Попытка номер 2

Первый поезд до Двенадцатого Дистрикта был ранним утром, еще когда солнце даже не думало показываться из-за горизонта. Хеймитч перед тем, как покинуть тренировочный центр, кинул быстрое «спасибо» Эффи и пообещал вернуть деньги в следующем году (если конечно, со своим образом жизни доживет до него). Половина четвертого утра. На улицах никого не было, за исключением тех редких машин капитолийцев, возвращавшихся с очередной вечеринки. Хеймитч смотрел в окно, на проносящиеся мимо высокие здания, и пытался разобраться, как так получилось, что, имея двух сильных трибутов, он остался ни с чем. Он не смог вытащить никого и в этом году. В этот момент он корил себя за то, что решился на развитие этой идиотской истории с двумя влюбленными. И как он сразу не понял, что этим с радостью воспользуются распорядители. Это же такое захватывающее зрелище: возлюбленные борются друг против друга на арене за жизнь. Хеймитч неожиданно для себя решил обратиться к водителю, чтобы тот включил ему небольшой телевизор. Но к большому удивлению мужчины, канала с трансляцией Голодных Игр не оказалось. Устройство пропускало этот канал, будто его там и не должно было быть. Ручной ввод номера также не дал особого результата: на весь экран высветился белый герб Панема и внизу, на красной полосе, была надпись «временно недоступен». — Ну и к черту! — разозлился он и откинув от себя пульт. Тот с глухим треском упал на пол и закатился под переднее сиденье. На вокзале, несмотря на раннее утро, в отличие от центра Капитолия было слишком многолюдно. Хеймитч перевел взгляд на светлые полупрозрачные часы под куполом и понял, что еще почти двадцать минут до прибытия его поезда. Его пошатывало после нескольких бутылок с виски, джином и еще чем-то черным, хотя он выпил те три желтые квадратные таблетки от похмелья. Обычно они всегда сразу действовали, но почему-то не сегодня. Последствия очередной бессонной ночи? Возможно. Он оглянулся вокруг, но не нашел ни одной свободной скамейки — все было занято. Громкий звук, привлекший внимание пассажиров, а после и женский голос, такой же громкий, заставили его поморщиться от боли в голове. Бессонница также имела свои отрицательные стороны, несмотря на огромное количество таблеток в аптеках столицы, которые помогали бороться с этим недугом. Хеймитч предпочитал другой способ — его собственный — и он всегда работал безотказно, за исключением сегодняшней ночи. Скорее всего, это было потому что он сам хотел оставаться в сознании. Его терзала совесть. Он никогда не считал себя мазохистом, но в этот момент ему хотелось разделить боль вместе со своими трибутами. Почему-то именно эти двое так сильно запали в его душу. Когда он окончательно сдался, когда смирился с тем, что обречен до конца жизни смотреть, как из его Дистрикта выбирают двоих и отправляют на верную смерть. Именно в этот момент появились первый доброволец из самого дальнего Дистрикта и влюбленный в нее юноша. Превосходная история, не правда ли? Хеймитч потряс головой, стараясь отогнать непрошенные мысли, но так или иначе он сам возвращался к ним. Он прикрыл глаза и прислонился к одной из высоких стеклянных колонн. Хеймитч не видел, что происходило вокруг, но чувствовал, как все кружится. Сил не осталось даже чтобы разозлиться или хотя бы кинуть злобный взгляд на одного из капитолийских мальчишек, который случайно толкнул его, увлекшись игрой. Он устало посмотрел на светловолосого мальчика лет семи, а из-за его спины выглядывала девочка чуть младше с темными хвостиками на голове. Кажется, все сейчас ему напоминало о трибутах и твердило: «Ты виноват», «Не уберег их». А победа была так близко. Он уже представлял, как их встретят дома. Чувствовал радость от того, что в этом году их Дистрикт не будет сильно голодать. Жизнь слишком жестока — пора это было давно понять. Очередное оповещение пассажиров о начале посадки на поезд эхом разлетелось по белоснежному вокзалу. Хеймитч фыркнул. Наверняка, даже в чистилище все не сияет своей белизной, что аж глаза режет. Он медленно побрел к своему вагону и, не обращая внимания на возмущения капитолийцев, растолкал их в стороны, быстро заняв свое место. Стоило ему только прикоснуться головой к подушке, как темнота полностью захватила его сознание. Последнее, что он запомнил — едва ощутимый сладкий запах. Он падал. Долго и неизвестно куда. Вокруг была лишь темнота. Хеймитч не мог даже разглядеть и кончика своего носа. По сути, он даже не ощущал своего тела. Его мозг мог послать сигнал мышцам руки, но он сам не мог почувствовать и понять, а пошевелились ли пальцы или остались также безвольно болтаться. Это было похоже на вакуум, где ничего не происходило. Хеймитч от отчаяния хотел закричать, но, кажется, он и так давно кричал. Его горло ужасно саднило — первое, что он ощутил за долгое время. Однако звука до сих пор не было. Ни тихого гудения, к которому все уже давно привыкли, ни шелеста, ни шепота — была лишь звенящая тишина. Стук в дверь оказался слишком громким. Хеймитч открыл глаза и увидел перед собой зеленоватую ткань и несколько светлых спутанных прядей волос. Первые секунд тридцать он не понимал, где находится. Он повернул голову в другую сторону и увидел небольшую прикроватную тумбочку с белыми и красными лилиями. Чуть дальше, у противоположной стены, был столик с двумя бархатными креслами. Левее от них две двери. Гардеробная и ванная, понял он. Стук повторился. Хеймитч приподнялся на локтях и посмотрел на входную дверь и тяжело выдохнул. Пришлось встать с кровати, как бы ему не хотелось обратного. Он бросил быстрый взгляд на часы. Почти полдень. По идее, он должен был быть в районе Третьего или Четвертого Дистрикта. Тихий щелчок замка, и дверь открылась. Хеймитч удивленно посмотрел на мужчину. Его синие волосы были уложены в замысловатую прическу. На выбеленном лице сильно выделялись красные глаза и странный розовый узор на скулах, а от его пестрого костюма только сильнее рябило в глазах. Хеймитчу пришлось слегка опустить голову вниз и сделать шаг назад, чтобы было удобнее разговаривать с его странным гостем. — Мистер Эбернети, — обратился к нему незнакомец. — У меня есть распоряжение сопроводить вас обратно в Тренировочный Центр, — он растянул свои тонкие бледные губы в противной улыбке. Хеймитч поднял глаза и увидел за спиной мужчины, чуть поодаль, двух миротворцев в их привычно белых панцирях. Лично от Президента? Ему почти удивился, но что-то не дало ему этого сделать. — Но ведь Семьдесят Четвертые Игры закончились… — непонимающе покачал головой он. — Я не вижу смысла дальше оставаться в Капитолии. — И все же мы вынуждены настаивать, — тот несколько высокомерно приподнял подбородок вверх. — Хорошо, — нехотя согласился Хеймитч. Он не успел опомниться, как его уже в сопровождении миротворцев пересаживали в другой поезд, направляющийся в Капитолий. Здесь все выглядело более пафосно, чем в другом, слишком вычурно, на его вкус. Пестрые шторы, неуместная яркая обивка на стеклянной мебели, слишком пушистый ковер для коридоров. В любой бы другой день он, возможно, даже остановился и посмеялся с этих глупых жителей столицы, но не сегодня. Ему показалось, что это тот самый поезд, который из года в год возит его вместе с трибутами на Игры. Впрочем, это могло быть и так, но в данный момент ему было уже плевать на все. Апатия, в его голове всплыло это странное слово. Ничего не хотелось делать, ни о чем думать. Хеймитч медленно шаркал ногами по дорогому деревянному полу в направлении столовой с баром. Двери открылись, но нужный вагон оказался пустым. Не было ни одного безгласого. Что ж, это даже было к лучшему. Хеймитч сел на один из высоких крутящихся стульев со спинкой и перегнулся через стойку, чтобы дотянуться до той красивой бутылки с чем-то бордовым внутри. После он выставил несколько широких стаканов в ряд и легким движением руки открыл сосуд. Приятный запах вишни заполнил его нос. Он хмыкнул и быстро разлил все по стаканам. Несколько секунд он задумчиво смотрел на опустевшую и теперь бесполезную стекляшку. По одной из стенок медленно стекали несколько капель, оставляя за собой едва заметный розовый след. Хеймитч выдохнул и прикрыл глаза, а после с криком швырнул ее в стену. Его трясло. Все тело пробила крупная дрожь. Один за одним он опрокидывал в себя бокалы с чем-то терпким на вкус, а пустые стаканы отправлялись к бутылке. Спустя некоторое время в красно-оранжевом солнечном свете переливалась небольшая горка осколков. Это было последнее, что он запомнил тем вечером, даже не почувствовав сильного удара головы об деревянную поверхность столешницы. Вновь его сознание захватила привычная тьма.

˜˚***˚˜

В отличие от прошлого раза, когда Хеймитч открыл глаза, сейчас он имел полное представление о месте, где находился. Привычные зеленые стены радовали глаза тем, что не абсолютно не раздражали, а наоборот успокаивали. Потянувшись левой рукой он обнаружил знакомый стакан с несколькими таблетками на небольшой тарелочке. Несмотря на всю свою ненависть к Капитолию, он был рад, что те заботятся о нем, чтобы тот не подох раньше времени. Он рассчитывал, что будет ужинать в одиночестве. Поэтому он очень сильно удивился, когда увидел за столом Эффи. За время, что его не было, она уже успела сменить парик на другой — оранжево-золотистый. Хеймитч поморщился — в этом их вся суть. Он отодвинул стул напротив нее и сел за стол. Как только он дотронулся ложкой до одного из блюд в центре, его оглушила громкая музыка гимна Панема. Хеймитч дернулся, и серебряный прибор выскользнул из пальцев и звонко ударился о тарелку. Он почти синхронно с Эффи повернулся в сторону полупрозрачной проекции и увидел привычную заставку шоу Цезаря Фликермана. В этот раз телеведущий был во всем черном, только синие волосы выделялись из общей картины траура. Хеймитч недовольно покачал головой, поджав губы. Эффи же напротив все свое внимание переключила на экран. Вполуха он слушал Цезаря. Тот поначалу монотонно со странным акцентом что-то говорил, но Хеймитч с трудом разобрал треть слов, чтобы понять смысл всего. После, чуть громче, он приступил к рассказу о рыжей девушке из Пятого Дистрикта. Периодически Хеймитч бросал быстрый взгляд на экран, чтобы увидеть различные кадры из жизни пятой. По большей части это была нарезка с видеозаписей, сделанных на арене. Через некоторое время ему стало настолько тошно находиться в столовой, что с громким и противным звуком скрежета ножек стула по мраморному полу он вскочил и ушел к себе, хлопнув дверью. Эффи перевела стеклянный взгляд на опустевший стул. В ее глазах застыли слезы, которые она поспешила сморгнуть, чтобы их не заметили даже безгласые. Как учила ее всегда мать: «Никто не должен видеть тебя грустной, иначе могут поползти нехорошие слухи по Капитолию». Асторий Тринкет — это имя известно многим влиятельным людям столицы. Долгое время ее отец являлся правой рукой распорядителя Голодных Игр, пока его не поставили перед выбором либо он становиться следующим распорядителем, либо может искать другую работу. И, к счастью, он выбрал второй вариант. Потому что, как любит выражаться его один хороший знакомый, можно и доиграться. Она снова уставилась в экран, особо не вникая в сам сюжет очередного выпуска шоу Цезаря. С самого утра показывают программы посвященные погибшим трибутам. Эффи устало мотнула головой и встала из-за стола, оправив подол пышной юбки. С тихим цокотом она покинула столовую.

˜˚***˚˜

Следующие сутки прошли совсем незаметно для ментора Дистрикта Двенадцать. Алкоголь вместо ставшей привычной чашки кофе на завтрак. Все же он решил полностью отказаться от спиртного на время Семьдесят Четвертых Игр. Но теперь его ничего не сдерживало. Программы, посвященные трибутам Двенадцатого Дистрикта. Его недовольное бурчание. Возмущения Эффи по поводу его отвратительного поведения и его не менее ужасного внешнего вида. Фрагменты капитолийских телепередач. Еще одна зеленая бутылка с чем-то тягучим и не менее крепким. Светло-коричневый пол усыпанный странными стекляшками. Чей-то крик. Темнота. Вспышки красных пятен перед глазами. Боль в правой руке. Рыжеволосая безгласая с чем-то белым. Шоу Цезаря Фликермана. Президент Сноу и его обещание некого сюрприза. Жатва? Нет, что-то другое. Восторг и овации капитолийской публики. Резкое прояснение сознания на несколько минут. Что-то ледяное стекало с его лица на дорогой серый костюм, который его волновал в тот момент меньше всего. Он вскочил с дивана и что-то крикнул в ответ Эффи. Она вновь упрекнула его в равнодушии к своим трибутам. Она кричала, что это его вина. Быстрый цокот каблуков по полу. Хлопнула дверь. Еще стакан виски. Темнота. Утром Хеймитча разбудил стук в дверь. — Эффи, дай поспать! — глухо протянул он. Ему никто не ответил. Хеймитч уже решил, что Тринкет разрешила ему отоспаться, и перевернулся на другой бок. Но не тут-то было: в дверь снова постучали. Он нехотя встал с кровати и подошел к двери. На пороге стояла далеко не Эффи, а какой-то рыжеволосый капитолиец. Интересно, они проходят какой-то особый курс, прежде чем их примут на работу? Нельзя же так отвратительно одеваться! Ведь на них без боли в глазах не посмотришь — все блестит, сверкает. — Здравствуйте, мистер Эбернети, — начал он. Хеймитч вздрогнул от его неестественного высокого голоса, испытав странное чувство дежа вю. — Меня зовут Марк Плиниус, я — помощник Президента Сноу, — представился он. — Что от меня понадобилось Президенту? — спросил Хеймитч, обернувшись на часы. Они показывали половину седьмого утра. — В столь ранний час? — он удивленно посмотрел на капитолийца. — Пройдемте в гостиную, там и поговорим, — сказал Плиниус и, развернувшись на каблуках, направился в гостиную. Хеймитч зашел к себе в комнату, чтобы переодеться. Через пару минут он вышел в зал. Сидя на диване, его ожидал капитолиец и перебирал какие-то бумаги. Хеймитч сел напротив него, но тот и вовсе не обращал на него внимания. Тогда ментор решился первым начать разговор: — Мистер… — запнулся Хеймитч, пытаясь вспомнить, как зовут помощника Сноу, но из-за похмелья это ему не удалось. — Плиниус, — напомнил он. — Точно. Мистер Плиниус, так зачем я понадобился президенту? — поинтересовался Хеймитч, массируя виски указательными пальцами. Он корил себя за то, что забыл про таблетки. Сквозь головную боль было трудно воспринимать этот голос, сильно напоминающий писк. — Вы вчера смотрели шоу Цезаря Фликермана? — спросил Марк. — Эм… да, смотрел, — неуверенно ответил он, стараясь припомнить сюжет. — Так вот, я думаю, Вы помните, что Президент Сноу говорил о некоем сюрпризе, — начал Плиниус. Хеймитч кивнул, в ожидании слушать дальше. — Президент сказал, что необходимо вам сообщить о том, что трибуты последней восьмерки семьдесят четвертых Голодных Игр должны будут пройти повторную подготовку в течение двух недель, а затем пройти индивидуальный показ. На нем трибутам будут выставлены окончательные оценки. После чего они отправятся на арену, — закончил он, явно довольный собой. — Вы в курсе, что все трибуты этих Игр мертвы? — прошипел Хеймитч. Но помощник либо не заметил, каким тоном была произнесена последняя реплика, либо просто не обратил на это внимания. — Я передал Вам все в точности, как сказал Президент, — все же недовольно фыркнул капитолиец. — Вот, ознакомьтесь и подпишите, — так же непринужденно, как и раньше, продолжил Плиниус, протянув бумаги Хеймитчу. Хеймитч взял договор в руки и, поудобнее расположившись в кресле, принялся его читать, но сосредоточиться он так и не смог. Текст расплывался перед глазами, становясь похожим на некую кашу. Да, с виду казалось, что он читал, однако, это было не совсем так. Мыслями он был не здесь, а скорее в Двенадцатом, где сейчас уже оплакивают его трибутов. Как бы ни старался Хеймитч выбросить из головы девушку с характером колючки и парня, который мастерски владел речью, у него этого не получалось. — Договор о неразглашении? — ядовито усмехнулся Хеймитч, наконец разобрав первую строчку. — Читайте, там все прописано: все ваши права и обязанности, — ответил Марк. Он еще что-то хотел сказать, как вдруг у него зазвонил телефон. — Извините, я сейчас отойду, а Вы пока продолжайте читать. Как только Плиниус вышел из гостиной, Хеймитч отбросил на диван договор и, тяжело вздохнув, уставился в одну точку. Ему на ум ничего не приходило: к чему этот договор, что затеял Сноу? Спустя минут пять он все-таки решил ознакомиться хоть с частью этого документа, и, открыв на случайной странице, начал чтение. Быстро пробежав глазами по тексту, он перевернул страницу и обнаружил небольшой свернутый листик. Послышались шаги Плиниуса. От неожиданности он вздрогнул, и записка слетела с глянцевых листьев и упала на пол. Хеймитч хотел ее поднять, но гостиную вошел Марк. Поэтому он наступил ногой на листик, а затем аккуратно загнал его под кресло. — Вам все понятно? — спросил помощник, присаживаясь на диван. Хеймитч пытался быстро сориентироваться, но последняя бутылка с чем-то лиловым, казалась ему теперь лишней. Он перевел взгляд на стену, будто там написан ответ, но его, естественно, там не было. — А что значит пункт 5.1.3? — спросил он первое пришедшее ему в голову. — Что именно вас интересует? — нахмурившись, Хеймитч принялся искать тот самый пункт, о котором только что сказал. Ему самому уже было интересно, о чем он только что спросил. — Что означает фраза «…при трибутах семьдесят четвертых Голодных Игр Вы не должны упоминать о прошлых своих подопечных…»? — задал вопрос Хеймитч. Теперь — Ну, при своих трибутах Вы не должны упоминать о прошлых подопечных этих Игр, — весьма подробно разъяснил Плиниус, хотя Хеймитч так ничего и не понял. — Это все вопросы? — Что будет со мной, если я нарушу условия договора? — этот вопрос волновал его больше всего. — Понятия не имею, — сухо ответил капитолиец, и тут послышался шум со стороны спален. Марк нервно заерзал на месте и посмотрел в сторону источника звука. Хеймитч взглянул на него с подозрением и принялся дальше читать. Спустя минут пять-десять снова послышался шум. — Вы уже закончили читать? — немного дрожащим голосом спросил помощник. — Готовы подписывать? — Да, только дочитаю последний пункт, — задумчиво произнес ментор. Марк ни с того, ни с сего начал сильно нервничать — постоянно ерзал на месте и принялся грызть ногти. Хеймитч поднял на него взгляд и спросил: — Все в порядке? — Эм, да, — неуверенно ответил он. — Простите, но я уже опаздываю на встречу с Президентом. — Я вас надолго не задержу, — Хеймитч растягивал слова настолько, насколько это возможно — ему даже нравилось нервировать этого паренька, — буквально пять минут. Марк периодически посматривал в сторону дверей, ведущих в спальни. И вот ручка одной двери повернулась, и дверь распахнулась. Плиниус зажмурился, словно ожидая удара. Из своих апартаментов вышла Эффи. Хеймитч обернулся и, презрительно взглянув на нее, снова принялся за чтение. Странно, что она так рано встала, ведь повода нет никакого. Хотя Хеймитч никогда не мог понять ход мыслей этих людей. Эффи сегодня была одета в новое розовое платье, правда, на ней был все тот же рыжий парик. Она изящно прошла к диванам и поздоровалась с Марком. Тот, улыбнувшись, в ответ кивнул ей. Кажется, он даже облегченно выдохнул. Хеймитч приподнял одну бровь и посмотрел на капитолийца. — Все, давайте вашу ручку, я готов подписать, — вздохнул Хеймитч. Плиниус достал из кармана своей сумки ручку и протянул ее. Он кое-как подписал договор и отдал его Марку. Пожав на прощанье руки, Плиниус удалился. Завтрак прошел в полной тишине, из-за этого звук столовых приборов казался слишком громким. Каждый из этих двух думал о своем. Хеймитч размышлял о том, что было минут пятнадцать назад, и изредка поглядывал на ковыряющуюся в еде Эффи, пытаясь понять, о чем она думает. Он мог лишь догадываться был ли предложен тот же договор ей или нет. Хотя она капитолийка, и вряд ли что-то в этом поймет. Хеймитч скривился, как бы соглашаясь со своими мыслями, и потянулся за бутылкой спиртного. Обычно она не слишком бурно реагировала на смерть своих подопечных, но в этот раз она по-настоящему успела привязаться к Китнисс и Питу. За те годы, что она работала сопровождающей, Эффи должна была уже привыкнуть ко всему, но такова ее эмоциональная натура. За все то время слишком многое свалилось на ее хрупкие плечи. Хеймитч, как обычно, старался забыться с помощью алкоголя. Эффи же пыталась отвлечься, но кроме как сидеть и смотреть в окно, она ничего не могла придумать. Журнал в ее руках оставался открытым на одной и той же странице вот уже минут двадцать. На еще совсем недавно чистом и безмятежном небе появились хмурые, свинцово-серые тучи. Шел мелкий дождик, но с каждой минутой он становился все сильнее и сильнее. Пророкотал гром. В один момент темное небо осветила яркая вспышка молнии. Послышались чьи-то шаги. Хеймитч даже не посчитал нужным обернуться, считая, что это безгласая. Но вот чей-то голос убедил его в обратном: — Всем привет.