Ещё одна клятва

Тирион на Туне был воистину прекрасным городом. Построенный искусными, мудрыми и трудолюбивыми нолдор, он поражал величием длинных лестниц, широтой светлых улиц, блеском крыш и шпилей. Тут и там росли пышные деревья, по колоннам поднимался цветущий вьюн, реяли на ласковом ветру флаги славных родов эльфов. По ровной мостовой под пение птиц гуляли гордые нолдор и светлые ваниар, и их одежды подчёркивали стать и красоту жителей города. И заливал всё это тёплый свет Миндона, светильника, установленного на главной площади. Он высоко вздымался над городом, и едва ли можно было отыскать тень. Но Саурону это удавалось. Обратившись большим псом, крался он узкими улицами, скрывался под деревьями, переползал от одной тени к другой, прячась от слепящего света и взглядов жителей города. Он ещё помнил уроки, которые ему давал Ауле, и тянулся к рукотворной красоте, но сейчас его тяга обратилась мучительной завистью и желанием сжечь и очернить всё. Фонтаны наполнить кровью, флаги выкрасить в чёрный и красный, низвергнуть Светильник и разжечь вместо него большие костры, вместо песен слушать крики боли. Да только не под силу это было Саурону. Он мог только злиться, завидовать и страдать. Единственной отрадой стал дух его хозяина, Мелькора. Тёмный запутанный след тёк по улицам, поднимался к домам эльфов, то испарялся от света, то снова появлялся в тёмном углу. Следуя чёрной путеводной нити, Майрон добрался до уединённой беседки во дворе дома одной из семей нолдор, приближённых к королю Финвэ. Мелькор сидел там, глядя на раскинувшийся по холмам город и в мыслях равнял белые стены и башни с землёй. - Повелитель, - пёс-Саурон подошёл к нему, лизнул холодную руку и устало положил голову на колено хозяина. Мелькор ничего не ответил, лишь запустил тонкие пальцы в густую рыжую шерсть пса и почесал его за ухом. Майрон в блаженстве прикрыл янтарные глаза. Некоторое время они сидели так, молча, питаясь силой друг от друга. Наступил вечер дня, свет Миндона ослаб, давая всем жителям города отдохнуть от дневных трудов и суеты, а двум искаженцам задышалось легче. Саурон перекинулся в облик эльфа и сел рядом с Мелькором. Тот посмотрел ему в лицо и отвернулся. - При встрече я был груб с тобой, но сейчас рад твоему приходу, - задумчиво заметил вала. – Дела спорятся медленно. Слишком. - Тяжело выступать одному против целого мира, но ты – не один. Мы подождём, - решил успокоить его Майрон, но Мелькор возразил: - Я не ослышался? Это ты, дух огненной кузни, говоришь мне о терпении? Ты сам напомнил мне о том, сколько времени я потерял в темнице Мандоса, и ожидание стало гнетущим. - Да, я – огонь, а огонь может не только пылать, но и затаиться в чёрном угольке. И вдруг вспыхнуть с великой мощью. Саурон дунул снопом ярких искр. Нежные лепестки цветов, украшавших беседку, занялись огнём и быстро истлели в серый пепел. Мелькор улыбнулся: слуга умел поднять ему настроение. – Вот так, - продолжил Майрон. - Когда ты оставил нас в лесу, я много думал. Здесь, в Валиноре, квенди слишком сильны. Их освещают Древа, защищают Манвэ и другие валар… - Потому я и хочу выманить их в Средиземье, - закончил за слугу Мелькор. – Но триста лет для них – не такой уж большой срок. А молодые эльфы хоть и слушают меня, но внимают так же и своим пращурам, а те слишком хорошо помнят мою тень. Они, быть может, и пошли бы за кем-то вроде Феанора, но этот нолдо упрямей самого тупого тролля и противен мне. - Феанор силён, сильны и его дети. Но я найду способ уничтожить их, не беспокойся. Что до остальных… А помнишь, ты обмолвился мне однажды о младших детях Илуватара? - Ты говоришь о смертных? Они когда-нибудь проснутся в Средиземье. Но какое мне до них дело? Я не слушал эту тему и пел своё, - Мелькор махнул рукой. Он не видел в людях ни возможных слуг, ни рабов, ни, тем более, врагов. – О них знаем только мы с тобой, да остальные валар. Зачем ты вспомнил про людей? - Мы обернём молчание валар об этой теме против них самих. Саурон начал излагать свои мысли, и Мелькор подхватывал их на лету, наслаждаясь играми разума, родственного в коварстве и злобе. Эрдасиэль и Форвайв встретились у дома Феанора. Лучи от цветков Тельпериона серебрили крышу, а окна источали мягкий свет свечей. Семья собралась в большой комнате. Куруфинвэ читал большую книгу, Маглор подыгрывал ему на лире, а остальные слушали. Только рыжие близнецы сидели на крыльце одни: видно, их всё же наказали, отлучив от развлечений, но луки все ещё были при них. - А какой такой ясень велел мне найти Майрон? – Эрда посмотрела на белые лилии, росшие у дома, и уже подняла руку, чтобы отправить к ним свой вредоносный плющ, но Форвайв остановил её: - Мы не должны себя обнаружить до времени. Лучше займёмся делом. Видишь у эльфят в руках белые луки? Они как раз сделаны из того ясеня. Феанор срубил где-то в окрестных лесах светлое дерево, росшее на круглом камне. - Срубил священный ясень и не был тут же проклят? – усомнилась Эрда. - Он спросил разрешения у духа, и тот сам позволил, хоть это и странно. Выясни, как Феанор добился разрешения. Быть может, он обманул этого духа. Лети, и я полечу. Майрон вернётся и спросит с нас работу. - Ты никогда не перестанешь бояться этой шавки, - всплеснув руками, Эрда закатила глаза. - Раньше не боялся, и как выяснилось – зря. Форвайв обернулся ветром и унёсся к крыльцу. Эрдасиэль же направилась в глубины леса. В поисках своих она не слишком старалась: проползала вдоль ручьёв, запускала на стволы дубов и тисов древоточцев, отравляла там и тут ягоды, и птицы, поедая их, падали мёртвыми с веток. Но вдруг услышала тонкий напев, доносившийся от скалистого утёса. Выглянув из-за ствола дуба, Эрда увидела, как другая майа, юная, светлая, с заплетёнными в косу волосами и одетая лёгким туманом, сажает в землю белую веточку ясеня. Она срезала этот отросток со стоявшего рядом пня. Срубленное Феанором, то дерево уже погибло, и камень, который оно держало корнями, развалился трухой. Но майа не унывала: вечноцветущая Вана открыла ей, что веточка укоренится, и следующей весной из неё подымется новый ясень, белее прежнего. Девушка проливала над веточкой слёзы, орошая её живительной влагой, когда к ней со спины подкралась тёмная Эрдасиэль, загородив своими лозами свет: - Печалишься о потере, сестра? - О нет, в моих слезах нет горечи, - майа поднялась, и её одеяния заструились по земле. - Как можно не печалиться по такому величавому дереву? Остался только мёртвый серый пень. Не это ли трагично? – Эрде с трудом давалось изображение эмоций, но скорбь была из них не самой сложной. - Я не печалюсь, потому что ствол достался лучшему мастеру всего Валинора, а веточки я рассадила по округе, и вырастут из них новые ясени. Видишь? – майа с улыбкой указала на юный саженец. - Не вырастут, - отрезала, смеясь про себя, Искажённая. – Феанор использовал ствол ясеня во зло. Что он обещал тебе сделать из него? Украшение? Резную утварь? Музыкальный инструмент? - А что он сделал? Как можно пустить такое дерево на что-то злое? – дочь Ваны не хотела верить. - Он сделал два разящих лука, а к ним – стальные ядовитые стрелы и отдал всё сыновьям. Пошли они в твой лес и совершили большое злодейство, - голос Эрды изошёл шипением, но майа всё расслышала, и её лицо перекосил гнев: - Какое ещё злодейство? Врёшь ты мне! Феаноринги, Келегорм и близнецы, с дозволения Оромэ ходят по этим лесам и добывают пропитание и шкуры для себя и других эльфов. Не сказать, что я люблю охотников, но Йаванна вырастила эти леса для всех. - Пойдём со мной, коли не веришь, я всё покажу, - Эрда поманила духа рукой, и та пошла за ней, позабыв о саженце. Возвращались они быстро, и иногда даже не понять было, кто кого ведёт. Эрдасиэль никогда не отличалась торопливостью, потому что в тени ничто быстро не растёт, а вот светлая майа неслась вперёд с завидной скоростью. Вскоре они оказались в тех зарослях, где рыжеволосых братьев нагнал страшный медведь. - О Илуватар! – вскричала майа, увидев, что приключилось на поляне. Ужас её был оправдан: упавший дуб скинул высохшие листья, но они не могли скрыть скверны. Яд сжёг горло убитого медведя, и не видно было, что смерть ему принесли зубы Саурона, а не две стрелы в груди. В глазах зверя копошились черви, в рытвинах на земле скопилась чёрная кровь, и в ней плодились мухи. Не всякий мог вынести тот смрад, что витал над разлагающейся тушей жертвы. Не вынесла и дочь Ваны. Поникшим листом она упала в руки Эрдасиэль, и та, коварно ухмыляясь, унесла её к ручью и только там разбудила. - Теперь ты видела эту «охоту», - сказала тёмная майа. - Это не охота была. Они не взяли ни шкуры, ни мяса, ни даже когтей, - ей было так плохо, что даже слёзы литься не хотели. – Никогда я не думала, что сыновья прекрасного Феанора могут совершить такое. - Значит, не столь уж он прекрасен. Будь я на твоём месте, то прокляла бы луки, - посоветовала Эрда. - И как они только не почернели в руках злодеев! - Луки тут ни при чём. Виноват тот, кто создал их и вложил в руки своих глупых сыновей, Феанор! Я прокляну и его, и всё его семейство! – сестра вскочила на ноги, и ярость её поднялась шумом деревьев. - Они заслуживают страшных мук, не меньших, чем тот бедный зверь! – Эрдасиэль сжала кулаки. - Но хватит ли у тебя сил на такое проклятие? - Даже если оно лишит меня всякого воплощения, я готова! И ты ведь поможешь мне, вестница беды? Мы вместе отомстим это зло! – словно чуя, что затеяла майа, полегли под её стопами травы, и ветки ивы нежно легли ей на плечи, отговаривая, но та скинула их. - Конечно. И не я одна. Слышишь этот зов? Сестра Ваны подняла голову. Над лесом, пугая спящих птиц, нёсся протяжный волчий вой. То, ясно, был не обычный волк: в их голосах звучит тоска, и в песне нет призыва ко злу. Но Саурон выл по-иному. Был его голос так силён, что проникал в души и велел всякой тёмной твари подняться и идти к своему повелителю. Эрдасиэль и омрачённая яростной болью хранительница Ясеня пошли, крепко взявшись за руки. Пошёл и Форвайв, покинув свой пост у дома Феанора. Он узнал о семье достаточно и был вполне доволен собой. Теперь неплохо было б услышать новости о Мелькоре от Саурона и посмотреть, чего достигла Эрда. В тайне майа надеялся, что она не преуспела и сполна отведает огненной ярости Майрона, как отведал сам Форвайв однажды. Желание посмотреть на расправу подгоняло духа холодного ветра, и он прилетел первым. Майрон в обличии варга валялся по траве и охотился на мотыльков, хватая их и сжигая огненным дыханием тонкие крылья. Видно, Мелькор обласкал его, иначе откуда взяться такой безмятежности? - Ох, вот и ты, - Саурон встал, подошёл к Форвайву и наклонил голову. На его шее, оказалось, висел прекрасный серебряный медальон в виде цветка Тельпериона. – Возьми эту подвеску. Она даст тебе облик светлого ваниа. Я лично разодрал одного в подворотне, а Мелькор заклял медальон в крови. - Разодрал? – дрожащими руками майа снял чёрную ленту и сжал цветок в руке. Острые лепестки покрылись льдом. - Да, а тело закопал за городом в лесу. Мелькор велел быть очень аккуратным. А вот это – для Эрды, отдай ей, - Саурон протянул ему огромную лапу, на которую, как браслет, была надета простая диадема, украшенная филигранно вырезанными из самоцветов листьями папоротника. Форвайв покорно забрал украшение. – За эту вещицу умерла одна глупая нолдиэ. Всё потому, что даже красивый пёс может укусить. Теперь феа этих двоих придётся пожить в милых вещицах и послужить нашим тёмным делам, а никто и не узнает. Прекрасная ирония, не так ли? Ну, а у тебя как дела? Узнал всё, что я велел? – прищурив жёлтые глаза, варг чуть оскалился. - Оставьте свои разговоры! – к ним явилась Эрдасиэль, таща за руку духа. У той совсем потемнело лицо, изодралось одеяние, а коса стала словно из гнилой соломы. – Нужно отомстить зло Феанора, что сделал из белого ясеня злые луки и дал их своим сыновьям-убийцам. Сотворим мы вместе страшное проклятие! - Мстить и проклинать? Что ж, я всегда готов, - потянувшись, Саурон игриво взмахнул хвостом.