четыре утра, и иногда ему кажется, что Гарри - лучшее, что есть в этой гребаной вселенной. Иногда ему нужно что-то с этим делать. - Эй, Стайлс! - кричит он ему вслед, спрыгивая со сцены. Гарри оборачивается и останавливается между рядами I и J. Он улыбается, когда видит, что к нему приближается Луи, и это все решает. Мужчина забывает о гордости и на полпути переходит на бег, пока не добегает до кудрявого и не хватает его лицо двумя руками, зацеловывая его до смерти. Это идеальный поцелуй, как в фильмах. Сумка Гарри падает на пол, когда он обнимает Луи за талию, а тот становится на носочки. Он целует его, будто Стайлс - герой, который вернулся домой с войны, словно это неожиданный поворот в финале, со всем теплым и огромным, что накопилось в груди. Он не думал, что такие поцелуи бывают в реальной жизни, уж точно не в его, и, возможно, это энергетики или бред, но ему кажется, что это лучший поцелуй, который когда-либо у кого-либо был. Как правило, в этот момент, Гарри должен был бы оторвать его ноги от земли и покружить, что-то типа того, но тот слишком ошеломлен для этого, и вся власть в руках Луи, так что он нагибает того над собой и выгибает спину ему навстречу. Это совершенно феерично. Когда он отстраняется и открывает глаза, у Гарри нет слов, он лишь смотрит на него с мечтательной улыбкой и полузакрытыми глазами, а в его ямочках - краска. Луи улыбается в ответ и на прощание шлепает его по заднице, чрезвычайно довольный собой: - Вот теперь можешь идти, - говорит он ему. - Ладно, - медленно говорит Гарри, все еще глядя на мужчину так, будто не может поверить своему везению. Он берет сумку и с трудом переставляет ноги, доходя до конца прохода, и улыбается через плечо, в результате чего ударяется коленом о подлокотник. Позади Томлинсона Найл и Зейн начали медленно хлопать в ладоши, а последний - еще и присвистывать. Лиам перехватывает Гарри на выходе, где он и наблюдал за шоу, и он смотрит с удивлением и радостью, на что Луи мысленно посылает ему тысячу благословений за то, что тот ценит такие вещи. Пожарный хлопает Стайлса по спине, и тот лишь качает головой и улыбается своим ногам, после чего они уходят. Когда Луи поворачивается к своим друзьям, те все еще кричат со сцены. Он кланяется, а затем возвращается к сцене, улыбаясь, улыбаясь и улыбаясь. - Ты должен научить меня, как это делать, Томлинсон, - говорит Найл. - Сначала найди себе высокого джентельмена, чтобы с ним целоваться, - шлепается задницей на край сцены Луи. - Справедливо, - отвечает Хоран. Луи шумно выдыхает и падает спиной на сцену, закрывая глаза, чтобы не видеть рамп. Он чувствует, как кто-то падает ему на живот, и по объему волос, которые щекочут его, и по слабому запаху туалетной воды Gucci, стоимость которой равна двум зарплатам, это Зейн. - Луи, - говорит он, хватая мужчину за рукав. - Лууууууууииииииии. - Зеееееейн, - парирует тот. - Луи, - хнычет Малик опять. - Ты вообще представляешь, как тебе повезло? Я бы убил за возможность иметь кого-то, кто будет смотреть на меня так, как Гарри - на тебя. Томлинсон чувствует, что краснеет, но не открывает глаз, бездумно улыбаясь стропилам. - Клянусь, Луи, - продолжает друг, драматично переворачиваясь, так что зарывается лицом в грудь Томлинсона и бьет ногой по сцене. - Я бы все отдал. Не упусти, ладно? Скажи ему, блять, что чувствуешь. - Чувак, хоть Зейн и отвратительный мудак, но в этот раз я согласен с ним, - поддерживает Найл откуда-то из гнезда коробок из-под пиццы. - Это становится абсурдным. - Спасибо, дружище, - говорит Зейн. - Наверное. И, впервые, Луи не испытывает мгновенного ужаса при этой мысли. Потому что дело в том, что все было так хорошо в последнее время, что начало казаться, будто конец света не настанет, если он… позволит себе. Если он позволит себе погрузиться в это, сдвинуть все чуть больше на территорию отношений. Он много об этом думал в последнее время, больше, чем когда-либо признается, и начинает думать, что, может быть, он наконец-то готов попробовать вновь. Раньше это все было в теории, лишь маленькие гипотетические сценки в голове, когда он не успевал за собой уследить, но он потерял весь свой контроль много часов назад, так что его уже ничего не остановит. Закрыв глаза и растянувшись на сцене, на спине, он прокручивает все это в голове, ужины на годовщины, Гарри с Дейзи на коленях Рождественским утром, себя через три года в одном из свитеров Гарри, маленькие обрывки жизни, которую он, будучи настолько счастливым, возможно, заполучит. И сейчас очень сложно вспомнить, какая именно часть этого всего пугает его так сильно. Он не знает, что чувствует к Гарри, не наверняка. Он не в том состоянии, чтобы обдумывать это долго и тщательно. Но скоро, решает он. Возможно, после того, как закончится мюзикл, и будет время разложить все по полочкам в голове и решить кое-что. Тогда он сможет поговорить с Гарри. Возможно, все будет нормально. Возможно, все будет прекрасно. - Ладно, ладно, - говорит Луи. - Хорошо. Наверное, я сделаю это. - Ва-ау, - слабо подбадривает Зейн, и мужчина закусывает губу.